Читать книгу Рыцарь страха и упрека - Алла Холод - Страница 4

Соня посещала занятия почти до самых родов. Физически она переносила беременность довольно неплохо, но в душе очень боялась. Ее жизнь менялась слишком стремительно.

С появлением Павла все стало другим: ее захватили сначала новые эмоции, потом новые «взрослые» заботы. Во-первых, надо было срочно учиться готовить, и Соня часами пытала Клару, проходя у нее курс молодого кулинара. Кроме кулинарии, появились и другие обязанности, которыми раньше занималась Клара: оплачивать счета, делать покупки и тому подобное.

Когда Соня поняла, что беременна, ей сделалось страшно. Она даже не сразу сообщила об этом Павлу: а вдруг он не обрадуется, ведь в их возрасте многие хотят еще погулять, пожить «для себя»? Но Павел воспринял новость хорошо. Сказал, что жаль, конечно, Соня не успела окончить институт и ей придется брать академический отпуск, но Павел считал, что этот отпуск не будет очень уж долгим, он рассчитывал на помощь своей матери.

Его расчет полностью оправдался: после рождения Даши Соне не пришлось очень уж надолго отрываться от учебы, бабушка активно включилась в заботу о малышке, а когда стало можно, и вовсе забрала ее к себе.

Через месяц после рождения ребенка Константин Александрович купил Павлу машину, и сообщение между родителями и молодой семьей стало совсем беспроблемным.

Когда Даше исполнился годик, Соня вернулась в институт. Павел в это время все свои усилия направлял на то, чтобы сделать карьеру. Именно карьеру Павел считал хребтом жизни мужчины.

Он не понимал, как может устраивать сорокалетнего мужчину работа рядового врача в поликлинике или преподавателя в техникуме. Участковый милиционер средних лет вызывал в нем презрительно-жалостливое ощущение. Что за цели ставят себе такие люди?

– Понимаешь, Сонечка, – пытался на пальцах объяснить Павел свою логику жене, – сотрудник милиции – это представитель власти. Мой отец тоже работает в органах власти, но к своей должности он шел много лет, проходил через такие интриги, что сам вспоминать об этом не хочет. Но он человек целеустремленный, волевой, умный, он свой путь все-таки прошел. Но пока его пройдешь, голова будет седая.

– Но в милиции ведь тоже звания даются не раз в год, – пожимала плечами Соня. – Там-то ведь как ни старайся, но через пять лет генералом не станешь.

– Конечно, Сонечка, конечно, ты абсолютно права, – подтверждал муж. – Но есть одна особенность, эта особенность заключается в самом процессе служебного роста. В сфере госслужбы и в нашей среде это происходит по-разному. Чиновник может вырасти до большой должности, реализовать себя полностью, а завтра поменяется власть и его со всеми званиями, регалиями, со всеми потрохами выкинут на улицу. Политика – капризная дама, часто меняет свои симпатии. А милиция была нужна и будет нужна любой власти во все времена. Понятно?

Соня не возражала против того, чтобы маленькая Даша большую часть времени находилась у бабушки, иначе она попросту не смогла бы окончить институт. Боязнь после длительного перерыва переиграть руки и лишиться профессии заставляла Соню относиться к учебе определенным образом: она уже не горела, она не трепетала при прикосновении к клавишам. Она просто получала диплом о высшем образовании.

После института вопрос о дальнейшем трудоустройстве решился как-то сам собой, будто другого варианта не могло бы быть и в принципе: Соня устроилась на работу в оперный театр. Туда, где прошло ее детство, где ей был знаком запах каждой пылинки.

В первые годы супружества Соня и Павел все свободное от работы время проводили вместе. Но постепенно ситуация стала меняться.

– Сонечка, надо делать карьеру, надо зарабатывать деньги, – говорил Павел. – Ты сама понимаешь: под лежачий камень вода не течет. В нашей работе все зависит от моей собственной активности, так что ты уж не обижайся, если мне придется иной раз задержаться ради какой-то встречи или чего-то неотложного. Просто знай, что все, что я делаю, я делаю на наше благо, в этом ты должна быть уверена.

Соня не спорила, она понимала, что у Павла важная, ответственная работа, у него ненормированный рабочий день, он одержим желанием сделать карьеру. В конце концов, он мужчина, он носит погоны и совершенно не обязан посвящать ее в детали своих профессиональных обязанностей. А может быть, даже и не имеет на это права.

Римма Матвеевна, однажды завладев Дашей, отпускала ее к родителям только на выходные, и то с большой неохотой.

Павел все реже забирал Соню с вечерних репетиций, когда они были у нее в графике, а приезжал уже сразу домой. Соня понимала, что он очень устает, жалела мужа. К тому же от постоянного рабочего стресса у Павла стала побаливать голова, и без пары рюмок коньяка спазмы и усталость никак не желали сдавать своих позиций.

Супруги стали слегка отдаляться, но Павел объяснял это нормальным ходом течения жизни: они ведь уже не влюбленные детки, они взрослые люди, у них ребенок, у каждого своя работа и свои обязанности. Так, говорил Павел, устроена жизнь.

