Читать книгу Гортензия в огне - Анастасия Сагран - Страница 3

Уоррен поднял руку, защищая лицо, и скоро ему удалось перехватить хлыст и удержать рвущиеся вопросы. Он решительно ничего не понимал. Эсса что, вымещает злобу?

Она тяжело дышала и слегка дрожала от ярости.

– Отпусти, – процедила она, а когда он сделал это, снова хлестнула по нему, и, развернув коня, скоро скрылась из виду.

– Знаешь, все наши с Санктуарием скандалы по шкале напряжения уступали вот этому, – после недолгого молчания сказала Бриана.

– Я должен убедиться, что она не сломает себе шею, – сказал Элайн.

– И, поскольку это явно что-то личное, я, пожалуй, отстану ненадолго. Где-нибудь на треть свечи. Или вовсе потеряюсь.

Уоррен кивнул и отправился за Эссой. Поскольку она снова остановилась, чтобы выкричать свою злость, прикрываясь заботой о кремолах, он смог не только догнать принцессу, но и стащить её с лошади.

– Немедленно оставь меня в покое! – властно потребовала Эсса, сверкнув такой отчётливой неприязнью во взгляде, что в Уоррене возникло что-то подобное в ответ. При этом голос принцессы остался таким же парадоксально сладким.

– Поверьте, у меня нет ни малейшего желания вас останавливать! Меня тошнит от лицемеров. Однако я не хочу обвинений в том, что не выполнил свои обязанности и не защитил вас от несчастного случая. Вы на самом деле такая?

– Это было бы слишком просто… Я спокойна, отпустите! – выпалила Эсса, сделав попытку вырваться.

– Враньё. Но будь даже это правдой, я вас всё равно не отпущу, пока мы не окажемся подле вашего отца, – Уоррен сжал пальцы правой руки вокруг обоих запястьев Эссы и повёл её, успев ухватить под уздцы одну из лошадей левой рукой. Конь Элайна самовольно потрусил куда-то в кусты и довольно быстро исчез.

До Эссы дошло то, что он сказал, когда они прошли несколько шагов к замку:

– Ты с ума сошёл?

– Ваши милые улыбочки, как оказалось, ничего не стоят. А раз я не помню, чтобы обижал вас, но всё же получил хлыстом по лицу, значит эти злость и ненависть всё время с вами и могут вырваться в любой момент.

– Мои злость и ненависть не способны спалить лес, – возбуждённо, но почти естественно возразила Эсса.

– А я чувствую, что вы доставите мне немало проблем, едва я отпущу вас, – гнул своё Уоррен.

Эсса зашипела ему в спину витиеватые, но при этом не слишком бранные проклятия. Почти так же шуршали опавшая листва и хвоя под ногами.

Уоррен остановился и повернулся к Эссе:

– Я просто попался под горячую руку, а раз ношу святость, то способен вытерпеть любую вспышку – так вы подумали?

– Нет! – внезапно воскликнула Эсса. – Я вас ненавижу – вот что я подумала!

– Меня не было в империи шесть десятков лет! Что я мог сделать?

– Ах, святой! Недостаточно ничего не делать и просто выполнять свой долг, чтобы не вызвать ненависти!..

– Да вы себя слышите?! Что за чушь!

– …Я ненавижу вас за святость, целибат и чёртову идеальность!

– Я… вы… – часто заморгал Элайн. – Объясните.

– Вы – один из тех, чей мир полированный и плоский, а таким никогда не понять таких, как я!

– Ох, и каков же ваш мир, позвольте спросить?

– Мой мир – роскошный и сложный, как гортензия в огне! Отпустите, наконец.

– К этому имеет какое-то отношение принц Хоакин? – замерев на мгновение, озвучил догадку Уоррен.

– Это только моё, – сглотнув, ответила Эсса и отвела глаза. Вроде бы не ложь, но так не может быть. Ненавидеть за такое могут только подобные Классику. Или Эсса просто изранена до глубины души?

Уоррен забыл про её лошадь. Куда она исчезла? Вокруг только лес. Странно тихо и холодно. Император, по указанию принцев и егерей, направил охоту в совершенно другую сторону. Эсса скоро успокоится и начнёт зябнуть. Из её рта вырывается пар. Как бы не пошёл снег.

Волосы Эссы-при, пушистые, неровно уложенные, напоминали потемневшее золото даже сейчас, в тени деревьев. Уголки необычной формы губ очень тонкие, нежные и лукавые, стремятся вниз, но потом всё равно заметно изгибаются кверху сами по себе, даже теперь, когда нет ни одного намёка на улыбку. Кожа её кажется волшебством, состоящим из ароматов и ощущений любви и неги.

Уоррен даже не понял, как оказалось, что он обнимает невысокую принцессу крови и целует её шею.

– Так-то лучше, – услышал он.

Дьявол мог радостно вопить рядом, но никакое недоброе предчувствие и осознание опасности не заставило бы Уоррена отпустить Эссу Винону Бесцейн.

– О, гораздо лучше, – выдохнул Уоррен.

Целибат? Влюбился? Чувственный голод? Всё равно прекрасно, какой бы ни была причина.

– И что же, "до свидания" всем знаменитым обетам Единому? – промурлыкала Эсса ему в ухо.

Уоррен ответил тем, что прижал к себе Эссу как можно крепче. Обеты, демоны… всё это чушь и бред, всё ни при чём. Запах, вкус, влечение – вот что важно.

Но чувство запретности происходящего всё же оттенило ощущения Уоррена. Эсса всё-таки дочь властелина планетарной империи. Эрик Бесцейн в любой момент может промчаться рядом в сопровождении двух-трёх десятков подданных, а Уоррен этого даже не осознает, потому что Эсса сводит с ума.

И Уоррен опустился на колени, ощущая, что ему не хватает силы воли сдвинуться с места. Отдавать должное красоте Эссы самым приятным и примитивным образом тоже нельзя. Сначала следует договориться об этом хотя бы с Единым.

– Какого чёрта? – возмутилась Эсса.

Он всё ещё держал её за руку.

– Я должен… – начал было Уоррен, но принцесса не стала слушать, а снова зашипела яростно и твёрдо:

– Я ненавижу, ненавижу тебя! Страдай и мучайся, Уоррен Элайн!

– Демон… больно, – пробормотал Уоррен.

Было же что-то сильное в нём? Достаточно вспомнить свой страх, чтобы прийти в себя, так?

– Демон? Больно? – ахнула Эсса.

Она ничего не поняла. Да и не могла понять. Свободной рукой Эсса принялась расстёгивать на себе куртку. Стремительно опустилась рядом с ним на колени, рванула пуговицы рубашки и потребовала: – Посмотри на меня!

– Зачем тебе это нужно? Почему тебе это настолько нужно?! Перестань, – взмолился Уоррен.

Под рубашкой у неё было что-то настолько миниатюрное и тонкое, что, можно сказать, что ничего и не было. А ещё тонкий аромат, нежно-розовые губы…

Она направила его руку, и вот уже он стянул с её плеч почти всё лишнее и снова, голодный, наслаждался теплом кожи Эссы.

– Зачем тебе целибат? – спросила она так, будто отвечала на его вопрос.

Она не оставалась холодна, нет. Она слегка постанывала. Но её так яростно жгло что-то неведомое и непонятное, что забыть об этом она не могла.

