Читать книгу Петербургский прозаик. Альманах №2 - Альманах - Страница 6

Артем уже второй год жил у деда. Родителям предложили поработать за границей, работа, может быть, не самая престижная, но денежная. Беда в том, что там не было русской школы, поэтому Артему пришлось остаться у деда и учиться на родине.

Дед приготовил обед и ждал Артема. Тот задерживался, дед сидел на кухне в ожидании. Услышал, что открывается входная дверь, вышел в прихожую и видит: на лице внука размазана кровь, очевидно, из носа шла, рубашка в крови, под правым глазом фингал.

– Что, упал?

– Да на кулак нарвался.

– В долгу не остался?

– Похоже, что сполна рассчитался.

– Раздевайся, иди в ванну, я сейчас лед принесу, попробуем твой фингал подправить.

Артем пошел в ванну, разделся, а дед достал из морозильника лед, вернулся, стал прикладывать к щеке.

– Да, хорошо тебе досталось, – дед сложил лед в полиэтиленовый пакет. – Прикладывай сам, но долго не держи, чтобы не застудить, а то застудишь нерв, будет потом дергаться щека, лучше с синяком походить. Пойду обед разогрею.

Артем немножко подержал лед, умылся, принял душ и зашел на кухню. Когда покушали и перешли к чаю, дед сказал:

– Рассказывай, что случилось.

– Да понимаешь, дед, у нас в классе есть Мишка, у него отец якобы крутой, спонсирует что-то там в школе. Учителя Мишку спрашивают, только когда он сам руку поднимет, кроме учителя математики, у нее своя система, когда кого спрашивать. И вот три дня назад она подняла Мишку, естественно, тот ничего не знал, урок не выучил. Может быть, он и не глупый, но лодырь громадный. Учительница ему двойку поставила, а он ей пригрозил:

– Вот я папе скажу, папа придет, наведет у вас порядок, научит вас, как учить.

А на перемене созвал пацанов и говорит:

– Давайте устроим учительнице бойкот. Всем, кто будет участвовать в бойкоте, я по сто рублей дам.

– А в чем заключается бойкот? – спросил я.

– Завтра, когда она спросит в начале урока, кто задачи не решил, всем надо кричать: непонятно, непонятно! Поняли?

– А что там непонятно, все понятно, – сказал я Мишке при всех. – Я в этих делах ваших участвовать не буду. В школе учиться надо, а не бойкоты учителям устраивать.

– Ты еще пожалеешь об этом, – ответил Мишка.

На другой день, начиная урок, учительница спросила:

– Кто не решил примеры?

– Непонятно! Тяжелые! – загалдел класс.

– Как? Вы же всегда решали.

– Непонятно, плохо объяснили!

– А кто решил? – я поднял руку. – Все понятно было?

– Да, все понятно. Только непонятно, почему орут некоторые, а еще считаются отличниками. Витька, у тебя по всем предметам пятерки, тебе что, ставят ни за что оценки, как Мишке, чтобы не связываться с его отцом? Неужели ты не смог эти задачи решить? А ты, Петька, тоже в отличники метишь, а такие элементарные задачи не можешь решить? Вам сколько заплатил Мишка, чтобы вы горло тут драли? – пристыдил я этих двоих.

Мишка мне погрозил кулаком, а на перемене говорит:

– Мы тебе темную устроим.

– Зачем темную? Давай светлую, пошли в спортзал.

– Дождешься!

Как только последний урок кончился, прихлебатели Мишкины быстро схватили портфели и убежали. Я не торопясь шел домой, повернул за угол на улицу Ленина и услышал Мишкин голос. Смотрю: бегут четыре человека ко мне, оглянулся: сзади двое, понял, что драки не избежать. Снял рюкзак и бросил одному в морду, а сам встал спиной к стене и стал отбиваться от наседавших. Одного встретил кулаком в лицо, второго. Я такой злой был, что их много, шесть человек нападают, а еще шестеро вместе с Мишкой стоят поодаль, а он кричит:

– Валите его, валите! Ногами, ногами!

Нападавшие друг другу мешают, рюкзаки за спиной, а я-то свой рюкзак бросил и успеваю то одному в лицо, то другому. У кого-то уже из сопатки кровь пошла, и меня кто-то достал. Одного я в коленку ударил ногой, тот заорал, упал, они чуть его не затоптали. Я стоял у стенки, сзади ко мне не подобраться, а спереди руки тянут, чтобы меня схватить, при этом морда не защищена, и я бью кому в нос, кому в глаз. Вот так я и отбивался. Мишка вопит:

– Кто его собьет, тому пятьсот рублей дам!

