Читать книгу Диббук. Мертвая ведьма - Анастасия Шульга - Страница 6

Мама хлопотала на кухне, а они с Аней сидели в гостиной, присёрбывали чай и увлеченно беседовали.

– Кладбище домашних животных. – Ответил Степка.

– Не-е, – протянула Аня. – Я больше наших авторов люблю, они пишут колоритнее.

«Оно и видно. – Улыбнулся он про себя. – Вон какую легенду задвинула, хочешь-не хочешь испугаешься.»

– Вот ты Антонова читал? А Мастрюкову? – Продолжала Аня. – Как утром начнешь – на сутки из жизни выпадешь. Ходишь – читаешь, ешь – читаешь, уроки не сделаешь, прочтешь к полуночи и лежишь, как чебурашка, к каждому шороху прислушиваешься.

Степан рассмеялся. Забавная она девчонка, есть в ней что-то особенное.

– Я сейчас, – бросил Степка, повинуясь какому-то внутреннему порыву и выскочил из комнаты.

Впрочем, вернулся быстро – всего через несколько минут, прижимая к груди толстенный блокнот в кожаном переплете. Сел рядом, пролистал с деловым видом и выбрал рассказ, которым втайне гордился.

" Падальщик поселился в подполье. В ветхой лесной хижине было темно, сыро, уютно и пахло так восхитительно, по-домашнему – мокрицами, крысами, плесенью и тленом. Он редко выбирался наружу – ненавидел свет, хвойный воздух и пение птиц, до которых не добраться, не сцапать, но голод иногда гнал из нутра, заставлял искать полуразложившуюся падаль. Бывало, везло и он хватал добычу когтистыми ручонками и тащил в берлогу, но чаще приходилось таскаться за крупным хищником и всячески пугать, заставляя бросить поживу, выжидать, пока мясо приобретет характерный привкус гниения.

Зимой приходилось туго – плоть в морозы замерзала, становилась безвкусной, пресной… Весной – пировал. Сходили снега, оттаивали трупики мелких лесных животных – зайчат, бельчат, грызунов.

Так бы он и существовал, если бы однажды случай не привел в хижину странное двуногое существо. От существа нестерпимо разило смешанными удушливыми ароматами, оно портило мясо, грея его на огне и вдыхало горький дым из тонкой трубочки.

Падальщик наблюдал за существом через щель в полу и существо это чувствовало, нервно передергивало плечами, издавало странные звуки, то ли рык, то ли подвывание, чтобы заглушить топот ног, доносящийся из подполья. Существо догадывалось, что оно не одно, но по какой-то причине не уходило, пыталось подстроиться, сосуществовать.

Сперва такое соседство падальщику было противно, но потом он вдруг понял, что страх двуногого пришелся по вкусу и ухищрялся, как мог – выл, стонал, царапал стены, стучал, бахкал, в общем всячески изводил существо, наполняясь его ужасом, как комариха наполняет брюшко кровью.

Вскоре существо привыкло к его присутствию, не пугалось больше шумов и стонов, стало стучать в ответ, заколачивать дыры в полу, вгоняя в доски острые палочки. А однажды существо стукнуло себя по пальцу штукой, которой вбивало палочки, громко вскрикнуло от боли и на пол упала бурая капля, манящая дивным ароматом. Кровь существа оказалась терпкой, пряной; когда существо засыпало, Падальщик выбирался из подполья, прокусывал смердящую кожу и наслаждался удивительным вкусом. Вскоре существо заметило мелкие ранки на своем теле и испугалось. Выскочило из дома и побежало прочь.

Падальщик отправился с ним. Он повис у существа на спине, цепляясь крошечными пальчиками за верхний слой кожи, которую существо иногда меняло. Падальщик не знал, что вскоре существо вынесет его к другим двуногим, и другим падальщикам, живущим в злоуханных чистотой городских квартирах и он вместе с другими будет пугать жильцов, а ночью выбираться со щелей и утолять голод. Падальщик нашел кров в комнате маленькой девочки, в ящике для белья. Ему нравилось пугать ее – когда Падальщик рычал под кроватью, девочка пугалась и плакала, громко звала маму.

" – Спи, – говорила мама, ласково гладя девочку по волосам. – Здесь никого нет, здесь безопасно".

Она сидела на краю кровати и лишь когда девочка засыпала, вздыхала с облегчением, и быстро выходила, не останавливая взгляда на острых тенях. Включала погромче телевизор, делая вид, что смотрит, а не пытается оградиться от посторонних звуков.

