Читать книгу В ритмах звенящего сердца - Amanda Roy - Страница 3

Год назад,

Бедные кварталы Лондона.

Лейтенант Генри Тейлор, третий сын девятого графа Дерби, с трудом разлепил опухшие веки. Голову полоснуло болью, желудок – тошнотой. Рот сухо склеился липкой дрянью. Кроме того, левую руку он не чувствовал вовсе.

Генри осторожно приоткрыл один глаз и поморщился: солнце сквозь запыленные стекла дешевой таверны жарило прямо на кровать. Душно и муторно. Он застонал и попробовал шевельнуться. Тяжесть, которая сдавила ему плечо, чуть сдвинулась, но от этого не стало легче. Густо пахнуло дорогим парфюмом, что, конечно, не добавило спокойствия его недовольному жизнью желудку, а отмершую руку прошило мурашками так, что стало совсем невмоготу. Но в итоге чертова конечность так и не соизволила слушаться, и он опасливо повернул голову к источнику своего дискомфорта.

Мать моя!.. Без того тяжкое дыхание совсем остановилось. Черт. Черт! ЧЕРТ! Дьявол! Веки его, наконец, распахнулись во всю ширь ошалелых глаз. Так!.. Кажется, теперь он по-настоящему попал. Влип, что называется, по самые яйца, которые у него вполне возможно скоро оторвут. И, непременно, вместе с тем блудливым местом, которое никак не дает покоя его дурной, безмозглой голове. Ну, почему это вечно с ним происходит, скажите на милость?!

Беспомощный вопрос так и повис в его вскипевшем мозгу, не успев как следует сформироваться. И Генри тут же забыл и про него, и про плохое самочувствие, пытаясь незаметно выдернуть полудохлую руку из под тяжести чужой плоти, и затем спешно ретироваться, испариться в спасительное небытие. И, главное, как можно скорее, дьявол!

Ведь рядом с ним, разметав крутые каштановые локоны по подушке, а так же по его задеревеневшему вконец телу, сладко всхрапывала герцогиня Бедфорд собственной персоной.

Как?! Когда? В этой дешевой грязной забегаловке? Он притащил миледи сюда?! Неужели на вчерашнем приеме у графа Аластонского он, тупой тщеславный ублюдок, зашел так далеко? Это же надо так нарезаться, дьявол! Генри едко сглотнул, позабыв, что чертов глоток воды – это было первой и единственно желанной мыслью сразу после того, как он очнулся. Определенно, стало совсем не до того.

Господь. Вчерашние сумрачные видения обрушились всполохами пленительного и кошмарного сна. Кажется, она называла его сладким мальчиком и выделывала с ним такие штуки, что Генри даже не вспомнил о том, что миледи, собственно, годится ему в матери. Хотя… он напоследок окинул взглядом элегантное, благоухающее духами и отголосками их бурного секса тело, соблазнительно раскинувшееся по несвежим простыням: при этом вполне себе знойная старушка. Даже слишком. Шарм, обаяние и опыт прожженной стервы – чего еще нужно для пикантной интрижки?

Внезапно, вспомнив подробности этой страстной ночи, Генри густо покраснел. Господь! Он не мог себе такое позволить! Только не он, извечный гордец и заносчивый пижон. Кажется – всполохи проснувшегося сознания – он совершенно по доброй воле стоял на коленях перед герцогиней, и она размашисто хлестала его по щекам, называя гадким безмозглым щенком. ООО! А потом велела держать руки за головой, зверски выкручивая соски своими жесткими пальчиками с острыми ногтями. И почему-то его сие действо безумно заводило. А затем… Дьявол! Он явно вчера надрался как свинья. Приснилось!.. Ему определенно все это приснилось!

Да что ж такое! Вообще не о том он думает, сейчас, дурья башка: боком ему выйдет сия интрижка, если кто-то прознает! Герцог безумно ревнив и уже извел не один десяток любовников своей неверной, обворожительно хищной пассии. Рассказывают страшные вещи, правда никто не знает наверняка, но слухи обо всем ходят довольно жуткие… А свидетелей почему-то никто никогда не встречал – только лишь разговоры нервным шепотом.

Вплоть до того, что чета герцогов – настоящие вампиры, сосущие кровь у молоденьких, не слишком-то невинных юношей, искусно заманивая их таким нехитрым образом в свои липучие сети. И как же он-то так влип? Ах, да! Он, кажется, поспорил с этим болваном Райзом! На ящик мадеры. Господь! Надо завязывать с выпивкой не иначе. Если останется жив.

Генри, на ходу запрыгивая в чулки и штанины белых офицерских кюло́тов², подхватил в охапку остальную амуницию и с облегчением выскользнул за дверь, ободрав локоть о щербатый косяк. До крови. Впрочем, впопыхах он этого даже не заметил.

***

Лейтенант Генри Тейлор пришел в себя только в собственной квартире офицерской казармы: расхристанный, косо застегнутый мундир на нем топорщился, еле прикрывая наполовину заправленную батистовую сорочку. Нижние шлицы кюлотов свободно развивались по ветру, шлепая пуговицами по коленям, пока он сломя голову несся по пустынным улицам. Амуницией он даже не стал утруждаться, боясь запутаться в лямках ввиду отчетливой паники в голове – бежал, так и сжимая саблю в одной руке, а портупею и ремень – в другой. Ладно, хоть сапоги умудрился не забыть. И, кстати, хорошо еще, что никто из начальства не повстречался таким ранним утром, а то – под арестом недели на три, не меньше. Позор!

