Читать книгу Сейфула - Анатолий Агарков - Страница 3

Вывеска на заведении так и гласила: «ХАРЧЕВНЯ». Ещё ниже рассыпались буквы игривого названия – «ВДАЛИ ОТ ЖЁН».

Вдали, может быть, и вдали – да только автостанция почти рядом, через пятачок; по трассе ползёт транспорт, ныряет под железнодорожный путепровод метрах в пятистах; а с другой стороны виднеются мост и городская улица с серыми пятиэтажками.

Хороша «харчевня» – что сказать!

Еще удивлял рекламный щит с Мэрилин Монро – в той самой знаменитой позе, когда расклешенное платье ее взметнулось от колен на плечи, а она сама очаровательно улыбнулась в кинокамеру.

Три фуры и две легковушки уже табунились под очаровательной кинозвездой, обозначая гостей заведения.

Но иномарка хозяина, объехав здание, остановилась у чёрного входа. Здесь тоже постройки, окружают двор – сарай для хозяйственных инструментов, прицеп рефрижератора на кирпичном фундаменте, бугор с трубами и дверью полугоризонтальною – подвал-хранилище овощей; будка собачья, из которой лениво вылез огромный лохматый пес кавказской наружности.

Ираклий по-хозяйски вошёл в дверь служебного входа. А Сейфула вылез расправить члены и промяться по двору.

Пес глухо рыкнул – какого, мол, хрена тебе здесь надо?

Вышла невысокая, круглолицая, полная женщина. Прошла, звеня ключами, выбирая нужный, к двери в подвал – открыла-сняла замок и распахнула ее.

– Ну, чего стоишь? Таскай сюда ящики.

Сейфула подцепил сразу несколько штук и, проходя мимо женщины в подвал, бросил на ходу:

– Меня Саня зовут.

– А я Маруся, – ответила та. Спустилась вслед за ним и, поглядывая на этикетки, стала сортировать коробки по стеллажам.

Закончив работу по разгрузке машины и расфасовке коробок, Маруся улыбнулась Сейфуле:

– Вы наш новый охранник? Вам здесь понравится: пусть трасса и гарь машинная, а все равно вокруг лес – это зелень и воздух чистый. Улыбка у вас хорошая. Я люблю людей застенчивых, но… – он помедлила, подыскивая слово. – Но надёжных.

Маруся служила в харчевне поваром и кладовщиком-ключницей в одном лице. После Ираклия она была главной в заведении, но правила коллективом умело, и никто не тяготился ее командами.

Еще работали тут две девушки – чёрненькая, маленькая, серьёзная официантка Лина и смешливая толстушка, посудомойщица Ася.

В обязанности Сейфулы, женщины пояснили, кроме охраны и обороны, наблюдения за порядком входили еще и такие – приноска-выноска воды и помоев, колка дров, вынос золы, растопка мангала, жарка шашлыков и прочая-прочая-прочая…

– По заднице хлопать не придется, – пошутила Ася. – Сами справляемся.

– А если клиент пристанет? – без всякой иронии осведомился Сейфула.

– Вынесешь тело, если сам не встанет, – и снова смешок.

Веселая бригада!

Ему показали трех девиц, стандартной наружности – тонна дешёвой косметики, джинсы, кофточки недорогие, глаза нахально-усталые, профессионально-томные выражения лиц. Девицы лениво сосали пиво из бутылочек в самом конце двух рядов крепко сколоченных и намертво прибитых столов и таких же скамей со спинками для четырех человек с обеих сторон, стоящих вдоль стен.

– Эти девчонки для сервиса…

– Какого?

– «Вдали от жен». Не понял, что ли? Они на хозрасчете, и с ними особый расчет. Если о чем попросят, деньги бери или натурой – как хошь…

И опять брызги смеха. А ведь день на ногах – и такой задор. Двужильный народ!

Сейфуле новая работа начала нравиться. И люди тоже…

Не зря остался и приехал сюда! Заработает, приоденется… а там видно будет.

Стоит и к Ираклию присмотреться. Если нормальный мужик, то идеи свои, что Гаврику вез, можно ему передать – на взаимовыгодной, конечно, основе. А там, кто он по национальности, кто его отец и кто мать – да идёт оно лесом.