– Это один из старых способов доказательства силы духа, – прошептал Уоррен, замерев прямо возле её рта.

Он ещё ни разу не ощутил её губы своими и до головокружения сильно хотел исправить это. По его телу пробегала дрожь; промозглая осень уже казалась жарким летом.

– Ты всё доказал?

– А ещё это способ доказать, что способен хранить верность самой чистой любви. Я – способен.

– О, так ты потому сейчас здесь со мной? – спросила Эсса и её ладони скользнули ему под одежду. – Хочешь? Ты хочешь меня?

Прикосновение её рук сбило дыхание Элайна. Уже не до поцелуев. Это конец, падение, это сумбурно-быстрое стягивание брюк с Эссы Бесцейн заметно трясущимися руками.

Но принцесса, добившись победы, села, и, упёршись каблуком ему в грудь, смогла оттолкнуть на порядочное расстояние. После чего встала с видом полного превосходства:

– Итак, Элайн, надеюсь, ты хорошо понял глубину своего падения и безмерность твоей благодарности мне за то, что я тебя всё-таки отвергла в последний момент?

Она застегнула брюки, вернула на плечи рубашку и куртку, однако, не приводя их в полный порядок. Уоррен ощутил себя беспомощной жертвой очень хитрой издевающейся принцессы.

– Если ты… решила обеспечить себе место в раю таким образом… – давил из себя Уоррен, пытаясь умерить дыхание. Отвергла, так отвергла. – То могу заверить, что подобных тебе в рай не берут даже после пяти веков послушания. Внутри вы тщеславные, извращённые существа, неспособные к чистосердечным поступкам.

– Как будто я не знаю?! Знаешь что? Казни меня за это… м-м-м… – сладко предложила Эсса и назвала позу для "казни".

У Элайна потемнело в глазах. Главным образом потому, что услышал топот лошадиных копыт и понял, что не успевает. Почти тут же мимо промчалась небольшая кавалькада всадников. Среди них не было императора, но это не значит, что Эрик Бесцейн не вызовет Элайна и не задаст никаких вопросов. Уоррену придётся навсегда остаться на Соно-Мэйн, а отцу – вернуться в Ньон. Всё будет испорчено.

Нет, это не дьявол атаковал, это только его и Эссы вина. Возможно, даже только Эссы. Она ведь прекрасно знала, что делает. Всё это безумие чётко контролируется её волей.

Но в её взгляде смешанные чувства. Нет, она не хотела таких проблем для Элайна. Ей всего лишь нужно было, чтобы и его изнутри жгло что-то точно так же, как и её саму. Она хотела обратить его в свою веру. Во что же она верит так, что у самой дух захватывает? Что же это за мир, похожий на гортензию в огне?

– Встань, – безразличным тоном посоветовала Эсса. – И отец здесь может появиться.

– Застегнись в таком случае.

– А мне нравится так.

– Хотя бы рубашку.

– Подойди, да застегни.

Уоррен прикрыл глаза, назвав принцессу про себя нехорошими словами.

– Доиграешься, изнасилую, – пообещал он, берясь за пуговицы её рубашки.

Внутри, однако, он уже смирился с произошедшим.

– Крылатые не насилуют женщин, – мягко, искушающе прошептала Эсса.

– В любом ряду бывают исключения.

– Но не в ряду святых.

– Я уже не буду святым к тому моменту. Твоими стараниями.

Это флирт чистой воды. Как будто бы всё идёт по новому кругу.

– Считаешь, я так сильна?

– И так… красива, великолепна, хитроумна, очаровательна. Эсса, какого чёрта? Почему именно ты, почему именно так?

– Спроси у своего бога.

– Ты в него не веришь?

– Он допускает ад на земле, он несправедлив. Ему никого не жалко. Я верю в его существование, но не верю в его добрые помыслы.

– Это то же самое, что не верить.

– Тогда так.

– Только дьявол…

– Хватит! – прикрикнула она. – Хватит религии! Я больше не могу, не хочу, прекрати!

– Когда я просил тебя перестать… – Уоррен припомнил ей свои мольбы, оставшиеся без ответа, и притянул её за руку к себе, шепча на ухо: – Единый поможет тебе…

К его огромному удивлению из глаз Эссы брызнули крупные слёзы, но она быстро вытерла их.

– Я одна, Элайн, мне никто не поможет, – прошептала она.

Нет, она не шутит, не издевается только потому, что жестока и безразлична. В ней действительно бушует нечто разрушительное и находит только один мучительный для него выход. Он должен окончательно успокоиться и помочь.

– Я здесь и всё ещё чудотворец, – мягко сказал Элайн, едва отдавая себе отчёт, что нежно касается её лица.

– Хочешь откровений? Нет, я унесу это с собой в могилу.

– Я попрошу Брайана…

– Не смей! – вскрикнула она.

Возникло странное ощущение, что в Эссе сидит настоящий демон. Но в её глазах было столько страдания, что даже мысль об изгнании нечисти отпала. Нет, изгоняя демонов, Эссе не помочь. В её душе есть что-то такое, что только молитвой не убрать. И это что-то принадлежит лично ей. Это очередная миссия, возложенная богом?

Ему вдруг живо вспомнился тот мужчина в Три-Алле. Уоррен был почти уверен, что не только спас его от самоубийства, но и отвратил от других таких же мыслей. А ведь Ноэль просто рассказал свою историю.

– Расскажи, почему гортензия в огне, расскажи, откуда пришёл огонь, – очень тихо попросил Элайн.

Эсса посмотрела на него как на безумца:

– И ты правда думаешь, что о таких вещах можно рассказывать?

– Тогда я попробую угадать. Судя по твоей настойчивости в соблазнении святого, смею предположить, что ты переспала с кем-то, с кем спать было никак нельзя. Ты ведь хочешь, чтобы и я перешагнул грань, верно? Единый никак не наказал тебя за это. Ты хочешь увидеть, как Он накажет меня и успокоиться, посчитав, что только такие, как я, и достойны его внимания. Но, кроме этого, те запретные свидания были так мучительно, противоестественно и ненормально прекрасны, что до сих пор это – самое великолепное, что было в твоей жизни. Надеюсь, ты не нарушила закон, пока предавалась разврату?

Он определённо отчасти был прав. Но отразившиеся страх и паника на её лице – вот что оказалось самым сильным из всего, что она испытывала, вспоминая свой "огонь". Не томление по тем мгновениям, не тоска, а страх… и что-то ещё. То, что жгло её изнутри.

– Ты боишься, что кто-нибудь узнает? Или боишься кары? Или не хочешь повторения?

Эсса явно хотела ответить, но не стала этого делать.

– Или ты узнала, что твой отец по политическим или личным причинам тайно уничтожал сотни и тысячи разумных?

– Что за бред?! – тут же возмутилась Эсса.

– Значит никто, кроме тебя, не виноват в том, что с тобой творится, – сделал вывод Элайн. – Но чувство вины даже не гложет тебя. И только это объясняет твою ненависть к святости, целибату и… что-то там про идеальность. Значит, у тебя не было выбора. Такое переживать сложно и тяжело. Скажи мне, скажи мне всё.

– Я никогда…

Они оба вскинулись, потому что к ним снова двигалась кавалькада всадников. Теперь уже с севера.

– Этот лес мог бы быть и больше, – проворчал Уоррен.

