Читать книгу Посмерт. Академия откупленных грехов - Ана Мелех - Страница 2

“– Ты – королева этого дерьмового царства, цветок розы в кусте шипов… Готова перевернуть страницу?”

Х/ф “Джентльмены”

Мы с Каином ступаем по сухой листве, и под нашими ногами она осыпается прахом. Чёрные мучные крупицы разлетаются вокруг наших ног крошечными взрывами, поднимают такую же тленную пыль.

Оборачиваюсь и вижу за собой пепельную, почти белую дорожку. Будто подо мной листья сгорели, да так и остались удерживать свою форму последние секунды до первого же дуновения ветра. Останавливаюсь, хмурясь, заставляя задержаться и Жнеца.

– Пепел, – шепчу я себе.

Поддаюсь неясному порыву, приседаю на корточки, касаюсь светло-серого пепла кончиками пальцев, и он рассыпается ещё на более мелкие частички.

– Пепел в моих следах, Каин, – поднимаюсь и смотрю на него обеспокоенно. – А в твоих пусто. Так и должно быть?

– Пойдём, – он неловко приобнимает меня за плечи, но не отвечает.

Так не должно быть, понимаю я. Но он не знает, что мне сказать, не знает, как объяснить то, чего не ведает сам. Дрожь только сильнее пробивает меня. Почему именно я? За что я сюда попала? Мысли камнями падают на плечи, и, кажется, с каждым шагом идти всё тяжелее, всё страшнее.

Очень хочется плакать. И убежать отсюда. Чтобы не чувствовать на себе прожигающие взгляды. Но ничего из этого я не могу сделать, поэтому бреду рядом со Жнецом, путаясь в отголосках прилетающих ко мне эмоций.

Мы приблизились к толпе вплотную, и теперь я вижу лица других грешников. Взволнованные, не принимающие, нахмуренные. Даже по этим выражениям можно понять, что со мной что-то не так. Они все в чёрном, а я белая. Может, в этом дело? И почему они так смотрят на дорожку из пепла? У них не так? А как у них?

За грешниками с обеих сторон густой еловый лес, дышит сумрачным малахитом, горечью и ужасом, забирающимся за шиворот. Зажмуриваюсь, и тут же опускаю взгляд под ноги. Лучше уж буду смотреть на прах.

Триллион вопросов кружится в голове в вихре страха и отчаяния. В голове такая сумятица, что я чувствую себя какой-то пустой, затонувшей куклой, которую достали со дна, а муть внутри так и осталась, и никак ей не вытечь.

– Каин, почему они так смотрят? – одними губами спрашиваю я.

– Ты другая, – говорит он нехотя, будто я вытягиваю из него что-то запретное. Хотя что такого в его ответе? То, что я другая, я понимаю и без него. – Только поэтому.

– Если я другая, почему я здесь? – глаза невольно наполняются слезами, но я не позволяю им пролиться. Уверена, это место не для слёз, но для боли.

– Потому что так должно быть.

Перед нами расступаются грешники, но смотрят всё так же. И расступаются так… Будто боятся оказаться ко мне близко, будто я прокажённая. Возможно, я только придумала себе это, но именно так я чувствую, когда вижу, как очередной парень поспешно отступает в сторону, почти налетая на хрупкую девушку.

Жнец крепко удерживает меня за руку, но это уже не приносит облегчения, не рассеивает мой страх и напряжение вокруг меня.

– Я боюсь, – ещё тише, чем прежде, шепчу я.

Вдруг я вижу, как парень прямо передо мной качает головой, кривит красивые губы, будто сам уже корит себя за то, что сейчас сделает. Он не отступает, наоборот, преграждает нам путь.

– Малахий? – холодно спрашивает Каин.

– Я отведу, – глубоким хриплым голосом, от которого бегут мурашки, говорит парень.

– Не нужно, я сам, – хмурится Жнец, а я во все глаза смотрю на Малахия.

