Читать книгу Решимость: почти святой Брайан - Анастасия Сагран - Страница 4

Этого события Моргана ждала, казалось, дней двадцать: еле различимый звон и скрип, внезапно близкие шаги нескольких пар ног, оглушительный поворот одного ключа за другим в замках последней двери, пристукивание заметно опускающейся при распахивании тяжёлой двери, и вот, один за другим, входят фиты и Брайан. Он всё так же излучает тепло и участие всем своим видом. Он почти всегда такой в последнее время. От одного его присутствия так приятно, что тепло разливается сначала по камере, а затем проникает в тело и согревает его, подобно действию горячего воздуха в комнате, куда входишь с мороза. Пухлые губы слегка улыбаются, глаза, серо-голубые, когда он расстроен и сиреневые, когда только закончит молитву, сегодня были почти белыми, с лазурными и розоватыми сливающимися пятнами. Судя по его виду – это хороший знак. Надо бы запомнить.

Моргана поднялась в полный рост. Один из фитов отпер замки у неё на шее, на руках и на ногах. Брайан, так и не сказав ничего, протянул ей руку. Она вложила свою ладонь и очнулась уже на выходе из тюрьмы. Брайан помог забраться в экипаж. Кучер погнал лошадей прочь от тюрьмы. В окно было видно, что всадники в форме гвардии Юга сопровождают их. Брайан всё ничего не говорил. На нём сегодня была не обычная ряса, а чёрная сутана. На шее ярко выделялся ровный край белоснежного воротничка. Моргане давно уже не хотелось укусить его. Ну, только если слегка, для того, чтобы услышать его голос.

Она была бы дурой, если бы сказала это, но уж очень хотелось и того, и другого – и услышать его голос, и слегка прикусить кожу на его шее:

– Если ты ничего не скажешь, я тебя укушу.

– Мы же договорились не драться.

– А я легонько.

Брайан опустил глаза и усмехнулся одними губами. Будто бы ум его сейчас был занят чем-то ещё, но и на её подначку реагировал. Он стал на томительно долгое время жутко похож выражением лица на своего брата. У того сладострастие, которое так клеймил Брайан в персональных проповедях, обволакивало всю фигуру, прослеживалось в каждом движении.

– Кстати, а почему ты не совершишь чудо над своим братом? – не сдержалась она.

Брайан взглянул на неё более яркой голубизной глаз и грустно посмотрел в окно.

– Я периодами молюсь за его спасение, но выходит не совсем то, чего бы мы все хотели. Он, по мере моих молитв, проникается уважением и интересом к одной из своих любовниц и в результате женится на ней. Это хорошо бывает, когда он не изменяет супруге – тогда он становится идеален. Но по мере моих молитв, если я не оставляю их, он может влюбиться ещё раз, будучи женат. Это приносит в его жизнь столько сумятицы, что… а если я считаю свой долг, в отношении брата, выполненным и перестаю усиленно молиться о нём… он… охладевает к своей жене и начинается то же, что и всегда – он ищет, ищет… Он был разведён в срочном порядке, как уличённый в измене, четырнадцать раз, трижды вдовец и разведён по истечении ста пятидесяти лет дважды. Вдумайся… ему минула только первая тысяча лет!.. В истории крылатых с Аконита не было таких как он. Сапфир говорит, что таких глубоко грешных крылатых существ, как он, и не будет больше.

– И хорошо. Клервинду одного Роджера Кардифа хватит. Говоришь, не стоит его убивать?

– Не стоит. Я всё равно люблю его.

– За что?

– Это нормально – любить свою семью, кем бы ты ни был и какими бы ни были они. Вот как ты и Игрейна Пятая. Приятно же переписываться, а?

– Думаешь, это можно сравнить?

– Да, до сих пор, как бы ты не вела себя с ней, во внешней жизни, вне дома, ты занималась отвратительными вещами. Спроси её как-нибудь: а не стыдно ли ей было за тебя? Ответ тебе многое расскажет, уверен в этом.

– Не знаю. Мне кажется, что без твоей помощи я ни в чём не разберусь, даже в смысле её ответа.

– Проси объяснить. Она показалась мне достаточно разумной и образованной женщиной.

– Ещё бы!.. Ксенион готовит её на…

«О нет!.. Неужели проболталась?!»

– Говори-говори… – Брайан, хоть и разглядывал пейзаж за окном, был внимателен к её словам, – обещала слушаться меня, ты помнишь?

– И чем, позволь спросить, это отличается от того, что делали со мной мои хозяева?

Брайан резко обернулся к ней. Глаза вспыхнули гневом. Это был пугающий до немоты ярко-красный цвет. Он приблизил к ней своё лицо.

– Всем отличается. Я не толкаю тебя к греху.

– Это предательство.

– Ха. Предательство. Какие слова мы теперь знаем?.. Я скажу тебе… – Брайан опять отвернулся к окну. – Не надо быть посвящённым, чтобы понимать – Игрейну Пятую стали звать так потому, что она вот-вот должна быть коронована людьми. Она должна стать предводительницей Севера. Для чего это нужно? Для того, чтобы напомнить перевёртышам, что хозяева севера – люди и для того ещё, чтобы прекратить между царями-перевёртышами скрытое соперничество за лидерство. Их пять, а все разнятся своими сильнейшими сторонами, и предводителя сходу не выберешь. К тому же, она потомок Арафели, развязавшей войну крылатых с людьми и потомок Игрейны Первой, облапошившей Сапфира и практически призвавшей Классика. Идеальная кандидатура. И даже момент относительно неплохой – она родила двух дочерей, как принято в вашем клане, и готова теперь рожать новых драконов, чтобы усилить ваши армии.