Иногда он приводил домой сослуживцев, перед которыми Соня выступала во всем блеске. Ей и самой нравилось похвастаться своим борщом, баклажановой икрой или форшмаком. Чаще всего она не принимала участия в мужских разговорах, потому что они касались профессиональных тем, но всегда присматривала за тем, чтобы тарелки и рюмки не были пусты. Единственное, что ей было непонятно, так это зачем водить в дом людей, которые тебе не нравятся?

Уже не первый раз Павел приглашал на ужин одного парня, немного постарше себя, Романа Величко, который на вид показался Соне вполне приличным, вежливым, вставал, когда она входила в кухню, любезным, скромным. Паша заранее предупреждал Соню о том, что вечером придет с ним, Соня готовилась, угощала их чем-то вкусным, обязательно удостаивалась похвалы. В общем, вечер проходил нормально, но как только Роман уходил, Павел облегченно вздыхал.

– Наконец-то он отвалил, – проговорил однажды Паша, заваливаясь под бочок к Соне на диван перед телевизором. – Достал уже, еле выдержал его. Такой правильный, аж тошнит, ей-богу…

– Да? А мне он показался очень приличным, – вставила Соня.

– Да он и есть приличный, – подтвердил Павел. – Просто тошнит от него.

– А зачем же ты его приглашаешь? – удивилась Соня. – Он у нас уже, наверное, в третий раз, если я не ошибаюсь. Если он тебя раздражает, зачем ты его зовешь?

– Да и сам не хочу, но надо…

Павел изменил свое положение на вертикальное, было видно, что у него возникло явное желание поделиться с кем-то своими эмоциями.

– Понимаешь, какая штука, – начал он, скривившись, – этот Рома, он не просто Рома. Он начальник пресс-службы УВД. Я с ним познакомился, когда мы рейд по фальшивой водке проводили. Ты понимаешь, что обидно: фактически операцию готовили мы с ребятами, а по телевизору показали хрена, который вообще приехал только потому, что знал, что журналисты будут. Понимаешь, у нас считается нормальным, что одни готовят операцию, проводят, а потом дядя в больших погонах приезжает и говорит, как «круто мы тут боремся»…

– Ну, а ты здесь при чем? – удивилась Соня. – Ты хочешь в телевизор попасть? Тебе-то зачем, ты же пока не начальник?

– И никогда им не стану, если кто-то будет пожинать лавры, а я буду сидеть в тени, – буркнул Павел.

– И что ты хочешь от этого Ромы? Он же, наверное, имеет свои директивы сверху или свое понимание, что и как нужно делать. Ты хочешь его в чем-то переубедить? – продолжила разговор Соня.

– А я уже почти переубедил, – звонким голосом ответил Павел, – не зря я его терплю. Я тебя уверяю. Сейчас новые тенденции на телевидении, уже давно прошло время «говорящих голов», уже нормальные каналы все материалы преподают в репортажном стиле, снимают кадры с места событий. Сейчас на телевидении новые каноны. Я ему подсказал, как мы могли бы снять тот же рейд, как интересно его подать, как сделать неформальное репортажное начало. Типа все с места событий, опера комментируют на месте, все в реальном режиме…

– Паш, а тебе это зачем? Это ж не твоя работа, – продолжала недоумевать Соня.

– Не скажи, – ответил Павел, – это я не сам придумал, меня умные люди научили, надеюсь, ты не сомневаешься, что папа глупого совета не даст? Сейчас с журналистами нужно дружить. Я этому Роме свои мысли в голову забил, так что следующую же операцию, которую мы будем проводить, буду комментировать я. И следующую за ней – тоже. И пятую. Пока в сознании нашего начальства прочно не засядет моя фамилия. Пока она не начнет ассоциироваться с хорошим сотрудником, который уверенно говорит с экрана. Им такие нужны.

Соня понимала как никто другой, что означает для творческого человека выход на публику. Это особое состояние, это подъем, который трудно описать тому, кто никогда не выходил на сцену или на телеэкран. Но Павел? Он когда-то писал песни… Может, это желание показаться идет оттуда? Хотя вряд ли. Песни он перестал писать, несмотря на то что Соня сто раз упрашивала.

Не прошло много времени, как Павел добился, чего хотел. Разумеется, Роману Величко он не раскрывал истинные механизмы своего к нему интереса. Ему Павел преподносил свои идеи в совершенно ином ключе.

– Понимаешь, – говорил он Роме, – сейчас престиж нашей профессии в обществе очень низкий. Мы все должны его повышать, для тебя это вообще главная задача. У меня, конечно, цели другие, мое дело ловить преступников, но мне не может быть безразлично, как относятся в обществе к сотруднику милиции. Мы должны показывать, что не зря тратим деньги налогоплательщиков, не зря едим свой хлеб. Но до сознания человека это по-настоящему дойдет только тогда, когда мы, соответственно, это покажем или расскажем. Если это будет интересно, если люди будут видеть: то, что мы показываем, – правда, а не какие-то отчеты. Рома, я правильно рассуждаю?

