Читать книгу Пещера Титичных гор - Анатолий Агарков - Страница 3

Пришел в себя, в смысле вернулся в свое тело и несколько минут смотрел на купол, вполне различимый в полумраке, а по спине прокатывался озноб. Да, не простая ты, пещера Титичных гор.

И ещё почувствовал усталость душевную – сколько всего произошло и случилось, явный перегруз на рассудок. Начал тупить – не хотелось ни о чем думать. Общий тонус падал, наваливалось равнодушие – а ведь только что проснулся, если это можно назвать пробуждением.

А как там Лозовский? Почему не шевелится и в себя не приходит?

Потрогал его – теплый вроде. Спит или в коме? Попробовать разбудить? А вдруг он проснется без вернувшегося сознания каким-нибудь зомби. Лучше не рисковать, а подождать. Вот только голод действительно донимал…

От нечего делать исподволь стал прокручивать в памяти события минувших суток. И от мыслей, которые через силу, вдруг почувствовал прилив бодрости – радость в теле появилась, захотелось вскочить, крикнуть что-нибудь… Но нельзя – вот беда! В резиновой лодке шибко-то не попрыгаешь. И не надо забывать про Алексея Петровича. Что же с ним происходит?

Поймал себя на мысли, что мне не хочется покидать пещеру. Так и лежал, ждал невесть чего, наслаждаясь бодростью тела, которое сейчас питалось запасами подкожного жира. И рассудок, кажется, заработал. Я боялся расплескать это состояние – лежал неподвижно, распираемый восхищением. И одновременно всё сильнее чувствовал голод…

Прошло не так уж и много времени, но уже случилось всё, что может случиться с человеком за целую вечность. Я вплотную приблизился к тайне пугачевского клада и узнал кое-что о пещере Титичных гор.

Это в первые мгновения воссоединения души и тела было тягостно. А вот отлежался и поразмыслил – голова стала светлой, а состояние души возвышенное. Про тело я уже говорил. Тоже ведь причуды пещеры – не само по себе…

Время шло. Лозовский в себя не приходил. И это беспокоило сильнее всего – даже голод так не донимал. Надо что-то делать – но что? Ещё ждать? Да сколько можно?

Мне по-любому надо выбираться из пещеры. А Алексея Петровича перетащить в палатку. Но там он, беспомощный, станет легкой добычей всех кровососущих и мясогрызущих. Здесь хоть вода защищает и лодка. Да и сама пещера от гнуса спасает.

Голос рока приказал мне оставить Лозовского и выбираться вплавь или вброд – как придется.

Как был одетым, осторожно спустился с лодки, но дна не достал – ничего себе аквариум! Поплыл к выходу, ожидая в спину гневную и страстную брань Петровича – мол, бросил его, друг ситцевый.

У входа в пещеру нащупал дно. Встал на ноги и медленно побрел по течению вдоль отвесной скалы – все равно спешить некуда. Что если профессор Лозовский навсегда потерял свою душу из тела? Шансов мало, но если в судьбу была вписана такая строка, никуда не денешься – кому в огне гореть, тот не утонет.

В таком случае получается интересный расклад. Сколько может прожить человек в коме, не подпитываемый капельницей? Ну, не вечно же! И не до зимы. Я решил – до первой грозы. Если ничего не произойдет, и профессор останется в том же состоянии, топаю к ближайшему населенному пункту и вызываю скорую.

В палатке и возле ничего не изменилось.

Первым делом достал банку тушенки, из числа продуктов мною принесенных, вскрыл и слопал без всякого разогрева. Потом разделся, развесил одежду сушиться. Спустился к реке и нашел профессорский перемет – две крупных налима на нем. Наловил сачком головастиков на мелководье – навесил наживками на крючки. Занялся приготовлением ухи.

Когда наелся основательно, завалился в палатку и, что удивительно, быстро уснул.

Проснулся вечером, когда подступающие со всех сторон сумерки навевают знобящую жуть. Сидел у костра, прислушиваясь к окружающим звукам. Но кажется, наступил час совершенного безмолвия – когда дневные птицы спать подались, а ночные ещё не проснулись.