Попытайся Моргана сейчас возразить – выглядела бы ещё глупее. Лучше было слегка сменить тему:

– Ты так быстро говорил и так… страстно. Ты злишься? На меня? Да я здесь ни при чём. Я только приказы выполняла.

Брайан покачал головой вместо ответа.

– Ты говорил, что гнев – это грех.

– Да, это такой же большой грех, как и блуд. Только его недооценивают. Наделяют, даже им, яростным безумием, героев эпоса. В древних сказаниях каждому второму присуждают гневливость. Только они, древние, вовсе не так уж вспыльчивы. Чаще всего они… просто не знают меры и… манер. Достаточно посмотреть на Алекса Санктуария, чтобы убедиться в этом, – Брайан теперь говорил медленно. Несмотря на то, что ещё был хмур, уже начал желтеть глазами и розоветь лицом. – Сильверстоуны же все вспыльчивы. Кто-то – менее, а кто-то – крайне. Кто борется с этим, а кто это скрывает.

Брайан краснел всё сильнее и сильнее. Это был натуральный стыд. Глаза, сверкнув, обратились к её лицу и снова, уже невидяще, смотрели в окно. Они стали грязновато-жёлтыми. Его руки, спрятанные в складках сутаны, подобрали поясной крест с колен, и этот символ будто утащила в себя чернота. Губы священника зашевелились – вероятно, он читал, по памяти, покаянную молитву.

– Потому-то тебя и не признают святым во всеуслышание – ты часто бываешь груб и гневаешься иногда.

Теперь крылатый посмотрел на женщину в сильном раздражении:

– Не прерывай моей молитвы, прошу.

Отвернулся и снова начал беззвучно шевелить губами.

– Так я права?

Брайан резко выбросил левую руку к стенке и опёрся на неё. Закрыл глаза. Видимо сейчас смирял гнев.

– Да уж, наверное, – покачала головой Моргана, подражая ему.

Брайан вспыхнул ещё сильнее. Он был очень уязвлён. Какая-то дурочка распознала слабость Пресвятейшего кардинала!

– Я тебя сейчас сам покусаю.

Моргана не сдержала писка. Этот мужчина вдруг оказался очень близко, и она почувствовала шёлк его волос на щеке и, через мгновение, он действительно сделал то, что обещал. Так же, вдруг, отодвинулся:

– Всё ясно?

– А ну… да…

Брайан был спокоен. Он продолжил свою молитву, а она тем временем занервничала оттого, что её тело начало проявлять реакцию, да так, что страшно стало. Постаравшись ровно сидеть на месте и не вздрагивать от приливов разогревшейся крови, она задумалась о том, что священник-то, похоже, совершенно не знал подспудного смысла своего последнего поступка. Неужели он мог быть девственником? И, мало того, если он так спокоен, то… евнух? Или, может, он выбросил из своей жизни всё-всё связанное с плотской любовью? Разве так бывает? Если да, то он настолько же странный, как и его брат. Оба – отождествление крайностей.

Затем Моргана Аргиад похвалила себя за почти ровную цепочку мыслей, за бездействие в отношении тела священника и осталась полностью довольна собой.

«Наверное, глупышка – девственник», – решила она окончательно, спустя примерно шестнадцатую свечи. Уж слишком обидно было бы полагать, что такой мужчина, сильный, ловкий и оч-чень красивый, может быть евнухом.

– Почти приехали, – сказал он вдруг и посмотрел на неё внимательно. Оглядел и зацокал языком: – Прекращай это.

– Что прекращать?

– Думать обо мне как о мужчине.

– Как ты распознал?

– Опыт.

«Какой это опыт? А покусал-то, покусал-то ты меня с какого-такого опыта?!»

– Чего молчишь? – спросил Брайан, когда Моргана продолжила пристально смотреть в его глаза.

– Внимательно слушаю твои извинения.

– Отчего это я должен извиняться?

– Гнев и прочее…

Брайан хмыкнул.

– Я же не оскорбил тебя, не ударил, не обидел. Даже плохо о тебе не подумал. Я не должен извиняться.

– Да?

– Да. Тебе ещё многое нужно узнать о том, как должны поступать верующие. Впрочем, если ты будешь общаться с монахинями как со мной сейчас, исключая пошлые мыслишки и острые зубки, то они, мои сёстры, всему тебя научат… Или ты предпочитаешь, чтобы тебя заперли в келье?

– Нет, я не против общаться с монашками. И… учиться.

– Тогда… келья, кстати, на ночь всё равно будет запираться. Но, знаешь, такую дверь легко плечом высадить в случае надобности, – он смотрел на неё прямо, спокойно. – Не забывай, что всё сломанное нужно чинить. Испортишь что – заставлю исправлять.

На этой ноте они окончили путешествие. Моргана вылезла из экипажа и оказалась перед огромным строением, меньше Кер Велла или Дворца Императоров в Ллевелле, но куда больше и выше тюрьмы в Синеренесси.