Он красивый какой-то жуткой красотой. Такое ощущение, что сейчас его фарфоровое лицо треснет, и из него потечёт густая кровь. Тонкий нос, чёрные провалы обрамлённых чёрными же ресницами глаз, прямые брови, чувственные губы и острые скулы. И всё это будто не настоящее. Будто нарисованное искусным художником, но недостаточно талантливым, чтобы вдохнуть в идеальную картинку жизнь. В довершение ко всему – длинные чёрные, как смоль, волосы, абсолютно прямые и до неправильного блестящие.

С кончиков волос прямо на чёрный кафтан льются чернила. Или грязь. Непонятно. Эта же грязь стекает с рукавов по красивым рукам, обводит выпуклые вены на аристократичных кистях, натекает лужей под его ногами.

– Ты хуже делаешь, Жнец, – смотрит только на него Малахий. – Ты сам знаешь.

О чём он? Почему Каин делает хуже? Непонимание очередной раз застревает в горле.

Мой сопровождающий мнётся какое-то время, пока я пытаюсь не сгореть от необъяснимого стыда под сотней взглядов. Но потом он всё же решается, поворачивается ко мне и говорит вкрадчиво:

– Мал отведёт тебя, – склоняет голову он, алые глаза пронзают меня таким взглядом, что я понимаю: спорить бесполезно. – Слушай его.

– А ты? – неловко спрашиваю я.

Я боюсь остаться без Жнеца в этом страшном месте. Хочется вцепиться в него и не отпускать. Чтобы везде с ним.

– А я навещу тебя позже. Обещаю.

Он не ждёт моего ответа, отрывисто разворачивается и уходит в другую сторону. Перед ним тоже расступаются грешники. Но не так, как передо мной, а с уважением и затаённым страхом.

Малахий, наконец, переводит на меня взгляд, и я тону в плещущейся черноте его глаз. Будто проваливаюсь в две бездны, которые лишают меня даже того немногого, что у меня осталось. Лишают меня самой себя. Он смотрит на меня всего мгновение, а потом стягивает с плеч свой кафтан, капающий чернилами, без разговоров набрасывает его на мои на плечи, будто укрывая от чужих взглядов.

– Страшно? – по-звериному склонив голову, спрашивает он.

– Да, – закусываю губу я, чтобы не расплакаться.

Он вздыхает, снова качает головой, а потом подходит ко мне, обнимает за плечи, и только теперь я замечаю, как сильно они дрожат. Слабая, слабая я.

Мал увлекает меня за собой. Оборачиваюсь и вижу, как за нами тянутся две дорожки следов – одна пепельная, вторая чернильная. Очевидно, что он отличается от Жнеца, от других грешников, и уж точно от меня.

– Прочь, – равнодушно бросает парень грешникам впереди нас, и они не просто расступаются, а буквально разбегаются, отводят взгляды, отворачиваются и даже совсем уходят.

– Ты поэтому?.. – понимаю я.

Он забрал меня, чтобы на меня не смотрели, чтобы я не боялась. Он помог мне, а я не поняла этого сразу.

– Спасибо.

Он не отвечает, ведёт к возвышающемуся на фоне мрачного неба ещё более мрачному замку.

От замка разит чем-то замогильным. Хотя как ещё может разить от учреждения с названием Посмерт. Будто кто-то разрыл внутри этого величественного здания огромную могилу, и даже положил в неё мертвеца, а зарыть забыл. Башенок и окошек столько, что их просто невозможно сосчитать, есть подвесные галереи, мосты, шпили с флюгерами… Красиво, но жутко. Или жутко красиво.

– Как тебя зовут, Белая? – не глядя на меня, спрашивает Малахий.

Тушуюсь от неожиданного вопроса, роюсь в своей кисельной памяти, но ничего вспомнить не могу.