– Правильно, Паш, – отвечал коллега, – я даже не ожидал, если честно, что найду себе единомышленника. Ты же знаешь, менты не очень любят телевидение, прессу, неохотно идут на контакты. Мне-то они все расскажут, а потом сам думай, что со всей этой информацией делать. Только какого-то большого начальника не надо уговаривать дать интервью, особенно когда время отчетности. А вот сделать что-то оригинальное, современное – с этим большие проблемы. А вот с тобой интересно, ты мыслишь правильно. Давай сделаем постоянную рубрику в нашем «Патруле», ты будешь ее комментатором. Согласен? Решайся!

Павел изобразил некоторое замешательство, но на самом деле это было как раз то, на что он надеялся и на что рассчитывал. На областном телевидении выходила еженедельная передача, которая выпускалась усилиями телевизионщиков и пресс-службы УВД. Именно что усилиями. Передача была из рук вон плохая, в те времена пресс-службы органов внутренних дел еще не были укомплектованы профессионалами, и возможности телевидения, во всяком случае, в провинции, еще не использовались в полной мере. Павел придумал новую рубрику для телепрограммы, которая должна была рассказывать о всевозможных фальсифицированных товарах, бесчисленных лохотронах, коих в то время организовывалось великое множество, о нелегальной торговле и обмане потребителя. Рубрика, бесспорно, обещала стать очень и очень интересной. Но поскольку работал Павел в районном отделении, то и материал он мог поставлять исключительно районного масштаба. Первый же сюжет, который отсняли Волков и Величко, имел неожиданно для них самих громкий резонанс.

Начальнику УВД позвонил председатель облисполкома, высказал очень позитивную оценку телепрограммы и призвал к тому, чтобы и впредь воспитывать население в том же духе. Через месяц было принято решение о переводе Павла Волкова из районного отделения милиции в УВД.

Должность была рядовая, но Павел вырвался с земли в управление. Это было главное, он даже не ожидал, что это случится так быстро.

Через несколько месяцев телепрограмма «Патруль» уже гремела на областном телевидении, и рейтинги, которые ежемесячно публиковались в приложении к авторитетной федеральной газете, официально подтвердили этот факт. Некоторые сюжеты, наработанные Романом и Павлом, областные телевизионщики перегоняли на федеральные каналы.

Соня радовалась успехам мужа, она понимала, что его жизнь должна кипеть и бурлить, иначе ему будет скучно, он закиснет. Павел – само воплощение энергии и движения, Соня как никто другой понимала это, помня, как он стремительно ее «окрутил».

Ее собственная жизнь текла в другом русле.

Премьера новой постановки оперы Делиба «Лакме» стала большим событием для театра. Когда-то эта опера уже была в репертуаре, но держалась исключительно на одной певице – колоратурном сопрано, единственной способной справиться со сложнейшей партией, в которой были очень высокие ноты. После переезда той певицы в Москву опера вышла из репертуара, хотя ресурса своего далеко не выработала – оставались прекрасные декорации, экзотические индийские костюмы… И когда в театре появилась новая настоящая «колоратура» – довольно редкий голос, оперу решено было возродить. Все усердно трудились, Соне очень нравилась музыка французского композитора, с успехом передавшего восточный индийский колорит. Наконец наступил день премьеры.

Павел предупредил Соню о том, что вернется поздно, вернее, неизвестно когда, потому как затевается очередной рейд, и когда он освободится – неизвестно. Даша по случаю занятости родителей была у бабушки, так что Соне предлагался следующий выбор: либо отпраздновать премьеру с артистами, либо сидеть одной в пустой квартире. Она выбрала первое.

Праздновать решили в буфете, но не в том, который предназначен для зрителей, а в том, который обслуживал артистов. Места, конечно, было маловато, но территорию расширили за счет прилегающего коридора, холла и даже ближайших репетиционных комнат. Сдвинули столики, накрыли их как положено, а по тем временам даже и шикарно: было вино, и сухое, и полусладкое, и водка для мужчин. На закуску буфетчица выставила то, на что хватило скинуться, и тоже вышло нормально: были бутерброды с ветчиной, с сыром, оливье и пирожные.

Все было весело и замечательно. Все поздравляли дирижера, режиссера, а самое главное, Люсю – певицу, обладающую редким голосом, совершенно не сочетавшимся с ее простецким именем. Удивительная по красоте и силе колоратура не вязалась и с ее внешностью: Люся была грузновата, ее симпатичное правильное лицо оплыло раньше времени, почти лишилось своих контуров. Вообще было непонятно, как эта приятная, но очень уж простая женщина оказалась в опере. Ответ был один – голос. Даже ей, простушке, хватило ума и здравомыслия, чтобы не похоронить такой редкий дар.

В самый разгар празднования совершенно неожиданно для всех пришел Миша. Его появления Соня не ожидала, она мгновенно воспряла духом, на ее лице засияла счастливая улыбка. Появление Миши очень разнообразило празднование премьеры, потому что благодаря ему на столах появились шампанское, виноград, великолепные торты, дорогой коньяк. Вот тогда и началось настоящее веселье!

Соня с Мишей долго разговаривали, они уселись на диванчике в кабинете заведующего литературной частью, который прямиком выходил на буфет, Миша принес по рюмочке хорошего коньяка. Старые друзья делились новостями, вспоминали юность. На очередном взрыве смеха на пороге внезапно появился Павел. Его взгляд на секунду остановился на Мише, после чего он сурово посмотрел на жену. Глаза его были ледяными.

