Читать книгу Что я натворила? - Аманда Проуз - Страница 5

Десять лет назад

Кэтрин Брукер наблюдала, как жизнь покидает тело ее супруга. Она могла бы поклясться, что видела черную змею его души, которая выскользнула из его груди и просочилась куда-то сквозь пол. Женщина откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула. Она ожидала эйфории или, по крайней мере, облегчения. И уж никак не рассчитывала на то странное онемение, которое ее внезапно охватило. Вспомнив, что в соседней комнате спят дети, Кэтрин закрыла глаза и пожелала им хорошенько выспаться, понимая – ближайшее время будет для них весьма неспокойным. Да, как обычно, она подумала прежде всего о своих детях – сыне и дочери.

Комната, в которой Кэтрин находилась, казалась странным образом пустой, даже несмотря на залитую кровью кровать, на которой лежал труп. Атмосфера представлялась женщине вполне себе умиротворенной, а температура в комнате – идеальной.

Кэтрин ощутила хоть и не сильное, но разочарование. Она-то ждала совершенно других эмоций.

Переодевшись в джинсы и свитер, женщина безучастно застыла у кровати, где лежало окровавленное тело ее мужа. Хорошенько подумав и взвесив все варианты, она впервые в своей жизни набрала номер службы спасения.

Те действия, которые она проигрывала до этого дня в голове бесчисленное множество раз, казались ей теперь какими-то нереальными. Хотя в сознании Кэтрин звонки в службу спасения были логичными в случае происшествий не столь значительных – скажем, если ребенок сломал ногу или у соседей горит дом.

– Служба спасения! С кем вас соединить? – спросил голос на том конце провода.

Кэтрин заколебалась:

– Да. Здравствуйте… Даже и не знаю с кем…

– Не знаете? – удивилась ее собеседница.

– Думаю, тут нужна «Скорая помощь». Или полиция. Или и то и другое. Простите. Я же говорю, что и сама толком не знаю!

– Расскажите, что у вас случилось? – попросил голос в трубке.

– О да, конечно. Видите ли, я только что убила своего мужа, – выпалила Кэтрин.

Женщина на другом конце провода поперхнулась:

– Прошу прощения, вы… Что? Связь ужасная, плохо слышно, мэм.

– Понимаю. Все понимаю. Простите, я сейчас поясню, в чем дело. В этой комнате всегда плохо берет, даже если звонишь соседям. Я вам набрала из спальни, и тут, как я уже сказала, очень плохо ловит связь. Мой сын уверен, что это деревья блокируют сигнал: мы уже спилили несколько, но это не помогло. Да и компьютеры из соседнего офисного здания, скорее всего, перекрывают соединение. Мы собираемся с этим разобраться, но пока руки не дошли. Да. Так вот. Я только что убила своего мужа.

* * *

Лампочка над головой Кэтрин мигнула – похоже, пора было ее менять. Скоро она начнет действовать женщине на нервы.

– Так это вы? – спросили ее.

Роланд Гиринг сложил ладони пирамидкой, перенеся вес на локти и уперев в стол свои мускулистые руки. Его голос опустился на октаву: ответ на этот вопрос был ему необходим, но в то же время Роланд боялся его услышать.

– Я? – переспросила Кэтрин.

– Да, Кэтрин, вы?

Следователь смотрел женщине прямо в глаза, пытаясь внушить ей доверие, желание честно ответить ему. Гиринг сразу мог различить, когда ему лгут – в этом он полагался на свои инстинкты. Столько лет проработав с подозреваемыми, он хорошо знал – иногда, чтобы понять, врет человек или нет, достаточно внимательно рассмотреть его зрачки.

– Обычно на этом этапе я таких вопросов не задаю, но я ведь ваш друг – и друг Марка – и просто не могу не задать этот вопрос.

– Да, конечно, я все понимаю.

Кэтрин улыбнулась какой-то скользящей улыбкой, теребя большим и указательным пальцами пряди за ушами.

Гиринга ее спокойствие приводило в замешательство: Кэтрин вела себя совсем не так, как другие женщины в подобных ситуациях. Обычно они визжат, плачут и крайне агрессивны. Одним словом, ведут себя так, как будто с ними обошлись крайне несправедливо. Внешний вид Кэтрин же говорил Роланду, что она абсолютно спокойна.

