Читать книгу Карма рода - Амир Гаджи - Страница 3

Победа над Наполеоном вдохновила всю Россию на возрождение своей столицы. Оказалось, чтобы свершить чудо и дать Москве новую жизнь, её вначале надо было сжечь. Отныне Москва никогда и никому не позволит себя поработить. Говоря словами поэта:

Российский император Александр I учредил Комиссию для строения Москвы. На ближайшие годы город превратился в грандиозную стройку. Это было золотое время для предприимчивых людей. Первый российский Аптекарский устав открыл путь для развития сети аптек по всей империи. В те времена содержать аптеку было благородным и весьма доходным занятием. Супруги Зимины уже имели небольшой опыт аптекарской деятельности и сейчас взялись за дело с умом. Антон (полное имя – Антоний) – сын известного в России коммерсанта Павла Зимина и его благоверная Прасковья – дочь предводителя дворянства Вязьмы Смоленской губернии выхлопотали долгосрочный денежный кредит и вскоре в центре Москвы, на углу Большого и Малого Харитоньевских переулков, возвели презентабельное двухэтажное здание. Напротив стоял дом тётушки Татьяны Лариной, упомянутый в романе «Евгений Онегин». Кстати сказать, в этом доме когда-то жил и сам автор романа – Александр Сергеевич Пушкин. На втором этаже дома Зиминых располагались апартаменты хозяев. Первый этаж был отдан под торговый зал аптеки, в цокольном помещении обустроили современную лабораторию, а на задворках были пристроены скромный домик для прислуги, лабаз и конюшня. В красном углу залы второго этажа водрузили семейную реликвию – Иверскую икону Божией Матери, Пречистую с Младенцем. В своё время эта икона была торжественно вручена Антону Павловичу как важная часть приданого невесты Прасковьи. С этого дня икона будет передаваться в семье Зиминых по наследству.

Далёкие предки Антона Павловича были выходцами из Пруссии и носили фамилию Зиммер (Simmer). В 1763 году тридцатитрёхлетняя Екатерина Вторая – Божьей милостью императрица и самодержица всероссийская – издала манифест о позволении иностранцам селиться в России. Этот манифест сулил переселенцам многочисленные льготы: освобождение от воинской службы и налогов, беспроцентные ссуды и наделение землёй. Но главное, царица распахнула ворота для всех иноверцев. Для семьи лютеран Зиммер открылась перспектива изменить свою жизнь к лучшему, покончив соседство с местными католиками, проявляющими к ним неприязнь. Соседей-католиков раздражало у лютеран буквально всё, в том числе алое сердце розы в символике Мартина Лютера. Древний магический цветок, пришедший в Европу с Востока, породил много спекуляций на тему связи между Реформацией и деятельностью масонского Братства. Кроме того, католическая церковь стремилась ограничить простых верующих в самостоятельном изучении Святой Библии, а людям присуща жажда познания, в этом и есть суть человека. Всё это порождало конфликты между соседями на религиозной почве. После недолгих совещаний и сборов они вместе со своими соплеменниками-протестантами перебрались на постоянное жительство в Руте́нию, так по старинке они называли Россию. Переселенцы поверили заверениям сановной немецкой принцессы из дома Ангальт-Цербст. Русские не могли понять языка приезжих чужеземцев и поэтому звали их древнерусским словом «нhмьць», то есть люди, говорящие непонятно. В те годы многие приезжие немцы быстро выучили русский язык и обрусели не без пользы для России, однако они всё равно оставались «немцами». Прадед Антона Павловича не хотел быть «немчурой» и даже поменял свою религию на православную. Для него это не было предательством лютеранской церкви и не вызвало душевных терзаний. Он считал, что основной причиной раскола христианской церкви на папство и константинопольскую патриархию стал конфликт между иерархами. Они банально не поделили власть над паствой. Затем эту ссору обрядили, как рождественскую ёлку мишурой, различными богословскими, каноническими и политическими разногласиями и с тех пор искренно верят в неверное. Все последующие века противоречия только множились. Это было началом гибели веры, которое в конце концов приведёт к тотальному сатанизму[4], а затем и к физической гибели всего христианского мира. Остановить этот поток безумия, наверное, мог бы Иисус Христос, но ему не пробиться наверх к церковному начальству.