Думаю: точно собьют. Вдруг смотрю: Мишка побежал. Из-за угла вышел наш преподаватель физкультуры, что-то крикнул, и те, кто с Мишкой стояли, за ним побежали, а те, которые на меня нападали, замерли, руки опустили, тут я еще двоим успел в морду дать хорошо, пока они не разбежались.

– Что тут у вас? – спросил учитель, подойдя ко мне.

– Да тренируемся.

– На, вытрись, – он дал мне салфетку, – уж больно хорошо ты тренировался, из носа течет. Пойдем, я тебя провожу.

– Да не надо.

Он все равно довел меня до дома. Вот такие дела, так получилось.

– Ладненько, – сказал дед, – иди в свою комнату и не высовывайся, если услышишь дверной звонок.

– А что так?

– Может, будет что-то интересное.

Артем пошел к себе, а дед стал убирать со стола и мыть посуду. В начале шестого – звонок в дверь. Заходит мужчина и с порога заявляет:

– Петр Васильевич, ну что это такое! Твой внук избил моего сына, ты представляешь, нос разбил, и под глазом синяк.

– Да как же так, да неужели! А он мне ничего не говорил. Я бы с него спросил. Неужто он у меня такой драчун?

Еще звонок. Второй гость заходит, а это был депутат горсовета.

– Сосед, ты что это распустил своего внука! Он моего сына изуродовал, нос ему разбил, и под глазом синячище, даже два: под одним и под другим. Это что такое?! Бандюгу растишь.

– Да ты что, да не может быть! Может, ты ошибся?

– Да как не может быть! Сын говорит, шел домой, а твой из-за угла на улице Ленина выскочил и давай в лицо бить.

– Ну что ж, разберусь с внуком, да только его дома-то нет, у племянницы сегодня день рождения, он ушел поздравлять. А вы позовите своих детей, сейчас мы их расспросим, как было, и я накажу, жестоко накажу внука.

Депутат позвонил:

– А ну-ка, Максим, приди сюда, – тот пришел. – Рассказывай, как было.

Парень замялся.

– Рассказывай, рассказывай, как Артем налетел на тебя, – стал расспрашивать Петр Васильевич, – и сколько вас было?

– Двенадцать.

– Двенадцать? А он налетел на одного тебя?

– Да нет.

– Как нет?

– Нас Мишка подбил за деньги, чтобы мы темную устроили Артему за то, что он отказался участвовать в бойкоте, который мы устроили учителю, и стал нам мешать.

– Ну, и как же он вас бил?

– Да как бил? Мы его хотели побить, а он, гад, хитрый, вот что я скажу. Мишка придумал план: два человека сзади, два спереди, два с боков, и как только Артем выйдет из-за угла, сзади ударить его и спереди, свалить и отмутузить хорошо.

– И что?

Парень то на отца посмотрит, то на деда.

– Да что? Хитрый он, гад, Артем.

– Почему?

– Когда он увидел нас, рюкзак снял и тех, кто сзади подбегал, рюкзаком с размаху встретил, а сам встал к стенке спиной, так что к нему со спины не подобраться, мы столпились перед ним, мешаем друг другу, а он, гад, в лицо, в лицо кулаком.

– Так кто же нападал: он или вы?

– Он стоял, а мы хотели его, как Мишка велел, побить, но он нам в лицо, в лицо. Только руку протянешь его схватить, а он кулаком то в нос, то в глаз, не дотянуться было до него, хоть Мишка и подбадривал, обещая пятьсот рублей тому, кто свалит.

Петр Васильевич посмотрел на мужчин, те стояли, стиснув зубы.

– Так сколько, говоришь, вас было?

– Двенадцать.

– И он всех побил?

– Нет, не всех, сначала шестерых, а потом еще троих, когда двоим разбил носы и Петьке колено, а Мишка послал им замену из тех, кто с ним стоял.

– Можешь идти домой, после договорим, – сказал депутат. – Петр Васильевич, извини, пожалуйста, м-да. В общем, так, мужики, – он достал телефон, – я директору школы звоню.

– Зачем?

– Затем, что это повод для родительского собрания. Мишке, значит, двойку поставили, а он организовал бойкот и темную, да что это такое?!

Депутат позвонил директору школы, назвал себя, обрисовал ситуацию и настоятельно попросил созвать родительское собрание с обязательной явкой:

– Я как депутат горсовета вам рекомендую обеспечить стопроцентную явку родителей, особенно мальчиков.

Гости еще раз извинились и ушли. Петр Васильевич зашел к внуку:

– Приходили жалобщики на тебя, отцы тех, кому ты носы разбил и фингалы наставил.

Вечером после ужина Артем спросил:

– Дед, а ты себя помнишь, когда тебе было двенадцать лет?

