Читать книгу Творчество и потенциал. Выпуск 4 - Альманах - Страница 61

Звук дверного звонка прорезал тишину спящего дома. Еще раз длинная заливистая трель, потом еще… Почему днем у него совсем не такой противный звук?..

Эжен поморщился сквозь сон и проснулся. Трель звонка, бездушная и безжалостная, резала ночной воздух подобно пыточной пиле. Наконец звонок прекратился. Раздались приглушенные голоса: один принадлежал дедушке, второй был мамин. Скоро и они стихли.

Главное, мама дома. Эжен не зря проснулся. Остаток ночи будет приятным.

Накануне вечером он долго ворочался, вспоминая дедушкино угрюмое лицо за ужином и бабушкины поджатые губы. Это всегда означало одно и то же: мама вернется поздно, и с утра обязательно будет скандал. Его не пустят в столовую, он позавтракает на кухне, под выразительное молчание слуг, наденет ранец и побредет к входной двери в надежде, что мама выйдет к нему, поцелует и пожелает хорошего дня.

Мама не выйдет, но главное, что мама дома. Он будет молиться, чтобы она оказалась дома и днем, когда он возвратится из школы, а еще лучше и вечером. Чтобы она не уходила к своим «хиппарям», как выражается бабушка.

Эжен приготовился насладиться обретенным покоем и уже подложил ладошку под щеку и подтянул ноги, повернувшись набок, как вдруг в коридоре послышались быстрые шаги, и дверь в его комнату распахнулась.

– Не отдам!.. – Мать ворвалась в комнату и с разбегу бросилась на его постель, больно задев бедром.

– Выйди, дура! – кричал дед, вбежав следом за ней в комнату. – И это моя дочь! О боже!..

От матери пахло алкоголем и духами. Ее руки, унизанные немыслимым количеством огромных колец – «железяк», как называла их бабушка, – цеплялись за плечи Эжена. Дед схватил ее за распущенные волосы с вплетенными разноцветными нитями и сильно рванул. Мать упала на колени у кровати Эжена. Мальчик закричал. Дед волоком потащил дочку к двери, не обращая внимания на Эжена. Мать не упиралась. Сейчас, в полумраке комнаты, она походила скорее на тряпичный куль, чем на человеческое существо.

Дед выволок ее в коридор, и с шумом захлопнул дверь.

Через минуту вошла бабушка. Она напоила Эжена чем-то горьким, чуть ли не насильно вливая ему лекарство в рот по ложке в перерывах между рыданиями. Она гладила ребенка по голове сильно, едва не царапая своими ногтями кожу, и цедила сквозь зубы зловещим шепотом: «Позор! Позор!»

Она говорила это не ему. Это был диалог с собой. При чем тут был Эжен? Он и чувствовал себя здесь сейчас совершенно лишним.

На некоторое время мать исчезла. «Она в больнице», – так сказал дед.

Несколько вечеров подряд бабушка приходила к Эжену и поила его все тем же горьким лекарством. Заглядывал дед, желал ему спокойной ночи.

Ни один из них не умел ни высказать, ни показать нежности. Их негромкая, но четкая речь не изобиловала теплыми, родственными интонациями. Даже их прямые сухие, старые тела, казалось, переломятся, если нагнутся, чтобы погладить его по голове или поцеловать на ночь.

Эжен и не ждал от них этого. Он ждал мать.

Ему казалось, что он должен был защитить ее от бабки с дедом, но не сумел. Это мучило его. Мальчик считал себя виноватым… и одиноким. Он был мал и слаб, чтобы встать на ее защиту. Вот если бы его отец жил с ними… Тот, о котором дед говорил: «формальный» или «биологический». Разговоры о нем, по негласному уговору, в доме были запрещены.

Через несколько дней в доме появилась гувернантка – молоденькая девушка-студентка. Она была из другой страны, откуда-то из Восточной Европы, но бойко говорила по-французски. Ее появление в доме несколько отвлекло Эжена от беспокойных мыслей. Однако прошло совсем немного времени, и он потерял к воспитательнице интерес. От нее, так же, как от бабки с дедом, не исходило ни капли тепла.

Эжен решил разыскать отца. Но он совершено не представлял, с чего начинать поиски.

Подсказка появилась неожиданно.

– Тебя мне тоже называть «маркиз»? – гувернантка произнесла это с вызовом, и в продолжение какой-то своей мысли спросила: – А почему ты носишь фамилию матери? Из-за титула? По-моему, это несовременно.

– Я не знаю фамилии отца… И не знаю, почему ношу фамилию матери, – отвечал Эжен.

– Вот как!.. Но можно же спросить…

– Нельзя. Если бы можно было, я бы спросил.

– Ну… если нельзя спросить прямо, всегда есть другой способ узнать это. – Нечто похожее на жалость к мальчику промелькнуло во взгляде девушки.

– Я этого способа не знаю. – Он взглянул ей прямо в глаза, но тут же отвел взгляд и добавил: – Но хотел бы узнать.