Непонятное происшествие с Лозовским подействовало странным образом на мою психику – пропала радость природе. То, что ещё недавно вдохновляло, теперь казалось суетой, смешное перестало веселить, маленькие приятности не замечались, чудеса пейзажей и атмосферных явлений не волновали. Окружающий мир вдруг стал жестоким, бесчувственным и холодным – его не в силах согреть даже летнее солнце.

Думать надо, бояться мне некого. Но обстановка не располагала к спокойствию. На небо поднялась луна огромная. Прибавьте к ней две зари – не отгоревшая на западе и засветившаяся на востоке – и сложиться картина той ночи.

Полнолуние уж очень беспокоило – обязательно что-нибудь должно случиться. Как-то стало не по себе. Теперь мне казалось – в пещере надежнее. А здесь, на юру у костра я всех распугал собственным страхом. И ещё появилась тоска по общению. Хотелось подняться на вершину горы и закричать: «Люди, где вы?»

Так и просидел всю ночь у костра. С рассветом умял остатки ухи и завалился спать в палатке. И не был я на горе, и не кричал, но крик мой таки был услышан – вдруг появился гость в нашем лагере.

Когда услышал его присутствие и выглянул из палатки, он стоял мокрый, в трусах и тянул руки к чуть курящему костру. Сказал весело:

– Вода холодная. Рано купаться.

Я вылез.

– Ты откуда?

– С того берега.

– Палатку мою увидел?

– Нет, огонь костра. Мы приехали вчера вечером на выходные, порыбачить.

Уж не в пещеру ли гости?

– Вы турист? Не скучно вам одному? Подбивайтесь в нашу кампанию – есть выпить и закусить.

– А лодки нет?

– Была бы, на ней приплыл.

– Вы с Коелги?

– Из Еманжелинска. А вот брательник и супруга его здешние.

– Много вас?

– Четверо на одной машине. А вы откуда?

– С Екатеринбурга, – соврал зачем-то.

– Далече. И что интересного в наших краях?

– Безлюдье.

– То есть мы вам мешаем?

– Ну, почему же? В гости приду. Интересно послушать – что в мире нового?

– Давно здесь?

– Неделю.

– На долго?

– Не знаю.

– В этой речке рыба клюет?

– У меня перемет стоит – попадается.

– А мы вот с удочками. Да ещё бредешок прихватили. Ну, пойдем в гости. Дамы что-нибудь уже сварили.

– И что я – в трусах и мокрый буду перед ними щеголять?

– Хочешь форсить – положи одежду в пакет целлофановый и плыви. Ну, я пошел. Жду в гости…

Готов был согласиться на визит к гостеприимным рыбакам – судя по всему, приехавшим развлечься на выходные. Пещера им не нужна. А может, и не знают о её существовании.

Собирался, боясь дыхнуть – удача редкостная: люди вроде как неплохие, машина есть и сутки в запасе. Если Лозовский не придет в себя, отвезу его в больницу под капельницу…

Что это – провидение? Опека добрых духов? Чья-то воля, мне помогающая?

Гостинцем взял бутылочку самогонки хомутининской.

Чуть ниже по течению на том берегу стоял джип навороченный, палатка, стол, стулья раскладные, костер дымился и мангал. Две женщины суетились между ними. Мужики разматывали невод.

Вход в пещеру отсюда не виден. А там, где можно было разглядеть, рос непролазный тальник, не подпуская к берегу.

Две семейные пары вели себя беспечно – сразу понятно, что приехали на пикник: никакой деловой суеты, смех, веселье… И в то же время ни минуты покоя.

События раскручивались так непредсказуемо, что я опять перестал понимать, что происходит возле этих Титичных гор и поплыл по течению…

Дамы накрыли стол. Мы поели и выпили, поговорили. Мужчины, раздевшись до трусов, полезли с неводом в реку. А я ходил по берегу с ведром – на подхвате. И про все на свете забыл, повинуясь азарту рыбалки.

