Читать книгу Между - Альвдис Н. Рутиэн - Страница 80

Они меня никогда не догонят, но – вечно бегать от них? Хуже хвори такое.

Схитрю. Сокроюсь хорошенько.

Не друг, а враг мне поможет. Море-Манавидан заморочит многих…

Есть у меня один облик – отличный… Когда был я молод, когда моему отцу друг его, Сархад Коварный, врагом стал, велел мне отец скрутить Сархада заклятьем. Юный Мирддин, мудрый Мирддин, добрый Мирддин не хотел прослыть тюремщиком, да только воля отца – выше всего…

Облик себе сотворил Мирддин – мелкий, мерзкий, могучий – под стать дурному делу. Сильно связал Сархада… до сих пор тот в заточении, и едва ли на свободу выйдет.

Сейчас – спрячусь за мерзкой мордой. С презрением взглянет на меня Гвидион, взглянет – не распознает, не почует врага, не помыслит о хитрости дерзкой.

Мирддин оборотился кабаном, и сыновья Дон увидели его. Гвидион и – Гофаннон. Аметон отстал, а вот брат-кузнец, сокрушивший заклятья Арауна, был полон сил.

– Цель ему в язык! – крикнул Гофаннон, подавая брату дротик. – Мы убьем его, если пронзим язык!

Услыхав это, кабан обернулся, показал братьям язык – на мгновение. Дротик Гвидиона скользнул по щетине.

Погоня продолжалась. Гофаннон на бегу творил заклятьями копья и дротики, Гвидион метал их во врага, но тот то ли был покрыт железной щетиной, то ли чарами ослаблял удары сына Дон, – а только ни одной раны у Мирддина не было.

– Он бежит к морю! Не дай ему свернуть! Манавидан – враг Аннуина!

«Молодцы-удальцы, – одобрительно подумал Владыка Дорог, – сами создадите сказку про то, как схвачен был Мирддин в море мучителем».

И кабан бросился со скалы в пучину.

– Могучий, прими Мирддина в своих владениях, – хрюкнул кабан, глядя на серого жеребца.

– Зачем ты здесь? – Манавидан не выглядел дружелюбно, но ссориться с Владыкой Дорог не стоило.

– Битва Деревьев великой бедой была нам…

– Нам?

– Конь, Олень и Кабан копыта сбили, спасаясь.

– Марх и Араун потерпели поражение?!

– Ага, – хрюкнул кабан, «позабыв» добавить, что сыновья Дон не достигли той победы, ради которой и затеяли битву.

– И что ты хочешь?

– Спастись от сынов Дон. Море – вечный оборотень. Помоги мне навеки морду сменить. За то – слугой разок стану.

– Ты хочешь навсегда изменить свой облик? Чтобы никто и никогда не нашел тебя? Чтобы самые могучие чародеи, чтобы даже боги не знали, где скрывается Мирддин, и не чувствовали его силы?

– Верно видишь, великий.

– И за это ты мне отплатишь любой службой?

Кабан покачал головой:

– Любой, кроме… никогда не обращу я ни оружия, ни заклятия против тех, с кем рядом бился в Каэр-Невенхир.

– Ну что ж, – Манавидан сменил облик, сложил на груди руки, – со своим пасынком я разделаюсь и сам. Твоя служба – слишком могучее оружие, чтобы разить им в семейной ссоре. Я никогда не потребую от тебя причинить вред Марху или Арауну. Ты сослужишь мне иную службу.

Мирддин благодарно наклонил голову.

– В каком облике ты хотел бы скрыться?

Словно волна набежала и очертания кабана поплыли, сменившись…

– Это?! Я бы под страхом гибели не влез в такое! – невольно отстранился Манавидан.

– Брезгливо взсссглянуть на мерзссского… – прохихикало существо. – Славно сховаться в гадосссти…

* * *

– Я уничтожил эти копья! – гордо сказал Талиесин. – Они нанесли мне десятки ран, но я их одолел!

«Что неудивительно, – мысленно хмыкнул Аметон. – Как только Араун бежал, сила его заклятий ослабла, а потом и иссякла».

– Я сложу громкие песни о нашей славной победе! – глаза барда сияли.

– Песни – это правильно, – кивнул Аметон, не договорив: «А вот победы я что-то не вижу».

– Это будет лучшая из твоих песен, – Гвидион потрепал приемного сына по плечу. – Сложи ее поскорее, пока торжество победы переполняет тебя.

Талиесин ушел в свой покой, где хранилась его арфа.

Три брата остались одни. За стенами обычного уэльского дворца – ллиса – барабанил осенний дождь, и в колоннаде – невадде – слуги торопливо покрывали стропила соломой: какой же пир под дождем?

