Читать книгу Пока я спала - Амалия Март - Страница 5

Марина

– Расскажите о последних события, которые вы помните до травмы, – милый доктор вернулся и снова весь мой. Жаль, не он один.

Угрюмый благодетель тоже тут. Сидит на стульчике, подпирает лоб ладонью. Угрюмо. Это же какое чувство ответственности надо иметь, чтобы не отходить от малознакомой, а может и вовсе незнакомой женщины? Я все склоняюсь к версии “мужа на час”, который решил поиграть в благородного рыцаря, когда ему позвонили. Или срубить бабла за функцию “посидеть у постели тяжело больной женщины”.

В любом случае, мне это не нравится. Я бы предпочла остаться со своим будущим арт-объектом наедине.

– Я была в Греции, – отвечаю уверенно несмотря на то, что врач светит мне в глаза каким-то фонариком, вызывая новый приступ головной боли. – Вы бывали на Санторини, доктор?

Прекрасный темноволосый мужчина переворачивает мою руку и ведет по чувствительной коже железным наконечником фонарика, я смеюсь от щекочущих ощущений.

– Нет, не доводилось, – отстраненно отвечает он. – И как там? – он бросает какой-то непонятный взгляд на мужика, издающего тяжкий вздох.

– Самые прекрасные сыр и вино, которые я пробовала, самые красивые закаты, что фотографировала. Вам стоит запланировать отпуск, доктор, я бы порекомендовала вам лучшие места и виды.

Губ касается легкая полуулыбка. Флиртовать с мужчиной в больничной палате, в халате в цветочек, на фоне левого мужика? Вызов принят!

– Что последнее помните? – игнорируя мое красноречивое предложение экскурсовода, врач переходит к моим ногам. Приподнимает одеяло, перехватывает ступню широкой ладонью. У меня в ответ перехватывает дыхание. Не только от вида его светлой кожи на моей загорелой, но и потому, что это одна их самых эрогенных зон в моем теле.

Металл снова скользит по коже, приливая кровь к низу живота. Да, продолжайте, доктор.

– Щекотно, – выдыхаю я. А сама заливаюсь жаром. Уф, с такими медицинскими процедурами я не прочь здесь задержаться. Что он там спрашивал?

– Хорошо, – вынимает из кармана ручку, щелкает стержнем, берет в руки неизменную папку, чтобы сделать пометки. – Так что последнее помните? – спрашивает, не поднимая головы.

– Эм, – напрягаю извилины. Наверное, про страстного грека упоминать не стоит? – Санторини, крепость святого Николаса, закат. Я упала. Точно. Честно говоря, понятия не имею, как оказалась на родине, – смеюсь, будто это такая мелочь.

Правда, ну мелочь же. Упала там в августе, очнулась тут зимой. Неожиданное понимание ситуации накатывает волной страха. Я успела уже попаниковать лежа в снегу с пробитой головой, но сейчас кажется, та паника была недостаточно объемной. Вот то, как перехватывает грудную клетку сейчас уже больше похоже на реакцию нормального человека.

Запоздалая ответка от нервной системы – это тоже последствия травмы?

– Когда она была в Греции? – мой прекрасный врач обращается к мужику, растирающему лоб с видом уставшего от жизни лесника. Ему-то откуда знать?

– Я не знаю, она много ездит, – тихо подтверждает мои слова.

Боже, мы же даже не были знакомы в тот период! Не уверена, что и сейчас знакомы достаточно близко. Допускаю, что он все-таки чей-то муж. Кто умудрился подцепить этого йети? Катька, моя единственная подружка с универа, с которой мы видимся ровно раз в год? Или моя странная соседка по лестничной клетке, что искренне считает нас подругами, когда стучит в полвторого ночи в дверь, спрашивая про презики? Больше я ни с кем на постоянной основе не пересекаюсь, а значит других общих знакомых у нас быть не может.

Я пытаюсь дышать глубже, не давая себе уходить далеко в размышления. Мне хорошо известно, как быстро я могу впасть в удушающее состояние полного отсутствия контроля над телом. Повышенная эмоциональность – не диагноз, но путь к постоянному дискомфорту в жизни. Поэтому я стараюсь ни на одной мысли не останавливаться долго и всегда идти куда-то вперед. Это помогает.

Но сейчас двигаться некуда.

Я в палате с дырой в башке, вокруг только мерзкие зелено-белые стены, а телефон – единственный источник информации – в отключке.

– Какой сейчас месяц? – спрашиваю, обращаясь к врачу.