– Это храм святого Линна. Кельи – там, – Брайан махнул рукой куда-то, но Моргана не смотрела. Она всё не могла наглядеться на башенки храма и крыльцо его, что так и тянуло к себе.

– Нравится? – услышала она смешок Брайана. – Ну, смотри, смотри.

Моргана и не собиралась отрывать взгляд от украшений здания. А затем послышался топот и шорохи, и на Брайана налетела стая женщин, окружив его и подтопив волной этих свободных, чёрных, как у него, одеяний. Они все писком, хрипло, пронзительно, почти крича, что-то одновременно говорили. И к каждой Брайан обращал улыбку, каждую целовал в лоб – всё это Моргана видела только краем глаза. Её заслонила одна из женщин, важного вида, с темноватыми глазами. Полукрылатый человек.

– Вы – Моргана Дан-на-Хэйвин?

– Да.

– Зовите меня мать Элейн. Пресвятейший писал мне о вас и о том, что доверил вам свою репутацию сына Сильвертона.

Моргана захлопала глазами:

– Что вы имеете в виду?

– Он так же писал, что могут возникнуть трудности во взаимопонимании. Я всё объясню вам. Идёмте.

Моргана пошла вслед за матерью Элейн. Оглянулась на Брайана – тот дружелюбно беседовал со всеми монашками сразу. В глазах женщин светилось восхищение.

«Похоже, – подумала Моргана, – он для них сокровище. И для меня должен быть. Почему нет?! Откуда я знаю, как нужно себя вести? Он говорил мне, что я многого не знаю. Видимо с ним нужно было обращаться так, как это делают они».

И она поторопилась, чтобы догнать мать Элейн.

– Так что вы имели в виду?

– Несмотря на то, что отец Брайан полностью духовное лицо, – спокойно и сдержанно, даже деловито говорила мать Элейн, – он сын, пусть и не полный наследник, Ричарда Сильвертона. И уж если Сильвертон разрешил перевести вас из самой строгой из тюрем в этот маленький женский рай, то отцу Брайану придётся отвечать за измену, как мирянину, в случае, если вы сбежите, или навредите монастырю и храму.

– Правда? Отец может казнить своего сына? Ни люди, ни перевёртыши так не поступили бы.

– Сомнительно, что бы и фиты были способны на такое. А вот мы, крылатые, в точности соблюдаем Закон.

Некоторое время они пробирались через тёмный коридор, но затем вошли во вдруг светлую, в три раза шире, выше и длиннее, галерею. Она вся блестела изнутри, в высокие окна свет, цветной, лился вниз, отражался от мозаичного пола и летел, словно брызгами, на стены, так искусно разрисованные, что Моргана застыла, разглядывая всё.

По обеим стенам высокими волнами извивалась линия арок, так же как пол, облицованных мозаикой, разве что менее крупной и преимущественно синей и голубой, сразу и точно напомнившей цветом глаза Брайана и Роджера Сильверстоунов. Видимо этот цвет считался здесь божественно прекрасным. Колонну каждой мозаичной арки обвивал цветок, стремящий донести свои лепестки к свету окна наверху. В проёмах арок – фрески с изображениями крылатых и людей. На первый взгляд они только что-то брали или давали друг другу. Но кто-то выглядел радостным и успокоенным, а кто-то – страдающим. То тут, то там, мелькали кровавые сцены, сцены пыток.

Мать Элейн тронула Моргану за плечо:

– Я расскажу вам каждую из этих историй. Идёмте же, – в этой женщине сейчас были понимание и ласка. Этим она чуточку напоминала кардинала Айона.

– Отец Брайан не?..

– Он будет служить в храме, но думаю, вам ещё рано видеть это. Я веду вас в вашу келью. Как прогорит свеча, так вам принесут воды и одежду на смену.

Все коридоры и залы, которыми шли обе женщины, были так же прекрасны, как и тот, мозаичный. Где-то мелькали металлические литые, каменные резные украшения достойные дворца императора. Да, такой красоты на севере не найти…

– Отец Брайан сказал, что здесь держат провинившихся. Я так поняла, что это не монахини.

– Да, это не монахини. Здесь жила родная мать Пресвятейшего отца Брайана – рит-принцесса Эллиан. До того она готовила своего сына, Роджера Кардифа, для переворота. Она желала, чтобы Кардиф сместил герцога Сильвертона, взял власть и короновался как наследник её отца, императора Александра из рода Нортвизоров. Так вышло, что и сам маркиз Кардиф не стал поддерживать её и отправил сюда.

– Всё обошлось без крови?

– Принцесса Эллиан отреклась от обоих сыновей, а так – всё было в порядке.

– Почему Кардиф отказался править? Почему – от обоих сыновей?

– Это долгая история, но если кратко – маркиз не посчитал идею рит-принцессы Эллиан разумной. Говорят, он как сейчас женский ум ни во что ни ставит, так и раньше…

– А отец Брайан?

– …Всегда готов принять совет от женщин. Он… Мы пришли. Отдыхайте.

Мать Элейн затворила дверь за собой. Моргана оказалась в комнате с белёными стенами и мебелью тёмного дерева. Побывав в каменном мешке, Моргана поняла, какая это ценность: полный шкаф книг, кровать, стол и кресло у окна. А что на двух прорубленных в стенах окнах решётки – да те и то кованые, с узорами.