Сейфула глубоко вздохнул и уважительно подумал о себе – определенно он станет богатым человеком; пусть не Ротшильдом, но и не босотой – дом построит, женится, маму состарившуюся к себе заберет… А там, глядишь, правильные зятья сами в тюрьму запросятся – за наукой обеспеченной жизни.

Кашапов улыбнулся мыслям своим. Наверное, стоило домой показаться, чтобы злости на них набраться – таких правильных и ухоженных…

Не стерев улыбку с губ, Сейфула скрипнул зубами. Твари! Явись он со справкой и пустыми карманами, выгнали бы на улицу. Теперь уже с ненавистью думал о родственниках… Ведь ни одного письма, ни одной передачи из дома за долгих четыре года. Вычеркнули меня из жизни как будто и не было. Эх, мама-мама… Или я у тебя не единственный сын?

Вслед за тяжелым вздохом в голову пришла совершенно философская мысль – люди являются на божий свет, чтобы друг друга мучить. Ведь тоже от нар – прежде ему такое и в голову бы не пришло. На зоне он всякие экземпляры встречал. Были такие, которые в своей раздражительной обидчивости находили чрезвычайное наслаждение, особенно когда она в них доходила до последнего предела – тогда им казалось, что обиженным быть приятнее чем не обиженным.

Сейфула знал об этом, потому что сам через это прошел.

Когда зеки заметили, что он не получает писем из дома, стали его напрягать. Да ты, наверное, тать – говорили ему – если не любит тебя даже мать. И Сейфула стыдился, и ненавидел своих родных… даже матушку. Теперь он…

Впрочем, хватит в душе ковыряться – пора службу править.

Ираклий, забрав повара с официанткой и двух девиц сервиса «Вдали от жен», укатил домой. В харчевне остались Сейфула, Ася и плечевая путана по имени Вика. Да еще кавказец Шамиль на цепи…

Субботний день догорал, светя последним солнцем над насыпью – садилось оно там. Удивительно, но посетителями это место не изобиловало: вот пришёл автобус с Миасса, но толпа обтекла харчевню. Стоя в дверях, Сейфула наблюдал, как двое солидных мужиков с портфелями пошли в кооперативный туалет, дамочка какая-то в дублёнке – туда же; а в харчевню зашла только компания парней-студентов, водитель автобуса, двое таксистов… И всё! Часть народа забрал местный автобус. Остальные, подхватив чемоданы, клетчатые безразмерные сумки и просто тюки, пешком пошли в город – по улице. В город, в котором Сейфуле предстояло теперь жить…

В самой харчевне, кстати, туалета не предусмотрели – как сказала Ася, Ираклий с санэпидемстанцией «не договорился». Поэтому тех, кому приспичило, с кассовым чеком в руках отправляли в кооперативное заведение – на бесплатное посещение. Само собой, оно таковым было и для персонала. Кстати, там был и душ с горячей водой.

С первой же ходки Кашапов опробовал все удобства.

Управившись с делами, девушки вместе прибрали и подмели в обеденном зале. Пользуясь отсутствием клиентов, накрыли на стол повечерять.

– Санек, айда с нами, – окликнула Сейфулу Ася; кивнула на стол. – С блюда по скибочке, голодному ужин.

На столе разместились – большая тарелка с кусочками мяса от шашлыков, в другой калейдоскоп салатов, в третьей котлеты, на большой сковороде поджаренные пельмени.

– Есть еще суп и гарниры. Но, думаю, нам и этого хватить. Ты чай будешь, кофе или пиво? – Сейфулу спросила.

Кашапов подсел к девицам.

– Приятного аппетита.

Вика покосилась на него не без кокетства и прыснула.

– Деликатности и достоинства, вам, девушка, явно не хватает, – сентенциозно заключила Ася, строго взглянув на подругу.

Сейфула набил мясом рот, прожевал, проглотил, спросил:

– Ночами спите или как?

– Когда как. Нет клиентов, так спим. А ты после ужина приляг, отдохни. Мы часов до двух с Викусенькой посидим-посудачим, а потом уж ты до утра. Если, конечно, клиентов не будет. А будут – все на ногах.

– Не закрываетесь, чтобы на стук открывать? Ну или пес сигнал подаст.