– Празднуем премьеру? – облокотившись о косяк двери, бросил он. – Вон там народ уже никакой совсем, а вы чего ждете? Недостаточно выпили? Или мало возбудились?

Миша и Соня никому не могли дать оснований даже для намека на интим. Они сидели в разных уголках большого старого дивана, тихо беседовали. Тон Павла на этом фоне был просто чудовищен.

– Не слышу ответа! – продолжал Павел, медленно проходя в кабинет. – Она молчит – ладно, ты уже ее напоил, это видно. А ты? Ты кто? Что ты здесь делаешь с моей женой?

Миша, который сначала, видимо, даже не понял, что происходит, только теперь сообразил, что к чему.

– Так ты муж Сони? – воскликнул он. – Заходи! Соня сказала, что ты сегодня на каком-то дежурстве, а раз ты освободился – давай, присоединяйся! Тебя Павел зовут? Очень приятно, я – Михаил.

Миша протянул руку для пожатия.

Глаза Павла еще больше сузились.

– Я в коллективных оргиях участия не принимаю, – прошипел он. – Коллективный секс не для меня. А если и для меня, то моей жены в нем не будет.

Павел больно схватил Соню за руку и поднял с дивана.

– Двенадцать ночи, деточка, а ты еще не нагулялась? – шикнул он на жену, обволакивая ее алкогольным запахом. – Вставай, пошли домой.

Миша вскочил. Его ноздри раздувались, он с трудом мог подобрать слова, но все-таки взял себя в руки.

– Почему вы так обращаетесь с Софьей? – стараясь казаться спокойным, спросил он. – Она не сделала ничего плохого, мы друзья детства, мы давно не виделись, мы просто общались, разговаривали.

– На этом общение закончено, – ответил Павел, довольно грубо подтолкнув Соню к выходу.

Соня никогда еще не испытывала такого унижения, помимо ее воли и несмотря на все попытки сдержаться, слезы потекли у нее из глаз. Миша не стерпел, вновь вступился:

– Тебе что, так приятно унижать свою жену? Борись со своими комплексами, парень…

Миша не успел закончить, потому что Павел резко схватил его за лацкан кожаного пиджака.

– Слышишь, ты, сионист, если ты будешь учить меня, как общаться с женой, тебе мало не покажется, – выдавил он. – И завтра ты будешь думать не о том, как ее трахнуть, а о том, как спасти свой бизнес и свою жалкую задницу. И ты не спасешь ни то, ни другое. Будь в этом уверен. Ты меня понял?

Сказать, что Миша был ошеломлен, – это не сказать ничего. Но это была лишь малая толика от того ощущения, которое испытала Соня.

«Боже мой, что это?» – только и успела спросить она саму себя, прежде чем отчаянно разрыдаться.

После сцены в театре Соня долго не могла разговаривать с Павлом. Она пребывала в шоке и несколько дней не могла прийти в себя. Такой пошлой грубости, неприкрытого хамства Соня раньше за мужем не замечала. Откуда это взялось? И что это значит: случайная вспышка необоснованной ревности или так теперь будет всегда?

Сцена в театре оскорбила Соню и заставила впервые посмотреть на Павла под другим углом. Почему Павел, увидев Мишу, позволил себе такое поведение? Почему он выступил как трамвайный хам, если не хуже? Неужели он сам не понял, что опозорился, неужели ему безразлично, что о нем подумают другие люди? Соня терзалась этими вопросами и не находила на них ответа. Все-таки Клара была права: она очень плохо знает своего мужа. Она почти не знала Пашу, когда выходила замуж, но и сейчас, прожив с ним несколько лет, узнала его не намного лучше. Она поняла, какую он предпочитает еду, какую мечтает сделать карьеру, где ему нравится отдыхать и какие вещи носить. Но как человек Павел может преподнести ей массу сюрпризов.

Соня продолжала работать в театре, но замечала, что Павлу это меньше и меньше нравится. Он мог приехать к концу ее вечерней репетиции, не предупредив заранее, что будет встречать, и если она выходила из дверей не одна, а в сопровождении кого-то из артистов, проявлял недовольство. Мог, например, спросить: «Я не нарушил твоих планов или ты все-таки собиралась домой?» Павел негодовал, если кто-то из солистов передаривал Соне полученный букет. Понятно, что женщина другой женщине свой букет никогда не отдаст, так что если Соня являлась с премьерного спектакля с цветами, Павел скрипел зубами и брызгал слюной. Периодически он стал заводить разговоры о том, чтобы она перешла в музыкальную школу или вообще перестала работать. Соня прекрасно понимала причину этих разговоров: в музыкальной школе чисто женский коллектив, и с мужчинами она там сталкиваться почти не будет. О предложениях вообще не работать она даже слышать не хотела.

– Твоя зарплата не имеет для нас принципиального значения, – говорил ей Павел. – Занимайся домом, Дашкой.

– Я так не могу, – твердо отвечала Соня. – Я не хочу быть домработницей. Я училась музыке с шести лет не для того, чтобы осесть дома с веником и тряпкой. Кого ты хочешь из меня сделать? Посудомойку? Нет. По-моему, и работая, я вполне справляюсь с домашними обязанностями.