У него оставалось еще немного времени привести себя в порядок перед утренним построением полка. Генри сбросил на кровать мундир и саблю, стащил через голову рубаху, крикнул Гордона. Пусть принесет воды – умыться и побриться.

Тот будто этого и ждал – появился в дверях, словно чертик из табакерки, с подносом, предосудительно поджав губы на потрепанный вид хозяина. Ой, тоже мне, нашелся чертов блюститель нравственности! Но за спасительную кружку крепкого эля, запотевшую капельками воды на серебряном подносе и кувшин горячей воды, Генри готов был стерпеть.

Жадно выпив эль, он отправил Гордона восвояси, хотя не по правилам было бриться самому, но чувствовать укоризненные взгляды старика сейчас он был не в силах. Надо сосредоточится и подумать, хотя головная боль после эля слегка отпустила, но особой ясности это в разбухший мозг не добавило.

Он плеснул в лицо обжигающей воды и склонился перед небольшим настольным зеркалом, чтоб намылить хмурую, основательно припухшую физиономию… Со следами губной помады?! Мать твою раз так! Немудрено, что Гордон неодобрительно кривил свою пуританскую морду. И еще… Господь! Вся шея в характерных лиловых отметинах! Герцогиня не поскупилась оставить жаркие, порочные следы страсти. УФФ! Хорошо, хоть галстук их замотает, скрывая от всеобщего обозрения.

«И как же это его угораздило?..» – в очередной раз задался он своим любимым вопросом, ответа на который из небесной канцелярии в его мозг так и не поступало. Потом, вспомнив всуе братца Дерби, Генри представил недовольный вид долбанного графа, которого наверняка уже оторвали скандальными вестями от чопорного ланча, и, несмотря на свое пакостное состояние, злорадно ухмыльнулся. Ну, да, не повезло тебе с родственничком, заносчивый ублюдок. Какой уж есть, прости! Настроение как-то само собой ощутимо улучшилось.

На самом деле Генри – он еще раз окинул свой густо напененный лик оценивающим взглядом – сам не понимал, что женщины в нем находят: обычная, выхоленная несколькими родовитыми поколениями физиономия лондонского повесы, даже слегка скучноватая, если на то пошло. Разве что глаза чуть раскосо и дерзко сверкают синим на весьма необычном для англичанина скуластом лице. Если верить семейному древу – пару поколений назад кровь славянской княгини замешана.

Он видел портреты бабушки в фамильной галерее – открытое солнечное лицо, на которое хотелось смотреть бесконечно, хотя его и не назовешь идеально красивым. Скорее невероятно привлекательным, как раз из-за широко распахнутых лучистых глаз цвета весеннего неба, и манящего изгиба чувственных губ, строгих и распутных одновременно. Уж Генри-то понимал толк в женской красоте…

Она загадочно улыбалась ему с портрета, будто обещала что-то неведомое, манящее. Ходят слухи, обвиненную в чародействе, ее чуть было не сожгли заживо в какой-то захолустной деревеньке, хорошо дед тогда, рискуя всем, заступился и взял ее под свое крыло. Та еще была романтическая история…

Что ж, говорят, Генри весьма похож на свою необычную бабку, но, конечно, на собственный, грубоватый – мужской манер. Неуловимое, но определенное сходство. Из-за этого лицо его никогда не выглядело достаточно надменно и холодно, как подобало бы мужчинам его рода, а казалось, по мнению Генри, каким-то уж чересчур доверчивым и простоватым, и, чтобы скрыть сей постыдный факт, ему приходилось специально щуриться презрительно и сжимать чувственные до неприличия губы в упрямо-насмешливую линию, что вполне соответствовало его независимому и вздорному характеру, на самом-то деле.

Визуализация:

Закончив бриться, он привычно расчесал пятерней взъерошенные космы: длины едва хватало, чтобы собрать сзади небольшую косу. Вот еще одна напасть: светло-русые – как у барышни, ей Богу – скорее, даже мокрый песок с солью, густые – и от этого непослушно-растрепанные – волосы, видать тоже достались в наследство от бабки. Остальные Дерби были по-английски медово-рыжими. Ну, а он – паршивая овца в загоне, и уже вроде как смирился с этим. По крайне мере, старался не думать о своей постоянной ущербности…

Не то, чтобы Генри не повезло с рождением. Вполне себе ничего – жить можно. Сын потомственного английского пэра от второй его жены – Марты, хоть и не наследник, но и не последний человек в доме. Так что, в общем-то, грех жаловаться. Однако, с некоторых пор он предпочитал пользоваться девичьей фамилией матери – Тейлор, хотя родовая фамилия отца была Стэнли. Но вот такой уж он уродился – «головная боль всей семьи чуть ли не с самого рождения, бестолочь и строптивец». Так периодически утверждал его старший брат, десятый граф Дерби.