На этот раз это были её родной брат Фенимор Бесцейн, герцоги-перевёртыши и принц Макферст с одним из наследников. Они окружили Эссу и Уоррена, задавая бодрые вопросы об утере лошадей и вспухших рубцах на лбу и щеке Элайна. О распахнутой куртке человеческой принцессы вопросов не было, хотя люди обычно мёрзнут в такое время года.

Но Уоррен словно язык проглотил и не мог отвести взгляда от Эссы. Она вдруг превратилась в обычную себя, такую любимую всеми обаятельную принцессу крови Эссу Бесцейн. Солнечно-радостная, нежная леди улыбалась и шутила, и только в глубине её глаз один-единственный раз мелькнуло страдание. Это нечто невыносимое и постоянное – её огонь.

Эсса унеслась в окружении доверяющих её улыбкам мужчин, и только принц Фенимор остался с Уорреном. Он спешился и задал вопрос, от которого Элайн похолодел:

– Как вы посмели?

Сказать ему, что вовсе не пытался приставать к Эссе, и что Фенимор – слепец, понятия не имеющий, что происходит с его сестрой?

Но что-то ответить надо.

– Она цела, невредима и уехала, как вы видели, с улыбкой на лице.

– Члену императорской семьи не престало плакать и жаловаться, – не поверил принц Фенимор. – Но своему брату сестра расскажет, если кто-то оскорбил её.

Элайн понял, что слишком долго молчит и смотрит в пустоту. В основном потому, что стало яснее ясного: Эсса расскажет Фенимору таких дивных гадостей, что увидеть лицо Эрика Бесцейна Уоррен сможет только века через три.

– Да, вы решили, что я оскорбил её высочество, и она отходила меня хлыстом за это?

– В случае Брайана Валери падение, как говорят, было более заметным… – Фенимор тяжело вздохнул, прежде чем продолжить, – благодаря церковному проклятию, но вы к церкви отношения не имеете, святой. Потому, не ожидая явных знаков с неба, я попрошу вас держаться от моей сестры как можно дальше.

– Спросите, я прошу вас, эрцеллет-принцессу Санктуарийскую, о том, что она видела.

– И что же она видела?

– Как её высочество Эсса Винона подняла на меня кнут в ответ на отказ криками распугивать кремолов.

– За такое не бьют. И никогда – Эсса. Вероятнее всего, вас, герцог, отходили кнутом за другую провинность, свидетельницей которой эрцеллет Санктуария не стала. И мне остаётся только надеяться, что Эсса скоро забудет вас, чтобы вы не сделали.

– Мне очень жаль, что…

– Мне тоже очень жаль, однако, судя по всему, во дворец Сердца Цитадели вход для вас будет закрыт. Кроме того, я попрошу вас завтра же покинуть регион, как бы странно и грубо ни было просить хозяина покинуть собственный дом.

Фенимор пожелал "всего наилучшего", взлетая в седло, и ускакал, оставив Уоррена одного. Пришлось немного пройтись пешком до замка, но когда он вышел на лужайку, то каждый шаг стал даваться с большим трудом, словно тяжёлыми оковами обложили ноги. Во-первых, отец очень просил обойтись без скандалов, и хоть Эсса целиком и полностью подставила его, но по всему выходит, что это Уоррен станет объектом сплетен на весьма и весьма долгое время. Во-вторых, Бесцейны больше не захотят видеть Элайна, и в принсипате им потребуется отец. В этом случае все планы отца рухнут. В-третьих, немилость хотя бы одного Бесцейна – не шутка. А тут сразу двое наследников прониклись к нему неприязнью. И плевать на то, что он сделал для империи…

Надо как-то исправлять положение.

Навряд ли получится сделать это, не убедив Эссу в своём дружеском участии. К сожалению, даже если и получится её убедить – это может оказаться бесполезным. Но если позволить ей унизить себя и насладиться этим, то она, быть может, и не станет добивать его, рассказывая брату небылицы.

Элайн добрался до своих комнат и остановился перед зеркалом. Странно, но с Брайаном такого не случилось бы ни в пору святости, ни после падения. Он бы не оказался в такой ситуации, не смотря даже на то, что его близнец – довольно известный сердцеед и соблазнитель. Нет, окажись Брайан в том лесу с Эссой и Фенимором, всё было бы чинно и мирно, и никому даже в голову не пришло бы обвинить Брайана, сказать ему о своей ненависти или соблазнить его. С Брайаном Эсса так не поступила бы.

И сколько бы Элайн не разглядывал себя в зеркале, он никак не мог найти ничего такого, что бы разительно отличало его от Брайана. Разве что…

Брайан не пялился бы на грудь Эссы – с этого всё началось. Раньше и Уоррен в подобном не был замечен. Так что же произошло?

Он спустился на те самые ступени, на которых понял, что принцесса Бесцейнов ужасно привлекательна. Обычные серые ступени широкой и длинной лестницы, ничего сверхъестественного.

Но близнецы клана Си – очень чувственные парни. Роджер никогда не казался помешанным на сексе, хотя и бывало, что неделями путешествовал только из постели в постель. Но, ни одно из предположений окружающих о причинах такого поведения ни разу не попало в цель. Никакой причины заниматься сексом часто и с огромным аппетитом у Роджера не было. Всего лишь очень чувственный парень, который заводился (и наверняка заводится по сей день) от чего угодно.

И Брайан в юности был точно таким же. И таким же остался. Только череда случайностей и неприятных событий оставила близнецов по разные стороны монастырских стен. И Брайан мог бы оказаться на месте Уоррена. Однако… всё же… он прочитал бы Эссе пламенную речь или целую лекцию… просто потому, что по какой-то причине её боль, её лицемерие и неожиданные порывы, вызванные глубокими переживаниями… не нашли бы отклика в его душе. А Уоррену дьявол уже нашептал слишком много разрушительных мыслей, слишком многое показал, ужасая и оставляя тьму.

Значит, не стоит проклинать себя ни за влечение к Эссе, ни за желание освободить её из плена мучительных чувств.

Дождался её возвращения.

– На вас всё быстро заживает, Элайн, – отметила она, остановившись рядом. – Даже исцеления не требуется.

– Его высочество Фенимор приказал мне убраться с ваших глаз к завтрашнему утру, так что вам не придётся видеть всю последующую "красоту" заживления.

Она ответила полуулыбкой, деликатно положила ладошку ему на плечо и дружески, нежно проворковала:

– Надеюсь, что всё это нам с вами послужит неплохим уроком.

– Хотите сказать, с вами это впервые? – немного саркастично изумился Элайн.

– Конечно, – сладко произнесла Эсса. – Всё только для вас.

Вдруг некто с железной хваткой поволок его прочь, извинившись перед Эссой. Это был отец.

– Ты что опять вытворяешь? Я говорил тебе ссориться с принцессой?! – и с силой впихнул Элайна в ближайшую комнату. Уоррен даже почувствовал себя пятилетним мальчонкой в здоровенных ручищах отца. И как-то сразу вспомнилось, что принц Мэйн – древнейший, до сих пор не растерявший, а только бесконечно накапливающий силы и опыт.

– Император… Император уже вернулся? – догадался Уоррен. Отец должен был сопровождать Эрика Бесцейна во время охоты.

– Ты был так поглощён ссорой, что даже не заметил? Так, ясно. И, тем не менее, ответь на вопрос. Впрочем, не надо. И так понятно, что ты идёшь по пути падшего Брайана – стараешься оттолкнуть желанную женщину, чтобы сохранить обеты Единому.

