Читать книгу 7 футов под Килем - Анастасия Таммен - Страница 9

Папа не вернулся даже на выходных, наказывая своим отсутствием в первую очередь не маму, а меня. В итоге в воскресенье вместо того, чтобы пытаться привести свои чувства в порядок, подпитываясь силой моря и любовью родителей, после обеда я закуталась в куртку, натянула шапку до самых бровей и пошла к дому Эммы. Вернее, к дому ее родителей. Давно пора было поговорить с ними.

Последний раз я видела их на похоронах Эммы, а до этого – на месте аварии. Я вызвала полицию и скорую помощь, а им позвонить не решилась. Не знала, что сказать и, главное, как. Дала их номер телефона полицейскому, а сама скукожилась на нижней ступеньке скорой. Родители Эммы приехали минут через десять. Ее мать, Катрин, дала мне пощечину. Меня в жизни никто никогда не бил, но защищаться не хотелось, потому что я кругом чувствовала свою вину. Я не уберегла их дочь, не проследила, чтобы она надела шлем, задержала на дурацкой вечеринке. Генри, отец Эммы, хоть и предотвратил вторую пощечину, кричал на меня, пока врач не увел его в сторону.

На похоронах я хотела поговорить с ними, но они как будто не заметили меня. Будто я прекратила существовать вместе с их дочерью.

В конце улицы, застроенной городскими виллами позапрошлого века, начиналась территория Катрин и Генри. Назвать иначе шесть тысяч квадратных метров с лесом, конюшней и импозантным трехэтажным особняком просто не поворачивался язык. Давным-давно они купили этот дом у разорившегося герцога и превратили в пятизвездочный отель, в котором дважды в год проходили конные соревнования.

Я подошла к чугунным воротам и посмотрела на крайнее левое окно на третьем этаже. Раньше там была комната Эммы. Оставили ли Катрин и Генри все как есть или превратили в дополнительный гостиничный номер? Они любили свой отель. Иногда мне казалось, что даже больше, чем Эмму. Страх, что родители Эммы поступили так же, как и герр Шредер, ледяными осколками впился в сердце.

Двадцать минут спустя я все еще топталась на месте. Вдруг дверь распахнулась, и на подъездную дорожку вышла женщина. Она находилась слишком далеко, чтобы я могла разглядеть ее, но мою левую щеку опалил жар, как от пощечины. Я отпрянула, развернулась и бросилась бежать.

* * *

Фрау Вайс вышла на середину класса.

– Итак, кто из вас готов ответить на вопрос, что такое любовь? – спросила она, оглядывая класс поверх очков. – Заставлять я никого не буду, это дело добровольное, но мне кажется, нам всем было бы полезно узнать, насколько сильно могут отличаться точки зрения даже среди ребят одного возраста.

Одноклассники молчали. Я нерешительно теребила в руках лист бумаги, испещренный мелкими буквами. Вчера вечером, сидя в одиночестве в своей комнате, думая о поссорившихся родителях и о разрушенной семье Эммы, мне наконец-то удалось найти правильные слова, но было страшно вызваться первой.

– Хорошо, я начну, – продолжила фрау Вайс, так и не дождавшись добровольцев. – Для меня любовь – это…

Она не смогла договорить, потому что ее прервал нервный стук в дверь.

– Войдите.

Дверь распахнулась. На пороге появился Никлас. Каштановые волосы торчали в разные стороны, будто его принес в школу ураган, как Дороти в «Удивительном волшебнике из страны Оз». Широкая грудь быстро вздымалась, свитер в красно-синюю горизонтальную полоску красиво обрисовывал бицепсы. Серые джинсы низко сидели на узких бедрах и обтягивали мускулистые ноги. В Нике было что-то необузданное и очень притягательное. Он как будто сам был частью урагана, его несокрушимой частью. В прошлой жизни я бы точно на него запала.