Кэтрин вспомнила застывший, стеклянный взгляд мужа. То, как его пальцы сжимались и разжимались, пока легкие его медленно прекращали свою работу. Она наморщила нос – женщина до сих пор чувствовала стальной аромат крови Марка, брызгающей из артерий. Этот запах был ей одновременно отвратителен и приятен. Кэтрин словно чувствовала вкус крови.

Страданий мужа она никоим образом не облегчила, не сказала никаких слов утешения. А, наоборот, смотрела на него, тихо улыбаясь, словно ждала, что Марк справится, что он по-прежнему останется тем сильным и мощным мужчиной, который может срубить дерево или покрасить стену.

В какой-то момент она даже начала насвистывать что-то себе под нос, словно не хотела замечать собственную нерешительность, отчаянно желая поскорее закончить эту горькую главу. Вдруг Кэтрин произнесла совершенно беззаботно:

– Не торопись, милый. У нас есть еще несколько часов. Я сегодня совершенно свободна, и впереди у меня вся жизнь. А ты уж будь любезен сдержать свое слово.

В легкомысленном прагматизме Кэтрин читалось нескрываемое облегчение.

– Недолго мне осталось… – Голос Марка превратился в прерывистый шепот. Еле собрав остатки дыхания, муж Кэтрин просипел: – Слишком медленно, больно. Ты за это заплатишь.

Еще до того, как он договорил, Кэтрин мысленно стерла эту фразу из памяти. Нечего запоминать эти слова – она уж точно никому об этом не расскажет.

– О, Марк, я уже заплатила сполна.

Наклонившись над мужем, застыв в нескольких дюймах от его лица, женщина вдохнула затхлый воздух, вырвавшийся из его рта, разделив с ним тот крошечный миг, в котором супруг ее был еще жив. Кэтрин поразилась проявленной им общечеловеческой способности цепляться за настоящий момент. Это было удивительно. Даже восхитительно. Но абсолютно тщетно.

– Да, это я его убила. Я, Роланд. И только я. Сама.

В признании Кэтрин Гирингу послышалась толика гордости, словно она восхищалась собственным достижением. Это ее странное самодовольство сбивало следователя с толку больше всего. Роланд покачал головой. Слишком непонятно это все. Хотя он уже добился признания, его все равно терзали сомнения.

Перед Гирингом сидела женщина средних лет, симпатичная и опрятная. Та самая, которая еще совсем недавно подавала ему канапе на фарфоровых тарелках, готовила кофе, угощала домашним пирогом. Картинка в голове следователя не складывалась. Кэтрин была женой Марка Брукера, человека, к которому Гиринг относился с симпатией и крайним уважением. Роланд медленно выдохнул и провел ногтем по щетине на подбородке – она отчаянно чесалась. Комната допросов, с ее наэлектризованной атмосферой и горячим сухим воздухом, его чувствительной коже была противопоказана. Ему хотелось скорее отправиться домой и принять душ. Или просто перемотать сегодняшний день – теперь-то он бы уж точно не стал отвечать на тот злосчастный звонок в три часа ночи, перебудивший всю семью. И перечеркнувший все представления Роланда о жизни тех людей, которых, ему казалось, он хорошо знал.

Кэтрин чувствовала раздражение Роланда, она знала – Гиринг из тех людей, которые ненавидят, когда их тревожат среди ночи. Она представила себе, как накануне вечером Роланд, придя из спортзала, где он в течение часа поддерживал в форме свой идеальный пресс, наслаждается порцией морского окуня с овощами на пару и бокалом охлажденного белого вина. Вот уж точно – ни Роланд, ни Кэтрин и подумать не могли, что столь приятный вечер окончится здесь, в полицейском участке Финчбери, в попытках разобраться, что за кошмар случился пару часов назад в доме Марка и Кэтрин.

– Вы уверены, что хотите поговорить именно со мной? – спросил Роланд.