– Помню, даже помню, когда мне пять лет было.

– Ты дрался?

– Дрался, но у нас были свои правила. Ведь мы дети войны, у нас было так: двое дерутся – третий не лезь, лежачего не бьют и драка до первой крови. У кого кровь пошла, тот проиграл. И только на кулаки, обычно один на один, а чтобы двенадцать человек на одного, такого у нас не было. Правда, иногда двор на двор дрались, но там тоже правило: у кого кровь, тот выбывает из драки.

– Расскажи, как это было?

– Не очень хочется вспоминать, но хорошо, расскажу один случай. В моем классе у многих не было отцов, эти были хулиганистые, в отличие от тех, которые из полных семей, и у кого отцы с войны вернулись. Мой папа тоже вернулся. Тогда мне было, как тебе сейчас, двенадцать лет. Мы жили в провинциальном городке. У школы стояли складские помещения, их почему-то называли амбарами, мимо них я ходил домой из школы по тропинке. Однажды, направляясь к дому после уроков, я свернул за амбар, а там, смотрю, драка настоящая, двое бьют одного. Били Грумова Ситцев и Тюрин из параллельного класса, я их всех знал. Причем Грумов не отбивался, просто закрыл лицо руками, у него уже кровь идет из носа, а те с двух сторон его по лицу мутузят. Я, естественно, посчитал, что это не по правилам, и вмешался. Ситцеву сразу ударил кулаком в нос, а Тюрина по уху зацепил. Они, оставив Грумова, накинулись на меня, а тот схватил портфель и убежал. У Ситцева из носа кровь пошла. Я говорю:

– Выбывай, ты в крови, – а он еще лезет, я изловчился и левой ему под дых.

В этот момент попало мне в нос от Тюрина, а у меня был слабый нос, кровь из него течет, стоит зацепить. В общем, у всех кровь пошла, драка прекратилась.

– За что вы его били? – спросил я.

– Да он сексот, предатель.

– Вы ж не по правилам дрались, двое на одного, и он уже в крови, а вы продолжали.

– На сексотов не распространяются законы, так и на войне было.

– И что он сделал?

– У нас должна была быть контрольная, мы с Ситцевым в чернильницу натолкали мух и подсунули учительнице на стол, она подслеповатая, не очень-то видит… (в то время не было ни шариковых ручек, ни наливных, а были перьевые, которые обмакивали в чернильницу). Учительница ручку в чернильницу обмакнула и не заметила, что к перу прицепились две мухи, короче, она испортила журнал. Возмущению ее не было предела. Стала спрашивать, кто сделал, все молчали, никто ничего не сказал, а когда все на перемену пошли, Грумов задержался и выдал нас. После перемены учительница поставила нас у доски и начала позорить. Вспомнила, что у нее учились наши отцы, и хорошо учились, дисциплинированные были, оттого и стали хорошими воинами. Простояли мы целый урок в углу у доски. Вот за что мы Грумова отмутузили.

Я пришел домой, отец не заметил синяка под глазом, как у тебя сейчас, но поменьше. А вечером он вдруг заходит в мою комнату:

– Выйди на улицу.

Мы жили в частном доме. Я вышел. Стоит Грумов со своим отцом.

– Этот? – спросил Грумова-младшего Грумов-старший.

– Этот.

– Ты бил его? – последовал вопрос ко мне.

– Нет.

– Тогда расскажи, что и как было.

Я рассказал:

– Завернул я за амбар по пути домой из школы, а там двое, Тюрин и Ситцев, бьют его, я ввязался в драку с ними, а он схватил портфель и убежал.

– Так кто же тебя бил? – спросил Грумов-старший Грумова-младшего.

– Ну он же говорит, что били Тюрин и Ситцев.

– А дома ты сказал, что тебя Петька бил.

– Ну, он там был.

– Так он бил тебя или нет?

– Нет, он дрался с Тюриным и Ситцевым.

– А чего же ты меня сюда притащил и сказал, что тебя избил Петька?

– А если бы я сказал, что меня избили Тюрин и Ситцев, ты бы пошел к ним, и они бы потом меня снова избили. А Петька честный, справедливый, он бить меня не будет.

– Так он, выходит, тебя защищал, а ты сбежал и еще на него наговариваешь, будто это он тебя избил!

– Я не говорю, что это он меня избил. Говорю, что он дрался, но не со мной, а с теми.

– Иди домой, я разберусь с тобой после.

Отец Грумова дал сыну хороший подзатыльник и стал извиняться перед моим отцом.

Вот такой был случай, когда мне было, как тебе сейчас, двенадцать. По-моему, у нас правила были почестней. Чтобы двенадцать на одного, такого не помню.