Свою древнюю фамилию Зиммер прадед сменил на созвучную Зимин, что, на его взгляд, было удобоваримо для русского слуха. Своим потомкам он велел давать только православные имена, а мужчинам их рода жениться исключительно на русских девушках. С тех пор Зимины стали русскими. Они старались не выказывать свои древние тевтонские корни, которые не давали забыть, кто они есть такие. Зимины не подозревали, что каждый из них обладал уникальным кодом своей индивидуальности – кодом ДНК, в котором зашифрованы все параметры его организма. У них всё было хорошо. Один из родственников даже служил доезжачим на псарне великого князя Константина Павловича.

Немец – человек готический, ориентированный по вертикали, и ценности понимает не в значении «больше», а в значении «лучше». Любой готический собор, образно говоря, предлагает каждому христианину подняться к Богу наверх, а не просить Его спуститься вниз, как принято в других конфессиях. Немец не дожидается «Рая Небесного», а создаёт его здесь и сейчас. Зимину хотелось, чтобы его аптека была лучшей в Европе или хотя бы в Москве. Очевидно, такое желание и есть результат проделок тевтонского культурного кода в его русской крови: «Всё, что я делаю, я делаю лучше, чем у других». Для достижения своей цели Антон Павлович поехал в Ревель (будущий Таллин) посмотреть «Ратушную» – знаменитую и самую старую европейскую аптеку. Она была открыта в 1415 году и до сих пор располагается напротив местной ратуши, отсюда и её название. Здесь он познакомился с её нынешним хозяином Иоганном Бурхардтом, который впоследствии стал хорошим другом семьи Зиминых. Из Ревеля Антон Павлович привёз передовые идеи организации аптечного дела. Торговый зал своей аптеки Зимины выстроили по европейским стандартам. Всё необходимое оборудование и инвентарь привезли из Германии. Аптечные банки, вазы, разноцветные штангласы[5], мерные кувшины, бокалы, реторты и стеклянные колбы с длинным горлышком были изготовлены специально по их заказу на минских мануфактурах. К аптечному делу Зимины привлекли давешних знакомцев супругов Михайловых – Никифора и Матрёну, которые жили в глуши Калужской губернии, в деревне Торусы, на левом берегу Оки, при впадении в неё речки Торуски. Этот заповедный уголок России простирался вдали от больших городов (например, до Москвы полторы сотни вёрст бездорожьем). Здесь в обилии сохранилось разнообразие лечебных растений, необходимых для приготовления лекарств, и кроме того, жили потомственные ведуньи и травники, которые владели секретами целебных трав. Они бережно хранили свои рецепты и, скрывая их от посторонних, передавали по наследству. Михайловы были тамошние коренные и доподлинно знали, где на заливных лугах по Оке и Торуске произрастали травы и цветы, какие не везде встретишь в средней полосе России. Это аспарагус, энотера (здесь её зовут «ослинник»), шалфей, ломонос, редкостный кирказон, орхидеи и многие другие по-настоящему редкие растения. Каждое лето и в определённое время суток, что немаловажно, Никифор и Матрёна собирали нужные растения и готовили из них отвары и настойки. Продукцию отправляли нарочным в Москву. Здесь её разливали в красочные сосуды и снабжали инструкцией по применению. Лекарства были эффективны и пользовались спросом, хотя стоили недёшево. Дела пошли в гору. Очень скоро Зимины и Михайловы объединили свои капиталы и стали полноправными совладельцами аптечного дела.