Его пиджак распахнулся, приоткрыв ярко-розовую подкладку – костюм Гиринга явно был пошит на заказ. Кэтрин представила себе реакцию его сослуживцев на такой наряд. Роланд всегда стремится подать себя как можно лучше и тратит на свой внешний вид уйму времени, и на самом деле ему глубоко наплевать на их мнение. Такой, как Гиринг, никогда бы не позволил себе появиться в участке в тех дешевых шмотках, которые носят его коллеги. Кэтрин однажды подслушала разговор между своим мужем и Роландом: последний сокрушался, что его повысили до главного инспектора и теперь ему больше не надеть любимой формы полицейского. А ему так нравилось натирать до блеска ботинки, полировать пуговицы и чистить мундир. Кэтрин заметила, как Роланд провел ладонью по кубикам на прессе, явно наслаждаясь ощущением собственной плоти через ткань хорошо отглаженной белоснежной рубашки.

– Уверена, – ответила она.

– Вам точно не кажется, что лучше было бы, если бы вас допросил незнакомый человек? – переспросил Гиринг.

Кэтрин в его вопросе послышался проблеск надежды – вот сейчас она ответит утвердительно, и тогда следователю больше не придется этим заниматься. И она поспешила расстроить его:

– Я совершенно уверена, что нет. Спасибо, что спрашиваете, Роланд, но я действительно хотела бы поговорить об этом именно с вами, и за то, что ради этого дела вы лишили себя пары часов сна, я весьма вам признательна.

Казалось, женщина не понимает в сложившейся ситуации совершенно ничего. Не отдает себе отчета. Как будто на самом деле детектива пригласила она. Роланд хотел было сказать, что вообще-то его поднял с постели диспетчер – сообщив о первом за двадцать лет службы Гиринга преднамеренном убийстве. Но не стал. Голос Кэтрин был совершенно ровным, она не подбирала слова и не нервничала. Сидела, скрестив руки на коленях. Она скорее была похожа на женщину, которая дожидается своей очереди на прием к доктору, но уж никак не на убийцу на допросе.

Роланд проработал полицейским двадцать лет. Он видел многое – отвратительное, несправедливое и странное. Но то, что произошло с Кэтрин… Не имело никакого смысла. Это потрясало его до глубины души. Роланд не знал, как реагировать.

– Учитывая текущую ситуацию, вы как-то уж слишком спокойны, – сказал Гиринг, думая о том, что, наверное, Кэтрин все еще находится в шоке.

– Знаете, забавно, что вы это сказали, потому что мне правда на удивление спокойно. Очень.

– Это меня и тревожит.

– О, Роланд, не нужно беспокоиться, не стоит. Для меня это приятная перемена – вот такое ощущение безмятежности. Я уже почти забыла, каково это! На самом деле не думаю, что когда-нибудь вообще себя чувствовала так. Пожалуй, только когда была ребенком. Это было прекрасное время – мне совершенно не о чем было переживать, я была очень любима. В те времена у меня была прекрасная жизнь. Знаете, я не всегда была такой. Вы спросите какой? О, ну, как вам ответить… боязливой, нервной, замкнутой. Наоборот, я была решительной. Не безумной, не сумасбродной, но глубоко в душе я знала, что смогу достать звезду с неба, сделать что-то особенное. Я думала, что смогу многого достичь. Родители всегда говорили: «Кэтрин – ты сможешь добиться всего, на что способно твое воображение». И я в это верила. Родителей уже нет в живых, но я не очень-то опечалена по этому поводу. Почему?

Кэтрин глубоко вздохнула.

– Сказать по правде, Роланд, мне всегда представлялось, что наши ушедшие близкие присматривают за нами оттуда, сверху, даже защищают нас. Но если это действительно так, то мне стыдно перед родителями за все, что они видели, стыдно за то, кем я стала. Хотя, с другой стороны, если они со своих облаков все же могли меня защитить, то почему не сделали это? Ведь я бессчетное количество раз просила о помощи, молила, но все безрезультатно. Наверное, именно поэтому их судьба меня не слишком волнует. Все это чересчур сложно и запутанно, а мне меньше всего сейчас это нужно.

– Если своего мужа убили именно вы, Кэтрин, тогда возникает вопрос: зачем?

Улыбнувшись еле заметно, как улыбается тот, кто не знает, с чего начать, но все же понимая, что говорить придется, Кэтрин медленно озвучила свой ответ:

– Все очень просто. Теперь я могу рассказать свою историю, ведь мне нечего опасаться.

– Свою историю?

Гиринг был сбит с толку.