– Всё не так. Просто… это я ей не нравлюсь и… И она совершенно прямо сказала об этом.

– Ты?! Да как ты можешь кому-то не нравиться?! Ты ветеран войны, ты один из трёх красивейших мужчин в империи, ты – чудотворец и вообще хорош во всём, что ни возьми. Ты только что вернулся из экспедиции, даже попасть в которую невозможно! Эсса должна обожать тебя, восхищаться тобой, испытывать безумное любопытство и влечение.

– Но это не так.

Мэйн глянул на Уоррена и заходил из стороны в сторону. Он нервничал, но говорил теперь очень тихо:

– Женщины говорят, что твой неожиданно низкий голос будоражит и возбуждает, но даже когда ты молчишь, на тебя так и хочется смотреть. Ты не просто красив, от тебя глаз не оторвать. Одна возможность посмотреть на тебя волнует, а всего лишь обещая познакомить с тобой, можно заработать целое состояние. Эсса… наверняка без ума от тебя и до сих пор не прилипла к тебе только из желания сохранить лицо, что важно для дочери императора…

– …И тем не менее… Я… Я постараюсь решить свою проблему сегодня вечером и ночью, но если не выйдет, то к утру мне нужно будет покинуть регион.

– Зачем?

– Нас застали в лесу наедине. Куртка на ней была распахнута, моё лицо уже располосовано… Фенимор посчитал, что я оскорбил её. Физически.

– Да тут любой бы так посчитал. Ты со стороны себя не видел, когда был только что рядом с ней.

– А что такое?

– Ты одним взглядом оскорбляешь её. Почти физически.

– Кажется, мы имеем в виду немного разные вещи…

– Ничего подобного, – покачал головой древнейший. – Поверь, опыта мне хватает, чтобы понять, что ты хотел бы ******* её в обоих смыслах.

– Как пошло, – поморщился Уоррен, а у самого горло сжалось от понимания правоты отца.

Это ведь он так потрясающе красив, что она должна наброситься на него с поцелуями! Но что-то всё не так…

– Иди, и всё исправь!

Уоррену повезло – он увидел, как Эсса поднимается по лестнице, когда он вышел в холл. Но принцесса была далеко не одна, и он решил уйти. Остаток дня он бродил по гостиным, ожидая момента, когда она останется одна или спустится.

И вот она, наконец, очутилась в гостиной.

Не красивая? От Эссы невозможно было оторвать взгляда. Невозможно было перестать прислушиваться к её словам. Он сбился со счёта, отмечая каждый раз новую, неповторимую улыбку. Они все были разные. Вспоминая вкус чего-то сладкого, она прикрывала веками глаза и склоняла голову вниз и набок, улыбалась мило, но не широко. Шире её улыбка становилась, когда она, откидывая голову немного назад и вбок, поднимала лицо при воспоминании о какой-то картине, виде или особенной погоде. И так во всём – все её реакции были разными. Её открытость в выражении чувственного наслаждения поразила его. Да, она не из тех, кто словами выражает свои чувства. Нет, она из тех, кто их показывает мимикой, телодвижениями и жестами, выражением смеющихся глаз. Правда, для того, чтобы распознать всё это непередаваемое богатство, надо смотреть на неё, и смотреть внимательно. Но мало кто делал это. И слава Единому, что её внешность не во вкусе большинства, а вокруг море более ярких женщин – иначе Эссу носили бы на руках толпы мужчин, и он сам обратил бы на неё внимание заметно раньше.

Он не заметил, как очутился рядом с ней.

– Вы с ума сошли?! – вдруг с неприязнью и довольно громко заговорила Эсса. – Перестаньте!

– Перестаньте – что?

– Вы меня нюхаете, похоже? Вы слишком близко сидите.

– Прошу прощения.

Эсса смерила его недовольным взглядом и, посмотрев на кого-то, сказала:

– Вы посмотрите, извиняется, но с места не двигается.

– Влюбился, – насмешливо сказал её собеседник.

– Да так, что не соображает, – дополнил ещё кто-то со смешком.

– Что же, он не слепой. Элайн, – вдруг раздался голос императора, – можете прийти ко мне завтра утром и попросить разрешения ухаживать за Эссой.

– Завтра утром я попросил его покинуть регион, ваше императорское величество, – возразил принц Фенимор своему отцу. – Взгляните на отметины кнута Эссы на лице Элайна. Я не думаю, что его ухаживания ей по нраву.

– Подойди, Элайн, – нахмурившись, повелел император, и Уоррену пришлось подойти и по жесту Бесцейна сесть рядом.

– Чем вы провинились? – спросил Эрик после долгого разглядывания лица Уоррена.

– Тем, что ношу святость так, будто её нет.

– За этой продуманной лаконичностью ответа я вижу богатство прочувствованных эпитетов и массу интересных и важных нюансов. Завтра утром вы всё расскажете мне… Фенимор, я сам послежу за Элайном.

– Так когда свадьба? – спросила вдруг Бриана.

Уоррен в недоумении воззрился на неё и понял, что дочка друга выпила чуть больше нужного. Её супруг, принц Санктуарий, выглядел трезвым и вполне естественно засмеялся, услышав вопрос.

– Моя дорогая эрцеллет, похоже, искренне считает, что причинение увечий мужчине – это способ показать ему своё расположение, – пояснил он, потерев свой многострадальный, множество раз переломанный нос.

Бриана действительно не единожды колотила мужа. И обожала его при этом. Прямо сейчас она обвилась вокруг сильной руки Санктуария с самым счастливым видом.

– А разве нет? – выпрямилась эрцеллет Санктуария.

– Нет, – улыбнулся супруге Алекс.

– Не верю, – в ответ ослепительно улыбнулась Бриана и повернулась к эрцеллет Рашингавы и принцессе Соно. – Это же так логично – избиваете мужчину и проверяете, сколько вытерпит. Если терпеливый и не слишком гордый, значит, годен для брака. Совместная жизнь, в конце концов, готовит немало неожиданностей. И если не вытерпит холодности, жестокости и капризов на стадии ухаживаний, то на что он вообще сгодится потом?

– Есть своя правда, – вдруг сказал весь из себя идеальный Ричард Сильвертон. – Пусть и нестандартного образа.

– Вообще-то, – заговорила Шесна Коли, древнейшая, мать принца Даймонда Лайта, – я знавала места, где царили подобные порядки.

– О, Шесна, ты мой кумир, – мечтательно простонала Бриана, и тут же очень живенько обратилась к Эссе и Уоррену: – Так что на свадьбу не забудьте пригласить меня.

– Ты получил отсрочку, – шепнул на ухо Уоррену отец. – Так что поблагодари императора за это.

Уоррен так и сделал. Но что-то его сильно раздражало в тот момент и последующие, и он никак не мог понять, что именно. Ночью он вспоминал этот вечер в деталях:

Вот Эсса показывает великолепное владение собой. Вот она смеётся словам Брианы. Вот она произносит тост за то, чтобы в конечном итоге счастливых союзов, начинающихся неудачно, было больше, чем удачно начинающихся несчастливых союзов.

Вот ей поддакивает герцог Ветреный, подходит к ней и подливает ей вина.

Вот она снова показывает великолепное владение собой, но уже что-то не так. В её глазах появляется что-то сложное. Что это? Похоже на её огонь, но немного не то. Здесь в ней есть упрямство, но и беззащитность.