Рыбы, хоть и мелкой, наловили ведро полное. Поставили закидушки, искупались, оделись и снова сели за стол. Поддали уже покрепче и решили передохнуть до вечернего костра. Это они. А я разделся и, с целлофановым пакетом переплыв Коелгу, завалился в свою палатку отдыхать.

Проснулся часа через три с чувством тревоги и желанием куда-то бежать. Ничего особенного, на первый взгляд не произошло – кругом тихо, никого не видать. Только на западном горизонте у края неба зависла угрюмая туча.

Первым делом, взглянул на своих новых друзей, которым обещался к вечеру быть. Никакого движения в их бивуаке. Наверное, ещё дрыхнут в палатке или машине.

Между тем, туча, поднявшись от горизонта, начала заволакивать небо. Гроза обещалась быть нешуточной. Я разделся – одежду в пакет и по колено в воде берегом отправился к входу в пещеру. Миновав арку, поплыл к лодке с беспамятным Алексеем Петровичем на борту. Интересно, как глубоко здесь находится дно?

Забрался, оделся и лег, убедившись, что Лозовский по-прежнему в коме.

Гроза обрушилась вместе с дождем.

И продолжалась, когда я фантомом стал.

Казаки вбежали в пещеру, от души матерясь.

– Истинно, как из ведра.

– А где Поликарп? – спросил Пугачев.

– Под телегу полез. Ему казачье гавно душу воротит.

– За одно и сундук посторожит, и за конями присмотрит.

– Как хочет! – громко сказал беглый царь, потом сел, потом лег.

Вслед за ним повалились на землю и казаки.

В небе часто грохотал гром. И дождь поливал проливной. А меня таки манило золото! И когда добрался до сундука, одна из молний угодила в гору. Грохот накрыл окрестности. А из пещеры донесся рев – низкий, утробный, клокочущий, грозный…

Ошарашенный мужик под телегой крестился истово и бормотал молитву. Сильный дождь дополнял картину пришествия конца света.

Я нырнул в сундук с драгоценностями.

Ах, золотишко-золото – век бы в нем прожил, коль имел две жизни…

К утру дождь закончился. Гроза ещё раньше. Солнце взошло.

Мужик под телегой за ночь намаялся – знай похрапывает себе.

Сколько средь сокровищ блаженствовал – время не засекал. Но пора и честь знать – в смысле, заняться делами.

Мужика под телегою не обнаружил. Нашел в пещере – опять креститься и убивается над бездыханным телом Емельяна Ивановича. Вой Поликарпа, отражаясь от сферического купола пещеры, закладывал уши. Вот те раз!

Впрочем, помню – молния ударила в гору, и, наверное, бывшие в пещере казачки офантомились. Может, ненадолго, а может, как Алексей Петрович… время покажет.

Нарыдавшись досыта, возница Поликарп повел себя весьма практично с крестьянской точки зрения. Запряг коня своего в телегу, туда покидал седла и амуницию, оружие казаков, а их коней взял в повод и прочь поехал.

Сундук с драгоценностями манил меня больше бездыханного царского тела, и я отправился вслед за ним.

Поликарп уже не плакал и не крестился, а, кажется, улыбался своим мыслям. Даже фразу мне непонятную буркнул себе под нос:

– Ну, веселитесь, твари!

Я решил проблему слежки нестандартно, нырнув в сундук с драгоценностями. Их потряхивало, они позвякивали, лошади фыркали, а мужик бурчал что-то или молился.

И все-таки на вора он не смахивал – финт судьбы скорее всего.

Накувыркавшись в золоте до одурения, наконец-то заметил, что тряска закончилась, а, стало быть, и движение. Вынырнув из сундука, увидел мужика, сверкавшего лысиной перед телегой. Был какой-то обширный сарай с единственной щелью в крыше, через которую солнечный луч уперся в его обнаженную голову. А точнее, конюшня – лошадей он уже пристроил к коробу, из которого, пофыркивая, они уминали то ли отруби, то ли мякину. Сам накрывал каким-то хламом сундук с драгоценностями.