– Не выдумывай! Вот как сказала, так и надо бдеть. Был тут недавно один до тебя… Мы прилегли, и он спать завалился – только Шамиля с цепи спустил. Ну и… С трассы «Волга» свернула к нам – дамочке в туалет срочно приспичило. Вышла спросить, а тут Шамиль – так он на нее рыкнул, что вместо сортира ей душ понадобился…

Вика прыснула. Ася строго опять на нее взглянула.

– Он даже расчета не стал просить – манатки смотал и убежал. Ираклий таких грехов не прощает.

– Строгий хозяин?

– Нормальный, если сам не дурак.

Вмешалась Вика, простодушная и нецеремонная, больше на мальчика похожая:

– Ну что говоришь? Не может грузин быть нормальным человеком: все они очень жестокие люди. Порой так взглянет, что у меня матка сразу опускается.

Сейфула покосился на нее и подумал – какая славная девчонка; жаль, что собой торгует.

На стоянку подкатила машина, заглушили мотор, хлопнула дверца.

– Ну все, сворачиваемся, клиент повалил, – девушки в четыре руки очистили стол, снеся все блюда и сковородку на кухню.

Сейфула остался на месте, допивая пиво из бутылки.

Отворилась дверь, и вошел молодой человек в кожаной импортной куртке.

– Здравствуйте! У вас здесь тепло и тихо – просто рай! А на перевале выпал снег – машин скопилось! Не всякая сейчас способна на такой подъем по накату – резину-то поменяли.

Сейфула кивнул на приветствие. Гость огляделся.

– Вижу – покормите, а переночевать не найдется?

– Гостиница в городе. Вот меню, – сказала Ася, выходя из кухни.

– Шашлык можно?

– Придется подождать.

– Ну, как везде, – гость присел. – Тогда для начала кофе, черный, без сахара, нерастворимый.

Ася снова ушла на кухню. Сейфула к мангалу. С клиентом осталась Вика.

– Из Челябинска едете? – спросила она.

Гость с улыбкой взглянул на нее:

– Голубушка, вы не местная? Перевал-то у Таганая. Да, кстати, почему у вас такое странное название – «Вдали от жен»?

– Почему странное?

– Намекает на что-то.

– Не намекает, а прямо говорит – вам нужна женщина? Я к вашим услугам.

– Ну и как это будет выглядеть? – без комнаты и постели.

– Можно в машине.

Вошла Ася с кофе:

– Шашлык уже на мангале.

Поставила чашечку и снова вышла, сговор продолжился – договаривающие стороны ласково смотрели друг на друга.

– В машине – губками?

– А как вы хотите?

– Сколько берете?

– Стольник.

– Можно я кофе попью, пока вы работаете?

– Пейте, только на голову мне не пролейте.

Оба поднялись и пошли к машине – молодой человек с чашечкой кофе в руке.

Шашлык был готов.

– Подержи его в сторонке от жара, чтоб не остыл и не пересох, – попросила Ася. – Клиент с Викой пошли в машину. Ждем…

Что-то кольнуло Сейфулу в самое сердце. Вика, жизнью трёпаная, но сохранившая, по его мнению, толику очарования – с такими чудесными, редкими глазами! – сейчас отдается за деньги первому встречному-поперечному, этому хлыщу в кожаной куртке.

Вот она – высшая независимость собственного достоинства! Кашапов всякое на зоне видал. И как мужиков опускали, делая «машками» – за пайку или просто силой. Их было не жалко…

Но женщина, гордая и недоступная, какой она блазнилась Сейфуле из-за колючей проволоки, должна быть… Черт! Никто ничего ему не должен – каждый зарабатывает, как умеет.

Стало грустно.

– Ты не женат? – спросила Ася.

– И не женюсь, на вас наглядевшись, – буркнул Кашапов и вставил в рот сигарету.

– Осуждаешь? Ну-ну. Будь у меня фигурка Вики, я бы тоже в путаны пошла. Что смотришь? Осуждаешь? Знаешь, сколько они зарабатывают?

– А как же семья, дети, счастье?

– С мужиком-то счастье? Не смеши меня. А дите я себе сама рожу и воспитаю – были бы деньги…

Вернулись ушедшие в машину. Гость занялся шашлыком. Вика, взяв из холодильника бутылочку пива, села за столик в конце зала. Лицо ее было озабоченное и с особенным, необыкновенным оттенком собственного достоинства. Но глаза помягчели, не так кололи.