На этом все подобные разговоры заканчивались. И как бы подавляюще ни действовал на нее муж, но сдвинуть Соню с ее позиции Павлу никак не удавалось.

Следующий серьезный скандал на почве ревности произошел после «Травиаты», которой дирижировал приглашенный итальянский маэстро, а партию Альфреда исполнял итальянский певец. Для города это было большое культурное событие, все же не каждый день в провинциальную оперу приезжают итальянцы, в театре был аншлаг.

Тенор приехал без своего концертмейстера, поэтому распеть его перед спектаклем поручили Соне. Тенор был типичным итальянцем: лукавые, почти черные глаза, вьющиеся темные волосы, ямочка на подбородке. Ничего не скажешь, он был хорош. По-русски певец не говорил совсем, но Соня, всю свою сознательную жизнь штудировавшая оперные клавиры с оригинальными текстами, постепенно научилась понимать кое-что по-итальянски. Слов она знала очень много еще девочкой, а уже учась в институте, вместе с вокалистами, для которых итальянский язык был обязательной дисциплиной, посещала уроки. Так что объясняться с гастролером на примитивном уровне ей оказалось под силу. Это обстоятельство вкупе с роскошной русой косой, которая делала Соню похожей на русских царевен из старинных сказок, итальянца покорило совершенно. После спектакля он в закулисном холле встал перед ней на одно колено и вручил ей цветы, подаренные ему восхищенными зрителями. Соне было приятно, жест молодого итальянского певца ее умилил, она улыбалась.

Именно в этот момент она заметила, что в коридоре, который ведет к холлу, подперев плечом стену, стоит Павел и внимательно наблюдает за происходящим. Краска спала с ее лица. Соня видела, что Павел, поймав ее взгляд, ухмыльнулся и пошел прочь. Она предполагала, что муж, конечно, не уехал, а ждет ее у служебного выхода. Так и вышло.

– Ну и как это понимать? Ты что, прима? Почему это он тебе подарил букет? – прошипел он.

– Своей партнерше он тоже подарил букет, – возмущенно проговорила Соня. – Просто солистке он вручил цветы при всех, а я всего лишь концертмейстер, я всего лишь его распевала, поэтому меня он поблагодарил в служебном холле. Что тут непонятного? И чем ты возмущен? Я не понимаю!

– Я не возмущен, я в восторге, – с вызовом ответил Павел. – Я горжусь тем, что моей жене дарят букеты посторонние мужчины. Просто на всякий случай мне интересно было бы узнать: если бы ты не увидела меня, что было бы дальше? За букетом – ресторан, а потом номер в гостинице?

– Как ты смеешь? Хам! – взвизгнула Соня и машинально, не осознавая своих действий, замахнулась, чтобы влепить мужу пощечину.

Ее рука была мгновенно перехвачена, Павел сжал ее запястье, да так сильно, что Соня даже взвизгнула от боли.

– Чтобы я это видел в последний раз, – сквозь зубы процедил он.

После чего Павел запихнул жену в машину и так резко надавил на газ, что Соня еще и ударилась головой о лобовое стекло.

Дома он задержался ненадолго, прошел прямо в уличной обуви в спальню, порылся в каком-то ящике и через минуту был таков. Соня только услышала, как его машина с ревом выезжает из двора. Ночевать Павел тогда так и не явился.

После подобных ссор Павел никогда не просил прощения, не пытался устраивать сцен. Он вел себя так, будто ничего не произошло. Из этого Соня могла сделать только один вывод: если бы Павел ее действительно ревновал и мучился от этого чувства, выяснения отношений было бы не избежать, он обязательно допрашивал бы ее с пристрастием. Пытался бы на чем-то подловить. Постепенно у нее стало создаваться впечатление, что эти сцены Павел закатывает специально, искусственно создавая повод для того, чтобы хлопнуть дверью и не ночевать дома. Где он бывал и с кем проводил время, Соня не имела ни малейшего понятия.

Даша очень скучала, когда приходилось много времени проводить у бабушки, но Римма Матвеевна была не склонна сдавать свои позиции: раз захватив внучку в свои руки, она уже очень неохотно отдавала ее матери. А когда родители все же забирали девочку домой, бабушка обязательно являлась и контролировала все: что Даша ест, во что она одета, где и с кем гуляет.

Ребенок был причиной тихой войны между Риммой Матвеевной и Соней. Например, как только Даша чем-то заболевала, даже самой пустячной простудой, Римма Матвеевна немедленно пичкала ее антибиотиками. На Сонины протесты она отвечала, что все полоскания, ингаляции и прочая чепуха – это мертвому припарки. Не для того, мол, ученые изобретают новые эффективные средства лечения, чтобы тратить время на ерунду, запуская процесс. Соня была категорически против такого лечения, Лиля много раз говорила ей, что антибиотики изначально изобретались как средство, которое применяется в крайних случаях, когда нет другого способа победить болезнь. Если у ребенка, не дай бог, случилась бы пневмония, то их применение было бы оправданно и необходимо. Но постоянное, чуть ли не по каждому поводу, употребление антибиотиков неизбежно нарушит иммунитет и обязательно приведет к нежелательным последствиям. Не говоря уже о том, что от частого и бесконтрольного применения антибиотики просто перестанут помогать. Но Римма Матвеевна была неумолима. Она всегда лучше всех знала, что делать, и доводы Лили, дипломированного врача, ее не убеждали. Даша действительно стала болеть все чаще и чаще, и в один прекрасный момент Соня не выдержала и сказала Павлу:

– Все, так дальше не пойдет, я забираю Дашу домой насовсем. Твоя мама втайне от меня дает ей антибиотики, она разрушит иммунитет ребенка, испортит ей кишечник.

