Читать книгу Медвежий Яр. Часть 1 - Алёна Берндт - Страница 2

Михаил Голобец, старший в бригаде сплавщиков, и вправду был хорош собой, улыбчив и добр, чем быстро снискал в Бобровке добрую славу. Жил он не в большом бараке, где располагалась обычно бригада, а квартировал в доме вдовы Горшениной, женщины средних годов, очень шустрой и предприимчивой.

Большой дом Людмилы Горшениной стоял почти у самой околицы, рядом с берёзовой рощей, в которой родился и бежал до реки студёный родник. Так вот Михаил занимал небольшой флигель, выстроенный позади дома и выходящий окнами как раз на рощу.

Сам он был родом из маленькой кубанской станицы, рано остался без матери и в общем-то детство своё помнил нерадостным. Отец женился повторно, у мачехи, красивой и видной женщины, было двое своих детей, и пасынок ей был не только безразличен, но даже и мешал. А когда пошли совместные дети, то она и вовсе перестала скрывать, что пора бы Мишке подумать о том, куда он уедет, окончив школу, потому что в доме отца ему места нет.

Отец, работавший механизатором, мало обращал внимания на домашние неурядицы, при том, что в его присутствии новая жена была одинаково ласкова со всеми домашними. Михаил не жаловался отцу, выполняя все указания мачехи, работал по хозяйству и присматривал за младшими, но, к сожалению, никто не поинтересовался, что же у мальчика на душе… Первым делом это отразилось на учёбе, Миша съехал на тройки и это послужило визитом учительницы в дом к семье Голобец.

После беседы с родителями, учительница ушла домой с чувством исполненного долга, а Мишка был выпорот отцовским ремнём. Однако, визит учительницы возымел и некоторый положительный эффект – отец высказал жене, что воспитанием их старшего сына она занимается плохо, раз у него с учёбой трудности, и с того дня мачеха стала строже контролировать Мишу, задавая ему меньше работы по дому. Учёба пошла «в гору».

Так и добрался Михаил до окончания школы, ни шатко, ни валко, но аттестат получился без троек. Чему очень удивились в районном военкомате, куда он явился за месяц до своего восемнадцатилетия.

– А почему в техникум не идёшь? Или в институт, ведь есть хорошие шансы, – внимательно глянул на Михаила офицер, изучив его бумаги, – Ну, раз говоришь – в армию, так в армию. После службы решишь, кем хочешь стать, так?

Отслужив, весенним днём Михаил вернулся в дом, где стало еще теснее – братья и сёстры подросли, еще двое малышей весело агукали в деревянной кроватке. Но всё равно, это был дом, родной дом… Миша лежал на опустевшем за зиму сеновале, закинув руки за голову, и пытался вспомнить, как же выглядел их двор и дом, когда жива была мама… и не мог вспомнить. Только смутные образы темноволосой женщины, её улыбка и тёплые, пахнувшие горячим хлебом ладони, обнимающие маленького Мишку, согревали сердце.

За завтраком, который недовольная лишним ртом мачеха накрыла на дощатом столе во дворе, отец сказал:

– Ну что, Мишка, надо тебе думать, куда-то учиться идти, профессия ведь нужна. От совхоза отправляют учиться на тракториста, или на комбайнёра. А можно и в райцентр, в техникум автомобильный. Сам-то ты чего хочешь? Ты не торопись, подумай, пока отдохни, только ведь приехал.

Однако дома оставаться и отдыхать, как сказал отец, Миша не смог – уж очень красноречив был взгляд мачехи, уж очень громко и яростно гремела она у печи пустыми горшками и кастрюлями…

– Бабка Афанасьева сказала, – вернувшись из сельсовета, сказала как-то мачеха, – Что вот их Генка, вернувшись с армии, дома штаны не просиживает, а едет куда-то там работать, на Урал. Лес сплавлять! Говорят, деньги хорошие платят. Ты бы тоже мог, хоть что-о заработал бы, может дом бы строить начал. Куда жену приведёшь? К нам на сеновал?

Знала, что сказать, на что надавить… Горек стал кусок и думы не шли из Мишкиной головы. Потому что пока он в армии служил, соседка Валюшка неожиданно подросла… И теперь её шикарная рыжая коса и веснушки на носу не давали Мишке спокойно заснуть. Тем более, что девчонка, завидев Мишу, густо краснела и улыбалась. Вроде бы ему улыбалась…

– Валь, пойдём в кино в пятницу? – набравшись смелости, Миша подошёл к сидевшей на скамейке у своего двора Валюшке, – Говорят, хороший фильм в клуб привезли…

– Тоже, жених выискался, – расхохоталась в ответ девушка, вздёрнув носик, – И что, потом и замуж позовёшь? В вашем доме табором жить? Да я каждый день заснуть не могу, пока вся ваша орава не угомонится!

А в пятницу вечером Миша, возвращаясь от бабки, матери своей мачехи, которой относил привезённое отцом лекарство, встретил Валюшку. Она шла в клуб в сопровождении Олега Проценко, сына председателя сельсовета.