Сейфула даже удивился.

Поужинав, путник уехал в город искать гостиницу. Ночь уже вступила в свои права. Девчонки сели чаевничать. Сейфула не пошел отдыхать в свою каморку, сказал: «Днем выспался» – и подсел к ним.

– Сколько заработала сегодня, подруга? – спросила Ася.

– Пока четыре сотни! – с кислой усмешкою сказала Вика.

– Да етижтвоюмать! Живут же люди…

– Не завидуй. Половину Ираклию придется отдать. Маме на лекарства, себе на косметику… На моей работе миллионером не станешь.

– М-да… А красота иссякнет, куда подашься?

– То-то и оно. Останутся две альтернативы – на кладбище или химкомбинат…

Поняв, что этот бабский треп не для его ушей, Сейфула отправился наконец в коморку охранника, где под матрасом действительно обнаружил обрез двуствольного ружья 16-го калибра и патронташ, набитый патронами.

Неведомо почему стало еще грустней.

Кашапов прилег.

Прикрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти лицо Анюты – вот тело ее он хорошо запомнил: и восковую мягкость, и податливость. В его руках она была ласковой марионеткой, хотя порой постанывала похотливой бабенкой. Впрочем, Сейфула и сам не молчал – зверем рычал, впиваясь в женщину и упиваясь ее взаимностью. С мучением, но таки припомнил ее лицо – она уходила и оглядывалась, звала его за собой. Или это был уже сон?

Иногда снятся странные сны – невозможные и неестественные. Иногда настолько реальные, что тут и холодный пот от страха, и поллюции, от исполненного якобы желания, и вообще – черте что! Иногда оставляют загадку, которую невозможно сразу разгадать, а потом и припомнить.

Кошмары снятся, когда желудок до отказа набит мясом. Душа насытившегося и душа погибшего (животного) вступают в противоборство – кто кого? Поговаривают, именно от ночных кошмаров после сытного ужина на Западе ставят клизмы, а в Казахстане суют два грязных пальца в рот.

Сейфула видел во сне маленького ребенка. Он играл подле него, лепетал что-то на своем детском языке. Потом малыш замолк, облокотился на его колено, и подперши ручкой щеку, поднял головку и задумчиво посмотрел Кашапову в лицо. Кажется, Сейфула узнал его. Ну конечно, это он сам в малолетстве…

Что же он так смотрит – осуждает? просит защиты? пытается узнать? или уже узнал и пытается понять, что же с ним стало теперь? Кошмарный сон! Невинные глаза пронзают до самого сердца.

Ах, Сейфула-Сейфула, где ты был? куда ты попал? Беги отсюда, пока не пропал!

Кашапов вышел из коморки после полуночи. Девчонки кемарили в обеденном зале – одна привалившись к столу, другая откинувшись на спинку скамьи.

– Идите спать, я подежурю, – сказал охранник и вышел на улицу.

Светлая, прозрачная ночь показалась ему еще светлее обыкновенного. С запада, где были горы, поддувало холодным и чистым ветерком.

На перевале снег прошел – вспомнил Кашапов. Закурил. Где-то послышалась ему отдаленная музыка. Наверное, поблизости есть ресторан – подумал охранник. – Впрочем, и для него поздновато…

Вышел со стоянки на дорогу и увидел женщину в куртке с капюшоном, свитере, брюках и кроссовках, бредущую ему навстречу. На груди у нее висел транзистор – из него-то и лились негромкие звуки музыки.

– Как вы здесь очутились? – спросил Сейфула.

– А вы кто? – кажется, она совсем не смутилась, хотя: ночь, дорога, она одна и незнакомый мужчина…

– Я охранник этого заведения, – он кивнул на харчевню.

– Мм-м… «Вдали от жен»? – прочла она подсвеченную вывеску. – А я мужа ищу – не у вас ли он шнырится?

– У нас сейчас никого нет. Жаргон лагерный откуда?

– Да шучу я. А про мужа образно – я не замужем. Иду из деревни в городскую общагу. Я на химкомбинате теперь работаю – там все так базарят, не удивляйтесь. Деньги до копеечки маме отдала: ей нужнее, а мне с попуткой не повезло – все двадцать верст пехом.