Поражало и радовало обилие молитвенников и Священных Текстов в отдельных книгах. Некоторые были переписаны от руки, а некоторые – перепечатаны, ровно, чётко, удивительно правильно, даже глазам непривычно смотреть.

Теперь Моргана могла избавиться от плаща. Она свалила это тряпьё в углу и взяла первую попавшуюся книгу. Она оказалась написанной на современном крылофитском. Пришлось поискать, чтобы найти книгу на всеобщем. Но, как только Моргана начала читать, тут же нечаянно заметила, что её пальцы оставляют на страницах тёмные следы. Руки были настолько грязными, что даже трогать книги было опасно. Моргана похвалила себя за то, что не села ни на стул, ни на кровать – тоже бы испачкала.

«…Вам принесут воды и одежду на смену», – Моргана вспомнила, как мать Элейн сказала это.

Наверняка в глазах монахини Моргана выглядела отталкивающе. Где-то на одежде даже есть кровь Брайана. Сжечь эту одежду! Да и монашки не обратили на неё никакого внимания. Будь она, Моргана, ухожена, не посмели бы не заметить Её, красивейшую из женщин.

Ей действительно принесли всё необходимое. Что касается одежды, то это было бесформенное одеяние, похожее на одно из тех, что носили монашки, разве что тёмно-синее, а не чёрное. Мать Элейн зашла к ней после того, как унесли тазы и воду.

– Отец Брайан не говорил принимать вас в свою общину, но настаивал на том, что мы должны проводить с вами как можно больше времени вместе. Он не имел в виду только меня, но я не хотела бы сейчас же бросать вас «на съедение» прочим сёстрам. Они куда любопытнее, чем вы, и быстро вытянут из вас всё, что им знать не нужно. Поэтому, позвольте, сначала подготовлю вас к общению с прочими.

Несколько дней за этим мать Элейн помогала Моргане приспособиться к распорядку жизни в монастыре. В ответ на вычищенную и засверкавшую внешность эскортесс, полукрылатая частенько опускала глаза. Прочие же монашки, если видели её, открывали рты. Потому Моргану и не пускали вместе со всеми туда, где хоть что-то нужно было делать. Моргана своим видом сбивала монахинь с толку и их работа, как и молитва, становилась механической. Мать Элейн в этом была сильнее, но всё же не решалась молиться при Моргане много. Только короткими молитвами, да и то, совместными – Моргана выучила несколько из них и привносила вклад, пусть не так страстно, как настоятельница.

Мать Элейн напоминала Брайана лаской в голосе, но и строгостью и постоянными отсылками к Священным Текстам, равно с ним объясняя необходимость определённых шагов в любом деле нужной цитатой или главой из Свидетельства. Настоящим шоком для Морганы было то, что книг в Полном Свидетельстве было нескольким больше тысячи, и мать Элейн свободно цитировала любое место из любой книги.

– Я старше отца Брайана в шесть раз, – говорила мать Элейн. (Он бы улыбнулся, говоря такое.) – И никогда не увлекалась чтением и осмыслением Священных Текстов. Епископ Налвэйз, который тоже куда моложе меня, до сих пор упрекает меня в этом.

Епископом Налвэйзом оказался золотоволосый, как и большинство крылатых, голубоглазый мужчина, выглядевший немного нежнее и моложе Брайана. Он не задавал ей вопросов, не сказал ей ни единого слова. Просто однажды взглянул на неё в коридоре и почти сразу же отвернулся. Уши у епископа загорелись, а глаза стали жёлтыми, даже, скорее, золотыми. Стало стыдно, как Брайану, за грехи? Но почему они, клирики-мужчины, вспоминают о своих грехах именно в её, эскортесс, присутствии? Она бы подумала, что клирики сделаны Богом по тому же принципу, что и остальные мужчины, но Брайан-то проявил склонность к совершенно другим порокам, а вовсе не к тем, какие были бы очевидны при таком-то брате. Мать Элейн, впрочем, заявила, что епископ Налвэйз долго прославлял Брайана за его волю, веру и непогрешимость, и принял решение постараться никогда больше не пересекаться с Морганой Аргиад, дабы «Красные воды не упали с небес!» Моргана поняла, что так иносказательно епископ говорил о грехе или грешных мыслях.

Что касается отца Брайана, то о нём вестей не было настолько долго, что Моргане захотелось совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, лишь бы Брайан приехал и снова молился радом с ней. Она бы услышала его голос и те особенные нотки, с которыми он читал Священные Тексты. Когда стало невмоготу, она решила спросить у настоятельницы, могла бы она написать Брайану или это нехорошо.

– Это хорошо, но… в другое время. Дело в том, что он… в конце лета… путешествовал по местам, где проходили бои, чтобы молиться за павших в бою и получил знамение свыше о том, что на Преньоне следует заложить город…

– Но Преньон это не то место, где безопасно делать это!.. Там же рядом армии стоят! Одно неверное движение, и его убьют!..

– Чего стоит для него его жизнь перед первым и единственным повелением Бога? – спокойно ответила Элейн. – Мы с сёстрами каждый день молимся за него, чтобы всё прошло благополучно, и Единый защитил своего возлюбленного сына всеми чудесами, на какие способен.