На бытовом уровне у него вроде бы мало что изменилось в характере – был не суетливым, но ворчливым. И при этом выносливым, терпеливым с неплохим самообладанием – как и подобает русскому мужику.

Я пришел к пониманию, что драгоценности в сундуке поменяли хозяина. Клад Пугачева в пещере Титичных гор – это блеф. Или пусть – изначальное название. Судьба самозванца мне известна – его поймали, судили, отлучили от церкви и казнили, отрубив голову. Что будет с мужиком по имени Поликарп? А точнее, с содержимым сундука, который он сейчас наскоро прикрывает.

Чтобы определить местоположение, поднялся над крышей… все выше и выше… Внизу земля, как географическая карта. Похоже, заимка Поликарпа располагается в месте слияния рек Коелга и Увелька. А сам хозяин, не иначе, беглый старовер. Буду иметь ввиду.

Заимка на стрелке была отгорожена от русла до русла рек сосняком вперемешку с акациями. Прорублена дорога через заросли и ворота поставлены перед двором. Забора не было – да он и не нужен, при такой-то густоте деревьев. Кроме конюшни и других хозяйских построек высился большой дом на каменном фундаменте, что большая редкость для построек того времени. И чуть поодаль церковь со старообрядческим крестом на макушке.

По двору без привязи шныряли огромные сторожевые собаки, напоминавшие кавказских овчарок. В доме община крамольников-староверов жила. Скотину держала, промышляла рыболовством-охотой, собирательством плодов леса, а ещё на полянах в лесу у них было поле под злаки и огород.

Староверами правила пожилая слепая женщина – провидица Феодора, как её называли.

Они встретились с Поликарпом на крыльце.

– Ты где был и кого привез?

– Я тут недалече… – начал было оправдываться мужик, но старуха перебила.

– Говори, с кем был.

– Старый друг. Мы с ним в миру побратались. Просил помощь оказать.

– Знаю. Но ты почему без благословения?

– Торопились очень.

– Будешь наказан.

– Прости, матушка! – Поликарп упал на колени.

– Никто не покидает скита без моего благословения.

– Я не пустой вернулся. Взгляни, Феодора.

Он подал провидице руку и отвел в конюшню к сундуку. Сдернул дерюжку, открыл крышку.

Положив руку на сокровища, старуха проговорила:

– Это печально – их не видеть. Сверкают?

– Глаза слепят, матушка.

– Казачья казна?

– Теперь наша.

– И кони их? Не явятся сюда с шашками да пистолями?

– Нет, матушка. Все на том свете – громом убило.

– Бог покарал.

– Сам Петр Федорович с ними.

– Не богохульствуй! Не смей самозванца царем величать.

– Похоронить бы их надо. В пещере они Титичных гор.

Провидица двумя перстами перекрестилась.

– Царствие небесное. Поезжай, схорони.

– Дай двух отроков в помощь.

– Поклич Микитку да Ванятку-Всмятку – скажи, я велела.

Поликарп поклонился.

Я перенесся в пещеру Титичных гор. Сокровища знаю где искать, и до моего возвращения в тело они никуда не денутся. Интересно, что с казаками? Ведь староверы скоро приедут их закапывать.

Бунтари не спали и ругались матом на чем свет стоит. Рыскали по окрестности, искали пропавших лошадей, телегу и мужика.

Странное дело. Меня пещера офантомила на сутки. Лозовский уже третьи в коме. А эти бродяги с самозванцем-царем пробыли без душ несколько часов и опять на ногах. Что творится? И где они были в электромагнитном состоянии? В какие времена далекие уносились – вот бы узнать.

Нет, я допускал, что такое возможно, поскольку уже во второй раз отправлялся фантомом сквозь глубину веков и каждый раз что-то новое открывалось в явлениях пещеры Титичных гор.

Один из казаков вернулся в пещеру, где в подавленном состоянии сидел Емельян Иванович.

– Еще не пришел в себя, царь-батюшка?

– Что это было с нами?

– Думаю, молния шандарахнуло – у меня до сих пор гул в ушах.

– А сон видел?

– Видел, батюшка.