– А откуда ты знаешь, что мама дает ей антибиотики, если она, как ты говоришь, делает это втайне? – поинтересовался Павел.

– Вот, посмотри, – Соня протянула мужу горсть таблеток. – Она уже второй день дает Даше сильнодействующие лекарства, хотя ребенку лучше бы делать ингаляции и полоскать горло.

– Где ты взяла эти таблетки? – поднял брови Павел.

– Римма Матвеевна давала их Даше, – ответила Соня, – а Даша делала вид, что пьет, а сама не пила, прятала.

– Так это Дашка тебе на бабушку нажаловалась? – хмыкнул муж. – Отлично, сегодня же заберем ее домой.

В тот же день счастливая Даша вместе со своим хомяком переехала к родителям. Первым, что сказал ей отец, когда они вошли в квартиру, было:

– Даша, жаловаться маме на бабушку нехорошо. Ты же не хочешь, чтобы они поссорились, правда? И обманывать бабушку тоже нехорошо. Я надеюсь, Даша, что это было в последний раз.

При этом он поднял Дашину головку и заставил смотреть себе в глаза. И глаза его были жесткими и холодными. Даша заглянула в них и моментально заплакала.

– Зачем ты все испортил? – взвилась Соня. – Дашка была так рада, что вернулась домой, а ты…

Соня сама уже чуть не плакала.

– Мала еще бабушку обсуждать, – отрезал Павел. – Пойду поставлю машину, и чтобы к моему приходу никаких слез здесь не было.

С утра Соня сходила в женскую консультацию по причине имевшейся задержки, и врач-гинеколог подтвердила ее предположение о беременности. Соня шла домой и размышляла. Как отнесется к известию Павел? Когда-то он легко отдал Дашу на попечение бабушки, и она не замечала в нем такой уж острой потребности видеть дочь. Ему важнее было знать, что она здорова и ни в чем не нуждается. Обрадуется ли он новому известию? Соня позвонила Павлу и попросила приехать домой на обед, чтобы поговорить.

– Ну, что ты меня звала? Что хотела мне сказать? – спросил муж с порога.

– Паша, – начала Соня. – Я не знаю, как ты к этому отнесешься, обрадует ли это тебя, но сегодня я была у врача. Я беременна.

Павел посмотрел на нее в упор. Соня выдержала его взгляд и приготовилась к серьезному обсуждению вопроса о том, могут ли они именно сейчас заводить второго ребенка. Но никакого обсуждения не последовало. Павел просто сказал:

– Ну, вот и слава богу, наконец-то ты уйдешь из своего дурацкого театра.

Второй ребенок Соне давался уже труднее, чем Даша. Она страдала токсикозом, отекала, да и роды не были легкими.

Когда младенца привезли домой, собрались все: Константин Александрович, Римма Матвеевна, Антон, приехали Клара и Лиля с сыном Ромкой. Открыли шампанское, пили за малыша и его маму, и тогда в торжественной семейной обстановке Павел вручил Соне, как и полагается после рождения ребенка, дорогой подарок.

Соня увидела коробочку и еще больше засияла. Она, как любая женщина, очень любила украшения. Но когда она открыла футляр, то слегка опешила: на бархатной подложке покоилось кольцо с крупным бриллиантом. Соня не настолько разбиралась в камнях, чтобы понять каратность бриллианта, но то, что это немаленький камешек, да еще и прекрасной обработки, было видно невооруженным глазом. Ее удивлению не было предела, потому что ни у кого из знакомых она ни разу не видела камня такой величины. Павел аж порозовел от удовольствия, видя изумление жены. Он расценил ее округлившиеся глаза как свидетельство восторга, на самом же деле Соня остолбенела от немого вопроса, который не могла задать при всех: откуда у Павла деньги на такое кольцо?

Следующим тостом Соня, которая только притрагивалась к бокалу шампанского губами, предложила назвать мальчика в честь деда – Константином, и растроганный Константин Александрович вручил невестке свой подарок: конвертик с деньгами на хорошую норковую шубу. У Риммы Матвеевны, правда, при этом перекосило лицо, но никто в веселой компании этого не заметил.

Конечно же, на сей раз Соня плотно и надолго засела дома. Костик часто болел, и с ним было много возни. Даша требовала повышенного внимания, чем умело пользовалась Римма Матвеевна, которая стала водить ее в музыкальную школу и на танцы. Соня закружилась в водовороте семейных обязанностей, озабоченная уходом за детьми, бесконечной готовкой и стиркой, обихаживанием мужа. Она даже отрезала свою драгоценную косу: настолько некогда ей было теперь заниматься волосами, к тому же длинные волосы стали ей мешать. Вопрос о стоимости кольца, который она все-таки решилась задать мужу, так и остался без ответа.

