Читать книгу Портреты моих современников (сборник) - Анатолий Изотов - Страница 5

Мое первое покорение широкой водной преграды произошло в 1956 году, в день, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В то время я дружил с молодой учительницей географии и немецкого языка Галиной Матвеевной, и она так же, как и я, обожала воду. Однажды во время турпохода по Южному берегу Крыма нас осенила идея переплыть Керченский пролив. Возвратившись домой, мы не забыли о своем намерении и начали тщательно и интенсивно готовиться к большому плаванию с таким расчетом, чтобы этим же летом его и осуществить.

Изучив карту Крыма и произошедшие здесь исторические события, мы пришли к выводу, что лучше всего выплыть из поселка Синягино, расположенного на восточной окраине Керчи, затем, преодолев пролив, немного передохнуть в южной, совсем необитаемой, части косы Чушка и оттуда вплавь вернуться в поселок. Всего нам предстояло проплыть восемь километров: четыре туда и четыре обратно. По предварительным расчетам, на преодоление такого расстояния (с учетом отдыха) могло уйти двенадцать-тринадцать часов, то есть весь световой день. Но мы жили в ста пятидесяти километрах от Керчи, на дорогу нам требовался как минимум еще один день, так что путешествие наше затягивалось, и перед нами вставали две проблемы: ночевки в Синягино и обеспечение запаса продовольствия.

Первую проблему решила Галина Матвеевна. Она отправила письмо своей подруге Майе, работавшей в этом поселке (наверно, идея плыть из Синягино была как-то связана с Майей), и через неделю получила ответ: «Жду с нетерпением». А вот для того чтобы не страдать от голода и жажды на пустынном берегу, требовалось взять с собой и еду, и спички, и воду. Все это мы решили сложить в специальные сумки. Их сначала смастерили из бумаги, а потом, подобрав зеленый брезент, отдали шить школьному завхозу. Конечно, мы не догадались сделать сумку-пояс, потому что мыслили в соответствии с тем временем, когда основным полевым снаряжением являлись планшетка да солдатский вещмешок. Однако изобретательная учительница придумала пришить к основанию заплечного ремешка дополнительные тесемки, так что сумочка надевалась через плечо и одновременно привязывалась к поясу – переплывай хоть Татарский пролив! Примеряя уже готовое изделие, я увидел на внешнем накладном кармане свои инициалы и подумал, что с такой красивой сумкой приятно будет не только плавать, но и ходить на охоту.

Вещи и продукты мы распределили так: учительница взяла все то, что боялось воды: сахар, чай, соль, печенье, сухари, спички, полотенца и мыло. А мне достались консервы, фрукты, посуда. Разместить в ограниченном объеме сумки солдатский котелок, фляжку с водой, кружки, ложки, вилки и большой самодельный нож оказалось не так-то просто, и мне пришлось обратиться к Галине Матвеевне с просьбой помочь навести порядок. У нее это получилось легко: казалось, вещи улеглись компактно и красиво сами по себе.

В пятидесятых годах в нашем государстве не было полиэтиленовых пакетов, поэтому мне сначала показалось, что у моей старшей подруги имеется специальный резиновый мешочек. Каково же было мое изумление, когда я увидел в роли непромокаемой упаковки обыкновенные презервативы! В одном из них поместились наши продукты, аккуратненько завернутые в продолговатые кулечки, а в два других были упакованы полотенца, часы и записная книжка. Заметив мое замешательство, Галина Матвеевна спокойно сказала:

– Презервативы я купила в аптеке. Они уникальны тем, что в них никогда не отсыреют спички и не раскиснут сухари, хотя для запихивания внутрь нашего добра пришлось прибегнуть к маленьким хитростям.

– А я думал, эти штуковины можно только надувать воздухом!

– На свете есть немало вещей, которые успешно используются не только по прямому назначению.

В то время через наше село, которое уже называлось Богатым, проходил в направлении Керчи единственный севастопольский автобус, но он всегда был набит пассажирами до отказа, поэтому мы не стали надеяться на счастливый случай и решили путешествовать автостопом, то есть ловить попутные машины. Этот процесс назывался «голосовать», видимо, потому, что человек стоял на обочине и поднимал руку вверх перед проезжающей машиной.