Моргана, однако, ощутила страшный гнев. Она оттолкнула мать Элейн и бросилась к двери. Настоятельница бросилась за ней, крича:

– Если вы сдвинетесь с места, его убьют совершенно точно!

– Почему? – остановилась Моргана.

– О вашем побеге узнают.

– И?

– Часть армии бросят на ваши поиски. Так мы, южане, откроемся для удара. Ваши войска ударят, но первым, кого убьют, будет Пресвятейший кардинал Айона, отец Брайан!

– Его посадят в клетку, его не убьют! Его знают и по ту сторону фронта. Никто не убьёт его!

– Откуда вы знаете?! А если нет?! Так, стойте. Я поняла, – мать Элейн тяжело дышала скорее от волнения, чем от бега, – вы очень любите его и хотели бы защитить от любой напасти. Я, я понимаю это. Мы все преданы ему и если он позовёт нас, то, не задумываясь, полетим к Преньону. Но! Но сейчас, Моргана, милая, не делайте этого. Я обещаю вам, что напишу ему и напомню о вас. Он приедет сюда, и вы сами поговорите с ним. Вы хотя бы попробуете уговорить его. Может у вас не только красота превосходяща, но и убедительность!.. Ньон он уже заложил, его строительством могут заняться другие и ему незачем подвергать себя опасности. Да. Есть шанс, что он останется здесь в Деферране, да. Ну? Вы?.. Вы будете благоразумны?..

– Хорошо, я останусь. Пишите сейчас же!

Шли дни. Их прошло слишком много. Моргана жмурила глаза до чёрных точек, пытаясь молиться, но молилась только о том, чтобы Брайан приехал. И вот, шум, крики. Топот ног – все бегут.

«Это Брайан!» – подумала Моргана и, так же как и все бросилась к выходу, на холод, не позаботившись о тёплой шали. Он уже стоял в окружении «чёрных волн» прочих монахинь и целовал один подставленный лоб за другим. Крылатые люди обычно круглосуточно выглядели сияющими, но Брайан казался усталым почти как обычный, бескрылый человек.

Моргана распихала женщин по сторонам и бросилась к Брайану. Обняла его за шею, прижалась, как могла тесно, и поцеловала. Целуя, закрыла глаза и почувствовала и блаженство, и восторг, и мир внутри себя. Но тут же: толчок, удар по лицу. И оказалась на земле. Брайан выглядел разгневанным. Он пошёл прочь и его «чёрные волны», всё так же обволакивая его, двинулись вместе с ним.

Моргана была слегка шокирована. Как-то не вязался поступок Брайана с тем образом себя, который он создал в памяти Морганы. Реконструируя произошедшее в обратном порядке, Моргана поняла, что это была пощёчина. Разве святым можно так поступать? Похоже, что да. То есть гнев, а значит, склонность к пороку не помешала ему стать святым, а она своим поцелуем могла бы?.. Всё разрушить?!

Мать Элейн поднимала её с земли и отряхивала одежду, ругая на разные лады и выговаривая почти всё то, о чём Моргана и сама в то время думала. Но одна мысль настоятельницы не приходила ещё в голову эскортесс:

– Теперь он не станет вас слушать, – заявила мать Элейн. – Потому что он решит, и будет прав, что вы хотите оставить его в Деферране для себя.

Моргана насупилась:

– Я всё же попытаюсь.

– Ждите в моём кабинете. Отец Брайан всегда выпивал со мной чашку шоколада перед отъездом. Поговорите при мне.

Моргана побрела в кабинет настоятельницы. Прождала там свечи две. Святой Брайан, как в бытность свою «почти святым», был обязан отслужить в местном храме.

Думая о снизошедшей на Брайана благодати, Моргана отметила, что и внешне он изменился немало. Длинные волосы осеребрились целыми локонами, отчего природные казались очень короткими и очень чёрными, глаза стали очень темны, губы покусаны прямо-таки изуверски, а на щеках будто бы пудра вместо румянца. А ещё он немного ссутулился и пах, как перевёртыш, пылью. Может, это дорожная пыль?

И вот он стоит напротив, глядя на неё этими тёмными глазами и ей не по себе. Что он скажет ей? Будет ругать?

Моргана, вся в сомнениях, не знала, что говорить.

Брайан также молчал. Производил впечатление самого спокойного на свете существа.

– Можешь начинать объясняться, – сделал приглашающий жест и сел в кресло возле стола матери Элейн.

– Я бы с удовольствием услышала твои объяснения. Или у святых по эту сторону фронта совести нет?

– А что конкретно тебя больше всего волнует? – спросил он и, растерев пыль по правой щеке, чуть повысил тон. – Вот бы весь свет удивился сейчас!.. Спрашиваешь с меня, будто замужем за мной, женщина. Никогда так не веди себя. И даже не потому, что это далеко отстоит от истины. Кое-что из опыта моего братца я запомнил. А это: нет ничего хуже, чем женщина, которая ведёт себя так, будто имеет на мужчину все права. Это не любовь, не доброта и вовсе не забота. Это – собственничество, что служит причиной ревности. А ревность – это и гнев. Гнев, женщина, без всяких абстрактных значений, ведёт к чему угодно, от болезней желудка до убийства.