Пугачев тянул паузу, такую длинную, что казак отчаялся ждать слова царского и отправился к выходу. Тут самозванец спросил:

– Лошадей не нашли?

– Нет.

– Времени слишком мало… – проговорил Емельян Иванович словно сам себе.

– Ты знаешь, куда идти? Так ведь и оружие забрал мужик этот. С чем пойдем коней вызволять и сундук твой?

Вернулись в пещеру ещё двое. Один, не скрывая ехидства, заговорил:

– Да-а, стареешь ты, царь-батюшка. Ведь хотел государством править, где графьев да князей, генералов образованных пруд пруди. А тебя простой мужик кержацкой веры вокруг пальца обвел. Слаб ты для трона. Ну, посуди сам – народ не поднял, войну проиграл. Сейчас в бегах. Быть рядом с тобой все равно, что в петлю головой лезть…

Пугачев слушал невозмутимо – не перебивал, не оспаривал и тем самым гасил разоблачительный пыл задиры.

– Вы должны мне помочь… – наконец проговорил тихо.

– Без коней? Без оружия? Когда вокруг рыскают охотники за твоей головой. А если поймают? С нас ведь спросят. И не кресты на грудь дадут, а положат головушки наши на плаху…

– Вы клятву давали…

– Царю Петру Федоровичу. А ты кто теперь?

– Помазанник божий свергнутый с трона подлой императрицей…

– Вот-вот… Чем за службу будешь платить?

Пугачев замолчал, прикрыв глаза – будто задремал.

– Мы должны знать, что в сундуке было, который мужик увез, – казак толкнул его в плечо. – Хочешь молчать – молчи. Сдыхай и молчи – дело твое.

– Это так важно для вас? – через несколько минут отозвался самозванец.

– Позарез!

– Что ещё интересует?

– Ещё? Где искать Поликарпа этого?

– В ските староверов.

– Где этот скит? Дорогу знаешь?

– Конечно.

– Покажешь?

– Зачем это вам? Без оружия сунетесь к кержакам? Они вас положат и прикопают.

– Найдем, оглядимся на месте и что-нибудь примозгуем. Али мы не казаки?

– Неужели кроме золота вас ничего не интересует. Мы разбиты! Я должен переломить ситуацию. Эта Катька-подлюка! Она всегда под меня копала. Всё время строила козни. Из-за неё я стал изгоем. Да, во мне сейчас говорит обида. Но ведь она мне жена по закону. И мы с ней можем договориться и примириться в любой момент. Что тогда с вами будет, казачки уральские?

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Какой мир с Катькой? Да покажись ты сейчас в Питере – в миг в кандалах окажешься, и на дыбу подвесят.

– И не нужно ничего понимать. Помогите мне в трудную минуту, – вдруг попросил Емельян Иванович. – Перед вами человек в беспомощном состоянии. А вы же христиане…

Казаков, похоже, проняло.

– Мы поможем, раз должны. Но ты должен нам рассказать все о ските Поликарпа. Вернем себе золото, с ним легче уйти – хоть в Бухару, хоть в Самарканд… Ведь в твоем сундуке золото? Теперь-то хоть не бреши…

Пугачев старался не смотреть им в глаза.

– Однажды я познакомился с кержаками, – признался он. – Поликарпу даже жизнь спас. Он поклялся быть верным мне…

– Доказал – украв сундук и лошадей.

– С этим надо разобраться.

– Вот именно. Потому и жаждем встречи с ним.

Пугачев усмехнулся.

– Добро. Я покажу вам дорогу к скиту.

– Постарайся.

– Но вы будете мне послушны и никаких своеволий. Я в долгу не останусь – слово царское.

– Чем же отблагодаришь?

– Золотыми монетами.

– Много дашь?

– На жизнь безбедную хватит. Договорились?

– Договорились. Тогда пошли – чего тянуть?

Казаки заспорили.

– Порубать бы не худо. Рыба в реки. Огниво в кармане.

– По дороге чего перехватим – ягод, сыроедных грибов.

– В первый раз что ли…

– На голодный желудок далеко ли утащишься?