Итак, 5 июля 1956 года, то есть всего через две недели после принятия решения, наша маленькая группа отправилась в большое плавание. Мы с Галиной Матвеевной договорились встретиться в этот день в шесть часов утра возле чайной, где останавливалось много машин. Учительнице надо было идти до трассы Симферополь – Керчь более двух километров, а я жил у дороги, поэтому пришел к месту встречи минут на двадцать раньше. Около чайной стоял бортовой грузовик, я нашел шофера, который дожидался, пока буфетчица приготовит ему завтрак, и громко спросил:

– Вы случайно едете не на Керчь?

– Нет, но за червонец подброшу до Золотого пляжа, а оттуда на Керчь идут машины одна за другой! – незамедлительно ответил водитель, как будто знал наперед, о чем я его попрошу.

– А двоим можно?

– Почему бы нет? Один сядет рядом со мной, а второму придется ехать в кузове – с него, так и быть, возьму трояк.

Эта была большая удача, так как расстояние до Золотого пляжа, расположенного на восточной окраине Феодосии, составляло почти треть нашего пути.

– Договорились! Встретимся возле машины! – воскликнул я, не скрывая радости, и выбежал на улицу.

Правда, постояв пять минут около грузовика, я начал нервничать, потому что шофер мог выйти из чайной раньше, чем появится учительница, и тогда мне пришлось бы его уговаривать подождать, а этого водители не любили. Так оно и случилось.

– Где же твой напарник? – спросил шофер, приглашая меня жестом в кабину. – Я тороплюсь и ждать мне некогда!

– А вон, несется во всю прыть! – я кивнул в сторону Галины Матвеевны, которая действительно бежала к нам, видимо, догадавшись, что мне удалось поймать попутную машину.

Она сходу прыгнула в кабину, а я забрался в кузов и примостился на желтых ноздреватых брусках ракушечника. Как только грузовик набрал скорость, со дна кузова поднялась желтая пыль и вмиг окрасила мою беленькую майку в желтовато-серый цвет. Конечно, я расстроился, но это длилось не более четверти часа, так как вскоре дорога превратилась в череду подъемов, спусков и поворотов, и меня увлекла чудная езда, от которой захватывало дух. Потом горы сменились степью, и вдруг показалось долгожданное море. Так что два часа в кузове пролетели как один яркий миг, и вот мы снова стоим на шоссе и снова голосуем.

Не прошло и пятнадцати минут, как из песчаного карьера, расположенного рядом с Золотым пляжем, выехал куцый самосвал и остановился неподалеку от нас. Вылезший из кабины водитель подозвал меня и попросил помочь ему поставить домкрат. Я подал Галине Матвеевне знак подождать меня пару минут и, теша себя надеждой, что за услугу шофер довезет нас до места, взялся за рычаг домкрата.

Окончив работу, шофер сказал:

– Меня зовут Леня.

– А меня Анатолий, – представился в свою очередь я.

– Вы куда едете? – спросил Леня.

– В Керчь, и, надеюсь, вы нас подбросите! – выпалил я и почему-то почувствовал себя неловко.

– Понимаешь, Анатолий, – спокойно ответил шофер, – все машины на Керчь прошли рано утром, поэтому вам лучше всего доехать со мной до Семи Колодезей (так все местные называли поселок Ленино, расположенный в северо-западной части Керченского полуострова), а там сесть на поезд. Он приходит на нашу станцию около двух часов дня, а от нас до Керчи – рукой подать! Конечно, вы можете еще постоять часок-другой здесь, может, кто и появится, да вон какая жарища накатывает! А я вас подброшу прямо к Азовскому морю, а то заедем ко мне, у меня дома тенек, абрикосы, сухенькое. Ну как, уговорил?

– Сейчас спрошу у… – я замялся, не зная, как представить Галину Матвеевну.

– У невесты? – Леня закончил за меня мой ответ и хитро подмигнул.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Да она с тебя не сводит глаз! Думаешь, не видно, что девушка влюблена в тебя по уши?

– Не знаю.

– Вот зарядил волынку: не знаю, не знаю! Я и то знаю. Поехали!

Я позвал учительницу и показал ей наши стоячие места в кузове самосвала; она, не мешкая, поднялась на борт, и мы помчались по ухабистой дороге, подставляя свои лица горячему степному ветру.