Впрочем, хотя к его имени никогда не будет добавлена приставка «сэр», и никто не назовет его «ваша светлость», но на учтивое «лорд Генри»³ всегда можно рассчитывать. И, к тому же, вместе с таким приятным бонусом, как должное почтение к отпрыску знатной фамилии, относительная свобода, раздолбайство и жизнь, полная приключений, ему обеспечена. Было бы желание.

А желание, как говориться, у него было всегда. В свои двадцать два он собирался выкупить патент капитана, если в ближайший год какая-нибудь сногсшибательно-опасная операция не сделает его таковым в глазах командования Королевской армии. Он сильно на это надеялся, поскольку тысяча фунтов, необходимая на доплату, будет слишком большой тратой для его бюджета, не считая, впрочем, всех других вложений для того, чтобы выглядеть достойным джентльменом среди офицерского состава. На его армейское жалование такую сумму не скопишь – расчет только на личный капитал. Так что пока он – лейтенант. Ну и ладно.

Даже в лейтенантском мундире он, лорд Генри Тейлор, обладал достаточным шармом, чтобы с блеском ошиваться на балах и пирушках, вальсируя в обществе леди, привлекательных и не слишком, или засветиться в паре-другой пикантно-скандальных интрижек с очаровательными и доступными замужними дамами. Что еще надо достойному офицеру британской армии?

Ну и, конечно – несмотря на Королевские указы – Генри не отказывал себе в удовольствии беспробудно хлестаться на шпагах, почем зря, с такими же, как он, безнадежными обалдуями, посмевшими лишь мимоходом косо взглянуть в его сторону, между делом проигрывая в карты – исключительно ради того же офицерского престижа – небогатое папашино наследство, назначенное от великих щедрот ему, третьему отпрыску древнего рода Дерби. Спасибо и на том.

Великолепный лорд Джеймс Стэнли, его отец, пару лет как благополучно почил с миром, и на смену ему заступил десятый граф Дерби – Джеймс Стэнли-младший: старший братишка, черти разнеси его долбанное пижонство, пэр, мать его раз так! Иногда, неожиданно встречаясь на приемах, они старались не замечать друг друга в упор и, проходя мимо, отворачивались. И, позвольте заметить, вовсе даже не Генри был инициатором сего подчеркнуто высокомерного безразличия.

Марта, мать Генри, как могла, старалась их помирить, устраивая семейные обеды и пикники по выходным, но что она могла сделать, когда «позор семьи» упрямо не желал идти на уступки своему сановитому родичу, и продолжал изо всех сил куролесить, от души пятная смачными кляксами высокочтимую фамилию.

– Мало тебя пороли, бестолочь, – менторским тоном заявил новоявленный граф Дерби, вызвав однажды Генри к себе в кабинет, когда еще только принял наследственный титул. – Тебе что, гаденыш, лондонских шлюх мало?!

И причина была, между прочим, совсем пустячной – всего лишь в очередной, бесчисленный раз его непутевый братишка умудрился наставить рога… теперь вот достопочтимому сэру Томасу, главе Департамента Внешних Связей.

Подумаешь! Но кто велел этому вяленому старикану жениться на такой нежной, молоденькой, аппетитной польской княжне, которая исключительно хорошо танцевала на последнем приеме у министра финансов? А потом так же жарко целовалась на террасе своими сочными распутными губками. Кстати, другие губки у госпожи княгини были не менее сочными: Генри, забывшись, скривил уголок своих в мечтательной усмешке.

И вообще, это была всего лишь скромная, мимолетная интрижка, и совсем даже не повод так набрасываться на Генри с холодными язвительными упреками. Да и, черт побери, кто бы говорил?! Давно ли сам перестал воровать сметану в кладовой у миссис Смит, а потом валить все на несчастных поварят, и лапать служанок по углам, зараза. Генри, небось, всегда покрывал рыжего мошенника. А тут, мало пороли! Ну, надо же, сэр-пэр хренов, самого мало пороли, готов поставить шиллинг.

– Что-то не припомню, Джей, чтобы я поручал тебе стать мне родной матерью.

В приватной беседе Генри еще мог позволить себе называть брата детским именем и добавить… побольше льда в презрительный тон.

– Ты позоришь фамилию, ублюдок. Ты хоть понимаешь это? – братец, понятно, не желал уступать ему в холодности.

– Ой, брось. Можно подумать, – Генри вальяжно развалился в кресле, положив голень в начищенном до блеска сапоге на колено и, по своему обыкновению, нахально сощурился. – Даже в салоне у мадам Жоззи, бьюсь об заклад, ничего не узнали.

– Ты так уверен, идиот? – брат с сомнением смотрел куда-то поверх его, растрепанных по обыкновению вихров, – Сэр Томас прислал секундантов. Ты непременно должен извиниться.

– Я?!

– Ты, естественно, болван! Я уже извинился от имени семьи! Думаешь, приятно краснеть перед всем миром за этакого распутного олуха?

– Да, черт, я тебя не просил! Лучше я буду драться.

– Ага, сейчас! Тогда точно не избежать скандала. Значит так, братишка, – и когда это долбанный пэр успел набраться таких приказных замашек, – ты извиняешься, и это не обсуждается! Тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы замять инцидент, – Джей холодно навалился узким задом на край огромного стола,  скрестив руки на груди: прямой и надменный, будто кол проглотил. – Иначе тебя живо отправят в Вест-Индию – кормить чертовых карибских комаров. В самый захолустный полк, без права на покупку следующего патента. Уж поверь мне, я договорюсь. И попробуй еще хоть раз выкинуть что-либо подобное, бестолочь! Помяни мое слово, я достану отцовский хлыст. А слуги тебя подержат.