– Февраль.

– Полгода, – едва выдыхаю я, прикрывая глаза.

Ладонью пытаюсь притормозить разогнавшееся сердцебиение. Вот это меня стукнуло.

– Но как? – голос хрипит. – Как это возможно, куда делись полгода? – распахиваю глаза и тут же натыкаюсь на два тяжелых взгляда.

– Ретроградная амнезия не такое уж редкое последствие черепно-мозговой травмы, – красивый безжалостный доктор присаживается на край больничной койки и смотрит мне прямо в глаза. Мягко и с жалостью. – Не стоит переживать. Как правило, при своевременной диагностике память удается вернуть за несколько дней интенсивной терапии.

– А если это не полгода? – хриплый мужской голос разносится в тишине палаты особенно устрашающе. – Не кратковременная потеря памяти?

В каком это смысле, йети?

– Сложно прогнозировать без подробных анализов, – хмурится темноволосый эскулап. – Какой сейчас год? – снова обращается ко мне.

– Две тысячи двадцатый, – выдыхаю, понимая, куда идет этот разговор.

Но этого же не может быть? Это же только в дешевых сериалах героиня теряет несколько лет своей жизни и приобретает новую личность. А где-то на фоне обязательно маячит злодей, что не преминет воспользоваться ситуацией. Ну что ж, Марина, ты хотела в Бразилию? Бразилия пришла сама. Со всем своим карнавалом и тупыми сценариями прямо тебе в голову.

– Сколько? – шепчу онемевшими губами.

Врач и мужик с кислой миной переглядываются. Я начинаю психовать. Машины уже летают? Мне сорок? Россию захватил Китай?

– Ну! – сажусь в кровати, не в силах больше лежать.

– Полтора года.

Ладно. Хорошо. Это не так страшно, как я себе представила. За полтора года мало, что могло поменяться. У некоторых людей – вообще ничего. У меня – волосы. Все нормально. Нормально.

– Ла-а-адно, – снова откидываюсь на подушку, смотря в успокаивающие омуты глаз красивого врача. Он касается моей руки, я улыбаюсь и решаю не истерить, падая в его глазах ниже плинтуса. – Это можно пережить.

Уверенно киваю, доктор кивает в ответ, мягко сжимая мою ладонь.

– Мы женаты, – нетерпеливо влезает в разговор бородатый. – У нас ребенок.

А вот это пережить уже сложнее.

***

– Хорошо, а где кольцо?! – победно вскидываю правую руку, демонстрируя полное отсутствие украшений.

Этот поединок в формате “вопрос-ответ” разгорается все сильнее. Потому что я ему не верю! Не верю! Засыпаю миллионами каверзных вопросов, но он на все находит ответ: и как звали бабушку, и какой институт я окончила, и сколько раз я умудрилась подхватить менингит. Словно выучил краткую инструкцию по моей жизни.

– Мы отказались от этой формальности, – устало говорит йети.

Черт, очень на меня похоже.

Я тяжело опускаю кисть руки на одеяло, полная отчаяния.

Мой свежеиспеченный муж в очередной раз громко выдыхает воздух и протирает лицо большой ладонью. Все его тело кричит о том, как ему некомфортно: и эта подрагивающая нога, закинутая на колено, и тяжелый немигающий взгляд исподлобья, и беспокойные пальцы, то и дело, теребящие бороду. Неаккуратную патлатую бороду.

Как будто мне легко!

Да я здесь самая настоящая жертва! Сначала коварного льда и металлического турника на детской площадке (но это все со слов бригады скорой помощи, что меня из-под него вытаскивала), а теперь наглого надувательства!

Какая я к черту мать? А жена? Глупость несусветная.

– А печать в паспорте – тоже формальность? – ехидно прищуриваюсь. Требую паспорт и немедленно!

– С прошлого года печати в паспортах ставятся по желанию, – он распутывает ноги и опирается на них локтями, исследуя потертый больничный пол пристальным взглядом.

– А у нас, очевидно, его не было? – расплываюсь в кровожадной улыбочке. – Я потеряла воспоминания, а не половину мозга! Мы в стране вековой бюрократии, здесь штамп штампом погоняет, – всплескиваю руками, радостная, что его подловила.

Йети, он же сибирский лесоруб, судя по мохнатой парке, которую он с себя не снимает, молча лезет в карман и достает оттуда телефон. Что-то быстро печатает, поднимается со стула и делает шаг ко мне, разворачивая смартфон экраном.