Что-то не так. Что-то не так с Ветреным. Он неправильно смотрел на Эссу. Будто бы…

Раньше, чем подумал, Элайн вышел из комнаты и отправился к Эссе. Дверь была открыта.

– Ветреный, какого дьявола вы здесь делаете?! – громким шёпотом поинтересовался Уоррен у снимающего сапоги сына принца Классика.

– А ты вовсе не такой слепой, как о том говорят, – негромко протянул Ветреный.

Сейчас, в темноте, парень казался совсем невинным подростком. Низкорослый для перевёртыша, хрупкий и худой, с тонкими чертами лица в форме сердечка, с жутковатыми и красивыми серыми глазами под тонкими бровями, с шапкой разлетающихся шелковистых каштановых волос, герцог Ветреный чем-то напоминал тощеватого принца дождя Рэйна Росслея. То же количество высокомерия и заносчивости в забавном сочетании с миловидным, почти девичьим лицом. И столько же притворства. Разве что сын Классика был греховодником и извращенцем, жестоким и распущенным, а Рэйн Росслей – нет, страдал от циклических приступов безумия.

Но Ветреный – опасный тип, совершенно немилосердный. Перейти ему дорогу можно, он не мстительный, но никогда не знаешь, чего от него можно ожидать.

И Элайн сделал единственное, что мог сделать, нарушив планы Ветреного, но сделав это как можно более тактично.

Он… призвал крест. Комнатка осветилась золотым светом, и из сосредоточия его проявился символ. На лице Ветреного расцвёл детский восторг. Извращенец потрогал пальцем символ, лизнул его, заулыбался и ушёл. Что творится в голове у этого типа?!

Уоррен потряс головой, чтобы избавиться от мыслей о Ветреном, запер за ним дверь и вошёл к Эссе.

Она сидела на постели и смотрела так, будто сейчас заплачет.

– Эй, всё в порядке, он ушёл.

– На данный момент я не знаю, может быть, всё в порядке было бы, если бы ушёл именно ты.

– Он – самый мерзкий тип. Говорят, он называет жалкими сучками всех леди, с которыми спит. И делает это до, во время и после соития.

– Так и есть, – легко сказала Эсса.

– Ты же не хочешь сказать… Ты и этот мелкий… я не верю. Здесь сумрачно, наверное, и я не разглядел твоих глаз…

– Я спала с ним ещё в то время, когда была в контракте с Классиком. И, кажется, сам Классик знал об этом.

– Сколько грязи… – на выдохе прошептал Элайн. – Именно это так мучает тебя? Это было давно. Хочешь помолиться вместе со мной, чтобы Единый…

– Наивный, глупый Элайн.

– Думаешь, он так и будет приставать к тебе?

– Наивный, глупый Элайн, – снова тем же тоном повторила Эсса. – Иди ко мне.

– А как же молитва?

– Я хочу секса. Немедленно.

– Там, за дверью, крест призванный стоит. Я не могу.

– Если бы он работал как надо, то я бы не вспомнила о том, что мы творили с Ветреным и не возбудилась бы до предела. А ты бы не испытывал ту неуверенность, что я слышу в твоём голосе.

– Да, меня к тебе тянет. Но я у тебя на поводу не пойду. Знаешь почему? Потому что один раз ты уже подставила меня, и второго раза не допущу. Ты хорошо слышала, что я должен завтра рассказать твоему отцу всё то, что понял о тебе в лесу. Но была уверена, что тот факт, что я чуть было не стянул с тебя брюки, удержит меня от подробного рассказа. Теперь же я знаю о твоей связи с Ветреным, и ты захотела, чтобы я ничего не смог рассказать императору, потому что переспал с тобой. Я всё правильно сказал?

– Я сама сказала тебе о том, что спала с ним, – немного, но заметно разозлилась Эсса.

– Сам бы догадался, – парировал Уоррен.

– Убирайся из моих покоев!

– Лучше бы продолжала соблазнять.

– Убирайся!..

– В таком случае… закрой двери после моего ухода, пожалуйста. Меня вовсе не радует перспектива стоять всю ночь у твоих дверей в ожидании схватки с очередным любовником.

– Всё это совершенно точно не твоё дело!

– Как это не моё? Я же влюбился в тебя так, что потерял рассудок.

– Абсурд.

– Все вокруг теперь будут считать, что я млею от одного твоего вида. Что, в принципе, правда. Но если все вокруг будут знать, что у тебя любовник и это не я, то меня будут считать жалким, обманутым глупцом, слепым, тупым и глухим. А мне такая слава ни к чему.

– То есть из-за твоего тщеславия и я должна быть одинока и несчастна?

– Это не тщеславие. Разумным не запрещено хранить честь и достоинство как внешний образ отражения кинъе перевёртышей.

– Спасибо за лекцию, но ты несёшь просто дивный бред, – спокойно улыбнулась Эсса, и тут же, мгновенно вскипев, закричала: – Пошёл вон!

– Ух, какая злая, – деланно испугался Уоррен. Ему уже некоторое время было весело – он очень гордился тем, что не поддался на очередную уловку Эссы. – Такая сладкая и такая злая.

И тут она встала, абсолютно обнажённая, и подошла к нему. У Уоррена дух захватило. Веселиться или что-то говорить он уже никак не мог. Словно маленький мальчик в руках колдуньи, он задрожал, но послушно, зачарованный, сделал всё, что ей было нужно. И даже больше.

Пытаясь продрать глаза утром, он не мог понять, как всё это произошло, как ей удалось его соблазнить, просто встав перед ним без одежды. Ему уже тысяча лет. И любовниц у него было достаточно. И тряпкой не был, и нарушить обет он боялся. Да и не слишком её разглядывал. Так что же случилось? Не влюбился же так, как об этом все подумали?

Следовало поторопиться, и Уоррен наскоро привёл себя в порядок, оделся и ушёл, оставив спокойно спящую Эссу. У дверей в коридоре столкнулся с двумя дамами, смутившимися, пожалуй, ещё сильнее, чем он сам.

У своей спальни он обнаружил адъютанта императора, и по одному взгляду понял, что Эрик ждёт его немедленно.

– Доброго утра, наглый герцог, – поприветствовал его император, стоя у окна с чашкой кофе в руке.

– Доброе утро. Прошу прощения?

– Подойди сюда и посмотри на то, что этим утром увидел я.

Элайн незамедлительно сделал это. И глазам не поверил.

– Это ручей, протекавший неподалёку от замка. И за ночь он изменил русло, – рассказывал император. – Причём так значительно, что кроме как руку бога в этом не признаешь.

То кристально прозрачная, то откровенно красная вода теперь текла прямо по той дорожке, по которой сутки тому отец вёл Уоррена через сад к конюшням.

– Уверен, это чья-то шутка, – по возможности мягко сказал Уоррен.

– Как и лужайка с распустившимися ночью цветами, – кивнул Бесцейн. – Лепестки имеют редкий оттенок голубого. Тот самый редкий оттенок, который романтично описывает Приближение Весны. Что-то там… в летнюю пору, когда пыльца парит в воздухе с самого раннего утра, а солнце только поднимается в безоблачное небо, на западе, над самым горизонтом, подёрнутая жемчужной дымкой голубизна… что-то там… в слегка сиреневый оттенок. Это про ваши глаза он так говорил. Уверял, что только ваши глаза так живо напоминают утреннее западное небо.