– Да, Роланд. Мне нужно было рассказывать ее своим детям, семье, друзьям, знакомым – без страха.

– Страха… перед чем?

Детектив уже услышал несколько ответов, но все еще не мог понять, к чему ведет женщина.

С губ Кэтрин сорвался еле слышный смешок. А в уголках глаз невольно появились слезы.

– О, Роланд, не знаю даже, с чего начать! Это страх перед болью, перед смертью. Я боялась, что меня просто не станет, что я исчезну под собственной оболочкой. Понимаете, я не знаю, куда все это могло меня привести. Не понимаю, где та, кем я была раньше. Я будто исчезла. Я больше не часть общества, хотя все еще живу среди людей. Жизнь моя стала вдруг такой незначительной. Никому нет дела – есть я или нет. Я – невидимка. Мой голос беззвучен. Но сегодня произошло то, что изменило меня, Роланд. Не могу сказать точно, что именно случилось, но я вдруг осознала – момент настал. Пришло мое время.

Роланд задумался на какое-то мгновение, а потом сказал:

– Хорошо подумайте над тем, что вы сейчас скажете, Кэтрин. Тщательно все взвесьте, потому что с этого момента ваши слова и действия повлияют на вашу дальнейшую судьбу. Все, что далее вы произнесете, будет внесено в протокол и прикреплено к делу.

Кэтрин снова засмеялась.

– Боже мой, мою дальнейшую судьбу? Знаете, что забавно, Роланд? Мне больше не нужно ни о чем думать. Я уже давно все решила. Поверьте, для этого у меня был не один год.

Роланд взвесил варианты, пытаясь выбрать подходящую тактику ведения допроса. Внезапно ему в голову пришла отличная идея, как ему показалось. Роланд подумал, что нашел выход из сложившейся ситуации.

– Думаю, вам стоит обратиться к врачу, Кэтрин. Для вашего же блага.

– К психиатру?! Это прекрасная мысль. Должна предупредить вас, что после тщательной оценки этот доктор напишет подробный доклад, в котором будет сказано, что я на сто процентов вменяема, разумна и полностью контролирую все свои действия. Дело в том, что я точно знала и понимала, что делаю. Впрочем, не мне решать. Пусть все мои слова подтвердит счастливый обладатель сертификата с позолоченной рамкой, висящего в его офисе над рабочим креслом. Может быть, это облегчит вам жизнь.

– Речь не об этом! Кэтрин, я лишь предположил, что у вас нервный срыв и ваши действия стали результатом этого.

И тут Кэтрин громко рассмеялась.

– Вы хотите сказать, что я сошла с ума? Забавно. Только дело в том, Роланд, что я нахожусь в совершенно ясном уме и трезвой памяти. Все, что я вам сказала, – чистая правда. Может, вы все-таки хотите услышать мою историю?

Больше всего Гиринг хотел, чтобы Кэтрин пролила свет на происшедшее – выдала бы какую-нибудь незначительную деталь, хоть что-то. Поэтому он тут же выпалил:

– Да, да, конечно.

– За последние двадцать лет у меня бывали моменты, когда я действительно могла выжить из ума, без каких-либо особых усилий. Когда наступали мрачные и грустные времена, я часто задавалась вопросом, а не закрыться ли мне от всего и всех на свете. Но какой бы соблазнительной ни представлялась мне эта мысль, меня всегда останавливали два человека. Доминик и Лидия. Только ради своих детей я каждый раз заставляла себя жить дальше. Мне приходилось туго. Изо дня в день я смотрела на свое удрученное лицо в зеркале и удивлялась, как долго еще смогу притворяться. Оказалось, куда дольше, чем я могла себе представить!

Из уст Кэтрин вырвался краткий, наигранный смешок.

Роланд уставился на нее, почти окончательно решив, что она действительно сошла с ума.

– Должен сказать, Кэтрин, как друг, а не как следователь, ваше состояние беспокоит меня очень сильно.

Гиринга перебил смех женщины. Она вздохнула, слегка качнувшись. Вытащила из кармана своего кардигана бумажный платок, тщательно промокнула глаза и высморкалась.

– Мне очень жаль, Роланд. Не нужно было смеяться, я знаю. Я чересчур эмоциональна. Последние два дня дались мне нелегко.