– Может, царскую ногу съедим – одну на троих, – сверкнув глазами, пошутил казак-матершинник. – А величество на руках понесем.

– Странная помощь, – уныло откликнулся самозванец.

– Ладно, а сколько до скита идти?

– Говорю же, близко.

– Ну, пошли тогда.

– Ладно, пойдем. Путь я знаю.

Определить расстояние в лесу очень трудно: ориентиров не видно – топаешь, топаешь… И потом, Поликарп знал прямую дорогу от скита до Титичных гор, а Пугачев повел казаков берегом Коелги, догадываясь лишь, куда она приведет. Но это отнюдь не прямая дорога. И потому разминулись казаки с кержаками.

Емельян Иванович шел направляющим, повторяя все извилины русла. Казаки заметили некую бестолковщину – где можно было срезать угол, выписывали полукруг.

– Какого черта мы вертимся на одном месте? – наконец, не выдержал один.

– Молчи! – сказал самозванец, сквозь зубы и не оборачиваясь. – Обещал служить мне – служи!

Если считать по времени, то шли уже три часа, а конца пути не наблюдалось. Голодные казаки да и сам атаман начали выдыхаться. Ближе к вечеру в поведении ведущего появились новые странности. Он то и дело озирался или всматривался вдаль, будто искал приметы какие-то.

– Заблудился? – озадачились казаки. – Как можно, у реки-то?

– Идите не дергайтесь, – сказал назидательно самозванец. – Ведь вы же крепкие парни. Смотрите мне в спину и не вякайте – не отрывайте. Иначе мы не успеем.

– Куда не успеем? – спросил казак.

Второй ответил:

– На тот свет.

Пугачев поправил:

– До темноты дойти.

Странностей и недомолвок было уже столько, что спрашивать и уточнять не имело смысла. Казаки примолкли и устало брели за атаманом. И кажется, поспели до темноты, уткнувшись в непроходимые заросли сосняка и акации – своеобразную стену скита.

Пугачев остановился.

– Подойдите сюда. Это живой забор – за ним скит. Есть дорога и врата, – он махнул рукой в противоположную сторону от реки, – но они наверняка под надзором. Нужен другой путь – казацкий. Вброд или вплавь по реке до стрелки. Там и стоит кержацкий скит. Кто на разведку пойдет?

Вызвался матершинник.

Пугачев напутствовал:

– Выследи – сколько их, где сундук, наше оружие, как удобнее напасть или лучше украсть? Возвращаться будешь, жратвы прихвати.

Казак снял сапоги, кафтан. В нательной рубашке и штанах шагнул, а потом нырнул в холодную воду – вынырнул и поплыл.

Я уже нацелился за ним, как вдруг услышал…

Голодные и уставшие казаки прилегли, ожидая возвращения разведчика. И вдруг певун говорит:

– Удивительный сон я видел в пещере. Будто в детстве с горки на санках лечу и замирает душа. Будто я и не я. Будто смотрю на себя со стороны. А потом в облака поднялся совершенно без крыльев и смотрел сверху вниз будто с кручи. Страшно и сладко…

Он умолк – почудилось, всхлипнул.

Пугачев оживился.

– И я видел сон. Будто били мы прусаков, а я пал с коня раненый. Никому дела нет. Но подходит вдруг дева неземной красоты и накрывает меня плащом. Говорит: «Ступай за мной. Я отведу тебя в Валхалу. Один на пиру тебя ждет». Я поднялся и пошел. Битва куда-то пропала. Чертоги. А перед входом в зал она подает мне старинный меч и говорит: «С ним надо к Одину входить»…

Самозваный царь замолчал.

Казак спросил:

– Это страна или город – Валхала?

Емельян Иванович тяжко вздохнул:

– Валхалу не знаю. Про Одина слышал. И меч старинный. Этот сон от предков моих, варягов Рюриков.

Теперь он надолго замолчал.

Певун другого казака спросил:

– А ты, Остап, что видел во сне или проспал без задних ног?

– Ничего не видел, ничего не слышал…

– Неправда. Ты что-то скрываешь.

