Читать книгу Альманах «Российский колокол» №5-6 2019 - Альманах - Страница 6

Лежала Волга рыбой в стороне,

Рассвет как сокол на неё спустился.

О, Приснодева! Я в монастыре

Пред ликом золотым Твоим молился.

Какой я грешник? Знаю, знаю сам.

Мне дальше паперти не стоило соваться.

Но за спиною братья по стихам,

Которые и плачут и постятся.

Монахини поют, как стайка птиц,

У каждой из певиц по Божьей ноте.

Вдруг падаю, как перед плахой, ниц,

Услышав глас: «Без Бога вы живёте!»

Как воины стоят свеча к свече,

Их огненные шлемы полыхают.

И тени на церковном кирпиче

Коня Георгиева под уздцы хватают.

Не на меня занесено копьё

Святое – на поверженного Гада.

Я русский – значит, это всё моё:

И монастырь, и каждый кедр из сада,

И звонница, и Волжские врата,

И сорок шесть монахов, убиенных

Литовцами, ять в книгах и фита,

И даже галки на мирских антеннах.

Здесь исцелился Грозный Иоанн,

От язвы моровой спасались земли…

И я лечился от словесных ран,

За города молился и деревни.

О, Пресвятая, Отчину спаси

На тихой пристани народного терпенья!

Во чрево – Христа вместившая, прости

Поэту очарованному – пенье.

В невесёлую минуту

Вспомнил бабушку Анюту.

К ней от мачехи сбегал

Кости греть на русской печке,

Искупавшись в зимней речке,

Как французский генерал.

Ночь, в ночи две сигаретки,

Две блестящие монетки,

Два зелёных уголька…

Сердце выпало из глотки,

Тут заметил выше тропки

Три стеклянных огонька.

Да, тогда водились волки

В хвойно-каменной сторонке,

Помнишь, Батюшка Урал?

Взвоют – стынет кровь по жилам,

Если был бы я служивым,

Я б с собой мортиру брал.

Отодвинув прочь заслонку

За родимую сторонку,

Погружала в печь ухват

Бабушка в крестьянском платье,

Плыл обратно на ухвате

Чугунок, одетый в пар.

Хоть крупинка за крупинкой

В супе бегала с дубинкой —

Ешь от пуза, как мужик…

Алюминиевая ложка

Над столом висит как брошка,

Отражая этот миг.

На сундук швырнув рогожку,

Скинув с зябких плеч одёжку,

Забираюсь под тулуп.

В сне глубоком вижу царство,

Где нет злобы и коварства,

Где друг дружке каждый люб,

Где по небу ходят кони,

Нет волков и нет погони.

А в светёлке дева-мать

Шепчет листопада тише:

– Подойди, сынок, поближе,

Лобик твой поцеловать…

Тут я, дурачок, проснулся

Или луч ресниц коснулся,

А по ним слеза бежит.

Жизнь моя стоит в тумане,

Как похлёбка бабы Ани.

Нужно как-то дальше жить.

Тракт Сибирский пронизан лучами

И гудит золотою стеной!

Бог-свидетель прильнул небесами

К тайным знакам тропы вековой!

Казаки, конокрады, цыгане

Пролетели по тракту в дыму!

Растворившись лесными царьками,

Принимая суму и тюрьму!

Где железом гремел Достоевский

Или Чехов пылил колесом,

Там проехал колхозник советский,

Раскатав эти дали катком.

За Урал завалилась Россия,

Как сапог за гранитный сундук.

Вот где русская воля и сила

И до моря Держава вокруг!

С Камы-матушки широкой,

С Камы-матушки глубокой,

Между лодок и плотов

На колёсном пароходе

(Что-то динозавра вроде…),

Позабыв родимый кров,

Приплывём в Москву-столицу,

Поцелуем голубицу,

Что летает выше туч.

Над её семью холмами,

Над кремлёвскими орлами

Пронося Господний луч.

Этот луч насытит перья,

Как стрелу насытит зелье.

А стрела насытит цель.

Слово не острей кинжала!

Но из раны побежала

Кама в общую купель.

Умирало над морем светило,

Обручившись с поверхностью вод,

Светозарная Божия сила

Гасла в небе, как русский народ.

Я стоял на скале под сосною,

Что корнями эпоху скребла.

За моею спиною, за мною,

Погибала без боя страна.