– Но это…

– Если я сказал, что послежу за вами, то, скорее всего так и есть, не так ли, Элайн? Мне не нужен особый дар Единого, чтобы знать, где вы находитесь. Надеюсь, ради вашего же блага, что Эсса в таком восторге, что согласится как можно скорее объявить о вашем союзе.

Император присел на краешек стола, отпил из чашки и вгляделся в лицо Уоррена:

– Меня не волнует, с кем она спит и насколько об этом известно. Это совершенно ничего не меняет для меня лично. Но молодой женщине нужна полноценная, здоровая жизнь с минимальными угрозами. И вы предоставите Эссе такую жизнь, не так ли?

Элайн на мгновение зажмурился. В словах императора что-то говорило о том, что ему известно о связи Эссы с Ветреным. И он желает всеми возможными способами разорвать эту связь, воспользовавшись подвернувшимся Элайном. Но Эссе всё равно. Она не просто не согласится на брак, а представит всё таким образом, что Уоррен будет изгнан и лишён званий или окажется в Абверфоре – первой тюрьме-крепости Ньона.

Поскольку Уоррен молчал, пытаясь придумать хоть что-нибудь, император вздохнул и разрешил идти, прибавив несколько печально:

– Попытайтесь убедить её выйти за вас. Но ведите себя хоть немного приличнее. Вся эта ситуация кажется мне личным оскорблением. Вас оправдывает только очевидная влюблённость. Идите.

Уоррен направился прямо в покои Эссы с серьёзным чувством вины за пазухой. Встречавшиеся ему по дороге разумные, принцы, герцоги, эрцеллет, адъютанты и камеристки – все безуспешно пытались скрыть улыбки и смешки.

Крест, призванный в передней против Ветреного, стоял на месте. Эсса принимала ванну. Её комнатные девушки почти бегом покинули покои, краснея и хихикая в кулачки.

– Говорят, очередной святой пал этой ночью, – выдержанно проговорила Эсса, продолжая намыливать плечи. – Не знаешь, кто это был?

– Я, и уже побывал перед не слишком радостно настроенным императором. Ты всё верно рассчитала. Он не стремился расспрашивать меня о вчерашней охоте. И, судя по всему, все полностью уверены, что это моя похоть стала причиной падения.

– Кроме всего прочего, – продолжила Эсса холодно, – проводя параллели с почти святым Брайаном, о том, что я спала с тобой, никто даже не подумает. Все решат, что для падения тебе хватило малого. А на тот случай, если что-то пойдёт не так…

Она демонстративно окунула правую руку в воду и подняла. Мыльная пена осталась на воде, а на запястье теперь темнели отметины, будто кто-то со страшной силой сжимал руки Эссы.

– …Всемогущий… кто это сделал?

– Ветреный. Он не принимает отказов.

Значит, Ветреный уже уходил от Эссы, когда Уоррен пришёл. Значит… пристрелить ублюдка!

– Но о том, что он вчера был у меня, никто не знает, – улыбнулась Эсса, опустив глаза. – Наслышаны все только о тебе.

– Зачем всё это? – поморщившись, спросил Уоррен.

Невыносимая горечь смешалась со сладким чувством внутри. Вот так мужчины и теряют гордость: околдованные женщиной, готовой бессовестно играть чувствами.

– Я же сказала, что ненавижу тебя.

– Ты говорила так, но у тебя больше нет причин… я больше не святой, я нарушил обет, идеал – это не про меня.

– Ты прав, но мне почему-то не легче. Может быть, это сейчас так. Потом, когда я выплыву и моё имя окажется по-прежнему чистым… наверное, я испытаю удовольствие. Или продолжу менять тебя.

– Если у тебя такие далеко идущие планы, то ты не захочешь, чтобы император отправил меня в Абверфор.

– Пожалуй, – Эсса разглядывала свои руки.

– Тогда тебе стоит согласиться на объявление о нашем союзе.

– Брак? – подняла глаза принцесса.

– Идея его императорского величества, – пояснил Уоррен.

– Мне надо обдумать, – медленно произнесла она.

– Я защищу тебя от Ветреного, если хочешь.

– Очень мило с твоей стороны, – словно проснувшись, пробормотала она. Посмотрела в пустоту и сообщила: – Но знаешь, этого не требуется. Говорили, что ему не нравятся коротко остриженные блондинки. Я обрезала и высветлила волосы. Он отстал на много лет. Но едва все подумали, что я могла бы выйти за тебя, как он тут же появился. Как думаешь, не придётся ли тебе, в конце концов, ждать у дверей собственной спальни до тех пор, пока он не закончит со мной?

– А Классик ждал?

– Хочешь сравнить себя с Классиком? Ветреного подогревают всего несколько демонов, тогда как Хоакин легионы таких демонов укротил, одел в униформу и вызывает по необходимости. Ты милая маленькая девочка в сравнении с этими двумя. А говорили, что ты – их родственник. Ничего в тебе нет от них. Разве что тоже считаешь меня привлекательной.

– Подожди-ка… – нахмурился Уоррен.

– Ах да, тебя не было на планете, когда Ксенион рассказал правду… Твой так называемый отец, Рональд Мэйн, приходится родным дедушкой Классику. В тебе и мерзком гадёныше Ветреном есть много общего. Наследственность, например. Как интересно, не правда ли?

– Ты…

– Я не лгу. Посмотри в мои глаза снова. Видишь? – она подалась вперёд, улыбаясь. – Можешь звать братцем Ветреного.

Элайн поднял одну бровь и кивнул:

– Я это легко переживу. Выходи за меня.

– Ты больной или сумасшедший?

– А что?

– Я тебя подставляю, кручу тобой, как хочу, рассказываю о том, с кем и как ты связан, а тебя интересует…

– Не думаю, что я могу что-то исправить.

– Имею в виду, что ты должен сейчас предпочесть века в Абверфоре свадьбе со мной.

– Единый мне особого выбора не оставил. Я с ума по тебе схожу, и эта ночь показала, что слаще тебя женщины на земле точно нет. Император хочет, чтобы ты была всем довольна, а я готов на многое пойти, чтобы моя первая и единственная жена была счастлива.

– Мне никогда не быть счастливой, Элайн. И я утяну тебя в ад.

– Ты только так думаешь. В конце концов, всё лишнее отпадёт и останется только то, что ты возьмёшь сама. И это будет то, что сделает тебя счастливой.

– И что же, по-твоему, мне до сих пор мешало взять счастье самостоятельно?

– Политика. И что-то ещё, с чем я разберусь.

– Если оставить эфемерное "что-то ещё", то вспоминается, что ты тоже член принсипата и регент Мэйна на Пенрине. Политика – это твоё.

– Но со мной не будет той грязи. Я всего лишь стою на позиции отца в принсипате… и всё. К тому же в этом году меня ждёт тьма учений перед защитой Пенрина. Я буду пропадать в лагерях иррегуляров и мешать особенно не буду. В твоём распоряжении будет домен Мэйна и колония Соно-Мэйн. Ты сможешь взять лучших телохранителей и отправиться в путешествие по имениям клана. Или даже запереться в одном из них, если тебе все так осточертели.

Эсса, едва дослушав, погрузилась в воду с головой. Вода успела успокоиться к тому моменту, как принцесса снова села, откинула мокрую чёлку со лба и стёрла воду с ресниц.