Всё перемешалось в голове Морганы. Слишком много мыслей появилось сразу и ни одна никуда толком не ведёт. Не хватает, всё же, опыта здоровых отношений с разумными существами.

Брайан некоторое время ждал. Он склонил голову к одному плечу, затем к другому.

– Хорошо, – решительно поднялся Брайан, – мне нужно увидеться с братом.

– Вернись, – тихо сказала Моргана ему вслед. Брайан услышал:

– Я вернусь. Но тебе следует хорошенько подумать над тем, что ты мне скажешь в своё оправдание.

Отец Брайан ушёл, молча поклонившись настоятельнице. Моргана заметалась по кабинету:

– Разве он не отомстил мне уже? Зачем меня ещё и унижать?

– Никто не собирался тебя унижать, – примирительно говорила мать Элейн.

– Неужели не понятно, что я не сумею сказать ему то, что он хочет услышать? А своими фразами он опять поставит меня в тупик и я даже произнести ничего не смогу.

– Это от того, что ты гнёшь свою линию. Просто пойми его и извинись.

– А толку-то? Я извинюсь, но он всегда считал меня идиоткой и всё равно захочет услышать все мои умозаключения. Чтобы лишний раз сказать… назвать меня дурой.

– Бросьте, на святейшего это не похоже. Он уважителен к женщинам.

– Но не ко мне. Из-за моего прошлого, – Моргана помолчала. Она остановилась, и некоторое время смотрела в окно. Затем снова стала говорить, яростно и негодующе: – Он и сам понимает, что я делала… то, что я делала тогда, раньше, я делала потому, что не понимала сущности греха. Но при этом ему настолько отвратительно… Он говорил мне о прощении, но сам не может простить мне мои прошлые грехи. Но это не его дело!.. Бог меня должен простить, а не он!..

– Верно, – покивала мать Элейн, – именно такой смысл несут Священные Тексты.

– А то, что он меня ударил?! Ну почему?!.. – Моргана в изнеможении опустилась в то же кресло, что и Брайан. – Мать Элейн! Скажите мне, а?

– Моргана, он не мстил тебе. Он хотел привести тебя в чувство и показать своё негодование в ответ на твой поступок.

– Но почему меня-то от этого трясёт?! Мне не было больно и это не привело меня в чувство!.. И… я хотела… только… поговорить и вместе помолиться… как раньше, в Синеренесси.

– Вот и скажи ему об этом. Прямо и честно.

– А… он точно вернётся?

– Крылатые всегда делают то, что обещали.

Брайан вернулся на следующий день. Он вошёл прямо в её келью и притворил дверь.

– Ну? Будешь излагать мысли? Уже поняла, за что я тебя ударил?

Моргана собиралась начать с извинений, но гнев снова проявился:

– Я всё поняла. Однако разве мы не собирались подружиться? Разве не решили не драться? Разве ты можешь злоупотреблять моим доверием?! Как я буду преданна тебе, если ты нарушаешь наши договоры?! – она даже не всё высказала, а Брайан, ни слова не говоря, вышел из кельи и исчез.

Через восьмую свечи Мать Элейн зашла с сообщением о том, что Брайан решил в срочном порядке отбыть в Ньон.

– Что такое Ньон? – спросила Моргана.

– Его город.

Моргана нащупала спинку кровати и, цепляясь за неё, села.

– Да как же так?!..

Мать Элейн вздохнула, осенила эскортесс знамением и вышла.

Моргана думала до самого вечера. А затем стала писать лист за листком, письмо Игрейне. Только ей, человеку, северянке, она могла жаловаться на Брайана так, как хотела, так, как не могла жаловаться настоятельнице.

Игрейна Пятая ответила не сразу; послание пришло через три дня.

Суть её невероятно длинного заумного письма сводилась к тому, что Моргане следует притвориться раскаявшейся во всём и попытаться втереться к Брайану в доверие. Поскольку в отличие от того, что посоветовала мать Элейн, всё нужно было делать не от сердца, а лишь внешне, что быстрее выполнимо, Моргана приняла доводы. В противном случае, как писала Игрейна (и она расписала это очень подробно), Брайан вообще может отвернуться от Морганы.

И эскортесс посвятила дни молитве и многократному переписыванию одного только письма Брайану, в котором она описывала все степени своего раскаяния. Чувствовалось, что чего-то не хватает и Моргана переслала Игрейне черновик письма Пресвятейшему. Та переслала свой вариант, где расписывала то, что Моргана упустила из виду: описание невинности своих истинных намерений, желаний и помыслов. Ещё неделя ушла на составление итогового варианта, и письмо было отправлено. Короткий ответ пришёл быстро:

«Вижу, что ты удивительно быстро исправляешься. Я рад, что ошибался, считая, что твои ум и сердце не смогут преодолеть очередной ступени к возвышению души. Продолжал и продолжаю каждодневные молитвы за тебя. Отец Брайан».