Ах, ты ж, дьявол! Генри опешил настолько, что не нашелся, что сказать.

– Пиши письмо с извинениями и обещай сатисфакцию… в определенной сумме, которую ты выделишь исключительно из своего наследного капитала. Сэр Томас тот еще жмот – он, наверняка, купится.

Закусив губу от досады и пламенея до самых кончиков упрямых волос – если бы они могли пламенеть – Генри написал извинительное письмо, подписал чек на пятьсот фунтов, вложил в конверт, и Его чертова пэристая Светлость велел запечатать все это личной печатью Тейлоров, чтобы не вмешивать родовитую фамилию.

Порку, конечно, Генри не получил, но все случившееся было примерное равнозначно по унижению, и они с братом перестали общаться как раньше – тепло и открыто, с  дружескими подначиваниями и пустым веселым трепом обо всем на свете. Их отношения с тех пор дали значительную трещину, которая темной паутиной прошла по сердцу Генри и продолжала увеличиваться.

Было больно: придирки брата казались обидными, унизительными, несправедливо-намеренными, и Генри, скорее, из чувства протеста, да чтобы позлить спесивого братца, впутывался все в новые и новые мало-мальски значимые скандалы, предварительно съехав в полковые казармы из фамильного дома, который уже как пару веков стоял на Кинг-стрит, в Ричмонде.

«Ну и пусть!» – говорил он себе, не желая признаваться в значимости потери. Все равно брат был всего лишь сводный – по отцу.

И у него был еще один старший сводный брат – Стивен, и младшая родная сестренка – Маргарет. Скучный Стивен ни на что на свете не претендовал, ни с кем из родни особо не общался, в свете не появлялся. Несколько лет назад, окончив свой тоскливый Оксфорд, он занимался какими-то одному ему известными научными опытами.

В этом брат был совершенно сумасшедший на всю голову, и стоило только завести с ним разговор, как Стив тут же скатывался в рассуждения о метафизическом устройстве мира, корпускулах, электричестве и еще какой-то несусветной фигне. При этом глаза его горели так, что становилось больно на него смотреть, а обычно бледные, впалые щеки покрывал рьяный румянец. Покивав несколько минут с фальшиво-натянутой улыбочкой, Генри обычно сбегал восвояси. Свое невеликое наследство средний отпрыск Дерби, понятно, тратил исключительно на эксперименты, и вряд ли замечал еще что-либо вокруг.

Глава 2. По следам опасного легкомыслия

Генри кое-как успел вывести свою роту на построение, провел вместе с сержантом Гасби осмотр солдат и доложился начальству, что во вверенном ему подразделении все в порядке.

Так, не хватает пары пуговиц у Хела и Рона, да Дик с синяком под глазом, который тот прокомментировал однозначно: «Никак нет, сэр! Упал, сэр!» Ну, вот что делать с этими лоботрясами?

Хрен с ними, пусть Гасби разбирается. Только без рукоприкладства. У себя в роте лейтенант Тейлор не позволит никого пороть за пуговицы, это он дал понять Гасби сразу и определенно. Но пара часов муштры на плацу – вполне себе достойное наказание разгильдяям.

До полудня они с сержантом занимались тем, что гоняли роту «тупых бездельников, негодяев и полных идиотов», отрабатывая различные маневры. Он сам, обливаясь потом, впахивал за семерых, пока не остался полностью доволен «своими бравыми ребятами – лучшими ублюдками британской армии» и велел всем отдыхать пару часов после обеденной каши.

Рьяные упражнения на плацу и честная беготня с солдатами в конце-концов позволили ему забыть ночное приключение и, главное, предполагаемые последствия, пока его не нашел Гастон с лаконичной запиской от брата, в которой значилось всего 5 слов: «Ко мне в кабинет! Живо!» Надо же, спасибо, хоть «твою мать» и «долбанный мудак» не приписал, хотя, сквозь выбешенный тон письма, сии эпитеты явно прочитывались.

Пытаясь удерживать привычный покер-фейс, Генри сглотнул и почувствовал, как, несмотря на жару, неприятный холодок заскользил вдоль позвоночника, сконцентрировавшись в том самом месте, по которому получают заслуженную трепку.

Ладно. Будь что будет: тянуть тут нечего. Надо пойти и все выяснить, как подобает мужчине и лорду, в конце-то концов. Ну не выпорют же его, в самом деле.

С такими, не слишком приятными мыслями, Генри оставил роту на сержанта, а сам, оседлав коня, нехотя поехал сдаваться на милость разъяренного братца. Торопиться он, прямо скажем, не собирался. Вот еще! Много чести.

***

Не выпороли. Но, тем не менее, ничего приятного ожидаемо не произошло.

– Ты безнадежный идиот и мальчишка! – облил его несусветным презрением граф Дерби.

Генри очень хотелось показать ему средний палец, но он благоразумно сдержался. В этот раз братец действительно был прав. Он идиот! И еще какой!