Ещё в XVII веке государь даровал своим подданным небольшие земельные участки. Дарованною землю называли «дачей». Зиминым дача досталась за пределами Торусы, на высоком берегу Оки. Позже Зимины решили построить здесь скромный загородный дом, который они называли новомодным словом «дача». Антон Павлович подошёл к строительству дома на своей даче с немецкой щепетильностью. По рекомендации своего друга поехал в далёкую татарскую деревню, где встретился с Исмаилом – бригадиром строителей. Этот пожилой и опытный специалист имел бригаду из шести непьющих мусульман. Зимин свозил Исмаила в Торусы и показал место будущей стройки. Обсудили проект дома с учётом пожеланий заказчика, сделали замеры, составили смету, утвердили сроки сдачи объекта. Это будет пятистенный сосновый сруб с часовней внутри и каменным цокольным этажом в два метра высотой. Дом был готов первого ноября. Со словами «Храни вас Аллах» довольные заработанными деньгами строители покинули Торусы. Антон Павлович впервые показал дачу Прасковье. Когда они вошли в часовню, он перешёл на шёпот:

– Под этой часовней мы будем хранить наш неприкосновенный золотой запас. Всё знать о нашем запасе будем только мы с тобой. Когда умрёт последний из нас, о хранилище узнают наши наследники. Должны узнать, только когда умрёт последний из нас!

– А как они узнают, если мы уже умрём? – прошептала Прасковья.

– Я позаботился об этом.

В промозглые дни 1816 года, который из-за невиданно холодного лета называли «годом без лета», у Зиминых родились поскрёбыши, двойня, мальчики. Новорождённые привнесли в родительский дом большие надежды на будущее благополучие. Ведь недаром говорится: «Поздние дети особенно умны». Малюток крестили по православному обряду в церкви Архангела Гавриила на Чистых прудах. Старшего, он родился первым, нарекли Фомой, а младшего, рождённого час спустя, Николаем. С появлением в доме малышей вечный домашний труд, и так самый что ни на есть неблагодарный, стал для Прасковьи невмоготу. Нужна была помощница – присматривать за детьми и вести домашнее хозяйство. Антон Павлович по рекомендации Михайловых выписал из Торусы семнадцатилетнюю сироту Варвару, мягкого и доброжелательного нрава, соломенную вдову из посадских. Год назад её муж Григорий был рекрутирован в сухопутные войска в качестве пионера[6]. Сиротой Варвара стала несколько лет назад, строго говоря, в одночасье. Её родители и младший брат, вероятно, случайно выпили гнилую воду, одновременно заразились брюшным тифом и вскоре умерли один за другим. Сама Варвара уцелела чудом потому, что в ту пору находилась в восемнадцати вёрстах от Торусы, работая на Юрятинской мельнице купцов второй гильдии братьев Бобровых.