Гувернантка выдохнула воздух вверх, через губу, – ее челка поднялась, словно от порыва ветра, и тотчас же опустилась на лоб, но промолчала. Затем не спеша проверила его школьные принадлежности, сложенные на завтра в ранец, и звонко защелкнула замок.

– Значит, я наткнулась на настоящие скелеты в шкафу?

– Это вопрос мне? Я не понимаю… – Эжен действительно не понимал, о чем она говорит.

– Да… это поговорка. Только она не французская. Ты ее не знаешь.

Эжену показалось, что девушка просто хочет сменить тему. Что ж, другого он и не ожидал.

– Есть один очень простой способ узнать фамилию твоего отца, знаешь ли. – Она вдруг улыбнулась озорно. – Надо просто посмотреть документ о твоем рождении.

– Да-а?

Такая простая мысль не приходила ему в голову.

Кабинет деда запирался на ключ. Не было никакой возможности проникнуть туда. А то, что свидетельство о его рождении хранилось там, Эжен не сомневался.

Он несколько раз подходил к двери и ждал, что дед выйдет куда-нибудь ненадолго. Дед выходил, не замечая его в коридоре, но в этот момент Эжен впадал в ступор. Ноги его наливались свинцом, сердце бешено колотилось, на лбу выступала испарина.

Мальчик не мог сделать ни шага в сторону кабинета.

Кто-то легонько толкнул его в спину. Эжен резко повернулся.

Гувернантка стояла прямо перед ним.

– Мадемуазель…

– Так ты никогда не решишься! В конце концов тебя обнаружит здесь кто-нибудь кроме меня!

– Вы неправильно поняли, мадемуазель!

Это прозвучало жалко. Ему стало противно из-за вынужденных оправданий перед этой почти прислугой. Он разозлился. Вскинул голову:

– У вас нет других дел?..

– Ты мне указываешь мое место? – Девушка отшатнулась от удивления. – Я хотела тебе помочь!

– Вы, мадемуазель, думали меня подразнить! – Эжен сделал шаг в ее сторону. – Что вы себе вообразили – что мы с вами друзья?! Вы забываетесь! – Вся злость на самого себя, на свою нерешительность, на то, что его застали в такой невыгодной позиции, всё его смущение сейчас преобразовалось в желание доказать свое превосходство, продемонстрировать явное преимущество.

Мальчику так яростно захотелось унижения девушки, так физически захотелось увидеть его, что он задрожал всем телом.

– Я вынужден напомнить о вашем положении в доме моего деда, а значит, и в моем доме. Здесь я хозяин – маркиз Эжен де Сен-Рош! А вы лишь…

Закончить ему не удалось. В коридоре раздался звук звонкой пощечины. Лицо словно обожгло. Эжен еще выше вскинул подбородок. Гувернантка ударила с другой руки. Ее ладони взмывали вверх по очереди. Боли он уже не чувствовал: щеки онемели.

Он смотрел девушке прямо в глаза. И ему нравилось то, что он видел. Там было куда меньше уверенности, чем в ее руках. Там был страх.

– Довольно! – голос деда раздался неожиданно. – Пройдите в кабинет! – дед обращался к гувернантке. – Эжен, тебе нужна помощь?..

Мальчик отрицательно мотнул головой. Знал бы дед, как ему хорошо… Так хорошо, что его ноги дрожали от приятной слабости, накатившей на него. Подступавшая к нему сладостная дремота была похожа на ту, что охватывала его всякий раз, когда он, лежа в постели, поглаживал свое тело.

Но тогда он обычно чувствовал еще стыд, понимая, что совершает нечто запретное. Сейчас ощущения стыда не было.

Эжен доплелся до своей комнаты, упал на постель и сразу уснул.

Проснулся он под вечер. За ужином дед с бабкой по обыкновению молчали.

– Могу я узнать? – решился Эжен.

Дед перевел на него взгляд, до сих пор блуждающий по картинам, висящим в столовой, пошевелил деснами, пережевывая пищу, затем вынул из-за ворота сорочки салфетку, промокнул совершенно сухие губы и медленно положил салфетку на стол.

– Разумеется. Девушка уволена. Она не затруднила себя оправданиями…

Пряно запахло цветами, стоящими в вазах, впрочем, как и всегда вечером.

Эжен был совершенно доволен. Нет, его цель узнать о своем отце не изменилась. Но только дураки слепо стремятся к цели, не замечая ничего вокруг. Он не спешит.

Впервые ему было комфортно с дедом и бабушкой.

Пребывание матери в больнице затянулось на долгий срок.

Это было странное заведение: посещения там не разрешались. Острая вначале тоска по маме притупилась, уступив место новым открытиям в жизни Эжена.

Он открывал самого себя – удивляясь тому, что раскрывалось в нем, тому, чего он не мог и ожидать, что волновало его и даже пугало, но неизменно манило к продолжению этого процесса. У него начал ломаться голос, и новые нотки нравились ему. Он стал говорить чуть медленнее, чтобы не дать сорваться приятному мужскому тембру на детские, визгливые (как ему теперь казалось) нотки.

Приближался день рождения Эжена. Двадцатого апреля ему исполнялось тринадцать лет.