– Это не я, – хмм… ну ничего глупее он не мог сморозить сейчас, и лорд Джеймс посмотрел на него так, будто весьма и весьма усомнился в его дееспособности.

– Ты понимаешь, что твоя чертова жизнь висит сейчас на волоске, братец? Герцог слопает десять таких, как ты, на завтрак, и даже не поморщится. И я, если честно, не смогу ему в этом помешать.

«А, может, и не захочешь, братец?!»

– Остынь, Джей, я разберусь с этим, можешь не париться, – он изо всех сил пытался взять себя в руки и выглядеть мужчиной.

Но… Вот зря он это сказал, потому что следующие десять минут ему пришлось, внимательно рассматривая весьма интересный пейзаж за окном графского кабинета, выслушивать патетично-язвительную тираду о том, какой он неблагодарный сукин сын, бла-бла-бла, и как семья делает все, чтобы ему помочь хоть немного, но всегда наталкивается на его раздолбайство и непроходимый тупизм, бла-бла-бла, и как ему только удается все херить самым непостижимым образом в единый миг, а несчастная его мать, которую он, тварь неблагодарная, нисколечко не жалеет, уже поседела от позора, и перезрелая сестра никак не может выйти замуж, потому что никто нормальный, бла-бла-бла, не хочет родниться с таким ублюдочным придурком, повесой и катастрофическим неудачником. Аминь.

«Нет, правда что ли?! Это он виной всем мировым катаклизмам? И с чего он вообще решил, что Маргарет перезрела? В девятнадцать-то лет! Вот же графская морда!»

На самом деле, Генри в этот самый момент реально было не по себе, поскольку он вполне отдавал себе отчет о последствиях своего безрассудного поступка. Его труп запросто найдут в Темзе с предварительно отрубленным членом. А могут даже и не найти.

– В общем так, милый братец, – уловил он сквозь назойливую пульсацию тревожных мыслей, – живо собирайся, завтра ты неофициальным образом отплываешь в колонии с секретной миссией командования. На сей счет получено распоряжение полковника Кэмпбелла, который был так любезен, что согласился прикрыть твою задницу. Согласись, все лучше, чем кормить рыб на дне Темзы.

– Подожди… а как же солдаты, моя рота? Я не могу их бросить.

– Можешь. Поверь. На самом деле, поживешь у своего дяди – майора Тейлора, в Филадельфии, до тех пор, пока скандал не утихнет, или… пока герцог Бедфорд про тебя благополучно не забудет.

«А не слишком ли много чести мне сбегать? Может, герцог и не узнает?» – хотелось резонно вопросить, но он покосился на хлыст, небрежно брошенный на каминную полку и спорить как-то не решился.

– Узнает он, можешь не сомневаться. Уже узнал… – чертов братец будто мысли читает. – Это принесли сегодня утром с посыльным и оставили в почте.

Дерби протянул Генри вскрытый конверт с монограммой, от вида которой кровь благополучно застыла в жилах. На дне конверта лежала булавка с его вензелем в изумрудах, которую он не далее как сегодня утром забыл – вот точно идиот! – так поспешно сбегая из постели герцогини.

В висках запульсировало. Генри постоял несколько минут, пялясь на украшение и собираясь с гарцующими мыслями.

Ну, что ж. Ладно, черт с ним. Видимо, это судьба.

В конце концов, путешествие, море, вольный ветер. Что может быть лучше? И красотки в колониях, судя по слухам, наверняка, тоже имеются. Так что жизнь продолжается. Похоже, он действительно засиделся на месте: пора проветрить мозги и найти новых приключений на свою… хм… голову. Кажется, как всегда, за ним не заржавеет. Дьявол.

И, хвала Иисусу, это будет как можно дальше от въедливого, занудного, спесивого братца-пэра. Его высокомерной гребанной Светлости.

Генри глянул в последний раз в холодные рыбьи глаза графа Дерби и, не говоря ни слова, вышел, гордо скривив посмевшие-таки дрогнуть губы.

Глава 3. Cherchez la femme («Ищите женщину»)

Дождь – мелкий, настырный – сыпался нескончаемо. Тонкие колючие нити сшивали набрякшее небо, раскисшую, истоптанную землю пристани и темные взъерошенные вóды Темзы в одну промозглую, свинцовую хмарь.

Северное море лениво штормило, хотя ветер был спокойный, и, очевидно, в ближайшие пару дней ничего особо ужасного с погодой не предвиделось. Кроме того, обстоятельства вынуждали поторопиться: через полтора месяца в Атлантике начинался сезон штормов. Поэтому шкипер⁴ небольшого торгового флейта «Бонанза», голландец Питер Ван Денберг назначил отплытие на сегодня, 10 апреля 1724 года, в шесть часов утра – такого мокрого, неприветливого и холодного.

Немногочисленные пассажиры флейта были оповещены накануне и, стоя на палубе, бросали последние взгляды на землю обетованную, которую они, вручая свои жизни милости Господа, не сподобятся увидеть теперь очень и очень долго.

Впрочем, герр Ван Денберг, наблюдающий с палубы полуюта⁵ за подготовкой к отплытию, выглядел достаточно матерым, собранным и спокойным, что внушало определенную надежду на удачное завершение путешествия.