“Как же так? Ну хотя бы имя! Пожалуйста!” – упрашиваю я свою гремяще пустую память.

– Не помнишь?

– Нет…

– Придумай имя, пока идём, – говорит Мал.

– Сама?

Растерянность и страх, вот как можно охарактеризовать моё присутствие здесь. Прошло всего ничего с того момента, как я оказалась здесь, но я уже так устала. Устала от всего этого.

– Да, – он бросает на меня взгляд, и тут же снова смотрит вперёд.

Разглядываю его профиль, такой идеальный, что кажется неправильным. Есть в нём что-то страшное и высокомерное, и злое, уверена, что злое. Но в то же время мне с ним спокойнее. Не знаю почему. Будто бы вся эта его злость просто не может быть направлена против меня. Глупо, да, но пока я буду так думать, чтобы не сойти с ума.

– А ты сам назвал себя? – заглядываю я в его лицо.

– Я помнил своё имя всегда.

Он говорит это так, что продолжать расспросы, мне кажется, неправильным. Не страшным, нет, а неправильным.

Всю дорогу я старательно пытаюсь придумать себе имя. Или вспомнить моё. Но ничего в голову не приходит. Пустота и ветер в голове. От напряжения я кусаю губы почти до крови и стараюсь не замечать, как изучающий взгляд Малахия скользит по мне. Пусть смотрит. Его внимание, в отличие от внимания других грешников, не доставляет мне дискомфорта.

Мы уже почти возле огромных дверей в замок, а я до сих пор ничего не придумала. И, уверена, не смогу. Порывисто поворачиваюсь к парню. Так как он меня обнимает, и я очень близко к нему, я инстинктивно кладу ладонь ему на живот.

Мал останавливается, глядит на меня недоумённо, даже чуть приоткрывает рот. Мысленно отмечаю, что фарфоровая кукла всё же способна на эмоции.

– Придумай мне имя, – прошу я.

– Ты доверяешь мне назвать тебя? – он внимательно смотрит в мои глаза, будто пытается вывернуть всю мою душу через этот взгляд.

– Да, прошу тебя, – шепчу я, затравленно оглядываюсь – не хочу, чтобы кто-то слышал эту мою просьбу. Но, к счастью, никто на нас не смотрит.

– Ты странная, Белая, – склоняет голову он. – Но…

Мал перехватывает мою ладонь, переплетает наши пальцы, и он притягивает меня ещё ближе. Его прикосновение холодное, прожигающее ледяными иглами насквозь, но я рада ему – оно доказывает, что я есть. Парень как зверь втягивает воздух где-то у моего уха. Его дыхание шевелит крохотные волоски, отчего мороз пробирает.

– Я хочу звать тебя Власта, – шепчет он, и от этого у меня мурашки бегут по телу.

– Я никогда ничем не властвовала, – также шёпотом говорю я, почти касаясь щекой его щеки.

Он отстраняется и снова заглядывает в мои глаза.

– Уверен, ты ошибаешься, Власта, – криво усмехается он и вдруг дёргается в сторону, будто собирается отпрянуть от меня, но не позволяет себе проявить такую слабость.

Я прослеживаю за его взглядом и в ужасе вскрикиваю.

Его чёрное, текущее густыми чернилами одеяние покрылось пятнами. Белыми пятнами, будто кто-то разъедает черноту мощнейшим отбеливателем. Эти пятна разрастаются, сплетаются друг с другом, растекаются по каждой ниточке, пока весь кафтан не становится белоснежным в тон моего платья.

– Что это?.. – перевожу растерянный взгляд на Малахия. – Почему?

Он не сразу смотрит в мои глаза, но потом всё же произносит глухо:

– Вот видишь, над моими грехами ты властна, Белая.

– Какие они, твои грехи? – зачем-то спрашиваю я так, будто что-то в этом понимаю и будто имею право задавать такие вопросы.