– Извините за опоздание. Я… – начал было он, задыхаясь, но фрау Вайс подняла руку, останавливая его.

– Молодой человек, я никогда не ругаю за опоздания, – сказала она. – Либо у вас было неотложное дело, либо вы не цените мое время. В первом случае я уважаю вашу личную жизнь и не требую отчитываться перед всем классом. Во втором случае я не хочу расстраиваться сама. Так что просто займите свое место.

Лицо Никласа вытянулось, и моя улыбка стала шире. Фрау Вайс была неподражаема.

Когда Никлас подошел к моей парте, я тут же закрыла ладонью наше с Эммой сердечко. В школе оно стало для меня как будто последней ниточкой, связывавшей меня с ней. Что, если герр Шредер узнает про него и прикажет закрасить?

– Привет, – прошептал Никлас, усаживаясь рядом.

– Привет, – буркнула я, покрепче прижимая ладонью шершавую поверхность парты.

Фрау Вайс сделала громкое «кхе-кхе», привлекая к себе внимание.

– Для меня любовь означает уважение. Ведь каждый из нас – это личность с уникальным набором качеств, пережитых взлетов и падений, стремлений и потребностей. И высшее проявление любви – это осознание наших отличий и уважительное отношение даже к тем людям, с которыми мы расходимся во мнениях.

Класс молчал, видимо, точно так же, как и я, переваривая новую информацию. Так просто и так сложно одновременно. Фрау Вайс отошла к учительскому столу, прислонилась к нему, окинула нас приглашающим взглядом, и лес рук взмыл в воздух. Но я продолжала закрывать одной рукой сердечко, а другой крепко держать свой лист. После слов фрау Вайс мой ответ стал казаться совсем наивным. Краем глаза я заметила, что и Никлас не спешит поднимать руку. Меня это совершенно не удивило, учитывая его реакцию на пьесу Шиллера. Он, как и в прошлый раз, балансировал на задних ножках стула.

Один за другим мои одноклассники зачитывали свои варианты.

– Любовь – это когда можешь быть самим собой, – сказала Марта неожиданно робко.

– Любовь – это умение забывать обиды, – подхватил Оскар, сдувая светлую челку с глаз.

– Любовь – это дарить внимание и заботу, – улыбнулась Нелли.

У нее был очень красивый и нежный голос. Как-нибудь, если у меня появятся силы заводить новых друзей, я непременно приглашу ее на чашку чая.

– Любовь – это гордая улыбка отца, когда я одерживаю очередную победу, – похвалился Патрик.

Я обернулась и посмотрела на его красивое загорелое лицо. Вспомнила стеллаж в целую стену с сотней наград. Вспомнила его отца, который точно знал их количество. До этого момента я была уверена, что Патрик побеждает ради себя. Почему я никогда не замечала, что все обстоит совсем иначе? Вдруг мне стало его жаль.

Окинув взглядом класс, я сообразила, что все, кроме меня и Никласа, ответили на вопрос учительницы. Да, она сказала, что никого заставлять не будет, но честность одноклассников вдохновила меня, и я подняла руку.

– Любовь… – прошептала я и прокашлялась, надеясь найти свои голос. – У меня тут несколько определений получилось… Любовь – это на закате пить с мамой горячий черный чай с сахаром и сливками на палубе. Любовь – это вместе с отцом держаться за штурвал яхты. Любовь – это играть с братом в дурацкие стрелялки. Любовь – это радость Эммы, когда получалось осуществить одну из наших совместных задумок.

Мой голос дрогнул, во рту пересохло. Лист бумаги в руке задрожал. В классе снова повисла тишина. Наверное, никто из ребят вообще не понял, о чем я говорю, и я только напугала их упоминанием Эммы, а у меня на душе наоборот стало легче.

Никлас с грохотом опустил стул на все четыре ножки.

– Любовь, – сказал он бесстрастным тоном, – это то, что нас разрушает.