Двуногие слышат Падальщиков, вздрагивают от внезапного шороха, скрипа половиц, перезвона посуды, пытаются найти объяснение мелким синякам – только бы не задумываться о тех, кто обитает рядом, потому что от них не убежать и не спрятаться. Они везде – в пыльном шкафу бабушки-пенсионерки, в детской музыкальной игрушке, так некстати включающейся по ночам, даже под ванной. Они приспособились к отвратительным запахам шампуня и геля для душа, свету и теплу. Потому что нет ничего вкуснее свежей человеческой крови.»

Степан дочитал и умолк, ожидая ее реакции. Аня недоверчиво взглянула на Степку.

– Кто тебе это рассказывал?

Он смутился, почувствовал, как кровь прилила к лицу.

– Я… Эээ… Сам придумал.

– Ты когда-нибудь сталкивался с чем-то сверхъестественным?

Степка мотнул головой. Он сам не понял почему солгал.

– Странно. – Она снизила голос и заговорила. – Понимаешь, они оставляют на людях свои отметины…

– Кто?

Аня пожевала обветренные губы.

– Нечистые.

Степка шумно втянул воздух. В который раз Аня заводит его в тупик.

– Они сами выбирают к кому прийти и когда. Те, кто с ними столкнулся могут помнить эту встречу до конца своих дней или, наоборот, навсегда забыть, но никогда они не станут прежними.

Степка сглотнул ком в горле. Он был из числа тех, кто помнил.

– А что с ними происходит, с теми, к кому пришли? – Сердце билось быстро-быстро, словно от ответа зависела вся жизнь.

– Они начинают чувствовать… присутствие… – Она задумалась. – Это невозможно описать словами – необъяснимая тревога, ощущение чего-то зловещего, потустороннего, колючего взгляда в спину… Ты соврал мне. Ты знаешь о чем я говорю. Поэтому ты пишешь. Не можешь не поделиться, боишься, что тебя сочтут сумасшедшим. Прячешь за слоями выдумки… Кого ты видел? – без обиняков спросила она.

Степка сдался.

Это произошло в январе. Перед самым Рождеством. Степка проводил каникулы у бабы Гали, что жила на западной Украине. Баба Галя приходилось Степкиному папе троюродной сестрой по материнской линии. Это была дородная, добродушная, верующая женщина. Своих детей у неё не было и к Степке она испытывала едва ли не материнские чувства.

Баба Галя, в отличии от Степкиных родителей, была очень суеверной и боялась всяческой чертовщины.

В святой вечер баба Галя засобиралась на службу в церковь. Степке она строго-на строго наказала в дом никого не впускать и на стук не отзываться.

– Ты гляди, – говорила она, – перед Святками носа на двир не суй. Дидько по хатам ходыты будэ.4

Говорила она о том, что до первой звезды из дома выходить не принято, ибо нечисть последний вечер по земле гуляет и пакостить будет пуще обычного. А уж после того, как загорится на небе Рождественская звезда и соберётся семья за праздничным столом можно ничего не боятся.

Степка в эти деревенские забобоны не верил. Он с нетерпением ждал гуляний – местная молодёжь взахлёб рассказывала о традициях, колядках, вождении козы.

("дэ коза хо-о-одыть, там жы-ыто р-о-одыть!").

Когда баба Галя ушла, на улице пустилась метель да такая, что света белого не видно сквозь снежную завесу.

Тут вдруг слышит Степка – стучит в окошко кто-то, плачет – стонет жалобно-жалобно.

– Есть тут кто? Впустите меня, добрые люди…

Степа к двери подошёл, глянул в щелку – стоит на пороге старичок с локоток. Стало Степану мужичка жалко, отворил. В дом ворвался свистящий вихрь, засыпал глаза ледяным снегом, а старичка и след простыл.

Баба Галя позвонила спустя несколько дней после Степкиного возвращения в Россию. Выглядела она неважно, волосы, не покрытые «хусткой»5 были грязными и нечесаными.

– Он мне покоя не дает, Слава. – Донеслись до Степки баб Галины слова. – Ходит, бродит, вздыхает, ждет, когда я усну. Другой раз, как долго глаз не сомкну, рядом ложиться и дышит так тяжело, словно храпит. А когда я усну наваливается на грудь и душит… я его видела, старичок ростом с полметра, а ладони у него густой черной шерстью покрыты…

– Тетя Галя, – устало отвечал отец, – я же вам уже говорил – сонный паралич это. Обратитесь к доктору.

Кто его знал сколько бы это продолжалось, но в конце концов бабу Галю забрали к себе племянники и нападения «дидька» прекратились. А спустя полгода она умерла. Говорят, на поминальном обеде за столом сидел старичок в черных перчатках и горько-горько плакал.

– А ты видела? – Спросил Степа.

Аня нахмурилась:

– Видела. Только рассказывать не проси.