– А если мне стыдно рассказывать?

– Что же ты такого увидел, что устыдился? За тобой не водилось прежде…

– За сестрой и мамкой подглядывал, когда они в бане мылись.

– В детстве?

– Ну, не теперь же!

– Смотри-ка! Нам с тобой детство приснилось, а царю-батюшке Валхала какая-то.

– Царской особе царские сны. А Валхала сия – это наш тот свет. Только вот не понятно – ад или рай.

Певун снова стал мечтательным и благодушным. Лежал на спине, подложив руки под голову, и в небо смотрел, на котором уже появились звезды…

Шорох какой-то в лесу раздался.

– Что это? – шепотом спросил Остап.

Певун, на локте приподнявшись, настороженно прислушался, лёг и вяло махнул рукой.

– Почудилось.

Пугачев отозвался:

– Зверь какой-то. Я тоже слышал.

Певун, будто между прочим, поинтересовался:

– Слушай, царь-батюшка, а почему ты после изгнания к казакам на Урал подался, а не за границу, к королям-императорам? Или секрет – нельзя рассказывать?

– Почувствовал свой рок и повиновался ему, – недовольно проговорил Емельян Иванович.

– Так просто?

– Каждый должен пройти свой путь. – Пугачев явно не хотел разговаривать на эту тему.

– Ты прошел?

– Нет. Ещё надеюсь на удачу.

– У тебя нас трое осталось. А если мы уйдем, с кем будешь?

– Ну, и уходите к чертовой матери! – крикнул атаман в сердцах и повернулся спиной к казакам.

– Ты, наверное, к кержакам-раскольникам надумал податься? – спросил Остап.

Самозванец молчал. Ему вдруг обидно стало по-детски – болезненное ощущение собственной ненужности, сиротской неприкаянности настолько, видимо, обострилось, что навернулись горькие слезы. Он боялся сморгнуть, лежал и таращил глаза в темноту, подавляя совсем уже ребячье желание встать и уйти. Куда? А хоть к тем же кержакам. Поликарп звал…

– Тебе не повезло, царь-государь, – подливал масла в огонь Остап. – Не надо было такую стерву в жены брать.

– Ты меня будешь учить! – Пугачев удержал слезы, не сдержав ярости.

Казак казался невозмутимым.

– У меня хорошая жена. Ждет меня…

– Мне плевать, кто тебя дома ждет!

– Не обижайся. У каждого своя судьба. Ну что молчишь? Ты ещё здесь? Я бы на твоем месте подался к кержакам. Они не выдадут тебя Катьке…

Это было последней каплей для разбитого самозванца. Он вдруг словно проснулся, поднялся и решительно зашагал спиной к реке. Впопыхах запнулся о лежащего певуна и всердцах пнул его ноги.

– Ты, батюшка, до ветра пошел? – как ни в чем не бывало, спросил тот.

– Я не обязан тебе докладывать, – огрызнулся Пугачев.

Остап вмешался:

– Конечно же не обязан. Но если срать, иди подальше, чтоб не воняло царским гавном.

– Без советчиков обойдусь.

Казак будто не слышал ничего:

– Вроде бы царь, а по нужде ходит, как простой казак. И Катька твоя на горшок садится, как моя баба. Так чем же вы лучше, цари-императоры, простого народа? Горшки из золота? Задницу парчой подтираете?…

Тут пути наши разошлись – Пугачев ушел в темноту, а я переместился к разведчику.

Чуточку припозднился к его смертному часу, но что произошло, понял сразу. Он удачно добрался до стрелки, на берег выбрался и стал осторожно пробираться к строениям. Одного не учел – огромных, непривязанных псов-людоедов, рыскавших по усадьбе. Они его тут же учуяли, набросились, поняв что не свой, прикончили, пикнуть не дав, и принялись пожирать. В этот момент я появился и увидел отвратительную картину дикой трапезы.