Чтобы уйти от Лениных расспросов, я предложил Галине Матвеевне остаться ждать поезд на берегу Азовского моря, при этом постарался как можно красочней описать наше купание в теплом море и загорание на горячем песке. Что касается предложения шофера посидеть в тени его сада, то я сообщил о нем, между прочим, кратко и сухо. Она, разумеется, выбрала море!

Должен сказать, что мы с ней до этого часто купались и в нашей речке, и в лесных водохранилищах, и в Черном море, и эти часы всегда приносили мне много радости. Конечно, я был влюблен в молодую рыжеволосую учительницу и иногда смутно догадывался о существовании взаимности с ее стороны, но признаться в своих чувствах не мог ни ей, ни себе и тем более услышать признание от нее. Я ревновал, когда к ней приезжали ее бывшие одноклассники – красавцы, разряженные в золотопо-гонные костюмы летчиков и морских офицеров, – и стеснялся своей ревности, потому что понимал ее нелепость. Одним словом, мои чувства были сумбурными и непонятными.

На берегу Азовского моря, куда Леня доставил нас с ветерком, было так тихо и так уютно, что на какое-то время забылась истинная цель нашей поездки и мы чуть было не пропустили поезд. Но все обошлось, и в четыре часа дня нашему взору открылся Керченский пролив. На привокзальной площади я увидел несколько автобусов и подбежал к ближайшей машине – она шла до Синягино.

Майя снимала квартиру в большом частном доме. Она сначала подала руку мне и представилась, а потом обняла Галину Матвеевну. Я немного смутился – с первого взгляда Майя показалась мне надменной красавицей, которая видит меня насквозь и смеется над моей любовью к ее подруге. Во время чаепития у меня все время чесалось в носу, я не мог найти носовой платок и от этого чувствовал, как жар раскаляет мои щеки. К счастью, застольный ритуал вскоре закончился, девушки затеяли разговор о нашем путешествии, я стал его равноправным участником и не заметил, как сами собой исчезли мои проблемы с носом. За время деловой беседы мое мнение о Майе сильно изменилось: я увидел, как живо она обсуждала наш план, как тепло смотрела на меня и как переживала за Галину Матвеевну, и проникся к ней уважением.

Когда были оговорены детали предстоящего плавания, осмотрено, проверено и пересчитано все наше снаряжение, Майя отвела нас в домик, что стоял прямо не берегу моря. Хозяйку домика звали Вера, в ней нетрудно было узнать настоящую караимку. Она встретила нас как желанных и долгожданных гостей. Первые два часа мы провели на летней кухне, уплетая за обе щеки сладкие голубцы и кисейные блинчики и запивая все это ароматным компотом из черной крымской черешни. Тетя Вера рассказывала о себе, а мы делились своими впечатлениями о Керченском полуострове и коснулись наших планов по покорению вплавь Керченского пролива. Хозяйка советовала, с какого места лучше начать путешествие, на что ориентироваться в воде, как избежать встречи с быстроходными катерами.

Для ночлега нам отвели самую большую комнату. У окна стоял серый диван, а напротив вздымалась высоченная кровать, заваленная почти до потолка белоснежными подушками. Мне досталась кровать, чему я неимоверно обрадовался, потому что в то время любил спать сидя, однако заснуть нам удалось только к полуночи.

Определившись со спальными местами, Галина Матвеевна предложила погулять у моря. Было еще светло, и в лучах заходящего солнца хорошо просматривался противоположный, восточный берег пролива, который, казалось, находился на расстоянии не более километра. Чуть хуже было видно южную оконечность косы Чушка, но за нею, на Таманском берегу, четко вырисовывалась плоская возвышенность – наш главный ориентир. Начать плавание мы решили из небольшой бухты, усыпанной белыми камнями. Чтобы удостовериться в том, что это место пригодно для старта, я разделся и измерил глубину – уже метров через десять от берега вода скрыла мои плечи, значит, отсюда не надо будет долго тащиться по отмели, и бухточка – самая подходящая отправная точка…

На следующее утро, шестого июля, в пять часов утра мы вошли в воду пролива и поплыли на восток. Море было необыкновенно спокойным, воздух – тихим, а вода – теплой. Мы не торопились, однако первое время плыли очень быстро и не заметили, как попали в сильное течение, оно подхватило нас и стало заметно относить на юг, к Черному морю. Чтобы не потерять направление, нам пришлось сменить ориентиры, что тут же вывело нас из состояния спешки, возникшей помимо нашей воли, в результате желания поскорее отправиться в долгожданное путешествие и ощутить радость утреннего купания в море.