– Сонька, да разве же положено спрашивать о цене подарка, а? – только и усмехнулся он. – Ты же у меня такая воспитанная девочка…

– Ну, просто бюджет-то у нас общий, – замялась она. – А зарплата у тебя не та, чтобы такие кольца покупать, вот я и спросила.

– На мою зарплату не то что кольца не купишь, а и в ресторан не сходишь, – засмеялся Павел. – Зарплата… Скажешь тоже!

Соня было открыла рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но Павел ее мгновенно осадил.

– Давай договоримся, – сказал он. – Финансовые вопросы семьи – это мои вопросы, и ты в них не лезешь.

Соня опять хотела возразить, но Павел решительно закончил:

– И вопросов не задаешь.

Попросив Римму Матвеевну побыть с Костиком, Соня ненадолго вырвалась в парикмахерскую, и пока ей обновляли стрижку, вполуха прислушивалась к окружавшим разговорам.

– Ниночка Петровна, вы же понимаете, что он сам виноват! Уже сколько раз об этом говорили, и все равно люди покупаются. Ну смешно же ведь! Ясно же, что эти лотереи выигрышными не бывают. И что он вообще у вас делал на Центральном рынке, зачем он туда ходит? – это мастер Оксана обращалась к своей постоянной клиентке, которой в данный момент красила голову.

– Оксаночка, вы не понимаете, мой муж сам туда не ходит, – замотала головой Нина Петровна. – Он в жизни никогда ни одной вещи себе сам не купил. Это я его повела. Мы же собрались в Турцию, мне нужно было присмотреть купальник, а на зрелую женщину ничего не подберешь, вот мне и посоветовали, сказали, что на Центральном вещевом рынке есть один павильон с очень приличными купальниками.

Соня не слышала начало разговора, то есть пропустила саму фабулу разыгравшейся драмы, но поняла, что мужчина, муж Нины Петровны, стал жертвой лохотронщиков, промышлявших на вещевом рынке. Оказавшись без присмотра жены, мужичок перекусил и выпил рюмашку в одном из многих рыночных кафе и в столь благодушном настроении оказался легкой добычей для тех, кто промышлял там беспроигрышными лотереями. Мужчину «обули» ловко и профессионально. Нина Петровна обозвала мужа старым идиотом и кинулась к лотерейному лотку, чтобы привлечь мошенников к ответу, но тех уже и след простыл. Лоток был легкий, сборный, перенести его в другое место – дело пяти минут. Ищи теперь аферистов на толкучке в выходной день! Тем более работала там целая бригада, со своими «разведкой и системой оповещения».

Народ еще не вполне привык к той мысли, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и охотно покупался на «разводы». Муж Нины Петровны, после того как она объяснила смысл произошедшего, сначала совсем расстроился, потом разозлился и начал самостоятельный поиск лохотронщиков. Его походы на рынок, впрочем, ничем не увенчались. Прошло время, и Нина Петровна успокоилась, но неугомонный муж продолжал свои изыскания, и в один день нашел-таки подлых обманщиков. Стоит ли говорить о том, что мужчина мало того, что ничего не добился, но и был строго предупрежден о том, чтобы на рынке больше не появлялся. Ему бы взять да уйти подобру-поздорову, а он вместо того начал выкрикивать лозунги о том, чтобы люди не поддавались обману, и совестить мошенников. Ну и получил в итоге как следует – и по почкам, и по печени.

Заявление Андрей Ильич писать не стал, супруги сочли, что это, скорее всего, бесполезно, пошли другим путем. У Нины Петровны имелась подруга, у которой сын работает в райотделе милиции, к территории которого принадлежит этот вещевой рынок. Нина Петровна встретилась с Семеном, молодым милиционером, который работал, правда, всего лишь в дежурной части, сказала, что Андрей Ильич знает преступников в лицо, может их опознать, но итоги разговора подтвердили самые худшие ее предположения.

– Вы что же, теть Нин, думаете, что эти лохотронщики теперь будут сидеть на рынке и ждать, пока за ними придут? – разъяснял ей милиционер. – Они теперь сменят точку, их много по городу. Не скоро снова здесь появятся.

– Ну, раз они появятся, значит, можно будет их накрыть, – продолжала упорствовать наивная женщина.

– Теть Нин, ну что ж вы, не ребенок ведь! – милиционер укоризненно покачал головой. – Вы что ж думаете, они тут сами по себе работают? Думаете, милиции о них ничего не известно? Раз люди так уверенно чувствуют себя на земле, значит, им помогают. Опекают их.

Семен объяснял ей прописные истины, как объясняют таблицу умножения старательному, но не очень способному школьнику.

– Да и потом, они же здесь не первый год, эти ребята, – продолжал он. – Лохотроны у них разные, одеваются они по-разному, иной раз их и не узнаешь, что-то новое придумывают, когда на одно клевать перестают. Состав, бывает, частично меняется, но группа вообще-то устойчивая.