Оба помолчали – слишком уж неподходящим казалось это определение «нелегко».

– Я смеюсь, потому что ждала помощи и поддержки от кого-нибудь все последние почти двадцать лет. Но теперь, впервые после того дня, когда я вышла замуж, я больше не нуждаюсь ни в чьей заботе, потому что теперь наконец в безопасности.

Кэтрин положила ладони на стол, как бы пытаясь стать сильнее, прикоснувшись к этой твердой поверхности, чтобы подчеркнуть, что теперь она в состоянии справиться со всем сама.

Роланд встал и принялся расхаживать по помещению, сомкнув руки за спиной. Его терпение было на исходе, и уровень его разочарования возрастал прямо пропорционально пониманию того, что в допросе не предвидится никакого прогресса. У Гиринга появилось стойкое ощущение, что весь этот разговор может продлиться еще не один час, а тратить столько времени впустую он был совершенно не намерен.

– Итак, Кэтрин, давайте уже наконец поговорим начистоту. Я оказался в очень трудном положении. Я имею в виду не профессионально, а психологически. Мне совершенно непонятно, что с вами такое происходит. Я знаю вас с Марком уже… сколько? Кажется, почти десять лет?

Кэтрин мысленно прокрутила перед глазами картину: дочь Гиринга, юная Софи, – тогда ей было лет восемь – впервые появилась на занятиях в академии Маунтбрайерз. Она была такой милой, с ее маленьким кожаным рюкзачком, испуганным выражением ее покрытого веснушками личика и качающимися косами. Теперь эта Софи была уверенной шестнадцатилетней особой, на которую засматривались все мальчишки, в том числе и сын Кэтрин. Женщина кивнула. Почти десять лет.

– И за все это время вы с Марком всегда считались образцовой семьей, преданными друг другу супругами. Марк прекрасно отзывался о вас. Вы понимаете, почему это все кажется мне несколько странным?

Роланд на мгновение уставился в потолок, пытаясь унять нервную дрожь, а потом попробовал зайти с другой стороны.

– Поймите, Кэтрин, я изо всех сил стараюсь быть вежливым с вами… поэтому пора нам уже прекратить ходить вокруг да около и перейти к сути. Марк… был… человеком, к которому все относились с почтением и теплотой. К тому же директором академии! Обладателем государственных наград, его уважали все коллеги. А теперь вы ждете, что я и все остальные поверим, что в течение последних восемнадцати лет за высокими стенами вашего особняка вы переживали форменный кошмар? Все, что мы, окружающие, видели – счастливых мужа и жену, которые казались в высшей степени преданными друг другу. Теперь, я надеюсь, вы осознаете, почему у некоторых могут возникнуть трудности с пониманием вашего поступка?

Кэтрин улыбнулась нерешительно и ответила, тщательно подбирая слова:

– Я прекрасно понимаю, что многие люди видят лишь то, что хотят, Роланд. Это мне известно. Но важно и другое. Некоторые из нас – великие обманщики. Именно таким был Марк, и я тоже в какой-то мере. Он был чудовищем, притворявшимся невинной овечкой, а я была его жертвой, которая пыталась делать вид, что все не так. Вот тут я виновна по всем пунктам, признаю.

– Кэтрин, я попросил бы вас не использовать эту фразу, – бросил Гиринг несколько зло. Кэтрин не могла точно сказать, всерьез ли он злится или нет.

– Хорошо, Роланд. Так вот, что я хочу сказать – для меня не имеет значения, что подумают другие. Правду в данном случае знаю только я, но однажды, надеюсь, ее узнают и мои дети, и это единственное, что имеет для меня какое-либо значение. Да, я виновна и знаю, что избежать расплаты не смогу. Вот только, скажу я вам, нет такого наказания, которое было бы хуже той жизни, которую я вела в качестве супруги Марка. Теперь я ничего не боюсь.

Роланд присел на стул с противоположной стороны прямоугольного стола. Он вытянул ноги, скрестил их, и, сцепив руки за головой, глубоко вздохнул. Перед его глазами пронеслось множество тех вечеров, когда он сидел за столом на уютной кухне Марка и Кэтрин, которая сновала туда-сюда в домашнем платье и фартуке в цветочек, наливая чай из начищенного до блеска чайника. По воскресеньям, после службы в церкви, Марк часто собирал гостей, и в доме Брукеров царила непринужденная атмосфера – мужчины шутили, обсуждали соревнования по крикету, а за тонким звоном фарфора еле слышно мурлыкало радио «Классик».