– Я согласна.

– Можно поцеловать невесту? – тут же спросил Уоррен.

– Нельзя. Уйди.

– Хорошо. Я скажу императору, что ты согласна?

– Я сама скажу. Иди к себе и не показывай своё сияющее лицо наружу. Иначе объявлением мы удивить никого не сможем.

– У меня вовсе не сияющее лицо.

– Да, а я вовсе не сижу в ванной, – иронично и несколько мрачно поддакнула Эсса. И тут же сладко пропела: – Влюбился, красавчик Элайн влюбился! Влюбился глупо и до слепоты.

Уоррен попытался представить, какой необычной особой надо быть, чтобы вот так комментировать влюблённость одного из Красивейших в себя. Тем более, если она уверена в его влюблённости. Как будто не с ней всё это происходит.

Ничего не смог окончательно понять, помотал головой и ушёл.

Уже вечером Бесцейны и принсипат отмечали объявление о бракосочетании. Уоррена слегка трясло, потому как Ветреный и Классик были рядом, смотрели понимающе, папа невесты – император, а сама невеста могла в любой момент изменить решение, снова создав чудовищную ситуацию, готовую обернуться скандалом. Перчатка, скрывающая синяки на её запястье в любой момент могла быть расстёгнута и сброшена.

– Должен разрушить ваши сладкие мечты, но придётся немного отложить подписание контракта, – вдруг довольно громко сказал Джулиан Дарк. – И это "немного", к сожалению, зависит от моего решения о готовности Элайна к определённому рангу в командовании иррегулярными войсками.

– То есть Уоррену следует подготовиться к экзамену? – взяв за руку Элайна, мягко спросила Эсса у главнокомандующего.

Она так хорошо и естественно смотрелась в роли его невесты, что Уоррену отказала способность конструировать приличные фразы.

А ещё она назвала его по имени.

– Совершенно верно. Не смотря на то, что Элайн в роли генерала был очень хорош на прежних защитах, за шесть десятков лет военная наука стала ещё серьёзнее. И, как нет уверенности в том, что Приближение Весны нанесёт смертельный удар алмазному царю, так и нет уверенности в том, что Элайн менее чем за год усвоит всё необходимое и проведёт все требуемые учения. Ему предстоит напряжённая работа.

– Хорошо, что вы так прямо сказали об этом, Дарк, – проникновенно отвечала Эсса. – Я сделаю всё, чтобы поддержать Уоррена.

– Что бы это не значи… – начал, было, принц Санктуарий, изображая замах хлыстом, как все засмеялись.

Бриана вдруг подошла и тихонько сказала:

– А я думаю, что ты не заслужил всё это.

– Ты же… сегодня решила воздержаться от пьянящих жидкостей и судьбоносных высказываний?

– Тебе было так тяжело там, на Рилкое. Я видела, с каким трудом, с какой мукой ты извлекал кресты… А теперь это… и война тоже ужасное испытание. Я никак не могу помочь, но буду молиться за тебя, пусть Единый особенно меня и не слушает. Надеюсь, Эсса действительно сделает твою жизнь легче и счастливее.

Видимо в глазах Уоррена Бриана прочла, что он на самом деле думает о роли Эссы в своей жизни, потому что вздохнула, бросила на принцессу крови быстрый острый взгляд и пообещала молиться за друга отца каждый день.

Ночью Уоррен пошёл к Эссе одновременно с Ветреным и схватил его за плечо в коридоре возле самых дверей:

– Я могу следить за тобой почти круглосуточно, – предупредил Уоррен герцога Классического предела. – И призову крест раньше, чем…

– Ты же потерял свой дар, разве нет?

Уоррен кратко помолился Единому, и в руках возник свет, из которого появился новый символ, обрушенный на то место, где мгновение тому стоял Ветреный.

– Ах ты псина помойная, – тихонько выругался перевёртыш и скорым тихим шагом ушёл. Элайн успел скрыться за дверью Эссы прежде, чем на шум в коридор кто-либо вышел.

– Кто там? – спросила Эсса. На сей раз она зажгла светильник. И на сей раз – опять полностью обнажённая.

– Я слежу за Ветреным. И ты до сих пор спала без охраны и с открытой дверью?

– Много лет, – кивнула она.

– Но ты понимаешь, что на данный момент следует запираться?

– Ветреный – твоя проблема, не моя.

– В каком это мире сволочь, оставляющая синяки – не проблема? Вроде не в этом. А ты в каком живёшь?

– Догадайся.

– Ой, не может быть, – смущённо засмеялся Элайн. – Я не смогу тебя так сильно ударить, даже если от этого будет зависеть острота твоего удовольствия.

– Оставим это, – холодно повелела принцесса. – Зачем ещё ты появился?

– Ни за чем, разве что ради того, чтобы… – Уоррен, чувствуя себя полнейшим идиотом, подошёл к самой кровати Эссы и снял рубашку: – Разрешишь остаться?

– Бедняжка, наши отношения настолько оригинальны, что даже не знаешь, что можно, а что нельзя. Оставайся. Даже если не захочу тебя, всё равно будет очень неплохо. Высокий и красивый золотистого типажа крылатый в моей постели – одно это как минимум приятно.

– Хорошо, что ты так к этому относишься, – осторожно заметил Уоррен. – Но как же прошлая ночь? Разве она не была для тебя таким же откровением, что и для меня?

– Ты хорош, Уоррен Элайн. В сравнении с Ветреным и Хоакином у тебя есть преимущество: тебе не нужно лезть в глубины моего подсознания, ты заводишь одним своим видом. Ты слишком красивый и запоминающийся. На то, что у Классиков уходит полсвечи, у тебя уходит две доли. Я говорю о прелюдии.

– Ветреный и прелюдия?

– Своеобразная, но да, пожалуй.

– Хорошо. Мы обсудили всех твоих любовников?

– Нет, но на место ты поставлен, я так понимаю.

Уоррен едва сумел проглотить ругательство в её адрес. Опять она замыслила и провела потрясающую серию ударов, завершив мощным апперкотом.

– Надо уже привыкнуть к тому, что любая твоя болтовня имеет конечную цель.

– Приму к сведению и буду болтать ещё и просто так. Что бы ты не ожидал подвоха. Ну, ты раздеваешься или передумал?

– Ах, какая смелая. А где же та глубоко израненная, роняющая слёзы принцесса, которую я видел в лесу?

– На данный момент она пытается не огрызаться.

– Назови мне настоящую причину того, почему ты согласилась выйти за меня.

– Ты так явно меня хочешь, что твоя способность спокойно разговаривать внушает значимое уважение, – окинув его дерзким взглядом, промолвила Эсса, в заключение сладко улыбнувшись.

– Я хорошо себя контролирую. Обычно. Так по какой причине…

– Я расскажу тебе потом. В отличие от тебя, я не в настроении разговаривать.

Следующим утром Уоррен проснулся довольно рано, и, после того, как Эсса прогнала его, получил возможность подумать над всем, что произошло.