Мал стягивает с моих плеч кафтан, и под его пальцами сразу же проявляются чёрные следы, расползающиеся грязью по всей одежде. С краёв снова начинают капать чернила. Словно только что не было этой восхищающей чистоты.

– Я убил столько человек, сколько не прошло лет с Рождества Христова, – усмехается он. – Ждала такого, Власта? Сменишь имя?

По спине идёт холодок. О чём я думала? О том, что он добрый самаритянин, личный чёрный ангел? Конечно же, я в месте, где есть только грешники. И грехи эти могут быть разной тяжести. Но как бы мне ни было бы противно, я здесь, а значит, я такая же, как и они. Такая же, как он. И ещё… У меня такое чувство с ним… Будто я знала его когда-то. Может ли это быть правдой? Или это всего лишь игры моего несчастного разума?

Вздёргиваю подбородок, смотрю прямо:

– Не сменю. Спасибо за имя, Мал.

– Пожалуйста, Белая.

Он вдруг подмигивает мне и уходит. Я какое-то время гляжу ему в спину и на его грязевые следы. Так странно… Хочется его остановить, но я, конечно же, не буду этого делать.

– Грешница!

Гулкий голос звучит будто везде, и я дёргаюсь. Нахожу взглядом высокую женщину в огромных дверях замка.

Она очень высокая, статная, не полная, но какая-то массивная. На ней длинное чёрное многослойное одеяние, прячущее даже носки её обуви и застёгнутое под самый подбородок. Руки сложены в замок на уровне живота, и этот жест добавляет ей важности. У женщины короткие волосы, суровое лицо, чертами напоминающее мужское. Она выглядит будто бы воительница и профессорша в одном лице. Будто сама ещё не определилась.

– За мной, – говорит она сухо, нахмурившись, разворачивается и идёт вглубь бесконечного зала, а я стараюсь не отставать.

Мы идём долго. Поднимаемся, спускаемся, проходим галереи одну за другой. Навстречу нам встречаются другие грешники, но я старательно отвожу от них взгляд. Не хочу трепать себе нервы ещё этим.

С женщиной мне идти в десятки раз некомфортнее, чем со Жнецом, и в сотни раз некомфортнее, чем с Малом. Странно, что именно устрашающий массовый убийца сумел меня успокоить, хоть и ненадолго. А с ней же я чувствую себя провинившейся школьницей, которую ведут на ковёр к директору. Хотя, вероятно, примерно так и есть.

Я иду, глядя под ноги – где-то посередине между пятками её туфель и носками моих чешек, – краем сознания отсчитывая щербинки на сером, вытоптанном тысячами пар ног, камне, погружена в свои смутные мысли.

Мысли эти цепляются за Каина и Малахия как за то, на что сейчас может опереться мой разум. Они были рядом со мной, касались меня, говорили, я их помню, до сих пор не забыла, а значит, они есть, существуют. И в моём вычищенном от воспоминаний мозгу это уже хоть что-то. Какой-то якорь, который не даёт скатиться мне в небытие. Стать всего лишь посмертием, – вспоминаются мне слова Жнеца.

Вдруг один из грешников резко бросается ко мне. Так быстро, что я даже не успеваю отшатнуться.

– Влада!

Парень обхватывает моё лицо ладонями, вглядывается в него взволнованно, будто ищет знакомые черты.

У него мутно-зелёные глаза, с прозрачно серыми стрелами к краю радужки. Красиво. На носу рассыпались светлые веснушки, а почти прозрачная кожа обтягивает скулы, делает щёки слишком впалыми до болезненности и мрачной привлекательности. Пшеничные волосы клубятся красивыми вихрами.

– Это ты… – шепчет он дрогнувшим голосом и порывисто сжимает меня в объятиях. – Я так надеялся, что встречусь с тобой. Я так виноват перед тобой.

Что?..

– Грешник! – рявкает женщина, подскакивая к нам.