– Так никто и не подобрал?

– Сволочи – люди. Чашечкой горячего кофе не угостите? Я продрогла.

– Заходите.

– Но денег нет…

– Я понял.

Сейфула включил в обеденном зале свет, кивнул гостье: «Присаживайтесь» и прошел на кухню. Через несколько минут вынес на подносе две дымящиеся паром чашечки, и к ним – открытую баночку растворимого кофе, две ложечки, сахар в сахарнице и печенье.

– Вы знаете, который час?

– Половина первого. Общага в час закрывается в выходной, когда танцы в ДК. Ну ничего, девчонкам в окно покричу и что-нибудь придумаем, – она засмеялась.

Ему понравился ее смех – чистый, задорный. Сердце его сильно стучало, мысли путались – незнакомка была будто из сна. И у него возникло желание.

Она что-то говорила ему, прихлебывая кофе. Но он молча смотрел на нее – сердце его переполнилось похотью и заныло от боли. Он почувствовал такой позыв плоти, с которым, пожалуй, ему и не справиться.

– Ты можешь переночевать у меня – что толку идти туда, где ждет неизвестно что. Здесь тепло. Утром я тебе денег дам… на автобус.

– А приставать не будешь?

– Обязательно буду, но не долго – мне служить надо…

– Понятно, – она с усмешкой и искоса поглядывала на него. – А ты ничего, симпатичный… Тебя как зовут?

– Александр. А тебя?

– Нина.

– Как из «Кавказской пленницы»… Только ты еще красивее.

– Спасибо.

Знала бы она какие мысли сейчас вихрятся в короткостриженной голове Сейфулы. Впрочем, компетентные люди утверждают – любая женщина мечтает хоть единожды в жизни быть изнасилованной. То есть взятой мужиком – грубо, сильно, нахраписто. Чтобы визжать и царапаться, испытывая наслаждение. А еще лучше, если мужиков будет три или четыре штуки. Чтоб один раз… и память на все жизнь. Чтобы потом сказать себе самой – в этот миг я была женщиной!

Но Сейфула был один. И он знал номер статьи, по которой его осудят, если гостье что-нибудь не понравится. На зоне с такой статьей и его характером со свету сживут. Нет, теперь он был слишком умным, чтоб на такое решиться. Как же быть? Проводить Нину и разбудить Вику? Она-то точно не откажет. И в мусарню не заявит. И денег не потребует… Так Ираклий обещал.

Тьфу, черт! Вот привязалась бабская тема! Хоть кастрируйся прямо…

– Ты знаешь, – Нина сказала, допив кофе. – Черты лица твоего слишком честные для крайне низкого дела.

– В чем же низость его? У меня не сломается, у тебя не износится… Доставим друг другу удовольствие и по углам – ты поспишь, я побдю…

– А если понравишься? Буду я к тебе сюда таскаться ночами… надоем.

– Надоешь, прогоню.

– А если ребенок случится?

– Предохранятся будем.

– Я подумаю. Ты ведь здесь частенько бываешь?

– Я здесь живу.

– Ну так, я скоро тебя найду. За кофе заплачу и вообще… Природа любит и ласкает таких людей как ты – я в этом смыслю. А на сегодня довольно! Ты меня понял, и я спокойна, – заключила она, вдруг вставая. – Такое сердце, как у тебя, не может не понять страждущего. Саня, спасибо, ты благороден как идеал. Все остальные мужики до тебя не дотягивают. Но кроме секса я ищу еще дружбы – таково требование моего сердца.

– Мы можем дружить. Я готов…

– Нет, Саня, не сейчас! Сейчас есть мечта. И это слишком важно для меня. Быть может, вторая встреча станет нашей судьбой. Ты должен это понять. Ведь у тебя сердце есть. Сердце, способное любить – я это чувствую…

Она вышла из харчевни в прискорбной задумчивости. Сейфула следом с горько-насмешливым выражением лица – эх, не умеет он баб влет снимать: не дано. А может и не везет – все попадаются какие-то заумные, увлеченные чем-то…

– Что ж, стало быть, расстаемся, – сказал, вздохнув, он. – А ты мне понравилась, и кажется, будто Бог, а не случай нас на дороге свел.

Нина улыбнулась:

– Сдается мне, что не надолго – такого симпатичного философа ни за что не захочется упустить.