– Да уж, какова победа, таков и пир, – хмуро сказал Аметон.

– Гвидион, – нахмурился кузнец, – скажи прямо: мы достигли хоть чего-нибудь в этой битве?

– Во всяком случае, отступили не мы, – дернул углом рта тот.

– Здесь нет Талиесина, чтобы не-поражение гордо именовать великой победой! – почти крикнул Гофаннон. – Скажи правду, наконец!

– Не кричи.

– Да уж, «не кричи»! Аннуин как был, так и остался у Арауна, Марх жив-здоров, вот разве только Мирддин…

– Вот именно, – Гвидион налил себе вина, одним глотком осушил кубок. – Еще совсем недавно мы и не подозревали, что Мирддин нам враг, а теперь…

– А где теперь Мирддин? – спросил Гофаннон.

– Я не слышу его. Вообще не слышу, – отвечал Аметон.

– Я тоже, – кивнул Гвидион.

– Хватит вам успокаивать самих себя! – крикнул кузнец.

Гвидион положил ему руку на плечо:

– Брат, это действительно так. В Прайдене больше нет Мирддина. При случае стоит поблагодарить Манавидана.

– Хм… ну, может и так…

– Что будем делать с Мархом? – мрачно спросил Аметон.

– Почему не с Арауном? – приподнял бровь кузнец.

Ему ответил Гвидион:

– До Арауна нам пока не добраться. Сам он вряд ли еще раз выйдет из Аннуина. А Марх – человек… ну, по крайней мере, живет в смертном мире.

– Ага, человек! Смертный слабак! Да уж! Вы же видели, как он в лепешку растоптал вашего змея!

– Брат, я просил тебя не кричать, – спокойно возразил Гвидион. – Да, я хочу убить Марха. И он будет убит. Но я не так глуп, чтобы выходить на битву сам.

«Особенно, когда после твоего поединка с Придери все знают, что ты бьешься бесчестно», – нахмурился Аметон, но промолчал.

– Кого же ты пошлешь на него? – спросил Гофаннон.

– А вот над этим-то я и думаю…

Собрались воители, начался пир. Здравицы, новая песнь Талиесина… да и старые хороши.

Брага пенилась в кубках, речи становились всё громче.

Прошел черед пения славных бардов – сейчас по залу кувыркались шуты, распевая что-то веселое и ритмичное. Слов было не разобрать в общем шуме.

Дождь не прекращался, но он не мешал торжеству воинов, разгоряченных гордыми песнями Талиесина и крепкой брагой.

Гвидион улыбался, кивком отвечал на здравицы и крики «слава!», но рассказывать о своих подвигах не спешил, предоставляя это Талиесину: тот всё равно сделает лучше.

Кажется, все уже считают, что эти четверо сокрушили армии Аннуина? Отлично…

«Где же найти того, кто ненавидит Аннуин так люто, что рискнет выйти против Марха? Где?»

Топот копыт они услышали все.

Пьяные мигом протрезвели. Трезвые – испугались.

Словно не шумел дождь, словно земля не была раскисшей от воды – топот мчащегося коня отдавался гулом, как будто тот скачет по длинному коридору, выложенному камнем.

Ближе. Громче.

Оглушительнее грома.

Перепуганы были все, даже самые храбрецы, а вот Гвидион вдруг просиял, вскочил со своего высокого сиденья и потребовал:

– Лучшую чашу для гостя! Полную!

И в этот миг земля разверзлась.

Белый всадник на белом коне вылетел на середину невадда.

Белыми были волосы его – словно пряди паутины, веками висящей в подземельях.

Белой была кожа его – словно у трупа.

Белыми были копье и рог его – словно сделанные из древних костей.

Все шарахнулись прочь, Гвидион же бесстрашно вышел вперед:

– Хоть по знатности не мне надлежит здороваться первым, но я так рад видеть тебя, Гвин, сын Нудда, что говорю: добро пожаловать! Будь гостем!

Гвин спешился и поклонился:

– Благодарю тебя, сын жены моего деда. Я мчался поздравить тебя с великой победой, но как мне отблагодарить тебя за твое гостеприимство?

Гвидион скрыл коварную улыбку:

– Прими эту чашу, племянник, и не говори о благодарности.

Тот взял чашу и воскликнул:

– Никогда не бывало так, чтобы Гвин, сын Нудда, не воздавал добром за добро и злом за зло!

(«Злом за зло – уж это точно, а вот добром за добро – я что-то не слышал», – подумал Аметон.)

Подземный воитель продолжал:

– Не пить мне этой чаши, если ты, Гвидион, не ответишь мне, чем я смогу воздать тебе за почести!