Она дёргает его за плечо, оттаскивая от меня, сверкает разъярённым взглядом, а я чувствую, что снова начинаю дрожать.

– Влада, я люблю тебя, слышишь? – кричит он мне через её спину. – Я люблю тебя!

– Прочь в свой Круг! – гонит его женщина.

– Ты помнишь меня? – не унимается он. – Я Андрей. Я люблю тебя!

Я не могу пошевелиться. Эта картина ужасает меня. Паника сковала меня, не давая пошевелиться, что-то вымолвить. Парень бьётся в руках этой женщины, рвётся ко мне, но я не помню его. В сердце ничего нет от его слов. Как была пустота, так и осталась. Как я могу не помнить того, кто говорит мне такие слова? Как я могла его забыть? Что же это…

– Ты меня не помнишь? – в его взгляде столько отчаяния, что я чувствую жалость, но как к чужому человеку, который страдает.

– Чёрные! – зло вскрикивает женщина, явно осознав, что она не сможет справиться с этим помешанным.

Словно из ниоткуда мимо меня тяжёлой поступью проходят двое молодых мужчин, за которыми тянутся такие же чернильные следы, как за Малом. Такие же массовые убийцы? Самые грешные среди грешников?

Хоть я и не помню его, мне почему-то до ломоты в запястьях не хочется, чтобы они его трогали. Не надо, пожалуйста! Но это только в голове. На самом деле я не могу и рта открыть.

Мужчины легко скручивают Андрея, заломив ему руки за спину. Тот продолжает что-то выкрикивать, глядя на меня, а у меня всё плывёт перед глазами. Кажется, сейчас могу потерять сознание, если это вообще возможно в этом мире.

Не троньте его! Не надо! И снова про себя. Скажи вслух, слабачка!

– Двадцать плетей! – приказывает женщина, и Андрея утаскивают в ту сторону, откуда мы пришли.

– Влада, я люблю тебя! Посмотри на меня, прошу!

Хочется закрыть уши и не слышать больше этого. От его слов я чувствую свою слабость, свою гадость. Из-за того, что я не могу ответить этому светлому человеку. Что здесь творится? Кто же этот человек? Он, выходит, знал меня прежде? Мы вместе умерли?

Женщина раздаёт кому-то указания, зло тычет вслед Андрею пальцем, а я утопаю в своих вопросах, в страхе, безысходности и отчаянии – я никогда не смогу быть здесь… Своей? Спокойной? Какой? Так страшно, так непонятно.

– Иди, Белая, – слышу я за спиной.

– Мал, – облегчённо выдыхаю я, расслабляюсь всем телом, кажется, даже упасть могу.

– Я отведу тебя, – к моей величайшей радости говорит он.

Я через силу делаю шаг, затем ещё один, а дальше передвигаться становится легче, словно я постепенно выбираюсь из трясины, которая держала меня всеми своими грязными силами.

Мы проходим мимо женщины. Она ничего не говорит, только бросает на меня такой же злой взгляд, как на Андрея. А я-то что сделала? Разве я виновата в таком его поведении? Или виновата? Что я должна была сделать? Оттолкнуть его? Что?

– Мал, я… – мне хочется много чего сказать. Хочется поделиться тем, что я чувствую, всей своей болью, разделить её с кем-то.

– Я понял, ты ничего не помнишь, – холодно говорит он.

– Да, – шепчу я, зная, что он меня слышит. – Я не помню, кто он мне. Я так хочу помнить, но нет, память… как туман, затопил всё, и я не могу ничего…

– С чего ты взяла, что мне можно доверять? – вдруг спрашивает Малахий, так и шествуя по моим пепельным следам след в след.

Оборачиваюсь резко, чувствуя странное. Словно бы какое-то незнакомое ощущение поднимается в теле. Уверенность поглощает страх, в груди растекается ощущение того, что я выше всего и всех здесь. И будто что-то тянет меня сказать именно так:

– Ты дал мне имя, Малахий, – мы сцепляемся взглядами, и напряжение чувствуется в воздухе, словно мой пепел и его чернила смешались коконом вокруг нас, пряча нас от чужих глаз. – Разве ты можешь теперь меня предать?