– Гляди, опоздаешь.

– Буду плакать.

– До общаги-то далеко? Не достучишься к девчонкам, возвращайся.

– Может и вернусь, – лукаво сказала она – Искренность стоит жеста.

Включила приемник и пошлепала кроссовками по асфальту.

Сейфула смотрел ей вслед от поворота на стоянку харчевни. Смотрел и размышлял: эх, бабы-бабы, как вас на удочку-то ловить – какие слова надо говорить? какие жесты показывать? Как знать? – на каждую ведь не угодишь. Издали б закон – всем бабам давать и не вякать! Уж я бы тогда…

Два чувства в Сейфуле боролись теперь – похоть и нежность. Одна понуждала к действию силой, другая – лаской. Все до известной черты. Истина, он понимал, где-то посередине.

Кашапов мог бы сейчас справедливо пожаловаться на судьбу – Нина ему понравилась, но отказала. Хотя… Он не мог ее проводить – у него таки служба. И еще есть Вика – как решение всех проблем. Нет, жизнь, в принципе, хороша, когда ты здоров и на свободе. Вот Гаврик-«ацуха» зону покинул с туберкулезом – не долго протянет: приговорен…

Обида на ушедшую Нину как бы прищемило желание. А еще Сейфуле захотелось в эту минуту пофанфаронить – ну а как не поторжествовать, когда все ладом: он на свободе, сыт, к делу пристроен, женщины ему улыбаются… Почувствовав себя ночным хозяином харчевни и прилегающих к ней окрестностям, он приосанился – самодовольная улыбка откровенно засияла на его лице. Пересек стоянку, остановился напротив плаката с Мэрилин Монро – критически осмотрел красотку, языком прищелкнул и послал ей воздушный поцелуй.

Потом сидел в темном обеденном зале, через окно смотрел на освещенную стоянку перед харчевней и поворот к ней с трассы. Думал о Нине. Случай необыкновенный – возьмись за дело романист, таких бы наплел невероятностей и небылиц. Может даже детектив сочинил – ночь, трасса, девушка одинокая, и зек, голодный на секс, в кустах. Изнасилование, убийство… мусора, газетчики… кошмар в маленьком городе. Будь Сейфула писателем, так бы и назвал произведение – «Кошмар в маленьком городе». М-да, сам совершил, сам написал – никто не раскрыл… Все просто и натурально.

Кашапов размечтался по теме – что было, если бы…

К двум часам ночи дошел до того, что название последнего романа серии у него прозвучало – «Исповедь насильника и убийцы». После публикации к нему в квартиру не мусора ломились, а журналисты. «Невероятно!», «Жизненно!», «Потрясающе!» – пестрели бы заголовками газеты. А все потому, что сам изнасиловал, сам убил, сам закопал и сам написал.

На зоне читал – какой-то америкашка несколько десятков (?) баб ухайдакал. Улестит, вывезет за город, потешится, убьет, закопает, а себе ее трусики на память оставит. Прославился, гад… Потом, правда, поджарили на электрическом стуле. Но все мы когда-нибудь помрем – кто со славой, кто без вести…

Все это было чрезвычайно интересно, если бы все так и было – подвел Кашапов итог думам. Потом его мысли стали грустней, когда представил – его убили самого и засыпали землей. Это было печальное зрелище, будившее аналогичное чувство. И куда бы оно завело, непонятно – Сейфула вдруг не выдержал и расхохотался истерично. Потому что себя было жаль, в отличие от жертв ненаписанных им романов.

Потом его мысли стали о маме. Она была страшным деспотом – весь дом и порядок в нем держались на ней. Без ее участия ничего не случалось в семье – ни выбор профессии дочерьми, ни выбор мужей…

Сейфула пацаном на улицу бежал радостный, а с нее обратно, как с похорон. Он вспомнил случай, когда котенка домой принес – выгнали вместе с найденышем лишь потому, что надо было сперва попросить разрешения.