После поминок по усопшим к Варваре подошла Авдотья Додонова, в девичестве Астахова, с предложением выйти замуж за её единственного сына Григория. Юный возраст девушки никого не смущал, в деревне невесты созревают рано. В таких обстоятельствах это предложение было вполне уместным, поскольку Авдотья сама не снимала траур по давно погибшему мужу. Он по собственному недосмотру утонул, плавая в Оке. Авдотья сказала Варваре, что нет горше жизни, чем жизнь в сиротстве. Её сын даст ей защиту и опору, а сама Авдотья получит внуков, так много, сколько даст им Господь Бог. Не было оснований не верить словам Авдотьи. Каждый, кто худо-бедно знал Авдотью Додонову, мог отметить её железный характер, который она в полной мере унаследовала от своей знаменитой бабушки Марии Астаховой, известной на Дону ведуньи. Казачка Авдотья родилась на Дону, в станице Усть-Медведицкой, а её будущий муж казак Степан – в Макеевке. Между этими точками расстояние почти шестьсот вёрст. Казалось, у молодых людей не было шанса познакомиться. Но шальной ветер судьбы привёл их разными путями и в разное время в Торусы. Здесь они встретились и обвенчались. У каждого из них характер был не сахар, и обычно таким людям не ужиться вместе, но они ладили. Их объединяло страстное желание иметь ребёнка, и не просто ребёнка, а сына. Шли годы, они старели, а дитя не рождалось. Видимо, для Бога их заказ был слишком трудным или вовсе невыполнимым. Эти две огненные личности могли родить лишь неуправляемый и разрушительный вулкан. В конце концов чудо свершилось, у них родился мальчик. Через год погиб Степан, и Авдотья осталась воспитывать сына одна. К счастью, характер Григория был полностью противоположен родительским. Мальчик вырос в нежного, влюбчивого и тонко чувствующего окружающий мир мужчину. Таким Григорий предстал перед Варварой. Вскоре красивая влюблённая пара, Григорий и Варвара, была обвенчана в местном православном храме. Сыграли скромную свадьбу, а спозаранку следующего дня Григорий уехал на войну. Иногда бывает, что одной брачной ночи недостаточно для зачатия ребёночка, и Варвара осталась порожней. Прошёл год, от Григория никаких известий. Кто знает, может быть, он давно сгинул в жерле очередной войны. Свекровь не осталась безучастной к судьбе несчастной Варвары и одобрила предложение соседей Михайловых рекомендовать Варвару служанкой в богатый дом Зиминых. Трудолюбивая и добропорядочная девушка заслужила доверие Зиминых и явственно ощущала себя членом их семьи.

Однажды вечером Варвара с опухшими от слёз глазами рассказала матушке Прасковье о том, что из армии досрочно вернулся её муж, за какую-то провинность понёсший наказание шпицрутенами.

– Гришу оголили по пояс, вывели на плац, где в две шеренги были выстроены солдаты со шпицрутенами. Впереди шёл унтер-офицер с прикладом ружья, направленным к груди осуждённого, чтобы регулировать темп движения, позади – барабанщик, отбивающий шаг. Так Гриша был прогнан сквозь строй, получая удар от каждого солдата по обнажённой спине.

После подобной экзекуции мало кто выживал, а Григорий чудом уцелел. Его признали негодным к воинской службе и отпустили домой.

– Я вся изревелась, когда свиделись с ним, а свекровь вмиг превратилась в серую каменную глыбу с остекленевшим взором. Никогда такого не видела. Уезжал Григорий ражий красавец, румянец во всю щеку, крепкий, горбоносый, как сажа чернявые кудри. Словом, надёжа покоить её материнскую старость, а домой вернулся колченогий калека, глазам больно смотреть. Свекровь молитвами и травами выхаживала сваво сына. Это и понятно, он для матери свет в окне. Она в нём души не чает. Денно и нощно думает о нём и молит Господа Бога спасти и защитить его. Нынче, слава богу, Гриша исцелился. Кажись, обошлось, окромя души. Внутри него огонь погас. Остыл он к жизни, будто кто-то душу из него закогтил. Я вижу, меня он по-прежнему любит, а как женщину не желает. Он годами не старый, а изнемог. Я как-то тайком подсмотрела у него. Всё на месте, а не желает. Боюсь спросить, неужто у меня что-то не так. Не дай бог обижу. Как я без этого самого дела ребёночка буду рожать? Однако подождём. Потихоньку-полегонечку, может, даст бог, пройдёт.

Варвара просила взять её суженого к ним в дом на любую работу.

– Он крестьянское дело разумеет и до работы охоч. Сдюжит. Мужику никак нельзя без семьи, сопьётся. Возьмите Гришу, Христа ради. Окромя вас, матушка, некого о помощи просить.

Плакала, не унимаясь, Варвара. Прасковья велела Григорию прийти на следующий день. Утром, тиская в руках свой картуз, ждал хозяина в передней убелённый сединой молодой горемыка.