Я рукою, свинцовой от силы,

Вырвал с корнем клубящийся луч.

И заплёл его в имя – Россия,

Словно в конскую гриву… И с круч

Прокатилась имперская тройка,

Расплескав океаны-моря.

Как на свадьбе я выкрикнул: «Горько!»

Горько, горько, Отчизна моя.

Мы на свадебке ноги допляшем,

Подерёмся за первым углом…

Ты, Россия, ведь матушка наша!

Не пои нас кровавым вином.

На школьном фото на крыльце тесовом

Спрессовано десятка три судеб.

В сапожках из кирзы, в мундире новом,

Я впереди, как на подносе хлеб.

Тогда любой денёк был ярче вспышки,

Которой нас фотограф ослепил.

И сопоставить смотровую вышку

С Олимпом – не хватало детских сил.

Иначе б знали – кто в бою погибнет,

Кто, как Чапай, до нас не доплывёт,

А кто при жизни, словно лист, поникнет

И в никуда однажды забредёт…

Я вырву белый клок из бороды,

Как омертвелый куст на склонах дальних.

Я до сих пор на фото впереди,

Всё тот же школьник слов первоначальных.

В поэзии я был солдатом,

Как в армии был рядовым.

Бил в морду и ругался матом,

И думал, что на том стоим.

Но мир стоял на русской Вере,

Что наполняет небом грудь.

Я в троицу другую верил —

Авось, Небось да Как-нибудь.

Но молодость, как всё, – проходит,

И зрелость ей вздыхает вслед…

Но всех красавиц и уродин —

Дороже сердцу Белый Свет.

Но всех сокровищниц и кладов

Дороже Родина и Честь!

Ну что ж ты, милая, не рада?

И ты мне дорога, что есть.

Всё дорого и всё любимо:

И слякоть в небесах равнин,

И слёзы, что текут от дыма,

Смывая журавлиный клин.

В пустом лесу трезвонят коростели,

Медведь берлогу ищет потеплей.

Лосиный след, как дырочки свирели,

На узенькой тропинке между пней.

Душа полна восторга и любви,

А сердце одинокое – печали.

Не пойте длинных песен, журавли,

И не звените райскими ключами.

На дно берлоги падает медведь,

Как в омут со скалы замшелой камень.

Листва темнеет, как от солнца медь,

И гаснет по лесам и рощам пламень.

Жизнь покачнулась на весах,

Но удержалась.

В небесах

И на земле вражда бушует,

И гаснут звёзды там и тут,

Дороги в никуда ведут

И речка образ твой ворует…

Словно следы от стоп Христа,

На глади

Контуры лица

Вниз по течению мерцают.

Звезда, попавшая в глаза,

До смерти не прожгла тебя,

Лучи глагол твой залатают,

Он станет чистым, как роса,

Звенящ, как неба полоса.

К Отчизне простирая руки,

Услышишь звон колоколов,

Ужель и он устал от слов —

Тот,

Кто за Слово принял муки?

Сместилась линия весов,

Отпали стрелки от часов —

Секундная и часовая…

Одна минута до утра,

А дальше зеркала у рта

Вздохнёт,

Как бездна мировая.

Дрожь по составу пробежала,

Как бы по коже бегуна,

И, оттолкнувшись от вокзала,

Гонимый силой колеса,

Помчался, набирая скорость,

Набитый русскими людьми.

А я торчал в окне по пояс,

Кричал: «Красиво, чёрт возьми!»

И взял уродец преисподней,

Нарушил ход людских судеб.

Откос! Удар! Погибли сотни

Беспечно, как Борис и Глеб.

Как нитку разорвало рельсу

На повороте бытия…

Ногтями вырежу я дверцу:

– Ну здравствуй, Родина моя!

Заросла лопухом и крапивой,

Не найти ни окон, ни дверей.

Замутились нечистою силой

Озерки, где таскал пескарей.

То, что брошено – не безобразно.

Значит, я этот вид заслужил.

Потому что бездумно и праздно

Я отцовскую жизнь доносил.

Покаянная ночь бесконечная,

За свечой догорает свеча…

Лишь поэзия – стерва сердечная,

Из-за левого смотрит плеча.

Лесной посёлок. В окнах Кама.

И у завалинки втроём —

Отец с сестрёнкой, рядом мама,

А я сбежал за окоём.

