Читать книгу Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Украина и Россия после Майдана» - Альманах - Страница 41

Мелет мельница мелко и крупно,

Без жалости, судьба такова:

Золотые пшеничные зерна

Перемалывают жернова.

Меняют облик зерна, а не суть,

И ругать жернова не с руки,

Потому что на свете от века

Невозможно прожить без муки.

Уж так предписано, и я права,

Чтоб мельница Вселенской воли,

Жернова ее неумолимые

Жизнь мою нещадно перемололи.

Круговорота не остановить.

Живем беспечно ль,

Крутимся ль проворно,

Мы – жертвы все, хотим иль не хотим,

Когда-нибудь под роковой жернов,

Как золото пшеницы, угодим.

Вся жизнь моя: и сладкие мечты,

И грезы о любви, и явь страданий —

Перемелется… Перемелется…

Все исчезнет в пучине мирозданий.

Но, тем не менее, расшибая лбы,

Как будто отрываясь от погони,

Мы тянемся к протянутой ладони

Предписанной для каждого судьбы.

Вот на ладони – зернышко добра,

Вот – с каравай размером неудача,

То густо в ней,

То с самого утра ладонь пуста,

Такая незадача!

И летом, и зимой, и по весне

Ладонь судьбы протянута ко мне,

Тянусь я к ней и остаюсь права:

Вся наша жизнь —

Лишь канитель на мельнице,

Всему свой час,

И тайна тайн в срок свершится…

Скрипят неотвратимо жернова.

Прости, всплакнула.

Хоть я и далеко,

Суровой нежностью

Ты ранишь вновь меня,

Зеленоокая высокая осока —

Болотный мой солдат,

Судьба моя.

Я стала по тебе скучать с годами,

Точнее, по себе —

Давнишней, той,

Когда бесстрашно с голыми руками

Я с острыми стеблями шла на бой.

Тогда был сенокос в горах, далеко, —

Куда без лошади девчонке-сироте?!

И я покорно шла к тебе, осока,

В своей извечной горькой маете.

Серпом я стебли жесткие валила,

Тащила их сушить на бугорок…

Осока злилась,

Билась что есть силы,

И я платила кровью свой оброк.

А чем еще мне было рассчитаться

За то, чтобы коровушка жила —

Кормилица моей сестры и братца,

Что умереть зимой нам не дала?

Прости меня,

Болотная осока,

Ты все-таки была нежна со мной:

Твоих стеблей животворящим соком

Лечила раны,

Нанесенные тобой.

И заживали, зарастали раны,

Заглаживались шрамы,

И в снегах

Под зимние морозы и бураны

Не помнилось о ранах и слезах.

Прости меня,

Я вспоминаю часто

О той суровой нежности твоей…

Теперь на сердце раны от людей,

Но исцеленья ждать от них напрасно.

Я и не жду.

Теперь я твердо знаю:

Есть где укрыться мне

От зла и лжи —

К тебе, осока милая, сбегаю,

В свой заповедный уголок души.

Средь жалящих стеблей моя обитель,

С тобой мы вместе:

В счастье и в беде.

Учитель мой и вечный исцелитель,

Болотный мой солдат,

Поклон тебе!

Солоны мои слезы,

Текут по щекам,

Губ моих не целуй —

Солоны.

Исцеленье мое

Неподвластно слезам —

Исцеленье обид и вины.

Ты, наверное, прав,

Что прощают любя,

Что любые обиды пройдут,

Если сердце способно,

О счастье скорбя,

Терпеливо ждать светлых минут.

Я согласна терпеть —

Но измены твоей чернота

Обожгла мою душу теперь навсегда.

Вкус медовый

Исчез с моих губ без следа…

Не целуй,

Не целуй никогда!

Язык твой на замке,

В оковах руки,

Но волен взгляд, глаза огнем горят,

И нет нужды ни в слове и ни в звуке —

Глаза без слов о любви говорят.

Как каменный,

Ты рук ко мне не тянешь,

Хотя еще я рядом —

Ну, рискни!

Не то взлечу —

И след мой потеряешь,

И потускнеют глаз твоих огни.

Я – птица,

Свободна и крылата,

Здесь, на земле, тебя лишь ради я —

В свою мечту поверила вдруг свято,

Что песней окрылить смогу тебя.

Я, птица, вдруг поверила на миг,

Что высь моя —

Не выше плеч твоих,

Что мой простор —

Твоей душой очерчен…

Золотошвейка-осень нитью тонкой

Из солнечных лучей узор плетет,

И сердце просветленное негромко

О золотистой осени поет.

На юг ушла гусей печальных стая,

На миг крылами небо заслонив,

На желтые холсты родного края

Перо,

Как знак прощанья,

Уронив.

Леса златые погрузились в думы,

Деревья осыпают свой наряд,

И паутин невидимые струны

О золотистой осени звенят.

О город каменный,

Длань тяжела твоя.

Но прижилась ли,

Хоть живу здесь долго?

К березе белой прислонилась я

И услыхала:

«Отдохни немного…»

И сразу успокоилась душа,

Как будто повстречала мать родную,

Как будто я подружку здесь нашла —

Березоньку простую городскую.

Дай по морщинкам проведу рукой —

Атлас былой

Уж начал разрушаться…

Тебе испить бы влаги ключевой

Да воздухом привольным надышаться…

Как жаль ее!

Но так уж рок решил:

Березы в городах стареют рано.

Но ведь и мне

Бесстрастно и упрямо

На лбу морщины город прочертил.

Нет, нет,

На город не держу обид —

Могу остаться здесь

Иль прочь умчаться,

А вот березкам с местом не расстаться,

Не вырвать корни из гранитных плит!