На суде мать сидела с видимым отвращением – ее бы воля, то и не пришла. Всех умела в руках держать, а вот сына единственного упустила – отбился от рук, школу закончив. Потом армия, работа, друзья, пьянки-гулянки…

Мать ворчала-ругалась, зубами скрипела, но не плакалась, гордая, и не выла. После драки на танцах, суд, зона и ни одного письма-привета из дома. Не нужен ей сын судимый. А ему ее жалко – старая стала, и таки мать…

Все это было чрезвычайно тяжело. От этих мыслей его лихорадило. Он леденел от этих мыслей. Ну ладно, убил бы он кого или украл чего… Он ведь дрался, себя защищая. Даже на зоне его уважали. А мать родная отреклась. За что? Адвоката нанять отказалась. Попадись хороший, может быть срок скостили, или вообще условный дали. Себя виноватым Сейфула не считал и на суде не признал – как напрасно советовал ему это сделать его государственный защитник.

Как же могут родные люди поступать таким образом друг с другом? – подумал Кашапов горестно о себе и матери, да и сестрах тоже. Вышел на стоянку до того расстроенный, что, не дай Бог, случись кто-нибудь задиристый под горячую руку…

Походил, покурил – отпустило вроде.

Задумался об Ираклии – не человеке, а предпринимателе. Сейфула давно уже, вследствие некоторых особенных намерений, соображений и влечений своих, жаждал проникнуть в заколдованный круг людей, умеющих делать деньги. Первое впечатление от хозяина было даже очаровательно – прост, но рассуждает по-деловому: природное обаяние, кавказские манеры и кажущееся добросердечие просто завораживали. Одно настораживало, что грузин, хоть и с цыганскими кровями – ведь эти абреки для того и рождаются, чтобы держаться вместе и ненавидеть всех остальных. Да и цыгане тоже – не ангелы… Такая выделка им доставалась бессознательно и по наследству. Из всех коронованных воров в законе более половины теперь – грузины. Это о чем-то же говорит…

Да и Бог с ними!

Главное, чего не достает Сейфуле, чтобы стать деловым человеком, это чувства меры. Его нет во всем – в драке, любви, работе… Это он знал. Над этим следует поработать. И к тому часу, когда он решится взяться за намеченное дело, с недостатками должно быть покончено.

Мысль за мыслью в нем укоренялось и крепло желание поучиться деловой хватке Ираклия – не зря же судьба его сюда занесла: есть в том резон…

Ночь на исходе. Сейфула не чувствовал в организме никакой тягости или усталости – не ощущал никакого другого расстройства. Голова работала довольно отчетливо, хотя в душе немного свербело из-за Нины, из-за Анюты, из-за… Ах, эти женщины!

Перед самым рассветом на стоянку с шоссе завернула фура. Усталый дальнобойщик в тельняшке под ковбойкой выпрыгнул из высокой кабины «КАМАЗа».

– Открыто у вас? Сигареты есть? Ну, так угости.

Сейфула угостил. Сладостно затянувшись, водитель спросил сам себя:

– Отдохнуть или порубать?

– Отдохни, – посоветовал Кашапов. – Девчонки еще спят. Жалко будить.

– Путаны есть?

– Да есть одна.

– Ничего из себя? Некрасивых терпеть ненавижу.

– Тебе понравится.

– Много берет?

– Как сговоритесь.

Дальнобойщик сочно хохотнул:

– А если я ей нос прищемлю, да за так возьму?

Сейфула внезапно и очень чётко вспомнил рассказ Вики о том, как один придурок истязал её подругу.

Он оборонил тихо, но неожиданно очень зловеще:

– Тогда я тебе твой сломаю.

Водитель подавился дымом сигареты, смерил Кашапова взглядом, плюнул под ноги, бросил окурок, раздавил подошвой.

– Не борзеешь, салага?

Сейфула ему улыбнулся:

– Есть гаечный ключ?

– Зачем?

– Фокус покажу.

Водитель не поленился сунуться в инструментальный ящик под кабиной. Погремел железяками, принес ключ 19 на 22.

– Подойдет?

– Если не жалко, – сказал Сейфула и тут же согнул его руками в дугу; подал водителю, как громом поразив незадачливого. – Разогнешь, я тебе девочку сам подержу – делай с ней, что захочешь.

– Нех… себе! – дальнобойщик опешил; повертел в руках искалеченный ключ. – Я его сохраню. Мужикам буду показывать. Так это… я пока у вас отдохну, а потом пообедаем.