Читаю крупный заголовок: “Отмена штампов о браке, детях, ранее выданных паспортах…” Две тысячи двадцать первый год. Да чтоб его!

– А свидетельство о браке? – не устаю гнуть свою линию.

– Поищу, – коротко кивает, возвращаясь на свое место.

– И что, как это было? – наконец, сдаюсь.

Откидываюсь на подушку и в очередной раз прохожусь взглядом по незнакомому мужчине. Лесоруб, как он есть. Дать топор в руки и можно смело разжигать огонь. Грубые ботинки на толстой подошве, джинсы с каким-то пятном на колене, жуткого вида серый свитер, виднеющийся из распахнутой куртки. И конечно, заросли на лице. Абсолютное попадание в мой стоп-лист.

– Что именно?

– Свадьба.

– Просто роспись. Поужинали в ресторане.

И это тоже очень на меня похоже.

– А медовый месяц? – переворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову.

В моей голове рождается очень яркая картинка: огни Амстердама, ночные клубы, улица Красных фонарей. Разве что-то может быть романтичнее для молодоженов? Никогда не думала о свадьбе, но, если б захотела связать с кем-то жизнь – начали брак именно с этого приключения.

– Ты была не в состоянии на тот момент, мы отложили полет, – сверлит взглядом штукатурку над моей головой.

– Не в состоянии? – удивляюсь. Меня даже подозрение на аппендицит не остановил от переправы по Ла-маншу.

– Беременность, – очередное краткое пояснение.

Я издаю громкий стон. Успела забыть об этом факторе “Р”. Но в моей картине мира для ребенка просто нет места, я не могу представить себе, как он выглядит, что говорит, как я держу его на руках. Я вообще ничего о младенцах не знаю. Кроме того, что никогда о них не грезила.

– Марселю девять месяцев, – думает, я высчитываю, сколько ему может быть.

– Марсель? – удивляюсь. Я уже слышала из его уст это имя, но никак не связала с ребенком. – Кто так подставил пацана?

На секунду лицо йети преображается, становится мягче и интереснее. Я не сразу понимаю, что так на него повлияла легкая улыбка, коснувшаяся одного уголка губ, запрятанных под кустарником.

– Ты.

– Серьезно? – перебираю в голове всех мужчин, в честь кого могла бы так извратиться, но ни одного примера так и не нахожу. – Похоже, гормоны сыграли со мной злую шутку, – хмыкаю, упираясь носом в матрас. – Почему не образумил? – обращаюсь к мужу.

– Ты умеешь приводить доводы.

И снова весьма точная характеристика. Он действительно меня знает.

– Я дал свою фамилию и отчество, ты – имя. Все честно.

– Я не взяла твою фамилию? – вспоминаю, что на больничной карточке сияет моя девичья с инициалами.

– Нет.

– И какая у тебя фамилия?

– Потапов.

– Понятно почему, – смеюсь я.

Звучную Королёву променять на вяжущую язык Потапову? Не об этом я в детстве мечтала.

– Потапов, – пробую ее на вкус. Нет, категорически не отдает дворянским происхождением. – Потапов Марсель.

Произношу и заливаюсь хохотом. Слегка болезненным и нервным, но и то отдушина. Нет, я безумна, совершенно безумна. Или ненавидела это чадо в утробе. К моему похрюкиванию в цветастое одеяло добавляется тихий несмелый смешок. Кидаю взгляд на йети и снова подмечаю какие-то интересные метаморфозы. Собравшиеся морщинки возле глаз должны отталкивать, но вместо этого оживляют хмурый собранный из противоречий образ. Так мне нравится больше. Может, это странное тепло, что маленьким огоньком разгорается внутри – отголоски нашего совместного прошлого? Чем-то же он меня покорил? Может, улыбкой?

– И как мы зовем его сокращенно? – продолжаю допрос, заглядывая в потеплевшие глаза.

– Марс.

– Как шоколадку??? – я снова взрываюсь хохотом.

«Муж» присоединяется. Мы громко смеемся, оба, конечно, понимая, что это всего лишь реакция нервной системы на все, что происходит.

– У нас странная семья, – прерывает, наконец, тяжелый смех мужчина напротив.

– Вот в это я могу поверить, – прикрываю нижнюю часть лица одеялом и не отрываясь смотрю на мужа.

В то, что добровольно выскочила замуж и тут же запрыгнула в вагон материнства – нет. А вот в то, что из этого в итоге получилось нечто странное – весьма.