Читать книгу Меломания - Анастасия Фёдорова - Страница 5

***

После ухода Сольвии что-то изменилось, как будто она унесла с собой часть звуков. Виски кололо, пространство наполнилось черными, хаотично снующими туда-сюда мушками. Я подумал, что в настройках мира сбился программный код, но его так просто невозможно изменить. Это было вторжение. Они возникли повсюду. Прозрачные, со сгустками темной энергии внутри. Она клокотала, гудя носилась броуновским движением, хаосом мрачных частиц. Я не мог приблизиться даже на расстояние вытянутой руки. Закладывало уши. Существа оттесняли меня от входа в парк.

С Сольвией случилась беда. Сердце резанула боль. Ей сейчас нужна помощь, она в чужом мире атакована врагами. Хрупкая, беззащитная, совсем юная. Я не могу покинуть этот мир, как бы я этого не желал. Он стал моим убежищем и тюрьмой одновременно. Для таких, как я, иного выхода больше не было. Первый вариант – я иду сквозь кисель своих воспоминаний, медленно увязая в каждом из них, пока мой путь не окончится так же вяло и медленно, как протекает жизнь. А второй – творю мир, наполняю его красками и звуками, заливаю теплом и любовью, озарив светом. Остаюсь жить в нем, растворяясь в собственном сознании, пока не сольюсь с ним окончательно. Мой мир – Меломания. Я создал его, чтобы слиться с ним, чувствовать каждую клеточку, каждую капельку росы, скатывающуюся по листу, петь и звенеть вместе с ним с трелями птиц, слушать «хо-о-о-о-о-о-о» трепещущих водорослей, «ау-ум-м-м-м» небооких богов и петь песнь каждому новому дню. И если бы я сейчас интегрировался в тот мир, то мог защитить Сольвию, я не пустил бы дестройторов1 ко мне. Я обессилел. Сел на землю, не имея возможности сдвинуться, подняться. От одного только ощущения, как ей может быть плохо и больно сейчас, силы покидали меня.

Опустошенность топила забвением. Беспокойные черные шелковые покрывала окутывали меня со всех сторон, сдавливали хватку. Они пахли землей: сухой, безжизненной почвой, на которой под покровом прохладой ночи нет никакой растительности. После я заснул и не видел больше ничего.

Спустя несколько часов взошло солнце. Все закончилось. Рядом со мой в траве что-то зашуршало, пискнуло, куснув меня за кончик пальца. Я приоткрыл глаза и раскрыл ладонь. На нее забрался мягкий серый комочек и уставился на меня блестящими бусинами. Мышонок почесал лапками нос, потом за ушами и чихнул, должно быть, от пыльцы. Я лежал на траве, раскинув руки в стороны, глядя на проплывающие облака. Они изменяли очертания, превращаясь то в огромных китов, выбрасывающих фонтан новых облаков из воображаемого дыхало, то в дельфинов, которые резвились и кричали друг другу «ир-р-р-ри-и-и-и-ир-р-р-ри», то блистали величавые замки, то грохотали пушки от сражений за прекрасных принцесс. Проплывали облака.

Перед взором мелькали насекомые. Птицы сновали туда-сюда, на лету ловя очередного бирюзового жучка. Щебет наполнял воздух. Вся моя сущность, квинтэссенция этого мира, желала полного слияния с природой, чтобы облегчить мои страдания. Но было еще рано. Облака изменялись, сгущались, хмурились. Первые капли упали на лицо.

В детстве я много времени проводил в лесу. Ложился на землю, раскрывал глаза пошире и смотрел вокруг. Нагретая солнцем трава млела от удовольствия, шелестя на легком ветерке «а-а-а-аш-ш-ш-ш». Вначале я думал, что ко мне приближается змея и пугался, но оглядевшись понимал, что это трава разговаривает со мной. Ей вторила листва: «а-а-а-аш-ш-ш-ш», ярко красные ягоды земляники прятались и застенчиво молчали, источая аромат. Воздух наполнял мелодичный перезвон колокольчиков – редких цветов, названия которых я не знаю даже сейчас. Я называл их про себя «волшебными». Все имело свои звуки, краски. Любое действие, любой предмет звучал, если настроиться на его волну. Я представлял себя то былинкой, то цветком, тянущимися к солнцу. Терял голову от удовольствия слиться с другим сознанием, сознанием природы, которая окружала меня. Сонастройка происходила легко, она позволяла проникать в таинства своего «я», становясь чистым зеркалом для всех звуков, которые меня окружают.

Ипсеити – это слово возникло в глубине меня. Оно складывалось нотами внутри, обрастало образами и поднималось по моему горлу, облачаясь в звук. Ипсеити. Я вновь вспомнил о Сольвии – олицетворении моего «я», моей сути, всем, чем я был, все слилось в этой хрупкой, смелой девушке, которая, возможно, никогда не вернется.

Перед глазами заколыхалась фиолетово-белая радуга, переливающаяся перламутром. Что-то должно произойти. Сольвиа, моя Сольвиа, она вновь была здесь. Я расплылся в улыбке и протянул ей навстречу руки. Желая прижать ее к себе, бросился к ней, но остановился. Нас разделяла невидимая стена. Моя Ипсеити оглядывалась, всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть меня, но не могла ничего увидеть. Я со всей силы ударил по стеклу, меня отбросило назад. Я вскочил и вновь ударил, закричав что есть силы:

– Сольвиа!

Но девушка исчезла, шагнула дальше, пропала, прошла мимо меня.

Я принял решение выбраться из моего мира во что бы то не стало. Я слышал о тех, у кого это получалось, но вернуться обратно человеком я уже не смогу. Запах корицы сводил меня с ума, еще лишь раз вдохнуть его и прижать ее к себе, мою Ипсеити. Я закрыл глаза и начал медитацию – выход из своего мира. Передо мной распахнулась дверь, вниз уводили ступени, влажные, холодные. С каждым шагом суть тонкой нити, связывающей меня с Меломанией, исчезала.

Я спустился в пещеру. Царившая тишина звенела. В глубине я заметил озеро. Подошел к нему, чтобы осмотреть. По берегам росли фиолетовые светящиеся цветы – ее цвет и мой цвет. Я встал на колени и заглянул в воду. Вначале я решил, что мое лицо сильно изменилось, но из глубины на меня смотрело чудовище. Большие, широко расставленные глаза, большой морщинистый рот с торчащими иголками зубов. Не помню, чтобы я создал его. Возможно, этот образ возник в моем подсознании, олицетворяя темную сторону моего «я». Может быть, мне придется стать этим демоном? Но нет у меня другой дороги и не может быть, кроме этой. Тысячи разноцветных мошек с привязанными к их лапкам нитями кружили вокруг: красные, белые, черные, бирюзовые, их крылья гудели, напоминая мантру древнего бога, идола, демона. Я не помнил, кто это.

И тут демон зарычал, обнажив свои клыки. Я отшатнулся, но было уже поздно. Костлявые серые руки схватили меня за плечи, увлекая за собой. Дальше я уже ничего не помнил, лишь почувствовал напор и то, что в Меломанию я больше никогда не вернусь.