Между тем солнце, скрытое где-то за проливом, все гуще окрашивало небо в багровые тона, словно нагревало гигантскую металлическую плиту, а та плавилась и сливала в воду жидкий огонь, который бушевал вокруг нас и простирался до горизонта. Никогда до этого я не видел столько водного пространства, окрашенного в цвет раскаленного железа! Казалось, что весь мир полыхает и искрится, и сами мы, будто огненные призраки, движемся в бушующем океане огня. Я был удивлен и восхищен, у меня вдруг возникло чувство, что я приобщился к великой тайне мироздания, и это было высшим наслаждением.

Наконец из-за горизонта выкатился красный шар солнца и начал стремительно уменьшаться, становясь все ярче и ослепительнее. Вот его лучи уже бьют в глаза, от них хочется поскорее избавиться, спрятаться в какое-нибудь укрытие, но сделать это просто невозможно! Вскоре мы находим спасительное решение: сначала плыву с закрытыми глазами я, а Галина Матвеевна поддерживает заданное направление, потом меняемся ролями. До этого мы много разговаривали, а тут притихли и молча гребем в синхронном ритме.

Так прошло больше часа. Солнце поднялось немного выше «прямого попадания в глаза», немного отклонилось влево и уже не мешало рассмотреть косу более подробно. Наш дальний ориентир – плоский холм – исчез, и вместо него в поле зрения появились два домика, находящиеся в стороне от большого поселка. Наверное, это были «сараи» – самые последние постройки перед пустынной косой, – это о них говорила тетя Вера. Возле «сараев», уверяла она, есть несколько колодцев, в которых круглый год сохраняется пресная вода. Мы взяли направление правее домиков, и они постепенно стали удаляться.

Солнечные лучи припекали все сильнее, заставляя нас периодически погружаться с головой в воду, чтобы охладить нагревшиеся макушки. Скоро от таких процедур у меня начало стягивать кожу лица, но это неприятное ощущение постепенно забылось под влиянием нового, более сильного воздействия, вызванного полосчатым изменением температуры воды. Мы то заплывали в ледяной поток, то снова попадали в теплый, – от таких резких перемен мне становилось неуютно, я никак не мог приспособиться к пестрому калейдоскопу тепла и холода и чувствовал, как неприятная прохлада все глубже и глубже проникает в мое тело. Самое лучшее, что я мог придумать, это спросить у учительницы географии, откуда появилась такая чертополосица.

– Наверно, – ответила неуверенно она, – наши два моря имеют неодинаковый температурный режим. Азовское море мелкое, оно прогревается быстрее, а у Черного – тепло поглощается бездной. В проливе вода не успевает смешиваться и течет разно нагретыми струями.

– Но ведь в Черном море вода сама по себе теплая! – сказал я, вспомнив, как хорошо нам было подолгу плавать у Южного берега Крыма.

– Ты прав. Пожалуй, я наврала. Но меня осенила другая мысль, и я тебе попробую изложить ее по порядку. Скорее всего, в этом виновато только Азовское море, а еще вернее – холодная вода реки Кубани, впадающей в Азовское море и постоянно пополняющейся за счет ледников Кавказских гор. Ее ледяные струи опускаются на дно почти пресноводного бассейна, коим является Азовское море, и устремляются к проливу, образуя подводное течение. Прикрытая, как одеялом, слоем теплой донской воды, кубанская вода долгое время сохраняет относительно низкую температуру даже под палящим солнцем. Со временем она заполняет донные впадины, поднимается до желоба Керченского пролива, а затем перетекает в Черное море. Сначала теплые и холодные струи разделяются по вертикали и движутся по проливу в виде самостоятельных потоков, внизу – холодный, вверху – теплый. Но постепенно в узком проливе течение ускоряется, появляются завихрения, и струи начинают интенсивно смешиваться, разделяться на более мелкие, в результате чего создается та чертополосица, которую мы, видимо, и пересекаем в настоящее время.

– А какими ледниками питается Кубань?

– Теми, что формируются у Эльбруса.

