Читать книгу Бесит в тебе - Ана Сакру - Страница 9

– Так, это четыреста, – кладу только что слепленный пельмень на разделочную доску, посыпанную мукой, и смахиваю со лба выпавший из не тугой косы локон тыльной стороной ладони, так как просто сдуть не получается, а добавлять белого на итак уже запыленное лицо не хочется.

– Ага, убираю, – Тонька подхватывает пельмени и уносит на балкон замерзать, – Как думаешь, сколько еще будет? – кричит оттуда.

Кошусь на фарш в тазике.

– Штук двести! – отзываюсь.

– К двенадцати то управимся?

– Должны, – пожимаю плечами, принимаясь лепить дальше.

Сегодня бабе Доме из прихода батюшка передал четыре килограмма оленины, и мы с Тонькой голову сломали что с ней делать. В итоге половину закрутили в тушенку, а из оставшегося мяса решили пельменей налепить. Пришлось еще бегать свинину докупать, так как сама по себе оленина и для пельменей, и для вставной челюсти бабы Домы жесткая.

И вот уже одиннадцатый час, Домна Маркеловна давно спит, а мы все лепим, белые от муки. Но и я, и Тонька привычные. У нас в общине это целый ритуал был – лепка пельменей на зиму.

Как первые морозы устоятся, чтобы на улице можно было мешки с пельменями хранить, так мужики шли на охоту за кабаном или сохатым, а во дворах рубили свиней.

Мы же, девчонками, с женщинами постарше потом ночь напролет лепили. Всей деревней в большой трапезной при церкви. Песни пели, чай пили, смеялись много. И засиживались, бывало, до рассвета.

Устаешь конечно, пальцы потом целый день дрожат – не слушаются, спина затекает, глаза слипаются от недосыпа. Зато один раз вот так потрудишься и после легко – нужны тебе пельмени, пошел – взял из мешка сколько надо и горя не знаешь до самого великого поста.

Так что что нам с Тоней какие-то шестьсот пельменей? Так, детство вспомнить да поболтать.

– Что-то не видно было твоего мажорчика сегодня, – хитро поглядывает на меня Тонька, ловко раскатывая тесто в тонкий блин, – Неужели сдался? Ох, Лизка, дурында ты! – добавляет возмущенным шепотом.

Кидаю на нее предупреждающий взгляд, поджимая губы. Тоня знает прекрасно, что не люблю я, когда она начинает меня к Марку буквально силком толкать, но все равно делает это каждый божий день, подтачивая и без того мою слабеющую решимость ему сопротивляться.

– Вот перестанет за тобой хвостом ходить, сама будешь виновата! – ворчит Тоня себе под нос, – Я бы на твоем месте уже давно…! – не договаривает, но так выразительно дергает бровями, что я краснею.

– Да несерьезно он, Тонь! – запальчиво отвечаю ей шепотом. Хоть Домна Маркеловна и спит, а все равно вдруг как раз в туалет встанет и нас услышит.

– Да с чего ты взяла? Сколько времени уже порог обивает! – спорит Тонька.

– С того! Знаешь, что было сегодня? – подаюсь к ней поближе, – Пришел утром на кафедру с конфетами и розой…

– Ну, вот видишь! – довольно перебивает Тоня.

– Да, и как приятеля своего в лаборантской увидал, так сразу сделал вид, что просто так принес, за услугу. А потом еще шепнул, что попозже зайдет, и так и не зашел, – добавляю, не в силах скрыть прорезающуюся обиду в голосе, – Видно, узнал, что Чижов в лаборантской со мной теперь целыми днями торчать будет, и струсил. Вот тебе и ухажёр. А ты… Серьезно…!

– Какой еще Чижов? – обращает внимание Тоня совсем не на то!

Даже досада берет. Я ей про вероломство Линчука, а она новую мужскую фамилию услышала и сразу глаза плотоядно вспыхнули. Вертихвостка!

Уж сколько я ее прикрываю с ее свиданиями да поздними возвращениями. В общине бы узнали, какую она жизнь тут ведет, обратно бы вернули вмиг! Но у Тони мечта – в Москве замуж выйти, и не за приходского, а за обычного, светского. Вот и передружила уже с половиной парней из ее ветеринарной академии. Благо, они там воспитанные ребята, приличные. Пока, насколько знаю, ничего плохого не произошло.

