Читать книгу Альманах «Российский колокол» № 4 - Альманах - Страница 53

Ночное небо, как давно

оно знакомо нам!

А впрочем, сколько ни гляди,

что ты увидишь там?

Луну и искры сотен звезд,

что в темноте горят,

как будто в небе кто-то их

рассыпал невпопад.

Но лишь однажды человек

по-новому сумел

во тьме ночной взглянуть на мир

иных небесных тел.

Как только смог он разглядеть

немного ближе их,

направив в небо в первый раз

творенье рук своих,

разверзлась бездна, до краев

загадками полна,

да и не можем мы пока

ни края и ни дна

увидеть или уж тогда

хотя бы угадать,

как далеко он, этот край,

и где его искать.

И все пытаемся мы вновь

подальше заглянуть,

чтобы среди безмолвных тайн

узнать хоть что-нибудь

о многих сотнях тысяч звезд,

что в космосе своем

и там, и тут во тьме ночной

рассыпаны кругом.

И много сотен, ну а может быть,

и тысяч лет назад

вот так же в небо устремив

во тьме пытливый взгляд,

пытался где-то человек

все звезды сосчитать,

стремясь за свой короткий век

хоть как-нибудь понять,

что значит этих тысяч звезд

движенье, что кругом

уже давно наш небосвод

все кружит день за днем.

И как же в голову пришло

кому-то и когда,

что наше солнце среди всех –

такая же звезда?!

Земля – единственный пока

наш старый общий дом

среди других планет и звезд,

разбросанных кругом,

и мы в бездонной пустоте

куда-то вместе с ним

на нашей маленькой Земле

за годом год летим…

И, разорвав препоны всех

устоев и основ,

рождались мысли иногда

о множестве миров,

в бескрайней черной пустоте

укрытых тут и там

среди туманностей и звезд,

что ночью светят нам.

И что оттуда кто-нибудь

в свой судьбоносный час

в конце далекого пути

здесь сможет встретить нас.

А кое-кто еще порой

мечтал и сам дерзнуть,

к иным мирам отправив свой

корабль в далекий путь,

лишь в бесконечный тайн рудник

среди Вселенной всей

он своим разумом проник

и алгеброй своей.

И вот в наш двадцать первый век,

что на дворе, когда

подобно птицам человек

летает без труда

и свои дерзкие мечты

он воплотить сумел

и до бездонной высоты

иных небесных тел,

что видел в небе по ночам,

теперь он смог достать,

и наконец-то теперь сам

он смог там побывать.

И хоть теперь уж человек

летает в космос сам,

но вот в наш двадцать первый век

насколько ближе к нам

стал космос и вся бездна звезд,

рассыпанных кругом,

где мы со всей нашей Землей –

частица пыли в нем?

И что еще нас может ждать

при встрече где-то там,

в холодной бездне среди звезд,

что светят по ночам,

где даже время прежний свой

подчас меняет ход

и за мгновенье вечность вдруг

проносится вперед?

Как любопытен человек

и хочет все узнать,

и даже то, что до сих пор

не в силах он понять!

И те догадки, что сейчас

всему наперекор

за сотни лет дошли до нас

еще с тех давних пор,

когда лишь только человек

в начале всех начал

врата в далекий трудный путь

в науке открывал,

быть может, их достали вновь

из старых сундуков,

где те пылились, словно хлам,

в течение веков

недаром, и теперь они

повсюду там и тут,

нам наконец-то в наши дни

свет истины несут?

А может, правда, что на нас

не только солнца свет,

но и движение всех тех

созвездий и планет,

что в ночном небе тут и там

рассыпаны кругом,

лишь как, пока не ясно нам,

влияет день за днем?

А в бездне, что во тьме ночной

разверзлась в тишине,

в холодном свете звезд, порой,

казаться стало мне,

что звезды, что ночной порой

мерцают и горят,

чуть слышно вновь и вновь со мной

о чем-то говорят.

Но чувства, что у нас у всех

всего как будто пять

загадок, что и в наши дни

кругом не сосчитать

еще пока что до конца,

открыть не могут нам,

и мы в догадках до сих пор

блуждаем тут и там.

И космос, как бывает вдруг,

мне кажется, подчас

не только где-то там вокруг,

а прямо внутри нас.

Среди других картин в музеях

порой часами я готов

смотреть на женские портреты

работы старых мастеров.

Природа здесь свои творенья

явила, видно, неспроста,

и вот теперь как наважденье

волшебных линий красота

порой пленяет безнадежно

тех, кто однажды в свой черед

лишь невзначай, неосторожно

к картине ближе подойдет.

А ведь когда-то губ лобзанье

кому-то довелось вкушать

и пить пьянящее дыханье,

и эти плечи обнимать…

И вот лишь эта тень с портрета

глядит себе куда-то вдаль

и за немой игрою света

скрывает легкую печаль.

Пора жестоких лихолетий

и бед без меры и числа

очарованье тех столетий

с собой навечно унесла.

И, как один поэт заметил,

взамен любви земной пока

лишь только нам на этом свете

остались вера и тоска,

остались горечь и тревога,

и эта серая печаль,

и жизнь, как долгая дорога,

что нас ведет куда-то вдаль.

И мы – как грустный серый табор,

что все бредет себе вперед,

куда – и сам не зная толком,

всю свою жизнь, за годом год.

