Читать книгу Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Я подарю тебе звезду» - Альманах - Страница 24
Современная поэзия
Евгений Бузин
ОглавлениеБузин Евгений Николаевич – писатель, журналист, переводчик, автор более двух десятков книг: романов, рассказов и стихов, печатался во многих коллективных сборниках и имеет более полутысячи газетных и журнальных публикаций.
Родился 21 ноября 1940 г. в г. Симферополе. Детские и юношеские годы прошли в большой семье бухгалтера в г. Ялте.
Окончив факультет иностранных языков Симферопольского государственного университета в 1970 г., много лет работал в качестве переводчика в Судане, Сомали, Индии, Пакистане и Норвегии. В перерывах между зарубежными поездками работал в Ялте во Всесоюзном научно-исследовательском институте «Магарач», а в 1987 г. переехал в Москву, где сначала работал в издательстве «Малыш» заведующим редакцией, а затем в музее Николая Островского. Преподавал английский язык в вузе, сейчас на пенсии.
Брату Артемию от Евгения
Поэма
Произведение издается в авторской редакции.
Нам с тобой по восемьдесят лет.
Их прожить – что море перейти.
Ты и я – один у нас портрет.
Мы с тобой ведь братья-близнецы.
Море —
то волна, то шторм, то ветер,
то играет ласково рукой.
Ничего прекрасней нет на свете
жизни бурной, светлой, непростой.
Море —
то белеет всё барашками,
то подкинет, то погрузит вновь.
Так и жизнь —
то кажется всем тяжкой
и волнует, будоража кровь,
то приходит день,
как будто сказочный,
ты целуешь радостно жену,
а она прижмётся, словно галочка,
вдруг любви поймавши тетиву.
Сколько лет исполнено с обидами
так, что хочется их пережить опять?
Сколько нового могли бы, но не видели,
отчего приходится страдать?
Море —
то сияет яркой просинью.
Если, чётко проходя в глуби,
не устанем и его не спросим мы,
что нас ожидает впереди.
То оно дохнёт опасной зеленью
своих тёмных неприкрытых глаз,
и, предупреждая, чтоб поверили
и не лезли в пекло всякий раз.
Но к чему?
Мы с детства заговорены,
что прожить нам вместе двести лет.
В море пусть бушует ветер волнами.
Мы пройдём их через сотни бед.
Море пусть покроется туманами.
У тебя в руках науки луч.
Он прорвётся, днями выйдя ранними,
как всегда и ярок, и могуч.
Развернётся с юными студентами,
освещая правдой каждый мозг.
Мысли, несомненно, скажут,
это ли
твой священный неизбывный долг.
Ну а я, по морю рядом шастая,
словом броским по волне как звон,
тереблю всё головы ушастые
и надеюсь, что поможет он.
Ты спроси у моря: не ответит ли,
на кого равняться должен ты
или я.
Да, люди все на свете мы.
Всем по праву нужно чистоты.
И любви, и помыслов, и званий.
Каждый в мире может быть герой,
если он словами не отравлен,
если не погряз он в денег зной.
Все живут, но жизнь дана на свете
для великой песенной любви,
от которой и родятся дети…
Мысль мою ты на лету лови.
Солнце, звёзды, небо, катят тучи,
дует где-то свежий ветерок.
Жизнь идёт порой намного круче —
штормом катит, рвётся на порог.
Не суди.
Что всякому по силе,
что ему иль ей дано судьбой,
то снесут они, пути осилив,
как-то перемолвившись с тобой.
Жизнь прожить —
не поле перейти,
так в устах пословица гласит,
ну а море —
все его пути
словно бьются о чужой гранит.
Нам сейчас по восемьдесят лет.
Их прожить – что море перейти.
Ты и я – один у нас портрет.
Мы с тобой ведь братья-близнецы.
Море пенится. Вся жизнь у нас игрива.
Ходим в волны вдоль и поперёк.
Счастье рядом, но проходим мимо,
не заметив счастья уголёк.
А нельзя —
глаза должны быть ясными:
ты живёшь и счастлив потому,
что поможешь людям строить счастье им,
чтобы не было несчастья никому.
В этом суть природы назначения,
если б каждый это понимал,
то не спрашивал бы у судьбы: зачем и я
всё хорошее давно пустил в завал.
Только люди в этом мире разные —
кто-то хочет мира, кто-то нет.
Потому-то мы желаем праздновать
Всё, о чём рассказывал поэт:
про тоску, про горечи, про ясени,
про любовь, про неба синеву,
чтобы были все во всём прекрасными
и чтоб было видно по всему:
кто шагает в море скороходами,
кто ползёт дорогою земной.
С детства так мы бредили походами,
что не шли от жизни на покой.
Потому мы восемьдесят прожили.
Нам осталось два десятка лет,
чтобы век сказал:
ещё нам можно ли
так стараться или уже нет?