– Не правда ли, удивительно: быть в Крыму и мерзнуть в ледяной воде, стекающей с крыши Европы!

– Ты замерз? – настороженно спросила учительница.

– Нет, но, по-моему, сейчас слишком долго тянется «Лабрадор»! – ответил я, все еще надеясь, что холодное течение вот-вот закончится.

Однако ледяная вода, будто назло мне, разверзлась безбрежной рекой. Минут двадцать я терпел этот нарастающий холод, но он пробирал до самых костей, от него деревенели мышцы, и ощущать его становилось невыносимо больно и страшно. Я начал делать быстрые движения в надежде хоть чуточку согреться изнутри. Куда там! Вместо облегчения появился панический страх перед судорогой, о которой слышал, будто она хватает человека смертельной хваткой, сковывает движения, и несчастный камнем идет ко дну.

На миг я представил себя синим мертвецом, и это меня спасло: я рванул вперед, заработав конечностями, словно мельничными крыльями. Так, со скоростью не меньше ста метров в минуту, я плыл до полного изнеможения. Быстрое плавание на некоторое время вывело меня из панического страха и дало возможность даже чуть-чуть согреться. Сердце мое трепетало от перенапряжения, оно гнало густую кровь по венам, но я чувствовал, что моего внутреннего тепла скоро не хватит, чтобы ее разогревать, она застынет как холодец, и тогда мое сердце остановится!

Галина Матвеевна, наверно, догадалась, что при полном отсутствии слоя подкожного жира у меня нет шансов уберечься от переохлаждения в ледяном потоке пролива, и поспешила мне на выручку. Она подплыла ко мне так близко, что я ощутил сладостное прикосновение ее груди, и, глядя в мои испуганные глаза, заговорила тепло и мягко:

– Толя, пожалуйста, не торопись! В воде одним движением не согреешься! Лучше подожми коленки к животу и немного полежи, а я тебя придержу или обниму – я горячая, как печка!

Мне вдруг стало стыдно за себя, такого слабого, которого надо спасать. Я напыжился и почти проскулил:

– Не надо держать и обнимать, я справлюсь сам.

– Прошу тебя, не упрямься! Ну, сгруппируйся!

– Хорошо! – ответил я и крепко прижал коленки к животу.

Я знал, что в таком положении на выдохе тело устремится вниз, но достаточно слабого гребка рукой или ногой или глубокого вдоха, чтобы оно перестало тонуть и само всплыло. Следовательно, чередуя вдох и выдох с легкими гребками, можно продержаться на воде целую вечность. Груз на поясе вынуждал тратить чуть больше энергии, но я быстро приспособился и, балансируя на границе воды и воздуха, строго выполнял указания учительницы. А она тем временем достала из сумки полотенце, обернула его вокруг моей спины, один его конец заколола булавкой на моей шее, а второй заправила под тесемки, которыми была привязана к пояснице сумка, и приникла ко мне действительно горячим телом. Минут через пятнадцать мне стало легче, но сначала я почувствовал моральное облегчение при виде булавки, потому что ей (по рассказам старших) можно было снять судорогу, уколов в окоченевшую мышцу.

Пока Галина Матвеевна возилась со мной, течение отнесло нас почти к краю косы, оказавшейся совсем близко. Но самое главное – вокруг нас струилась теплая вода. Я посмотрел вниз и – о радость! – увидел не синюю холодную бездну, а желтое песчаное дно со следами ряби, над которой парила огромная камбала. Присмотревшись, заметил вторую, третью, потом четвертую рыбину. Я невольно потянулся к сумке, где в боковом карманчике лежали две обычные вилки, – они-то и понадобились мне как орудие лова (в нашей деревне все мальчишки умели колоть сонную рыбу, а я овладел этим искусством в совершенстве). Через минуту моя вооруженная рука коснулась дна и оказалась рядом с плоской рыбьей спиной. Камбала не испугалась моей тени и продолжала спокойно плыть над крошечными дюнами – было видно, как вздымались под ее колышущимися плавниками легкие оранжевые тучки. Рыба не изменила темпа движения даже тогда, когда я приставил вилку к плоскому хребту, и это была ее роковая оплошность. В следующий миг я вонзил свое оружие в широкую спину и почувствовал, как рыба бьется в предсмертных конвульсиях.

