Читать книгу Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 4 - Альманах - Страница 27
Европа
MakSP
ОглавлениеЛуганск
Сергей Павлович Макеев родился 20 апреля 1972 года в п.г.т. Успенка Лутугинского района Луганской области. Поэт, писатель и художник. Проживает на Донбассе, в г. Лутугино Луганской области. Часто печатается в литературных газетах и журналах. В 2010 году публиковался в литературном альманахе «Спутник+», в 2011-м – в сборнике «Российские поэты» проекта «Стихи. ру», там же публиковался в 2017 и 2019 годах. Стал номинантом премии «Наследие», награжден дипломом номинанта и дважды – значком-орденом. Имеет свои страницы на сайтах «Стихи, ру» и «Проза. ру». В 2018-м печатался в коллективном литературном сборнике «[С] МЫСЛители». Издавался в литературном журнале-альманахе «Современникъ» в 2019 году от Российского союза писателей.
Мария
Рассказ-повесть
…На свете нет ничего ярче,
Чем жизнь прекрасная, изволь…
А в ней любовь, с которой жарче,
Что будоражит в жилах кровь…
Интересной и загадочной оказывается порой жизнь. Даже в страшные дни, окутанные смертью, случаются минуты просветления, которые дают надежду на что-то лучшее в этом безумном мире.
– Эй, матка, давай яйки, молоко, немец недалеко! – Так, с издёвкой, солдаты рейха выгоняли на двор людей и скотину, «шмонали» дома и усадьбы. Зимой при сорокаградусном морозе заставляли людей работать и рыть окопы. Грудных детей своих матери сносили в самый большой окоп, с ними немцы разрешали оставлять для кормежки одну из крупных женщин, у которой был свой грудничок, и она всех кормила грудью по очереди. Очень всё-таки хотелось верить, что это кошмарный сон, что вот-вот всё закончится и станет вновь как прежде. Но со временем начинало казаться, что этому не будет конца…
Понимала это и двадцатисемилетняя женщина Мария, жена бывшего секретаря исполкома, а теперь, в войну, офицера, капитана, и мать троих детей. Терпеливо несла она свою горькую ношу. Бесконечная стирка и уборка, обслуживание немецких оккупантов превратили молодую женщину в рабыню.
Случилось так, что в дом к Марии поселили унтер-офицера Гауфмана, молодого красавца, который уже многое повидал за свою не очень долгую, но также несвободную жизнь. Их встреча была как яркая вспышка среди хаоса и страха, всей этой войны.
– Гутентаг, фрау Мария, – неожиданно для неё и, по-видимому, для самого себя произнёс он, встретив её в первый раз.
Испугавшись такого внимания со стороны немецкого офицера, Мария робко и невнятно проронила в ответ:
– Здравствуйте, – и как можно быстрее попыталась скрыться с его глаз долой. Ведь неизвестно, что именно притягивало к ней Гауфмана, что у него было на уме. Даже позже, потом, когда они иногда встречались, Марию била страшная дрожь – то ли от страха, то ли от смятения. Но молодые годы брали своё. Кровь играла, а красота её расцветала.
Однажды при встрече у них, как обычно, завязался разговор.
– Добрый день, фрау Мария, – поприветствовал её Гауфман.
– Добрый день, хер комендант, – ответила Мария и привычно засуетилась.
Заметив волнение девушки, капитан начал уводить разговор в более спокойное русло, стараясь снять напряжение, но у него не очень это получалось.
– Киндер, детям вашим, сколько им?
– Моим? Они ещё маленькие, – с опаской ответила она.
– У меня тоже есть дети. Двое, дома сейчас, наверное, скучают…
Мария испугалась, что следующий вопрос будет о её муже. Она напряглась, будто в ожидании приговора. К счастью, такого вопроса не прозвучало. Видимо, он и сам догадался об этом и решил не усугублять волнение и не напрягать молодую женщину.
Однажды случилось событие, подвергшее опасности жизнь Марии. Ничем нельзя было ей помочь. Иногда слуги бывают гораздо свирепее, чем сами хозяева.
– Ах ты, сука, русиш швайне, получи! – прокричал адъютант Гауфмана, при этом ударив Марию.
Как выяснилось позже, она постирала его белый подворотничок, который пришивается у солдат с внутренней стороны воротника на форме, но не пришила, а вроде как потеряла. Её даже, приговорённую, уже повели за это на расстрел.
К большому сожалению, Гауфман ничего сделать не мог, иначе бы это расценивалось как симпатия и пособничество врагу солдата рейха, и его могли бы не понять и доложить куда следует.
– Стойте, стойте! – закричала вдруг Анна, сестра Марии. Она нашла этот злосчастный подворотничок, который затерял сам солдат. Это спасло жизнь ее сестре. Гауфман попросил извинения у Марии за этот инцидент, конечно же, и кто его знает, как бы сложились отношения их в дальнейшем, если б встретились они в мирное время. Близился час освобождения от немецкого ига. Приближалось время Победы.
Когда немцы уходили, Гауфман принес на прощание детям Марии шоколад, который она так и не решилась дать им, опасаясь какого-нибудь подвоха с отравлением, а его подарок в виде ножа с открывалкой, ложкой и прочим – всё в одном – к сожалению, был потерян при их переезде на новое место жительства спустя время.
Тополь придорожный
Тополь придорожный
Стройный, но печальный,
Стоит одиноко
Тополь придорожный,
Раненный глубоко…
Грусть его съедает,
Тоска душу гложет.
От боли его горькой
Ветер лишь укроет.
Там, у речки быстрой,
Голову склонивши,
Ива, вся раскосая,
Красы необъяснимой.
Только нет в том близости,
Нет любви завета.
Его порыв, застывши,
Не получил ответа.
Так в надежде жалостной
Любовь безответная
Живёт в нём, пропадая
С приходом рассвета.
Судьбы бродяга
Вышел чуть под хмелем
От друзей- знакомых,
Возвращался к дому
Под вечерни звоны.
Вдоволь нагулявшись,
Шёл златою рощей.
Там стройны берёзки
Да кудрявы клёны.
Одурев влеченьем
От прикрас воочию,
Целовал осину,
Как чью жену ночью…
Позабывшись кратко,
Заплутав в потёмках,
Будто зверь, слонялся
По чужим задворкам…
Не вернусь домой вновь,
Там изба пустая.
Что, душа, болишь так?
Знать, судьба такая.
Разойдись-ка, душа
Уже зорька с месяцем играется,
Вечерок мерцает в неглиже…
Истопи-ка баньку ты, красавица,
Перед сном чтоб легче на душе.
Исхлещи меня ручками белыми,
Веничком парным плоть исходи…
Мне испить бы зелья хмельного
И уснуть у тебя на груди.
Ах, как парились в ночь мы желанную,
Изнывая в истоме любви.
Вкусив сладость плода да запретного,
Лишь с рассветом уснули в тиши.
Поутру окунусь в речку быструю,
Гладь зеркальную нарушу, резвясь,
А потом тебя, такую чистую,
Поцелуями укрою, не скупясь.