А переживать, видимо, стоило, поскольку плавание предстояло длительное и даже опасное: шутка ли – махнуть через океан, не то что Ламанш пересечь – несколько недель вдали от цивилизации. А так же балов и иных развлечений.

По большому счету, предстоящая многодневная скука и была главным опасением лейтенанта Генри Тейлора, который, вдыхая полной грудью насыщенный влагой воздух, сейчас вместе с другими пассажирами вышел из узкой тесной каюты, от щедрот предоставленной ему капитаном, на мягко покачивающуюся скрипучую палубу.

Настроение родовитого пассажира «Бонанзы», добровольно-принудительно и, главное, совершенно внезапно для него самого, направляющегося к месту своей «секретной миссии» – в колонии, было не слишком радужное, прямо-таки под стать погоде.

К тому же, если уж совсем честно – получается, он, боевой офицер, как последний щенок поджав свой куцый хвостик, попросту сбегал в долбанную Филадельфию к своему дядюшке Тейлору от злого герцога Бедфорда после безрассудной интрижки с его женой. Отлично, мать его растак! Он может себя поздравить с очередной безмозглой выходкой с определенно предсказуемыми последствиями. Стоило хотя бы на миг их представить!.. Вовремя. Почему всегда так: его чертовы мозги начинают шевелиться, когда уже ничего не попишешь? Риторический вопрос, на который Генри никогда не знал ответа, хотя устал задавать его самому себе.

Он бессильно крякнул и поежился, чувствуя, как холодная вода, пропитав поля треуголки и шерстяной плащ, потихоньку проникала за шиворот, стекая между лопатками. По солдатской привычке он, конечно, вряд ли удосужился обращать внимание на такую, слегка досадную, мелочь. Его мысли больше занимал другой факт, о котором он и размышлял на верхней палубе судна, облокотившись о планширь⁶ фальшборта, и рассеяно наблюдая за последними погрузочными работами «Бонанзы».

Основной товар был уже давно уложен в трюмы, и сейчас матросы, сноровисто шныряя по сходням – с берега и обратно – закатывали оставшиеся бочки с водой и провиантом, тащили какие-то мешки, веревки, клетки с птицами, коз, поросят и другую, полезную в путешествии живность.

Вопли чаек смешивались в единый гвалт с говором, криками и руганью множества людей, которые занимались своей привычной работой. Над портом навязчиво благоухало протухшей рыбой, ворванью, горячей смолой, гнилой древесиной, водорослями и еще какими-то специфическими запахами, которые непривычный нос лейтенанта Тейлора на взялся бы различить.

Кроме «Бонанзы» у соседних причалов разгружалось еще пара небольших торговых судов, а один так же готовился к отплытию. Кажется, портом его назначения была Венеция…

Эх, какого черта он поперся в эти забытые Богом колонии? Может, лучше махнуть в ту же Венецию? Или в Париж? Там красиво, и богатая жизнь бьет ключом. А девицы, говорят, услада для любвеобильного сердца: бойкие, легкие, ненасытные… Одно плохо – у герцога слишком длинные руки: ему ничего не стоит дотянуться до Парижа.

Нет, похоже, Европа – совсем не его вариант.

Последние пару дней, пока он, завершая дела, готовился к отплытию, Генри старался в одиночку не выходить из казарм, особенно по вечерам. Иногда, шагая по улицам, лейтенант чувствовал на себе внимательный взгляд, а один раз, внезапно обернувшись, увидел, как невзрачный человечек, дернувшись, скользнул в какую-то подворотню. Генри ринулся туда, расталкивая прохожих, но соглядатая уже и след простыл. Дожил! Генри Тейлор теперь проклятый трус, вздрагивающий от каждого шороха, а вся его размеренная, до мелочей распланированная жизнь – наперекосяк.

Больше всего, как оказалось, лейтенант Тейлор грустил о своей потерянной роте, будь они все неладны – долбанный герцог и брат Дерби, конечно – вырвавшие его из повседневного солдатского распорядка, которая придавал хоть какой-то смысл его, в общем-то беспечному существованию.

Его бравые ребята, выстроенные на плацу для прощания, как полагается замерли в струнку с «пустыми» лицами. Монотонно прокричав им что-то подобающе пафосное, Генри поспешно отошел в сторону, чтобы не дай Бог никто не заметил его кислого вида.

– Разрешите обратиться, сэр? – бесцеремонно вторгся в его горестное настроение Гасби: голос хриплый, сорванный, как и положено старательному сержанту. – Тут ребята, сэр… извиняйте, сэр.

Генри нехотя обернулся и, заметив за спиной сержанта сконфуженную группу солдат, кивнул им подойти.

– Сэр… Простите сэр, – самый смелый из них, Дик, некоторое время переминался с ноги на ногу, потом выплюнул. – Мы тут с ребятами… Не сочтите за дерзость, сэр. На память от нас, сэр.

Генри вдруг так захотелось обнять своих парней на прощание, похлопать по крепким спинам. Почувствовать совсем близко их надежное, практически братское плечо. Проклятые ублюдки никогда его не подводили: его рота, пожалуй, всегда была лучшей. На всех маршах, смотрах, учениях. Несколько раз они участвовали в боевых диспозициях – в той же Ирландии сейчас неспокойно…

Эх, проклятая субординация… Он сдержанно кивнул Гасби, позволяя.

