Читать книгу Ностальгия, или Необъявленный визит - Анатолий Мерзлов - Страница 8

Стеклянная дверь за спиной рыпнула, занавески птицей взвились на сквозняке – ко мне на балкон прошел Васька в накинутом на парадное сукно форменной одежды белом халате.

– Привет, – выпалил он браво, раскладывая на тумбочке свежие журналы и бумажные пакеты. – Мои старики передают тебе фрукты, набирайся витаминов, – сказал он, сделав страдальческое лицо, отчего у меня запершило в горле.

Он был плохим актером – очевидность нарисовалась на его добродушном лице: ему жаль меня. В мимике, далекой от совершенства, проявилось сострадание, сродни взгляду на убогого, обделенного милостивой судьбой человека. Васька почувствовал неладное, попытался репликой отвлечь меня, но я не слушал его – все затмил излучаемый им знакомый запах сукна в смеси с ваксой, его новизна. Внезапно, в какой-то миг, я почувствовал огромную пропасть, пролегшую между нами. Он внес в пропитанные болью стены больницы частицу другого мира, казалось, недоступного для меня навсегда. Глаза набрались слезами. Пытаясь скрыть свою слабость, наклонился к тумбочке, но Васька догадался, он замолчал и сочувственно смотрел в мою сторону. Мне удалось справиться с собой: в следующее мгновение меня начал душить болезненно навязчивый позыв смеха. Я разгадал медленное течение его мыслей – он мучительно долго искал в своем лексиконе подходящие слова. При этом потерял контроль над своим лицом: нижняя губа полезла вниз, а верхняя образовала по-детски наивный треугольник. Немного помолчав, Васька выдал плод своих терзаний. Высокопарно, нет, скорее торжественно – так произносят слова торжественной присяги:

– Я верю в тебя: ты победишь болезнь, ты будешь жить!

Дальше мне стало совершенно безразлично, что он скажет затем. Главное – у меня есть друг, пусть не великий психолог, но он со мной.

«Брат твой не всегда друг, но друг твой – всегда брат».

Немного придя в себя, я стал расспрашивать его обо всем, докучая мелочами. Васька, порозовев до испарины, рассказывал, не раздражаясь от моего занудства. Иногда я повторялся – смаковал услышанное. Хотелось задержать его подольше, хотя бы мысленно искупаться в курсантском обиходе. Меж тем понимал: визит Васьки имеет предел. Чтобы не ставить его в неловкое положение, я поднялся, сморозил какую-то процедурную байку и предложил проводить.

Болезнь, обида на весь мир за чудовищную несправедливость обострили мнительность, возвели в акцент Васькин облегченный вздох. Стоило ему уйти, сердце мое зашлось в стремительном беге – начался приступ терзающей меня тахикардии. В какое-то время я потянулся за ложкой – ее стуком о стакан вызывали медсестру, но меня откуда-то из глубин порочного круга пронзила мысль не о возможной кончине, не о пределе возможности ожесточенно булькающего сердца – порочный круг разорвался сам. В груди отлегло оттого, что Васька не видел моего падения, не видел меня поверженного и беззащитного, безнадежно извивающегося под кислородной подушкой. Впервые удалось затормозить процесс нервного импульса. Значит, им можно управлять?! Сердце изменило ритм, может быть, на какую-то микроскопическую долю, но я ощутил эту грань и стал успокаиваться.

– О, победа! В первый раз обошлось без кардиамина…