Увидев мою добычу, Галина Матвеевна сказала строгим голосом:

– Толя, не выбивайся, пожалуйста, из ритма! Нам еще плыть не меньше часа, это, может, просто мелководье, а вдруг дальше начнется новое течение. – Она, наверно, хотела сказать «холодное течение». Но в следующую минуту изменила тон и воскликнула: – Какой ты молодец – мне так хочется свежей рыбки! Давай помогу тебе!

Я посмотрел на учительницу – она улыбалась сквозь слезы, и догадался, что моя спасительница сильно переживала за меня и теперь плачет от радости, оттого, что мне удалось выплыть, перенести собачий холод и не просто вернуться в нормальное состояние, но и поймать великолепную камбалу! Обуреваемый желанием сделать для своей спасительницы еще больший подарок, я снова нырнул и через минуту вынырнул, держа в руках другую рыбину.

– Что ты делаешь?! Нам не справиться с одной великаншей, а ты устроил грандиозную охоту! – Галина Матвеевна снова попыталась быть строгой.

– Хорошо, это последняя рыбка, давайте возьмем этих великанш!

– Я тоже так думаю! – согласилась она.

Я все же нырнул еще пару раз, потому что заметил на дне несколько подозрительных предметов. Они сильно заросли ракушками и занеслись песком, но ошибиться я не мог – это были минометные мины. Метров через сто я снова нырнул и понял, что не надо плыть к затопленному кораблю в Феодосии, чтобы найти боеприпасы, – здесь ими усеяно дно. Остаток пути мы плыли как перегруженные лодки, но это не мешало нам радоваться жизни, много разговаривать, вспоминать наши прогулки по лесу и весело смеяться, потому что солнце не слепило глаза, не было вокруг ледяной воды и мы наконец переплыли Керченский пролив. Однако мощное течение вынесло нас не точно на косу, а к мелкой протоке, отделявшей от косы желтый островок.

– Куда пойдем: на остров или на «материк»? – спросил я у Галины Матвеевны.

– Конечно, на остров! – ответила она с нескрываемым задором. До острова, правда, было метров на триста дальше, чем до «материка», но принятое решение вызвало в моей душе чувство гордости, и я тоже попытался шагать бодро и непринужденно, хотя так хотелось поскорее замереть, подставив продрогшее насквозь тело жарким лучам солнца.

Едва ступив на сушу, я закричал во все горло: «Ура!» и упал на горячий песок. Нет большего наслаждения, чем ощущать, как после жуткого холода в твое тело переливается тепло земли и блаженно растекается по охлажденным конечностям! Я кувыркался на жарком песке, который быстро охлаждался под моей продрогшей плотью, и не заметил, как уснул.

Галина Матвеевна разбудила меня осторожным щелчком по носу.

– Эй, лежебока, пора собирать дрова и готовить еду! Или ты навострился здесь ночевать? – в ее голосе звучали веселые и ласковые нотки, от них в сердце вливалось блаженство.

– Мне приснилась большая мина, – ответил я сонным голосом, хотя уже не спал и готов был сделать для своей учительницы все, что она пожелает.

– Не составит труда найти их наяву: здесь шли тяжелые бои, отсюда неоднократно высаживался керченский десант, и плавали в тыл врага разведчики. Но нам нужны дрова!

– Сейчас принесу их огромную охапку! – я отчеканил так уверенно, будто точно знал, что в ста метрах отсюда застыла на голом песке целая роща сухих тополей.

– Нет, подожди минутку, давай сначала проанализируем первую часть нашего путешествия и посмотрим, когда и как будем возвращаться домой. Итак, мы вышли на берег в восемь часов пятьдесят пять минут, то есть плыли четыре часа. Предположим, нам следует прибыть в Синягино не позднее двадцати двух часов, значит, теоретически мы можем оставаться на косе до шести вечера. Но чтобы упредить течение, нам надо пройти километров пять вверх по суше, это значит час, перед этим два часа отдохнуть и час оставить как резерв.

– На тот случай, если я начну мерзнуть?

– Ты уже не будешь мерзнуть, потому что мы быстро переплывем «Лабрадор», а потом весь путь будем нежиться в теплой водичке. Так сколько я насчитала?

– Четыре часа.

– Прекрасно! До двух часов объявляем себе отдых.

– А сколько сейчас?