Сержант принял из рук Дика ящичек с разным сувенирным барахлом, потом с легким поклоном и щелканием каблуками передал его Генри. Тот бросил рассеянный взгляд на подарок: какие-то расписанные шкатулки, расшитые кисеты, самодельные свистки, камешки в виде брелков и игральных костей, пара небольших стилетов с красивыми резными рукоятками – одна из дерева, одна, даже, из настоящей кости…

Генри почувствовал, как волна холода поднялась от его бедер и впилась в сердце мелкими осколками льда – аж по затылку мурашки побежали. Он сглотнул, пытаясь унять непрошеную боль, и пару секунд смотрел солдатам в глаза, всегда хмурые, повидавшие на своем веку много разного, но сейчас наблюдавшие за своим лейтенантом с добрым сожалением. «Мы будем помнить вас, сэр», – говорили их теплые внимательные взгляды.

И он кивнул им в ответ. Склонил голову, больше, чем позволяла субординация. Голос не слушался, сел, и Генри, кашлянув, все же выдавил:

– Благодарю за службу, ребята.

Потом развернулся на каблуках и быстро зашагал прочь, с усилием глотая острый спазм – предвестник злых, безнадежных слез.

Что ж, эти люди, кажется, действительно искренне любили его – одни из немногих на этом свете – и, несомненно, достойны были его огорчения. Хотя он сам – Генри прерывисто перевел сжатое дыхание – вряд ли был достоин такой любви. Он подвел их… Так безответственно все похерил, дьявол, в очередной раз, мать его растак! Наверное, братец его все-таки прав – он неисправимый разгильдяй и мальчишка. Пороть его не кому, это уж точно…

***

– Генри?! – звонкий возглас, взывавший к нему с причала, вывел его из невеселых раздумий.

– Маргарет?! Ты что тут делаешь?

С сестрой и матушкой он попрощался вчера на семейном обеде, устроенном в честь его отъезда и совершенно не ожидал увидеть здесь никаких провожающих. Проводы он вообще не любил. Чего бестолку слезы лить – он живой, здоровый – не умер вот пока, хвала Всевышнему.

– Генри! Спустись! Иди сюда!

Он видел сквозь пелену дождя, как сестра лихорадочно махала рукой. Рядом с ней стоял какой-то, показавшийся Генри смутно знакомым, высокий человек в форменной треуголке, кутавшийся в плащ драгунского офицера.

Черт!

Он сбежал на пристань, нетерпеливо пропустив ряд матросов, идущих на него по сходням со своими грузами.

– Ричард?! – Генри узнал офицера, как-то нервно кивнувшего ему из-за спины сестры, потом перевел недоуменный взгляд на Маргарет. – Какого черта, сестрица?

Ричард Райз вообще-то был его хорошим приятелем на всех пьянках-гулянках, вечеринках и вздорных дуэлях до первой крови. В карты он так же был перекинуться не дурак. Ну да, разводили они пару-другую раз подвыпившую компанию на деньги. Забавно было… Хотя, в основном, шулерством доблестные лейтенанты не позволяли себе заниматься. Не по статусу родовитым офицерам.

Впрочем, родовитость у Ричарда довольно сомнительная, кажется. Второй или третий сын мелкопоместного дворянина. Поэтому и в армию подался ловить удачу: наследства-то особого нет.

Но при чем здесь Маргарет?! Он ведь не знакомил их, кажется! Если ему не изменяет память… Вот дьявол!

– Генри, прости, ты должен нам… мне помочь, – напряженный взгляд Марго выискивал в его лице хоть какое-нибудь дружелюбие.

Которого не было.

Генри ощутил, как предчувствие беды заставило его желудок сжаться. А ведь он сегодня даже еще не завтракал.

– Что случилось? – он навис над миниатюрной, изящной сестрой всем своим бравым ростом.

– Ричард и я… – Марго никогда не была робкого десятка, и обычно – избалованная любимица семьи – всегда говорила, что думала. – В общем, мы любим друг друга, братец. Мы обвенчались. Вчера. И едем с тобой к дядюшке в Филадельфию! Ну, на первых порах поживем у дяди, пока Ричард не исхлопочет себе достойного местечка в местном гарнизоне.

Она с беспокойством наблюдала, как брат тихо меняется в лице и поспешила заверить:

– Не волнуйся ты так, Дик не дезертир – командование вашего полка в курсе и обещало помочь с переводом.

– ЧЕГО?!

Генри почувствовал, как дыхание перехватило, в глазах заплясали мушки. И дезертирство Ричарда Райза, похоже, сейчас было наименее важной из всех причин.

– Матушка знает? – еле вымолвил он непослушными губами, пытаясь как-то совладать с чертовым шумом в ушах.

– НИКТО не знает, Генри, – тихий голос сестры требовательно возвысился. – И граф Дерби тоже. Пожалуйста!.. Иначе он нас убьет!

– Ах ты ж, подонок! – гул в ушах резко перешел во всплеск неконтролируемой ярости, и Генри вцепился новоявленному зятю в грудки. – Я тебя сам щас прибью, тварь!