Нет,

Слез я не сумела удержать,

В твои ладони плакала как в чашу…

Те капли слез жемчужинам сродни,

Но ты не разглядел в них

Отблеск звездный.

Когда-нибудь страдания мои

Ты вдруг поймешь,

Но будет слишком поздно.

Настанет день,

И жемчуг слез моих

Нанижешь ты на нитку ожиданья,

И четки грусти смастеришь из них,

И будешь звать любовь и покаянье.

Перебирая четки как в бреду,

Ты бросишь мысли вслед за мной в погоню,

Быть может, я услышу и приду…

Песня лета еще не допета…

Но уже

Подморозила ночь

Придорожные травы кювета

И цветы, что желтели обочь.

Только камню предутренней ранью

Превращаться не хочется в лед,

Потому что

Доверчиво к камню

Прижимаясь,

Ромашка цветет.

Баловница судьбы поневоле

Не в тепле одомашненных стен,

А в насквозь продуваемом поле

Как ты встала с озябших колен?

Был тебе во спасение даден

Этот солнцем нагретый овал:

Все тепло, сбереженное за день,

Он тебе этой ночью отдал.

Значит, есть еще дело поэтам,

И возможно

Счастливою быть,

Если в мире неласковом этом

Даже камни умеют любить!

Шальное солнце соткало

Из золотых лучей погоду

И будто ждет сейчас того,

Кто оживил бы всю природу.

И он придет, цветок простой,

И затрепещет над снегами

Под белоснежною фатой

Его желтеющее пламя.

В проталине зажжется вновь

Природы трепетная свечка,

Цветя как первая любовь,

Чей век на миг,

Да память вечна…

Каешься.

Прощу ли я?

Любовь ты разменял на гроши…

И скребешься в запертую дверь,

Дверь моей обманутой души.

Каешься.

Я поняла тебя.

И простила. И не ухожу.

Но уже гляжу я не любя,

Просто понимающе гляжу.

Нет вперед дорог

И нет назад —

На тебя гляжу я не любя…

Выдержишь ли ты вот этот взгляд,

Просто понимающий тебя?

Прощаюсь с юностью и с летом,

И горло не першит слеза…

Когда бы знать, какого цвета

У лета бабьего глаза —

Под шалью выцветшей, с каймою —

В зелёном пламени хвои…

Уже давно багряной хною

Я крашу волосы свои.

И наготу примет подробных

Выводят тени на стене…

И утром первые сугробы

Мне в крик кричат о седине.

В день субботний по базару

Я иду, как по судьбе.

Знаю цену я товару.

Знаю цену и себе.

Тут прилавок, там прилавок…

Влёт походочка, шучу:

Нужен мне изюм, а яблок

Молодильных не ищу.

Ах, как томно и призывно

Через весь торговый ряд

На меня глаза грузина

Завороженно глядят! —

Голос – бархат южной ночи —

Ясный голубь над виском!..

Ох, грузин, видать, не очень

Ты грустишь по Сулико.

Фунт изюма, фунт изюма…

Мёд – улыбка! Мёд – слова!

От базарного ли шума

Закружилась голова?

Он твердит: «Мадлобт, мадлобт…»

А мне слышится: «Могло б…»

Да твоими бы устами

Пить настой пчелиных сот…

Сладко, сладко на майдане

Время вспять моё течёт.

Вот совсем остановилось…

Врут весы – часы не врут:

Что могло быть, не случилось…

То, что было, не вернуть.

Положу изюм в корзину.

Гляну в полуоборот

На красавца на грузина…

Помечтали, и – «Мадлобт!»

«Алмабика![12] Алмабика!» —

Душа навстречу, нараспашку —

Кричали ей издалека…

А нынче – в спину, вслед:

«Алкашка».

Лицо измято и черно,

Как век не стиранное платье…

Сгорело всхожее зерно.

Святое отдано проклятью.

Закружат перелётные птицы…

И ничто нам не сможет помочь.

Вновь в глазах моих снег отразится.

Вновь в твоих – вспыхнет южная ночь.

Воротись!.. Я уже всё простила.

Или тесно нам было вдвоём?..

Слишком рано, мой милый,

Бережёное горло твоё.

Нас разымут точёные крылья

Вдруг клинками – на век ли, на миг,

И повиснет в тенётах бессильно

Мой – в три горла – отчаянный крик.

В небе цвета линялого ситца

Растворяется точка одна…

Вот и всё. Только зимняя птица.

Вот и всё. Холода, холода…

Ключ утерян – не досадно.

Заржавел замок – пустяк…

Ты давно уже разгадан,

Старый холостяк.

Для кого-то жизнь – копейка.

А кому – пятак…

По тебе грустит жалейка,

Старый холостяк.

Да и эта песня спета.

Нет подруги – что ж…

Иль от скуки бабье лето

В гости позовёшь?

Худо дело: зябко сердцу.

На душе сквозняк.

Повело судьбу, как дверцу,

Наперекосяк.

Всё бодришься по привычке:

В доме тишь и гладь…

Но подобранной отмычкой

Каждый встречный взгляд.

Заржавел замок —

и ладно.

Ключ закинут на чердак…

Ты давно уже разгадан,

Старый холостяк.

Голубь мой, лети, лети —

В звон разноголосицы!..

Кто ж, у выси взяв мотив,

На подножном кормится?..

Что цыганишь у людей,

Милый, крохи сорные?

В поднебесье – всех земней

Слово не заёмное.

Приворотная тщета.

Маета извечная…

Да не наша ли чета

Синевою венчана?..

Голубь мой, – зову опять, —

Сколько нам отмеряно?..

Тяжела земная кладь.

Робок взгляд потерянный.

Что ж, прощай, моя печаль,

О двух крыл, что волоком…

Дрожь полётного плеча.

Притяженье облака!