– Начало одиннадцатого.

– Так я иду за дровами!

– И поскорее возвращайся!

Я пошел на юг и стал искать глазами хоть какую-нибудь щепку, но повсюду виднелись голые холмы. Уже через сто метров стало ясно, что наш островок только кажется однообразной песчаной насыпью. На самом деле, если внимательно присмотреться, повсюду можно было заметить припорошенные песком предметы. Сначала я обнаружил торчавший из земли нос полуразрушенного катера, старую покрышку и какие-то металлические обломки, но ни досок, ни бревен не попадалось.

Шагов через двести заметил синеватые полоски и ринулся к ним. Это были обломки деревянной шлюпки, но ее крепкие доски уходили веером в грунт. Моих сил хватило только на то, чтобы сделать небольшую выемку и вытащить крошечный обломок – остальное прочно засосал влажный песок. Я начал его интенсивно разгребать и вдруг увидел рядом деревянный ящик. Разломать его не составило труда – это были уже настоящие дрова. Потом я обнаружил деревянный плот. Его, видимо, прибило к косе недавно, потому что на настиле из чистых досок лежали совсем новенькие, туго набитые мешки. Я осмотрелся по сторонам в поисках хозяина плота. Но кругом простирался пустынный берег, и только вдали виднелась фигура учительницы. Мешки были зашиты прочными нитками – мне не удалось их ни разорвать, ни перекусить. Я вспомнил, что возле обломков шлюпки видел толстую ржавую проволоку, сходил туда и без особых усилий изготовил хороший пруток. В мешках под засохшим слоем теста оказалась мука. Я разломал настил, собрал охапку досок, взял горсть муки и пошел на нашу стоянку. Уже около нее мне попались добела отшлифованные песком корневища, которые я не заметил, когда проходил мимо них в первый раз. «Вероятно, их принесли сюда холодные воды Кубани», – подумал я, и мне стало приятно оттого, что подтвердились слова учительницы, связавшей тепловой режим Керченского пролива с влиянием реки, стекающей с кавказских ледников.

Галина Матвеевна привела в порядок наши вещи и уже успела наполнить котелок большими кусками рыбы. Она неимоверно обрадовалась моим находкам, а я быстро развел костер и побежал вновь за проволокой для изготовления подставки под котелок.

Наверное, нет вкуснее рыбы, чем крупная камбала! Мясо у нее белое, сочное и сладкое, оно тает во рту, и съесть его можно бесконечное множество. Сначала мы опустошили подряд три котелка вареной рыбы, потом жарили спинку и плавники, а под конец умудрились нанизать крупные куски на проволоку и запечь на углях.

Отставив в сторонку консервные банки с бычками в томатном соусе и все остальное, мы пировали, насыщаясь деликатесной рыбой, до тех пор, пока не почувствовали жажду (при этом была съедена всего третья часть одной рыбины), и принялись за чай. Что касается второй камбалы, то мы решили подарить ее Майе и тете Вере, которые терпеливо и с надеждой ждали нашего возвращения в Синягино. Но Галина Матвеевна на этом не успокоилась и принялась запекать в тесте оставшиеся кусочки мяса, сказав, что потом упакует их в освободившуюся тару и угостит Майю.

Наша стоянка показалась нам самым дивным местом на свете – не хотелось даже думать о возвращении домой, поэтому мы оставались на чудном желтом острове столько, сколько позволяло наше время.

Обратный путь оказался намного легче, хотя тяжелая камбала, привязанная проволокой к моему поясу, порядком тормозила продвижение вперед, а солнце еще целый час беспощадно слепило глаза…

В Синягино нас встречали как героев и преподнесли в честь удачного плавания по чарке вина. На следующий день мы снова встали в пять часов утра, чтобы успеть на севастопольский автобус, который отправлялся в начале седьмого. Мы были счастливыми и окрыленными (может, поэтому нам достались в автобусе хорошие места?), до самого приезда домой щебетали, как влюбленные, и то и дело возвращались к эпизодам из нашего «большого плавания». Тогда нам казалось, что переплыть Керченский пролив так же легко и просто, как речку Кучук-Карасу, и что на нашем пути нет преград для покорения Берингова пролива и даже Ла-Манша. Мы строили грандиозные планы, которые, увы, нам вместе не довелось осуществить.