Моргана каждый день собиралась написать ему, чтобы он приехал, но боялась, что каким-нибудь неудачным оборотом выдаст себя и горячо молилась. Он приехал после целого лунного периода. Не предупредив, неожиданно. Отслужил в храме, как и в прошлые два раза, благословил каждую монахиню и прошёл прямо к эскортесс в келью. Она как раз сидела за изучением очередной Книги и выписывала для себя неясные моменты для обсуждения со старшими монахинями. Он вошёл шумно, подошёл близко, склонился к её столу и приблизил лицо с сияющими радостью глазами так, что она увидела каждую серебряную пылинку на его щеках. Она рассматривала его некоторое время, отмечая, что глаза его снова голубые, что серебра в волосах всё больше, что кожа на лице уже вся будто в сероватой пудре или муке – в белой с серебром пыли, а сами волосы теперь кажутся синими, а не чёрными, как раньше. Слегка сутулился он, как и в прошлый раз, но теперь клонился на одну сторону чуть больше. Пахло от него тревожно и остро, но сладко, травой, южными фруктами и пылью. Это сочетание запаха подбросило её со стула вверх. Она отошла к окну.

– Что с тобой? – спросила она. – Ты выглядишь всё… необычнее.

– Это старость крылатых, – весело сказал он. – Ты где-нибудь читала, чтобы святые жили долго?

– Как?.. – Моргана повернулась к окну, протянула руку и распахнула его, чтобы впустить морозный ветер. Ей было жарко и казалось, что сейчас заплачет. Холод должен остудить её тело, а ветер пусть осушит слёзы.

– Это называют одной из ряда величайших несправедливостей. Очень многим крылатым удалось стать отмеченными Единым. У кого-то это так, как у Рэйна Росслея. Господь даровал ему силу вызывать дождь и благословил на вечную жизнь. Сапфир должен был стать пророком, но согрешил крупно и остался на вечную жизнь в нашем мире. Эгертон Макферст служил верой и правдой, но избирательно относился к исполнению Божьего закона и до самого конца служил только лишь мечом и честью, подавая пример крылатым, защищая их и покровительствуя монастырям. Ну а таким как я, удаётся вкусить доли некрылатых людей и заболевших фитов. Святые крылатые как благословение принимают раннюю старость. Несправедливость? Не думаю. Скорее завершающее испытание. Радуйся за меня – скоро я буду подле Него. Я увижу, наконец, Его лик.

Последние слова она услышала почти над самым ухом. Брайан взял её за плечо и повернул к себе лицом. Несмотря на то, что он увидел её слёзы, радость из его глаз не исчезла вовсе, она просто отошла куда-то вглубь. Он прижал её голову к своей груди и стал рассказывать, какими он представляет Небеса, какой будет лучшая жизнь, и как он счастлив, что его брат, о, неужели? пошёл по новому пути и есть надежда, что они оба встретятся Там, и что Моргана в самом конце тоже окажется в идеальном мире.

– Твоё место в Раю, Моргана. Теперь я начал видеть, что ты слишком хороша для грешной земли. Здесь мужчины, да и женщины, загрязняют всё вокруг тебя своими нелепыми гадкими побуждениями. Там же такого не будет. Подле Него нет греха и нет несчастья, Моргана. Там мы будем очень счастливы!

– Мне кажется, что я недостаточно чиста для этого, – прошептала Моргана через некоторое время.

– Молись, готовься. Отныне ни одного поступка, кроме безвинного.

Он смотрел на неё так, что самым естественным было бы пожелать идти за ним, стремиться к месту в Раю. Не разрешая себе больше думать и сомневаться, но, не решаясь не воспользоваться моментом, Моргана двинулась к полкам и попросила будто бы исполнения самого своего заветного желания:

– Почитай мне, как раньше.

Он улыбнулся и взял из её рук Книгу, одну из поздних, наиболее сложных для понимания. И читал ей своим необыкновенно прекрасным голосом и разъяснял ей каждую мелочь, как в последние дни в Синеренесси, только нежнее.

Брайан уехал, и Моргана несколько дней ходила как в прекрасном сне, наполненном образами, нарисованными Брайаном, и воспоминаниями о нём.

Однажды часть её словно очнулась и Моргана стала расспрашивать у всех подряд, не слышали ли они, чтобы Роджер Кардиф исправился.

Тогда ей рассказали такую историю:

Роджер Кардиф легкомысленно, как и всегда, завоёвывал одну красавицу за другой, но однажды решил приударить за вдовой Эгертона Макферста, эферет-принцессой Шерил. Надо сказать, что её совсем ещё юный сын, герцог Пэмфрой, Томас Макферст, каким-то образом читает души свободнее, чем многие древнейшие пробуждённые или старейшие исповедники Клервинда. И Пэмфрой дал матери пару советов о том, как вести себя с Кардифом. В результате наследник Сильверхолла, Кардиф, влюбился так, что позволял крутить собой как угодно, сделал красавице Шер предложение руки и сердца, и не одно, а за период уже пережил с десяток официальных отказов. Да на глазах у всего света. На одиннадцатом отказе сломался и ушёл в монастырь. Там раскаялся во всех грехах и ожидает наречения послушником.

И, хотя Моргана и не просила, ей рассказали, что у них, у Роджера и Брайана, был с детства закадычный друг, азартный игрок, пьяница и повеса, герцог Элайн Мэйн, так тот тоже вдруг начал вести праведную жизнь и уехал в Ньон, помогать Брайану.