Произошло это внезапно и как-то классически – первая жертва охотников за сокровищами. Умер он для меня безымянным. В какой-то момент я даже растерялся. Но потом осенило – в кержацком селении, видимо, такая охрана была предусмотрена. Раскольники найдут завтра останки, лоб перекрестят и бросят их свиньям. Те, говорят, и кости молотят. Так что, даже могилы не останется от казака, любившего нецензурно браниться. Ни надгробья, ни эпитафии…

Вскоре событие, касавшееся лично меня, затмило печаль кровавой трагедии.

Прямо от места пиршества собак я направился в конюшню к сундуку с драгоценностями. И каково же было мое потрясение, когда обнаружил пустую телегу. Впрочем, седла и сбруи казацких коней ещё лежали в ней, а казны след пропал.

Ох, уж эти мне кержаки!

Шаря по усадьбе в поисках сундука, чувствовал себя почти уверенно – ещё не было ни паники, ни растерянности, ни, тем более, отчаяния. Все обшарил. Всех обитателей досмотрел – нет золотишка. Куда-то успели сундук кержаки спрятать за время моей отлучки. Мне чудилось, что сокровища где-то в покоях слепой Феодоры – все обшарил, не нашел, дальше направился, а мысль свербит: может, заклятье наложила провидица? И я опять к ней…

Если в землю где-нибудь закопали, то кранты – без их участия мне не найти.

И вот тут ощутил толчок отчаяния – всё! Клад Пугачева пропал для меня…

Это был первый миг в двух моих путешествиях во времени, когда окружающий мир восприниматься стал таким, какой он есть на самом деле, а не как интересное кино.

Заполночь вернулась погребальная команда. Поликарп немедленно отправился на доклад к провидице.

– Закопал?

– Их в пещере не оказалось?

– Не понимаю.

– Приехали – нет никого.

– Куда ж они подевались?

– Может, забрал кто.

– А может, не умерли вовсе и теперь рыщут – тебя ищут.

Поликарп зябко поежился.

– Похоже, ты врал мне – золото умыкнул у живых казаков. Знаю я – ты скользкий и хитрый, Поликарп. Любишь мужикам лапшу на уши вешать. Со мной так не надо. Я властительница души твоей. Говори всю правду, как на духу!

– Матушка! – Поликарп бухнулся в ноги. – Святой крест целую – мертвы были они, как уезжал.

– Святой крест испоганил. Запру я тебя в темницу и до конца дней не выпущу.

– Воля, твоя, – поник мужик головой.

– Смотри мне в глаза, – провидица широко распахнула веки бельмастых очей и сменила интонацию голоса. – Ты пойдешь сейчас в лес и найдешь казаков, живыми или мертвыми.

– Повинуюсь, матушка. Позволь мне собаку с собой взять. Одну или две.

– Бери и не вздумай скрываться от меня.

Феодора перекрестила Поликарпа и махнула рукой – пошел прочь!

Собираясь в новый поход, бывший возница Пугачева заглянул в конюшню. Заметив отсутствие сундуку, сплюнул всердцах. Проворчал:

– Я ей золото привез цельный сундук, а она – в темницу меня…

А я в этот момент подумал – нет, ни один человек, что встретился мне на пути к тайне Пугачевского клада не был случайным. Каждый выполнял какую-то функцию, возможно, не подозревая о всем процессе в целом.

Путь от скита раскольников до пещеры Титичных гор совсем не помню. Последнее, что отчетливо видел, как Поликарп седлал лошадь. Всё остальное было либо плодами моего воображения, либо самой настоящей галлюцинацией. Я вдруг осознал, что полностью ослеп и вижу лишь светлое пятно лица мужика. И вместе со зрением неожиданно начало меркнуть сознание.

Говорят, уснувшие на холоде люди умирают очень легко, ибо видят потрясающие по краскам и образам картины с полным ощущением присутствия. Обычно это ласковое тропическое море, горячий под солнцем песок, оазис в пустыне, где человек испытывает сладкие чувства тепла, покоя и неги. Что-то подобное было со мной сейчас…

Я уже знал, что за этим последует – очнулся в теле своем, на резиновой лодке, в пещере Титичных гор, не испытывая ни отчаяния, ни разочарования, как-то очень спокойно.