Ещё на Рилкое Бриана говорила, что его способность принимать любой бред за норму очень приятна для оригиналов всех мастей. Правда была в том, что Уоррен научился не сходить с ума в тех бредовейших ситуациях, к которым приводила его тесная и частенько излишне преданная дружба с близнецами. Оказываясь в позиции защитника Роджера и прикрывая друга перед его бывшими, прошлыми и будущими любовницами, их мужьями, отцами и сыновьями, Уоррен нахохотался над абсурдом ситуаций свыше нормы. Нахохотался так, что даже не успевал, бывало, уследить за собственными, иной раз несколько беспорядочными, связями. Такое прошлое не могло не приучить оставаться в полном спокойствии тогда, когда делаешь предложение принцессе крови, даже зная, что она тебя ненавидит и в дальнейшем собирается превратить жизнь в ад. Просто потому, что она волшебная и сладкая и хочется ей помочь. Другой мужчина признал бы собственный идиотизм или остановил бы весь этот кошмар, но Уоррен как-то умудрялся справляться с самыми спорными ситуациями раньше. Верил в себя и сейчас.

Отправился добывать себе кофе в тусклой утренней мгле. Думал, будет один, но в столовой нашёл Джулиана Дарка. Главком поднебесных уже поднял сервов, и в полном одиночестве пил тот же напиток бодрости, щедро разбавляя латкором. Один из служащих, еле сдерживая зевоту, стоял за стулом Дарка и явно ждал жеста принца, чтобы наполнить его чашку снова. Джулиан Дарк был гением войны, возглавившим защиту планет империи, продолжал расти в своём деле и удивлять минимальным количеством жертв, и простые смертные готовы были на любое действие по его слову. Но Дарк не замечал этого почтения. Он считал важным только то, что к нему никто не лезет ни с вопросами, ни с советами. И если находился дерзкий, то был очень скоро унижен и уничтожен в собственных глазах.

Дарк взглянул на Уоррена и туман за окнами рассеялся как по волшебству. Холодный свет наполнил комнату. Джулиан Дарк на мгновение превратился в тёмное пятно.

– Командующий, – сказал Элайн, сел напротив и мягко обратился к серву: – Принесите самый большой кофейник, ещё одну чашку и можете быть свободны.

Джулиан Дарк посмотрел так, будто хотел убить. Уоррен скорее почувствовал это, чем увидел. Дарк почти всегда смотрел зло из-за неяркой красновато-чёрной плёнки, покрывающей его радужки и почти полностью скрывающей зрачки – эта плёнка облегчала ему командование поднебесной частью защиты планеты, да и управление регулярными войсками в мирное время. Когда-то она была абсолютно красной и чуть менее жуткой.

Но на этот раз Дарк, похоже, и вправду не испытывал ничего хорошего:

– Ещё раз намекнёшь, что я плохо обращаюсь с сервами, и я устрою тебе самую сложную из всех внеочередных аттестаций, и только от степени твоего провала будет зависеть, на сколько рангов я тебя понижу.

– Я просто отослал парня, – оправдывался, примирительно подняв руки, Элайн.

– Да, отослал, но уж что я помню с детства, так это твоё снисходительное выражение и мягкий тон: "Джулиан, ты не должен так обращаться с людьми. Это унижает их достоинство!"

– Если бы не я тогда, то ты и с офицерами высшего состава обращался бы как с ничтожествами.

– Ты слишком много о себе думаешь, будущий рядовой.

– Правда? А мне кажется, я был единственным из всех знакомых твоего отца, кто не целовал тебя в задницу.

– Меня никто не целовал в задницу, а ты был единственным, кому хватало наблюдательности и мозгов, чтобы обратить внимание на меня в детстве, и искренности, чтобы дать подзатыльник, пока отец этого не видит.

– Это было всего один раз!

– Я запомнил, будь уверен.

– Как? Прошла тысяча лет.

– Я и через четыре тысячи тебе этого не забуду.

Элайн расхохотался. Да, однажды он действительно слегка двинул избалованному до фантастического уровня первенцу Роджера. Мальчишке достаточно было восьми недель, чтобы начинать задирать нос перед каждым новым учителем и тыкать беднягу в пробелы в знаниях. Исключение составляли некоторые преподаватели по дисциплинам военного дела, и в попытках превзойти и их, Джулиан шёл на самые разные меры. Однажды он собрал сервов дворца Енгори в прилегающем парке, разделил их на отряды и заставил их колотить друг друга. Но чтобы понять, как боль и страх боли влияют на сознание и способности, он заплатил сервам за серьёзные побои и принялся наблюдать. В ожидании Роджера и обещанной тренировки с ним, Уоррен и наткнулся на всё это. Сначала он остановил сервов, перекричав шум, а затем выругал прямо перед ними Джулиана, действительно дав подзатыльник. Роджер бы такого не сделал. Он обожал своего первенца так, как не обожала Джулиана его родная мать. И с присущим ему обаянием заставлял всех вокруг превозносить и бесконечно одобрять своего сына. Для Джулиана не существовало никаких законов в то время. Но сначала армия, а потом дед, Ричард Сильвертон, немного изменили его. Нет, Уоррен ни разу не посчитал себя ответственным за становление личности Джулиана Дарка. Сильвертон сделал бы то же самое, но его никогда не было рядом – в то время он был предводителем крылатых и фактически управлял делами на всей старой планете, своим авторитетом подавляя даже монархов людей.

– Считай, что приказ о лишении тебя генеральского чина уже в силе, – тем не менее, сказал Джулиан.

– Да ты сегодня очень зол и разговорчив, я посмотрю. Что-то случилось?

Джулиан вдруг сузил глаза, и его верхняя губа хищно приподнялась, прежде чем он заговорил:

– Я скажу, если ты встанешь на колени перед Эссой-при и попросишь у неё прощения.

– За что? – задохнулся Элайн. – Что ты видел и где?

– Я ничего не видел, но принцесса крови не должна быть недовольна поведением одного из моих подчинённых. Делай всё, что она скажет. В том числе, если придётся повеситься. Её улыбки меня не обманывают. Она тебя еле терпит.

– Пф, Джулиан, тебе нет нужды опасаться, что тебя могут сместить. Это вообще невозможно. Ты можешь унижать Уайт-принца и дать такой же незабвенный подзатыльник Фенимору – тебя никто не заменит, и Бесцейны знают это лучше нас.

– Я не опасаюсь ни за себя, ни за тебя. Но есть первоканон, Элайн, по которому армия должна у повелителя с руки есть, а власть должна любить своих солдат. Что-то не так – и вся смертоносная сила главного тандема империи теряется.

Уоррен глубоко вздохнул. На колени?

– И я должен сделать это на глазах у тебя?

– Да.

Оба немного помолчали.

– Я это сделаю, когда представится случай. Но мне-то ты поведаешь, отчего в такую несусветную рань так зол?

– Скажем так, проблемы с принцессой не у тебя одного.

– Что произошло? – подавленно и нервно спросил Элайн, боясь, что услышит то, от чего с оглушительным шумом рухнет всё, построенное за прошедшие сутки. – Что она сделала? Я думал, Эсса…

– Я не ту принцессу имею в виду. Я имею в виду хвостатую девчонку с Рилкоя. Принцесса? Одно название. Но она требует к себе внимания как к королеве.

Уоррен вспомнил девчушку, младшую фитку, которая не побоялась броситься в воронку Рэйна за Роджером, когда он возвращался домой с Рилкоя. Спустя столько лет она так и осталась в империи Бесцейна. Но, похоже, она вовремя поняла, что Роджер по уши влюблён в леди Чедвик и принялась за Джулиана. Но он не из тех, кто будет терпеть помехи в виде крошечной леди.