И все, что только что сказала Кэтрин, не имело совершенно никакого смысла. Тем не менее Роланд был готов ее выслушать. Он должен был слушать, потому что ему нужно было понять главное. Гиринг провел рукой по лицу и закончил, сгребая скальп и похлопывая себя по боку.

– Я работаю не первый год, Кэтрин, и всякого повидал. Иногда у каждого из нас бывают неудачные моменты; стечение обстоятельств, случайность… – начал он.

– Мне кажется, я знаю, куда вы клоните, – перебила Кэтрин. – Поэтому сразу нет. То, что случилось у нас дома этой ночью, не было случайностью. Нет, конечно, у меня не было какого-нибудь там зловещего плана, но я убила Марка не случайно. Я сделала это умышленно, и когда держала нож в руке, мною действительно руководило желание его убить. Сказать по правде, наверное, я мечтала об этом уже очень и очень давно, где-то в глубине души. То есть, хотя это и было «стечение обстоятельств», как вы говорите, несчастным случаем я бы это не назвала.

Роланд покачал головой – признание Кэтрин только ухудшало положение.

– Вот что. Я скажу, что именно могло бы помочь… Может быть, вы приведете примеры? – спросил он.

– Примеры? – не поняла Кэтрин.

– Да, что-нибудь, что поможет мне понять, через что вы прошли. Опишите типичную ситуацию.

– Типичную?

– Да. Нарисуйте мне картинку, которая поможет понять, что с вами происходило; опишите точно, как именно это было. Объясните, что такого ужасного делал с вами муж. Что это были за пытки? Ведь вы говорили про пытки и ужасы, но мне нужно понять, что это было на самом деле. Расскажите, что за действия вашего мужа так сильно вас пугали. Скажите, что он такого сделал, чтобы заслужить смерть.

Роланд встал и переместился совсем близко к Кэтрин и находился теперь в полной боевой готовности. Женщина переспросила:

– Вам нужна картинка?

– Да.

– Дайте-ка подумать. Картинка, типичная ситуация… – Кэтрин запнулась. – Даже не знаю, с чего начать и насколько подробный рассказ от меня требуется.

– Расскажите мне хоть что-нибудь, Кэтрин, кроме фразы «мой муж был монстром», потому что это описание слишком общее и драматичное – от него мало толку. Дайте мне что-нибудь осязаемое, что-то, что поможет понять вашу ситуацию мне и людям.

– Верно. Правда, сначала я хотела бы предупредить вас кое о чем: я ни в коем случае не собираюсь приукрашивать факты. Я говорила и продолжу говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, – так это, кажется, звучит? – спросила Кэтрин.

Роланд кивнул:

– Да, примерно так. Я весь внимание.

Кэтрин сделала резкий вдох и большим пальцем левой руки покрутила на безымянном пальце правой обручальное кольцо. Женщине до этого и в голову не приходило его снять, но теперь она твердо решила сделать это, как только останется наедине. Она приподняла кольцо немного вверх и задумчиво посмотрела на оставшийся от него на коже след, задумавшись, сколько времени потребуется, чтобы это крошечное пятнышко исчезло. Ведь когда оно пропадет, это будет первым большим шагом на пути освобождения.

– Так вот. Марк был человеком крайне нервным и навязчивым. Не разрешал мне носить джинсы или брюки, только юбки. Распланировал мой распорядок дня до минуты, и я почти ни за что не отвечала. Нет, конечно, я могла решать, как лучше доехать до супермаркета или что за овощи приготовить на ужин, но на этом вся моя свобода выбора заканчивалась. Как и где хранить продукты, когда подать ужин – все это было распланировано заранее. К тому же каждый день мне приходилось выполнять целый ряд домашних дел, часто совершенно бесполезных, рассчитанных на то, чтобы изнурить меня и сломить…

Роланд потер ладонями веки. Представил себе, как бы эти слова прозвучали в суде: «Я убила своего мужа, потому что он был слишком нервным и заставлял меня носить юбки вместо брюк. И заниматься домашними делами…» Господи, да если бы после таких слов ее оправдали, то большинство заключенных женщин точно пришлось бы выпустить на свободу. Роланд надеялся, что доводы Кэтрин будут несколько более существенными.