– И что же, это ваши сотрудники их «крышуют»? Так это теперь говорят? – брезгливо поморщилась разочарованная женщина. – Это и они в их банде и состоят?

– Ну, нет, конечно, – ответил сын подруги. – Вы же понимаете, мне не совсем удобно это вам говорить. Но вы не чужая… Есть у них помощники, не сомневайтесь. Вообще-то эти ребята ходят под одним бизнесменом, ранее судимым за мошенничество, а у него хороший контакт в УВД.

– Что же за контакты в УВД у сидельцев бывших, а? – всплеснула руками Нина Петровна.

– Ну, это он раньше был сиделец, – протянул Семен, – а сейчас вполне респектабельный господин. Да и сидел-то он не за убийство же. И не двадцать лет… Теперь большие дела делает, но и старым ремеслом не брезгует.

– И вот таких-то ваши полковники прикрывают? Позорище какое!

– У нас много кого прикрывают, – вздохнул Семен, впрочем, без тени сожаления в голосе. – Кого полковники, кого капитаны. Тот, с кем этот бизнесмен дружит, еще до больших звезд не дорос. Но дорастет, такие, как он, дорастают, если не слишком наглеют и не палятся.

– Ты его знаешь? – удивилась Нина Петровна.

– Да а кто его не знает-то? – хмыкнул парень. – Он у нас телезвезда, и папаша у него какая-то крутая шишка на главной площади. Так что вы в это дело не лезьте, все равно вы ничего не докажете. На лотереях надо только с поличным брать, а не взяли – все, до свидания. На большую сумму супруга-то обули?

– Да не очень…

– Ну и забудьте, – подытожил Семен. – Зато теперь он близко к таким не подойдет. В конце концов, всякая наука денег стоит.

Пока Оксана щелкала ножницами, а Нина Петровна рассказывала свою историю, Соня слушала вполуха, от скуки, но когда женщина стала пересказывать свой разговор с молодым милиционером, Соня напряглась. Неужели речь идет о Павле? Он по-прежнему постоянно мелькает в «Патруле», у него отец вполне подходит под определение «большой шишки» с главной площади. Это он, что ли, водит дружбу с каким-то бизнесменом, под которым бегают мошенники? Вообще-то мальчик из дежурной части мог и ошибаться, да и в УВД, наверное, не у одного Павла отец работает в главном областном здании. А в том же «Патруле» кого только не показывают…

Тем не менее Соня пришла домой в дурном настроении.

Она пыталась отогнать неприятные мысли, рассмотрела в зеркале новую стрижку, сняла сережки, надетые по случаю выхода на улицу, выдвинула ящик комода, чтобы сунуть их в коробочку, и на глаза ей попался футляр с кольцом, которое ей подарил Павел на рождение Костика. Соня открыла крышку, поднесла украшение к бра и несколько секунд любовалась игрой света на гранях драгоценного камня. Потом решительно закрыла крышку и дала себе слово это кольцо не надевать.

Данное себе обещание Соня держала довольно долго, наверное, года три, а то и больше, потом Павел сумел настоять на своем. А пока не подрос Котик, Соня никуда особенно и не выходила. Это прозвище прилепилось к мальчику даже не благодаря его умилительной внешности, просто когда его спрашивали, как его зовут, ребенок хотел сказать «Костик», а получалось «Котик». Так и пошло.

До пятилетнего возраста Котик много болел, поэтому Соня практически безвылазно сидела дома, а нередко и лежала с мальчиком в больнице. На работу в театр она так и не вернулась. Время окончания ее декретного отпуска совпало с очередной болезнью малыша, и директор театра был вынужден занять Сонину ставку другим концертмейстером.

Постепенно Соня привыкла к роли домохозяйки, тем более что эта роль оставляла ей не так уж много свободного времени для раздумий. Дашка была загружена по полной программе: она училась в элитной гимназии, посещала музыкальную школу, дополнительно занималась английским языком, и все это как-то ухитрялась совмещать с танцевальной студией, которую, даже несмотря на разрешение родителей, бросать не хотела.

После рождения сына Павел, как и собирался, сосредоточился на постройке дома. Больно уж хорош был участок! Тихий центр, спокойная улочка, обсаженная кустами сирени, и умиротворяющий вид на церковные купола, сверкающие золотом на солнце. Павел работал, контролировал строительство, которое шло этапами, в зависимости от денежных поступлений. Дома он бывал мало, поэтому неудивительно, что Котик все свое время проводил с матерью.

Своего младшего ребенка Павел частенько называл «маменькиным сынком». Когда Котик болел, Соня была в самой непосредственной близости, и в периоды здоровья мама для него была первым и главным авторитетом. Из прочих родственников Котик признавал лишь семью Клары. К бабушке и деду он ходил редко, быстро там уставал, скучал, начинал капризничать и жаловаться на то, что у него что-нибудь болит, пока его не отводили домой. Дома болезнь внезапно проходила, и он мгновенно приходил в себя. Когда Соня по необходимости оставляла сына у Клары, мальчик не сопротивлялся, он обожал Кларины беляши и ту свободу действий, которую она предоставляла ему. Семью Лили Котик посещал с еще большим удовольствием.

Жизнь семьи Волковых текла своим чередом.