Спустя ещё один лунный период Моргана вспомнила об истории герцога Элайна, когда Брайан приехал к ней снова, чтобы помолиться с возложением рук на её голову. Моргана увещевала его, чтобы он оставил другу строительство Ньона и вернулся в Деферран. Брайан озвучил отказ строго и неумолимо, и тогда Моргана стала просить взять её с собой в Ньон:

– Я сильная, ты знаешь это. Мне можно поручить почти любую работу. К тому же кинжал, пулю, дротик, летящий в тебя, я остановлю своим телом, и ничего со мной не случится. Мать Элейн как-то сказала, что чем больше преданных тебе вокруг тебя, тем спокойнее бы чувствовали себя все они, включая епископов и коллегию кардиналов. А уж тем более я. Убеди отца отпустить меня с тобой. Он должен знать, что стены монастыря мне не преграда и я здесь единственно ради тебя. Чтобы никого из подвижников в Ньоне не смущать, я оденусь по самые глаза, обещаю.

Брайан долго смотрел на неё, поджав губы, но затем кивнул:

– Я обдумаю всё и поспрашиваю, может ли случится такое в принципе.

В следующий раз, когда он приехал, визит его был недолгим, но информативно насыщенным:

– Господь повелел навсегда прекратить все войны и стать с перевёртышами и людьми одним народом под властью человеческого императора. Ньон стал строиться как будущая столица. Не надо в обморок… Ваша сторона знает об этом. Верхи торгуются сейчас о самых разных мелочах, но никто не возразит, если пленный северянин, хотя бы на словах даже, согласен помогать лично в строительстве будущей столицы, – Брайан теперь ходил из угла в угол. – Я много с кем переговорил, прежде чем пришёл к тебе. Игрейна, кстати, знает, что не её Господь повелел выбрать императрицей. Императором станет другой наш заложник – Эрик Бесцейн. Есть мнение, что все мы совершаем ошибку, не говоря об этом ему самому, но также есть мнение, что стоит посмотреть на то, каким он будет императором – его я приглашу на возведение Ньона.

– Его?! Не меня?

– Тебя тоже, успокойся.

– Слава Богу!..

Брайан фыркнул в ответ на её необычное восклицание.

– Вас двоих отпустят, и вы прибудете в Ньон на свободно-принудительной основе. Если захочешь – можешь помогать. Если захочет Бесцейн – пусть тоже помогает. Хотя не его это дело… Я бы, как маркиз, даже гвоздя рабочему не подал, потому что в голову бы не пришло, да и не по рангу… аа-ах, эта святость!..

Моргана смотрела на него во все глаза:

– Как же так?

Брайан ухмыльнулся.

– А вот так.

– Ты какой-то странный святой.

– Пожалуй. Нет, я думал, что дело в моей семье, в эмпатии с Роджером. Монастырь, однако, должен был перевоспитать полностью, но что-то, что-то… Где-то я… не совсем…

– А я, кстати, тоже маркиза. И, слышала, твой друг, Элайн, не кто-то там, а герцог, тоже поехал в Ньон и ничего. А ведь тоже не по рангу…

– Это его способ очиститься. Написано же в Книге двадцатой по Танро: «Постом и молитвой, а помимо них нет упражнений, кроме трудов тяжких». Ничего… пусть очищается.

– Я слышу в твоём голосе мстительность. Ты точно святой?

– Святость – штука относительная. Складывается впечатление, что я словно сосуд, в который заливалась Божья благодать, достигла краёв и переливается. Это, мол, отметка святости, не говоря уж об остальном… Это они, – Брайан имел в виду коллегию кардиналов, – решили, что меня теперь можно звать так. Частью им это просто нравится… О! Нет-нет, не подумай плохо! Они созывали Великий Собор, чтобы определить стою ли я того, чтобы моим именем основать хоть какую часовню.

Мужчина уже некоторое время ходил по её келье, от южного окна к северной стене и обратно, и то и дело поглядывал на низкое зимнее солнце, тускло просвечивающее сквозь тонкий слой то ли тумана, то ли дыма, то ли тончайшей пелены облаков.

– Что касается Уоррена Элайна, то он был одним из тех, кто не упустил ни одного шанса поиздеваться надо мной. Даже мои младшие племянники, молодые бездельники, и те поднаторели в шутках по поводу того, чем бы мне заняться и куда пойти. Симпатичный – и девственник. Маркиз – и каменотёс. Сейчас же я вынужден помалкивать на счёт Уоррена просто потому, что уважаю его старание… – Брайан ненадолго смолк. – Не найти мне удовлетворения. А ведь прямо изнутри ест… так хочется иногда поязвить. Но это уже моё, – Моргана смотрела на него, не понимая ровным счётом ничего, и он был вынужден пояснить, – моё, не брата. Всё равно не понятно, да?

Брайан улыбнулся ласково и засобирался прочь.

– Настоятельница поможет тебе, когда наступит время, – сказал он и отбыл.

Как часто раньше случалось, Моргана ещё долго после отъезда Брайана сидела на одном месте и вспоминала про себя все его слова, улыбки, взгляды. В нём было немерено очарования, того очарования, которое помогало его брату в своё время добиваться любви первых, да и не только, красавиц Деферрана.

Мать Элейн стала готовить Моргану к отъезду всего-то через неделю, не меньше.

В сумме, Моргана провела в заключении больше года.