– Правду говорит Варвара, что ты сквозь строй прошёл, или, как у нас обыкновенно называли, «зелёную улицу»? – спросил с порога Антон Павлович.

– Впрямь так, барин.

– В чём твоя провинность?

– Говорят, политическое злодейство.

– Всё-таки что ты натворил?

– За геройство в бою мне поднесли чарку водки, и я в присутствии капрала пил за здоровье государя императора, впопыхах не снявши свой кивер. Об этом доложили начальству.

– Да-а, слишком суровое наказание. Кто доложил? – неожиданно для себя задал опасный вопрос Антон Павлович.

– Мой товарищ на ремне, но я не стал гоношиться.

– Что же, твой товарищ? Штафирка эдакая. Христопродавец!

– А чё его попрекать, закон есть закон. Я понимаю. Он сам себя нудил на это.

– Однако, – опустил глаза Антон Павлович, – если каждый из нас так будет поступать, всё, конец Российской империи. Впредь всуе не поминай высочайшее имя и не пей с кем ни попадя. Возьму тебя конюхом. Содержи коней в порядке, почитай нас с матушкой и люби Варвару. И ещё, про «зелёную улицу» не трезвонь. Отнесись к моим словам со всей серьёзностью. Уши разные бывают, а то наломаешь дров, беды не оберёшься.

– Поня́л. Не приведи Господь мне ещё раз испытать такое. Премного благодарен. Спаси Христос, батюшка-барин.

– Ладно. Завтра переезжай к Варваре на жительство. Ступай с богом.

* * *

Шли годы, аптекарское дело процветало. Братья-двойняшки росли ухоженными и здоровыми. Немудрено. Мальчики были надёжно защищены от всяческих невзгод. Известно, что все болезни ребёнка происходят от родителей, а в семье Зиминых царила здоровая атмосфера взаимоуважения, любви и согласия. Вместе с тем братья Фома и Николай не сходствовали между собой. Год от года всё более проявлялась их непохожесть друг на друга. По-разному формировались не только характеры, но и внешность. Впрочем, этому было научное объяснение: двойняшки, в отличие от близнецов, имеют разный набор генов, а потому похожи друг на друга в той же мере, что и обычные братья и сёстры. Фома был кожей смугл, темноволос, капризен и упрям. Своего не упустит. Если что-то не так, насупится букой, сожмёт кулачки и зыркает угольками глаз, будто монгол, готовый к атаке. Не ровен час, укусит. Собственно, чему удивляться, ведь известно, кем занесён этот ген на русские просторы. Однажды вечером Прасковья вошла в детскую комнату пожелать мальчикам спокойной ночи и обмерла, став невольным свидетелем, как Фома потехи ради неистово колошматил подушкой родного братца и при этом ехидно улыбался. Коленька смиренно сносил страдания, прикрыв лицо ручками, и не плакал, будто Христос.

Противоположность Фоме – Николай. Он светлоликий – чистая сметана, с курносой картошкой над губами-бубликами и соломенной прядью на макушке. Характер мягкий, покладистый. Всегда добрая улыбка и озорной взгляд небесно-голубых глаз. Словом, настоящее материнское счастье Прасковьи.

Мальчикам было по десять лет, когда из Торусы пришло радостное известие о рождении у Михайловых долгожданного ребёнка. С малолетства все звали её ласкательно Оленькой. На крестины поехали всей семьёй. Обряд провели в недавно освящённом соборе первоверховных апостолов Петра и Павла. Потом был ужин в узком семейном кругу, на котором Николай вёл себя не как обычно. Он был молчалив, не по-детски задумчив и казался старше самого себя. Впрочем, такое поведение заметила только нежно его любящая мать. Поездка в Торусы и посещение православного храма произвели на Николая очень сильное впечатление. Много позже, на смертном одре, он скажет себе: «Меня, десятилетнего мальчика, погладил Бог, это и определило мой дальнейший жизненный путь. Я ухожу абсолютно счастливым».