Но и подставляться мне, плетя каждый раз с три короба Домне Маркеловне, где Тонька ходит до ночи, порядком надоело.

– Да есть там один… раздолбай, – нехотя отвечаю про Чижова, вылепливая очередной пельмень, – Курсовую завалил, его Пал Палыч и припряг помогать мне на кафедре…

– Оу, прямо тебе в услужение? – играет Тонька бровями, и я невольно смеюсь.

– Ага, крепостного выдали.

– Ахах! И как крепостной? Красивый? – Тонька от любопытства порозовела вся.

Мнусь с секунду, в памяти Ванькин угольный взгляд всплывает, тугие кудри, блестящие иссиня черным, крепкая шея, вены на руках. Ерзаю на стуле от того, что внизу живота странно тепло зудит.

– Красивый, – скорбно вздыхаю вслух. Как бес, добавляю про себя.

– Что ж так грустно? – фыркает Тонька.

– Шуму много от него, и дурной, – поджимаю губы, – Знаешь, такой… Легковесный, несерьезный…

– Понятно… Не, нам таких не надо. Хоть не обижает? – участливо спрашивает Тоня.

В мыслях мелькает образ, как плакала на его плече сегодня. И опять жарко и дико неловко. Очень странная смесь чувств, все дрожит от нее внутри.

– Нет, – коротко бросаю вслух и перевожу тему.

С пельменями заканчиваем в половине двенадцатого. Быстренько прибираем на кухне, по очереди идем в душ и, помолившись, ложимся спать.

Спим мы с Тоней в зале. Раньше на старом диване ютились, а потом баба Дома разрешила выкинуть его и две софы ортопедические купить. Тонина стоит напротив старенького телевизора, а моя – ближе к окну.

Сестра вырубается практически сразу, а я все ворочаюсь, не в силах уснуть. Прошедший день так и крутится перед глазами, не отпускает. И все больше про то, как с Ванькой чай пила, нервно и громко смеясь его дурацким грубоватым шуткам и незаметно вытирая ладонями мокрые щеки.

Нагота какая-то была в этом для меня, будто случайно подпустила туда, куда мало кого пускаю. Или он сам влез как медведь в избу, не спрашивая. Наглый.

Телефон на подоконнике вспыхивает включившимся экраном. Протягиваю руку, чтобы посмотреть что там.

И через секунду сердце срывается на частый пульсирующий бег. От Марка сообщение. Переворачиваюсь на живот, повыше натянув одеяло, чтобы сильно не светить на всю комнату. Читаю.

Привет, царевна. Не удалось зайти еще раз, прости! Но ты же не обижаешься? Придешь на игру завтра?

Кусаю губы, раздумывая что ответить. Пульс уже во всем теле тарахтит.

На что мне обижаться? Что ты при Чижове сделал вид, что просто так конфеты принес? Не обижаюсь, но и на матч не пойду.

Пишет. Стирает… Пишет… А я, затаив дыхание, жду.

Я думал, это ты так хочешь, вот и сделал вид. Ведь это же ты меня все время на расстоянии держишь! Если после матча поедешь со мной на свидание, я хоть всему универу прокричу, что ты мне нравишься. Только сама то рискнешь? Кричать?

Читаю и глаза все шире становятся. На последних буквах того гляди и вовсе из орбит выпрыгнут. Что? Он серьёзно??

Не надо кричать!

Пишу свою первую эмоцию. Мне прилетают смеющиеся смайлики. А сразу следом.

Поехали со мной после матча.

Печатаю

Куда?

И сама уже понимаю, что это я так соглашаюсь. Лицо горит. Боженька, помоги, защити, дай не ошибиться! Но мне хочется поддаться, да. Я всего лишь девушка, которой хочется ласки, хочется быть красивой и нужной в чьих-то глазах. Хочется чувствовать себя особенной, а не так, как говорил Ванька сегодня…Фриковатой!

Пусть для Чижова я такая, плевать. А вот для другого нет!

И я верю, что Марк не позволит себе лишнего, столько времени он достойно себя вел!

Это будет сюрприз! Ну так поедешь?

Да.