Вернуться в круг былой стараюсь,

Скользя по жизненному льду…

И всё же, сколько ни пытаюсь,

В тот объектив не попаду.

В этой деревне уныло,

Словно никто не живёт.

Кто-то тоскует постыло,

Кто-то без удержу пьёт.

Мучают дети собаку,

Землю швыряют в трубу.

Баба стирает рубаху,

Но неизвестно кому.

Редко земель этих житель

В тусклом окошке мелькнёт,

Тонет у школы учитель,

В луже летит самолёт.

Что мне заморские страны,

Пальмы и жёлтый песок…

Тонет учитель. И странно,

Что розовеет восток!

Уткнётся лошадь

Тёплыми губами

В моё плечо,

Огромный глаз

Заполнен облаками,

Рекой ещё,

Отцовским домом,

Лесом, ветром, ранью,

Десятком дач,

Моим лицом, слезами,

Русской далью,

Летящей вскачь.

Говори со мной попроще,

По-простому говори,

Словно птицы в дальней роще,

Задыхаясь от любви.

Словно матушка с младенцем,

Медсестра со стариком.

Говори, как если б с сердцем

Говорила ты тайком.

Мне ведь лишнего не надо,

Пусть по-русски льётся речь,

Словно ручеёк вдоль сада,

Сада райского сиречь.

Вагон не шатко и не валко

Вокзал оставил за спиной.

По насыпи бежит татарка,

Татарка крымская за мной.

Куда несёшься, дева юга,

С фигурой колкой, как джейран.

Да, ты была моей подругой,

А другом был моим стакан.

Мешал я водку с коньяками,

Первач и лёгкое вино.

И спорил с тюркскими богами,

Когда в стакане видел дно.

Не так, как Жилин и Костылин,

Тебя от скуки привечал.

Я был влюблён в тебя, настырен,

Я на руках тебя качал.

Ты мне, конечно, не сестрёнка

И не законная жена.

«Я жду!» – вслед прокричала тонко.

 Я знаю, что ты ждать должна.

В Россию катятся составы,

Как слёзы из собачьих глаз.

Прощайте, южные забавы

И девы, любящие нас.

Спустились русскою ватагой,

Гуниб оставив за спиной…

Нас три часа ждал сам Гамзатов,

Орёл с седою головой.

Сев во главе стола, как Будда,

Он очертил незримый круг.

И речь повёл легко и мудро,

Как старый и надёжный друг.

Наполненной коньячной рюмкой

Он нас из круга вызывал.

И я напористо и гулко

Ему свои стихи читал.

Кто б что ни говорил – легенда!

Российского Олимпа бог!

Я так сказал, и это верно,

Как то, что много выпить мог.

За дружбу, за Кавказ, за славу

России, и за тех, кто смел.

И за поэта, что по праву

Здесь во главе стола сидел.

Не чувствую себя отцом семейства,

Мальчишество торчит, как стержень в форме.

Писать и пить – вот русское блаженство,

Чем рассуждать с трибуны о реформе.

Объятья перезрелой истерички

Не вызывают бури, а напротив…

Нас любят юные, я помню их косички…

Помилуй Бог, при чём же здесь Набоков?

Кому они достанутся такие,

Я изваял их в солнечном тумане.

Как ласточки предгрозовой России,

Они щебечут мокрыми губами.

А впрочем, говорю любой: «Свободна!

Лети, покуда слабых крыльев хватит».

Я поддержу дыханьем осторожно

Ту, за которую судьбой другой заплатит.

Последние сожгу дрова

И чайник вскипячу.

Последние скажу слова

И потушу свечу.

Я должен быть один как перст,

Чтоб слышать Божий Глас!

Когда горит огонь сердец —

Не отвлекайте нас.

Последние сожгу дрова,

Дверь за собой запру.

Мы ночью постучались в рай

И разошлись… к утру.

Задела, как бы невзначай,

В потоке мутного вокзала,

Сказала: «Здравствуй и прощай!»

И в междометиях пропала.

Я сразу тот узнал вокзал,

Как пульс на собственном запястье,

И посреди вокзала встал,

Как вкопанный по уши в счастье.

В душе виденье пронеслось:

Сквозь жар и запах сеновала

Сердца захлёбывались врозь,

Луна лучами трепыхала.

Я ничего не говорил,

Ты ничего не говорила,

Я никого не разлюбил,

Ты никого не разлюбила.