В каком грядущем поколении

скупая жизнь кому-то вновь

за это долгое терпенье

вернет надежду и любовь?

Когда-то вновь и без сомнения

вернет кому-то, а пока

хватило б сил нам и терпенья,

дорога наша далека…

В лесу, что лишь только

проснуться успел,

порхал мотылек,

что сюда прилетел,

покинув свой дом,

где порою ночной

повсюду царят

тишина и покой.

Он, радуясь яркому солнцу,

как мог,

порхал безмятежно

с цветка на цветок,

пыльцу, словно манну,

вкушая порой,

ее запивал он

прохладной росой.

Внезапно, качаясь

на ярком цветке,

жужжанье услышал

он невдалеке.

Под ношей тяжелой,

что только могла

с собой унести,

пролетала пчела.

– Ты что? – вслед пчеле

громко, как только мог,

с цветка своего

закричал мотылек.

– Да ты оглянись

на мгновенье кругом,

ведь что видишь ты

в этом улье своем?

А здесь солнце светит

и птицы поют,

какие цветы

на поляне цветут!

Бросай ты свой мед

и давай же скорей

прохладной росы

хоть немного попей,

а после со мной, –

продолжал мотылек, –

летим кувыркаться

с цветка на цветок!

Ведь жизнь пролетает

так быстро у нас,

и дорог нам каждый

оставшийся час!

– Ах, если б работу

я бросить могла, –

в ответ мотыльку

прожужжала пчела. –

Уж кем установлен

порядок такой,

что всю свою жизнь

остается пчелой

пчела, что всю жизнь

день за днем напролет

из леса в свой улей

таскает свой мед?

Вот ты безмятежно

порхаешь кругом,

не зная забот

никаких ни о чем.

А будет нужда,

то и стол ты, и дом

сейчас же отыщешь

под каждым кустом.

А я проживаю

недолгий свой век

лишь только затем,

чтобы съел человек

весь сладкий мой мед,

что с нелегким трудом

всю жизнь собираю я

в улье своем.

А если б я стала,

как ты, мотылек,

с утра кувыркаться

с цветка на цветок,

то все бы подумали:

ну и дела!

Как, видно, совсем уж

свихнулась пчела!

Ах, кто бы в порочный

порядок вещей,

что всем миром правит,

вмешался скорей!

И пчелы, что заняты

в улье своем

тяжелой работой

и ночью и днем,

как бабочки, дружно

пустились кругом

порхать безмятежно,

забыв обо всем.

А если и нет,

хоть на маленький срок

глотнуть бы нам, пчелам,

свободы глоток!

Но нет, никому

нету дела до пчел,

и кто бы, однако,

в наш век ни пришел

порядком вещей

в свой черед управлять,

все так же кругом

повторится опять.

Ломать неизменный

порядок вещей?

Да проще на все это

плюнуть скорей!

Ведь если ты что-то

изменишь не так,

молва пронесется:

какой же дурак!

Мол, только все напрочь

испортил кругом,

ни уха ни рыла,

не смыслит ни в чем.

Нет, лучше, как прежде,

прорехи латать,

что где-то кругом

вылезают опять.

Быть может, конечно,

порядок не тот,

все как-то не так

в нашей жизни идет.

Но это же все

не по нашей вине,

к тому же у нас

образцовый вполне

порядок, который

какой-то не тот,

и сбоев пока еще

он не дает.

А пчелы, как им

ни бывало ни в чем,

влачат свою жизнь

в этом улье своем

как прежде, всю жизнь,

день за днем напролет

без устали в улей

таскают свой мед…

Однако давайте

представим, что вот,

как это ни странно,

пришел в свой черед

и стал этот старый

порядок менять

инкогнито, что

нет нужды называть.

И пчелы, свободы

глоток за глотком

набравшись как следует

в улье своем,

давай меж собой

день за днем обсуждать,

как им дальше жить

и что нужно менять.

Ведь вон на лужайке

лесной мотылек

все лето порхает

с цветка на цветок

без всяких забот

день за днем напролет,

вот только неясно,

откуда берет

себе пропитанье

при жизни такой,

вели разговор

пчелы между собой.

Но что-то не ладится

дело у пчел,

уж в улье за месяцем

месяц прошел,

и как ни пытались

и эдак, и так,

но все что-то им

не исправить никак

сложившийся старый

порядок вещей:

в чем дело – никак

не поймут, хоть убей.

Одни говорят:

– Дело, видимо, в том,

что все мы свой мед

в общий улей сдаем.

Пчела, что весь день

собирает свой мед,

и трутень, что рядом с ней

в улье живет

всю жизнь, и ведь как

ни бывало ни в чем

свой мед получают

за общим столом.

Пора прекратить

беспорядок такой

и выкинуть трутней

из улья долой.

Другие кричат:

– Может, мы кое-как

свой мед собираем

и в улье бардак?

Все будет как надо,

и дело пойдет,

коль будет у нас

голова-пчеловод.

Быть может, и так,

только где его взять?

Поди-ка найди,

это легче сказать…

Мне тоже, читатель,

как это ни жаль,

никак не удастся

из басни мораль

извлечь, так не будь же

ко мне слишком строг,

хоть сказка и ложь,

да содержит намек.

Намек, что и сам

без труда ты поймешь,

когда до конца

эти строки прочтешь.

Черту подводить

в конце басни такой,

пожалуй что, нам

еще рано с тобой…