Ричард в долгу не остался, и они запыхтели, вырывая пуговицы из одежды в безуспешных попытках сдвинуть друг друга с места. Сбитые таким напором треуголки попадали в грязь. Из груди вырывались злобные взрыкивания. Наконец, Генри изловчился и жестко боднул бывшего приятеля в переносицу. Тот с воплем отпрянул и согнулся, схватившись за лицо. Между мокрых пальцев заструилась кровь.

– А! Дьявол! – голос его звучал задушено, усиленный возмущенным надрывом. – Ублюдок! Ты мне нос сломал!

– Я тебе еще и ребра все переломаю, мразь! – проревел Генри, с превеликим наслаждением впечатывая увесистый кулак Райзу в бок.

Что-что, а грязно драться он умел, спасибо элитной школе Святого Павла, из которой его быстро поперли за непристойное для высокородных воспитанников поведение. Но пусть сами не лезут, черти напыщенные!

От неожиданного удара под ребра чуть рыхловатый и немного сутулый Ричард рухнул на колени и, забыв про нос, судорожно пытался хватать воздух окровавленными губами.

– Генри! Пожалуйста! Хватит! – Маргарет бросилась между ними, резко отталкивая брата в грудь, тем самым благополучно предотвратив сокрушительный удар вероломному мерзавцу в челюсть уже практически занесенной для этой благородной цели ногой.

В результате толчка, из такого неустойчивого положения сам Генри чуть не шлепнулся задницей прямо в лужу. Благо быстро подставил руки: как раз реакция бойца у него была отменная.

– Что ты творишь?! – испуганной чайкой резко, на весь причал, завопила леди Маргарет.

Скандал разрастался. Генри, что называется, не разбирая дороги, с налитыми кровью глазами, подхватился одним прыжком и опять вцепился противнику в капюшон плаща, намечая как следует повозить гаденыша разбитым носом по склизкой земле. Впрочем, Ричард как-то обмяк и сопротивляться уже не пытался. Только загораживался от такой его прыти руками. Зрители постепенно подтягивались на бесплатный спектакль.

– Генри, пожалуйста! – отчаянно взывала к его совести сестра. – Ты его убьешь!

– Ну и убью, невелика потеря! У-у-у! Подонок! – он изо всех сил залепил стоящему на коленях Райзу затрещину, на которую тот опять же благоразумно не ответил, лишь сильнее вжав голову в плечи. Даже не почесался, мать его растак!.. – Скажи спасибо, что не прирезал тебя на месте, шваль подлая!

Впрочем, благодаря бездействию поверженного ублюдка, пыл лейтенанта Тейлора уже стихал, и мозг его, как всегда, потихоньку начал включаться, пока легкие шумно восстанавливали дыхание. Он выпустил плащ Райза, с силой шуранув его за ворот в последний раз, чтобы сбросить остатки неконтролируемой злости. Потом развернулся и, забыв про шляпу, пошел к сходням, бросив на ходу в сторону сестры:

– Возвращайся домой, Маргарет! Я тебя не видел и не слышал!

– Генри, с тобой или без тебя, но мы уедем, братец, – на радость зевакам голос ее остро звенел над причалом. – Уже поздно отступать!

«ААА! Дьявол! Да что же это такое! Почему дерьмо так и валится на его голову?! Прогневил он все-таки Бога, не иначе!»

Генри остановился, вздохнул несколько раз, успокаиваясь, и повернулся к сестре, которая помогала своему незадачливому женишку подняться, а потом хлопотала, пытаясь осторожно промокнуть его окровавленные губы платком. Даже худенькая спина ее излучала в сторону братца гневное осуждение.

– Ничего, Марго, ничего! – гнусавил распухшим носом этот бесчестный повеса, неловко отстраняясь от ее заботливого внимания и искоса поглядывая на собравшуюся вокруг оживленную публику, но платок из ее рук взял все же, притиснув к ноздрям, из которых еще текла яркая кровь. – Не волнуйся. Все хорошо, милая, правда.

Тейлор еще раз глубоко вздохнул, чувствуя себя загнанным в угол, и направился обратно в их сторону, по пути поднимая и, насколько это возможно, стряхивая грязь со свалившихся в пылу борьбы треуголок.

Потом, остановившись напротив нервно сглотнувшего Ричарда, впихнул мокрую шляпу в его вялые руки.

– Ты – самый бесчестный негодяй, которого я когда-либо знал. Только ради сестры, учти! Но не надейся, что ты когда-нибудь будешь прощен, мерзкий мошенник!.. – и, повернувшись в сторону Марго, в свою очередь окатил ее ледяным презрением. – Ждите здесь. Я переговорю с капитаном.

Никто из них не заметил, как дождь уже давно перестал. И, поднимаясь по сходням, Генри скорее почувствовал, чем увидел, как сквозь разветрившиеся тучи вспыхнули – словно тросы ведущей в небеса лестницы Иакова⁷ – благодатные лучи солнца, резко озаряя все вокруг чистым утренним светом.

Генри, наверное, принял бы сие явление за хороший знак, если бы не был так безнадежно растерян и удручен. Ощутив это доброе тепло на своих промокших плечах, он хмыкнул раздраженно и направился прямиком к трапу, ведущему на квартердек, откуда шкипер давал последние распоряжения перед отплытием.