– В конце каждого дня мы поднимались в спальню. И пока в соседней комнате мирно спали наши дети, я вставала на колени у подножия нашей кровати, а Марк ставил мне баллы – в зависимости от того, насколько плохо или хорошо я справилась с домашними обязанностями за день. Если я чем-то рассердила его или что-то ему не понравилось, за это добавлялись дополнительные баллы.

Роланд оживился.

– В зависимости от того, сколько баллов я набрала по шкале от одного до десяти – где десять означало «максимально плохо», – Марк определял, что будет дальше, – сказала Кэтрин.

В уголках глаз женщины появились слезы. Ком в горле не давал ей дышать: Кэтрин было и больно, и стыдно рассказывать об этом и переживать заново в душе этот кошмар.

– Баллы? – спросил Роланд и покачал головой. Кэтрин не могла понять – от жалости или от недоверия.

– Да. А дальше он делал мне очень больно.

Она прошептала эту фразу так тихо, что Роланду пришлось сильно напрячься, чтобы услышать.

– И как долго это продолжалось, Кэтрин? – спросил он. Кэтрин закашлялась, но тут же собралась и продолжила достаточно связно, как будто смогла саму себя одурачить, сказав себе, что все под контролем:

– Ну, если поразмыслить, получается, что с того момента, как мы познакомились. Сначала это были всякие пустяки: Марку не нравились мои одежда, прически, круг людей, с которыми я общалась. Он поставил крест на моей карьере преподавателя английского, о чем я очень жалею. Муж сломал и выбросил все, что у меня было до нашего знакомства, отслеживал, с кем я разговариваю по телефону и тому подобное. Постепенно отлучил меня от моей собственной семьи. Все действия моего мужа были направлены на то, чтобы выбить меня из равновесия и максимально подчинить себе, убрав с дороги всех, кто мог бы прийти мне на помощь, и разрушив мою самооценку, так что, когда он перешел к настоящему насилию, я уже была в позиции жертвы и осталась совершенно одна. Я не могла самостоятельно принять какое-либо решение, настолько Марк меня запутал. Я была просто лишена права голоса. По крайней мере, так я себя ощущала.

– А то, что вы называете «настоящим насилием», и как долго продолжалось это?

– Дайте-ка подумать… Пожалуй, с тех пор как я была беременна Домиником.

– Которому сейчас шестнадцать? – уточнил Гиринг.

– Да, все верно. Хотя это кажется невероятным! Шестнадцать лет… как все быстро летит, правда же? Наверное, у вас с Софи то же самое. Иногда мне кажется: вот только вчера я гонялась по всему дому за моим пухлым малышом, а потом отвернулась на секунду – и вдруг он уже не ребенок, а самостоятельный человечек с гордым названием «подросток». Извините, Роланд, я немного ушла от темы, да?

Кэтрин посмотрела на следователя, понимая, в каком затруднительном положении тот сейчас оказался. Она знала, что все это звучит неправдоподобно, даже безумно… Ведь она говорила о Марке Брукере, директоре академии! Кэтрин знала, что и Роланд, и все остальные считали ее мужа человеком, готовым помочь в трудную минуту и сгладить напряженную атмосферу удачной шуткой. И такие сведения о Марке они все точно сочтут шокирующими. Интересно, что подумает его секретарша, Джудит? Кэтрин улыбнулась про себя, подумав, как бы Джудит отреагировала. Наверняка та бы сказала: «Но ведь Марк не был похож на плохого человека, он же был почти идеален…»

Кэтрин надеялась, что со временем, когда станут известны все факты, многие задумаются: если ее жизнь была столь идеальной, как думал Роланд и все вокруг, зачем тогда она убила своего мужа? Зачем нужно творить весь этот кошмар, а затем самой прийти и требовать наказания, что за глупый спектакль? Если только она не сошла с ума, конечно. Но Кэтрин была полна решимости доказать: если у нее и есть какие-то проблемы, то уж точно не с головой.

Роланд глубоко вздохнул и приготовился выслушать заново ответы на все свои вопросы.