Совсем в подавленном настроении он залез в кабину и захлопнул дверцу. Возможно, пережил романтик дороги одно из тех впечатлений, которые остаются навсегда и заставляют уважать других, принижая самомнение.

А Сейфула-богатырь, подивившись на то, до какой степени человек может иметь глупый вид, взял метлу и стал подметать стоянку и территорию вокруг харчевни – потому что уже совсем рассвело. Подмел возле будки и запоздало удивился, что Шамиль даже не вякнул, хотя они еще и не подружились.

– Умный песик, – сказал Кашапов.

Подарок с Кавказа открыл глаза, взглянул на него и снова закрыл с величием Наполеона на острове Святой Елены.

Первой из девушек появилась Вика. На «КАМАЗ» посмотрела, Сейфулу спросила:

– У нас гости? Меня не спрашивали?

– Спрашивали. Только ты не вздумай с ним отъезжать – делай все дела здесь.

– А что так?

– Борзота в тельняшке.

– Как скажешь, начальник! – весело козырнула Вика.

Но водителей оказалось двое. Когда солнце выглянуло из-за сосен, они приплелились в харчевню – попросили супа, котлет с гарниром и пельменей. Сколько Вика не улыбалась, на нее они никак не реагировали.

Дальнобойщики еще обедали, на стоянку завернул обшарпанный «жигуленок». Пожилая, должно быть, супружеская пара заказала себе пельменей и салаты.

Мадам едва вошла, твердо и прямо поглядела на сидящую рядом с водителями девушку – что-то сверкнуло в озлобившемся взгляде. Женщина поняла женщину. Вика вздрогнула, поднялась и ретировалась в свой излюбленный угол в конце зала. И уже оттуда посматривала на вошедшую позавтракать пару, не скрывая, впрочем, своей злобы.

Философ, глядя на эту сцену, так бы сказал – встретились визави мечта и реальность. Каждая из них завидовала другой: одной не хватало секса, другой – мужа и его почитания. Самый фантастический сон обратился вдруг в яркую и резко обозначившуюся действительность. С каким удовольствием эти женщины – пожилая и молодая – вцепились бы сейчас в волосы друг другу, визжа от ужасного наслаждения мщением.

Ася стояла за стойкой бара совсем близко от стола завтракающей пары и довольно отчетливо слышала перебранку супругов.

Мужчина бубнил:

– С чего это ты вдруг так решила? Вполне вероятно, что девушка честная и живет своим трудом. Почему ты с таким презрением относишься к посудомойкам?

– Знаю я этих посудомоек придорожных. Хотела быть честною, так в прачки бы шла. Так не-ет, их всех на дорогу тянет… И кафе это – заметил как называется?

– Дорогая, остановись! Ведь ты ее совсем не знаешь.

– Да знаю я все! – «дорогая» вскричала. – Не будь меня здесь, она бы уже на коленях у тебя сидела. Все вы, мужики, одним миром мазаны.

– Ты наверное ее боишься? – поддел мужчина свою супругу. – Так горячишься…

Должно быть, он был убежден, что нет на свете ни добродетельных и ни падших женщин, есть просто женщины, из которых мужчины создают образ того, что им хочется.

Как бы то ни было, забыв о предмете разногласий, супруги с удовольствием предались милой семейной перебранке, не забывая поглощать пельмени. Причем мужчина отстаивал свою позицию с кроткой улыбкой, а женщина слегка горячилась.

Наконец, кончив завтракать, супруги вышли из харчевни, сели в «жигуль» и уехали. Убрались дальнобойщики, забыв про путану. Ася накрыла на стол. Сели втроем. Вика была будто в ступоре – ни на кого не смотрела, не понимала о чем говорят, да и ела плохо. Что ее так достало? Ну, не баба же та, проезжая, своей брюзгой!

День занимался сухой и пыльный. Девчонки увлеклись влажной уборкой всех помещений перед сдачей смены. Сейфула удалился в свою коморку, прилег и задумался.

Пришла ему в голову прошедшая ночь – ничего страшного не случилось, хотя события интересные были. Какое-то совсем новое ощущение томило его сердце бесконечной тоской. Наверное, пришло понимание, что его новая жизнь на свободе началась – правда, не так, как хотелось бы. А хотелось ему покуситься на свое дело. С тем и ехал к Гарику за советом. Да вот задержался… и похоже, надолго.