Насмешливо глянув на Мишу, девушка отвернулась и рассмеялась на шутку своего спутника, весёлого симпатичного парня, студента второго курса престижного городского ВУЗа.

Миша свернул в переулок, чтобы поскорее дойти до дома Афанасьевых и расспросить Генку, куда он там собрался ехать. Генка был одногодок Михаила, учились они в параллельных классах, но особенно дружбы не водили. Однако теперь Генка встретил Мишу, словно старого друга, только узнав, зачем тот явился.

Так и поехал Миша на сплав впервые. Отец покряхтел, поворчал, но отпустил сына, собрав ему в дорогу и продуктов, и денег, сколько было, прицыкнув на жену, которая было пыталась ворчать, что последнее отдаёт.

А заработок был очень даже неплох. Приехав обратно после первого сезона, Миша все деньги отдал отцу, только немного себе оставил, чтобы купить гостинцев младшим в семье и себе вещи, которые будут необходимы при поездке на следующий сезон. На этот раз мачеха не так ворчала, и даже похвалила пасынка, молодец, мол, что о семье думает…

Отработав подсобником в совхозе до следующего сезона, Михаил снова собрался и вместе с Генкой Афанасьевым отправился в путь.

– Я вот еще съезжу пару раз, и всё, – мечтательно закинув руки за голову, вещал Генка с верхней полки плацкарта, – Отец сказал, хватит мотаться, буду на заочное поступать. Да и это… Галинка моя тоже сказала, что не станет больше ждать, пока я там по стране мотаюсь.

Так и случилось, только всё произошло раньше – отработав сезон, на третий Генка не поехал, семья не отпустила. А вот Мишка решил, что мотаться туда-сюда нет смысла, и стал оставаться в Бобровке и в межсезонье, благо работы там тоже хватало.

Отправляя регулярно деньги семье, Михаил изредка получал из дома весточки – в основном писали братья или сёстры, изредка отец, но письма становились всё короче и короче с каждым разом… Но Миша всё равно каждый раз отвечал подробно и пространно, описывал местность и людей, где жил, сообщал, что теперь его назначили бригадиром и конечно отправлял деньги.

А потом, зимним морозным утром пришла короткая телеграмма. Мачеха сообщала, что отец скончался. Никаких подробностей, ничего, просто пара слов… И Миша понял, что отныне его там некому ждать… С трудом, при помощи директора пилорамы, где он работал, Михаил раздобыл билет на самолет, чтобы успеть на погребение, в последний раз проститься…

Сидя на лавке в родном доме, Миша понимал, что теперь покинет его навсегда, потому что нет ему здесь места.

– Вот, держи. Это матери твоей, венчальная, – мачеха протянула Мише потемневшую от времени икону, – Отец твой берёг, думал, что на твоей свадьбе её достанет. А вон как вышло… Забери, пусть у тебя будет.

Миша взял в руки оклад чернёного серебра, и погладил образ. Он не помнил ничего из того, что осталось от матери, как-то всё само собой исчезло, стёрлось из их дома еще когда он был маленьким. А вот теперь он прикасался к тому, что когда-то его мама держала в руках…

– Спасибо, – только и смог он тогда ответить женщине, прожившей с ним столько лет, но так и не ставшей ему хоть сколько-то родной.

Вернувшись в Бобровку, Михаил продолжал работать и отправлять деньги семье, только вот писем он уже не получал. А вскоре его денежный перевод и вовсе вернулся обратно… Вызвав на переговорный коммутатор Генку, Миша узнал, что мачеха продала всё – дом, скотину, какая была, и уехала к каким-то своим родственникам. Так оборвалась последняя ниточка, тянувшаяся от Миши к местам, где он родился.

Собравшись кое-как с духом, принял Михаил всё случившееся и стал жить дальше. Откладывал деньги, думал, может обзаведётся когда-то своим углом.

Как-то раз сидел он у себя во флигеле, усталая спина ныла от напряжения после смены, неожиданно тоска затопила душу, и он достал завернутую в чистый рушник мамину икону. В дверь стукнули и на пороге показалась хозяйка дома, Людмила Тимофеевна, с тарелкой и крынкой молока в руках.

– Не спишь еще? На-ко вот, угостись. По мужу моему, Ивану Прокофьевичу, годовая нынче. Уж почитай двенадцатый год нет его, ох…

Во флигеле запахло пирогами, Миша посмотрел в грустное лицо хозяйки.

– А это что у тебя? – Людмила Тимофеевна увидела икону на вышитом рушнике, – Как потемнела, помутнела… Образ-то почти не видать. Это твоя что ль?

– Да, моя. От мамы мне осталась, их с отцом венчальная.

– А что же ты, хоть отдай её вон в мастерскую при церкви, там у нас ведь иконописцы есть. Посоветуют, может что поправить можно, да и оклад в порядок приведут. Я вот отдавала, старая икона была, а вернули, так будто засияла.

Идея Мише понравилась, и в следующий же свой выходной он отправился туда, куда направила его хозяйка дома, прихватив с собой и мамину икону в рушнике.