– Я предавал и после большего, Белая, – усмехается он.

– Не меня, – склоняю голову, и в глазах темнеет. Что? Это я сейчас так дерзко говорила с убийцей, который тут явно не на последних ролях. – Прости… Прости, Мал. Я не знаю, что со мной.

– Твоя власть – вот что это, – подходит он ближе, снова склоняет голову. Он так ещё красивее. – Твоя настоящая душа рвётся через то, что на неё налипло за последнюю одну или несколько жизней. Напоминает тебе, кто ты.

– И кто я? – смотрю на него во все глаза, как ни крути – пока он единственный мой источник информации здесь.

– Почём мне знать? – насмешливо вскидывает бровь он.

– Если ты узнаешь, скажешь мне? – спрашиваю я.

– С чего ты думаешь, что я хочу узнавать?

– Потому что ты хочешь, – снова несвойственная мне властность, пробивающаяся через страх.

Он притягивает меня за талию, склоняется и касается губами моей мочки, шепчет волнующе:

– Только ради того, чтобы запомнить, кого я должен найти и убить в следующей жизни.

– Хорошо, – шумно сглатываю я. – Хотя бы ради этого.

Да что мне следующая жизнь? Мне бы со своим посмертием разобраться.

Кажется, мы всё друг другу уже сказали, но он всё равно меня не отпускает. Вдыхает запах моих волос, его грудь вздымается тяжело, будто он дышит под землёй, закиданный комьями такой же грязи, которая с него течёт.

– От тебяпахнет не так, как от всех здесь, – задумчиво говорит он. – Что ты здесь делаешь, Влада?

– Ты же назвал меня по-другому, – хмурюсь я, стараясь унять сошедшее с ума сердце.

– Так то одно и то же, не заметила? Владеть, властвовать…

– Почему ты так добр ко мне? – отстраняюсь я, насколько он мне позволяет.

– Кто тебе сказал, что я добр?

– Ты добр, не спорь. Только я не понимаю почему?

Он смотрит на меня долго, будто решая, поведать мне эту тайну или нет, и наконец, выдавливает будто через силу:

– У меня чувство, что я тебя знаю. Знаю, как никто, – уточняет он, внимательно следя за моей реакцией. – Что я с тобой рука об руку иду все свои жизни. Иду ли? Не знаю.

– Ты так легко об этом говоришь…

– А чего или кого мне бояться? Кто есть здесь страшнее, чем я? Ты ли, Власта?

– Нет, – опускаю взгляд я.

– И я думаю, что нет. Пойдём. Нас уже ждут.

Я неловко киваю, отстраняюсь от него, обещаю взглянуть на него всего разочек, чтобы потом не смотреть как можно дольше. Поднимаю глаза и…

Визг застряёт в горле, не даёт вздохнуть. Паника сковала руки и ноги пудовыми цепями, не позволяя шелохнуться. Я молча стою и смотрю, как лицо Малахия трескается ровно так, как я себе и представляла. Из трещин вытекает густая кровь, а под ней обнажаются белые, как моё одеяние, кости. Чёрные глаза тухнут, как изжившие свой век фонарики, вытекают вместе с кровью. Мёртвые руки до сих пор лежат на моей талии, а в носу до сих пор стоит его аромат – пыли и мороза, – только теперь к нему примешался металлический ни с чем не сравнимый запах.

Ужас бьётся под рёбрами, пытаясь проломить грудную клетку, до боли терзает сердце.

– Мал… – единственное, что я могу прошептать, глядя, как некогда прекраснейшее из существ превращается в груду костей и плоти.

А потом отталкиваю его руки и бросаюсь бежать.