Читать книгу Рассказы геолога. Повести и рассказы - Анатолий Музис - Страница 3

В небе тянулись птичьи стаи. Они держали курс на север. «Куда же они летят? – думал Нюкжин. – Там еще снег».

А птичьи стаи все летели и летели. Вероятно, они лучше знали – куда! Они летели и как будто несли с собой тепло. Снег не просто таял, он сбывал просто на глазах. Ледяные линзочки озер подходили водой, но они ехали по-прежнему напрямую, сокращая путь и испытывая удовольствие риска. Иногда Нюкжину слышался подозрительный треск под гусеницами, и однажды, когда они съезжали с озера, лед у самой кромки берега обломился. Они выскочили на сушу, обдав сидящих наверху всплеском воды.

Виталий притормозил. Нюкжин выглянул: как оно?

Кеша улыбался:

– Лихо вы!

«Не лихо, а глупо!» – подумал Нюкжин и запретил съезжать на лед.

Бывает и так…

Так они ехали и третий день, и четвертый, и пятый, наблюдая, как сбывает снег, как лед на озерах уступает воде, как возникают и ширятся полыньи… И когда вечером шестого дня вездеход подошел к очередному, намеченному под стоянку озеру, оказалось, что льда на нем уже нет.

Остановились на высоком глинистом бугре, поросшем лиственницей. Прогретая солнцем земля кое-где даже подсохла.

– Здесь и палатки поставить можно, – сказал Нюкжин.

– Суше сейчас нигде не найдем, – подтвердил Кеша.

Он сразу хозяйственно взялся за топор и направился вырубать колья для палаток и очага, а заодно присмотреть сушину на дрова.

Донилин с помощью Нюкжина и Виталия снял треногу, потом они расчехлили кузов, достали палатки.

Моховой покров выделял влагу. Накидали ветки стланика, постелили брезентовый пол, на него резиновый надувной матрас. И сверху кошму и спальный мешок.

– Королевское ложе! – сказал Нюкжин и предложил Виталию, – Располагайтесь рядом.

– Я буду ночевать в кабине, – ответил Виталий.

– Зачем? Неудобно же!

– На земле сыро.

Степан засмеялся.

– Боишься, ночью «хозяин» за бороду ухватит?

Виталий не ответил.

«Он не медведя боится, – подумал Нюкжин. – Просто предпочитает жить отдельно. Но почему?»

К удивлению Нюкжина, ему никак не удавалось установить контакт с Виталием. Казалось бы у них больше общего, чем со Степаном и Кешей, но практически с ними у Нюкжина все ладилось, а с Виталием – никак!

– Тогда давайте поставим палатку ребятам, – предложил он.

Мерипов покосился на Степана с Кешей, они хлопотали у костра, готовили ужин, и согласился.

Закрепив последнюю растяжку, Нюкжин удовлетворенно разогнулся.

– Ну, вот! Теперь настоящий лагерь.

Подсели к костру. Вечер выдался тихий, лирический. Донилин заваривал чай.

Над головами по-прежнему тянулись стаи.

– Летят! – сказал Виталий. – Летят и летят!

В его голосе слышалось восхищение городского человека.

Все смотрели в небо. Великое переселение птиц никого не могло оставить равнодушным. Одни стаи летели высоко и, чувствовалось, нацелены на дальний путь. Другие уже искали место для отдыха. Они снижались и с шелестом крыльев, похожим на посвист, шли на посадку. Одна из таких стаек плюхнулась на воду озера близ палаток, словно лететь дальше не хватало сил. Приводнившись, утки бодро отряхивались, оглядывались по сторонам, начинали плавать, нырять, кормиться.

Степан вскочил и побежал к вездеходу за ружьем. Но, когда он, крадучись, стал приближаться к озеру, стайка дружно поднялась и перелетела подальше.

– Пустой номер, – сказал Кеша. – Надо на ночь в засидку идти.

«Отпробовать свежей утятинки неплохо, – подумал Нюкжин. – Но сколько таких „засидок“ на пути бедной птицы. И бьют ее, и бьют!.. А она все летит, летит!.. А местные не просто охотятся. Они бьют утку впрок. В той же Зырянке в дни перелета пустеют учреждения. И начальство, и подчиненные – все на тяге. И кто их остановит, если сам райисполком,.. прокуратура,.. милиция… И они, геологи, туда же!». Горизонт затягивала легкая дымка и вечернее солнце окрашивало ее в лилово-пурпурные тона. И огонь костра выглядел в предзакатных лучах бледным и бесцветным.

И вдруг: – З-з-зу… З-з-зу…

Комар! Надо же! Уже комар! В низинах еще лежит снег. На лиственницах только-только пробиваются новенькие зеленые иголки. А комар, провозвестник лета, уже тут как тут.

Отужинали и Донилин поднялся.

– Приступим…

– Сегодня?

– А что?

Ай, да Донилин. Девятая скважина за шесть маршрутных дней! Что называется – дорвался до работы! И ведь может не пить, когда нет ее, родимой…

– Я эту походную жизнь страсть как люблю, – устанавливая треногу, рассказывал Степан. – Зимой, бывало, стоишь у станка. В цехе тепло, не дует. А по мне хоть брось все, да беги.

– Что ж не побежишь? – закрепляя лебедку, спросил Кеша.

– Зимой?.. Куда же, зимой?

– Есть буровые, что работают круглый год, – подсказал Нюкжин, помогая подвесить мотор.

Не-ет… – протянул Донилин. – То, опять же, на одном месте. И дисциплина… С нашим братом-буровиком не пошуткуешь.

Солнце коснулось горизонта, когда Нюкжин и Донилин приступили к отбору керна, а Кеша ушел в «засидку». Керн на этот раз вышел не богатый, скважина прошла через крупную линзу льда.

«Выспаться бы! – думал Нюкжин, направляясь в палатку. – Как следует выспаться!»

Лег, как провалился… Открыл глаза: без четверти восемь!

Вылез из палатки, огляделся. Кеша, Степан и Виталий мирно сидели у костра. Без курток и телогреек – тепло! – в зеленых рубашках с капюшонами (энцефалитках) и такого же цвета штанах, заправленных в резиновые сапоги, они походили на братьев-близнецов.

Костер слабо дымил. Донилин приподнялся, то ли хотел подложить дров, то ли посмотреть кипит ли, но увидел Нюкжина и крикнул:

– Начальник! Тут ночью ходил кто-то!

– Где?

– А вот, по берегу.

На отмели действительно отпечатались странные следы. Таких Нюкжин еще никогда не видел, они походили и не походили на след сапога с рифленой подошвой.

– Сами натоптали? – для проверки спросил он.

– Что Вы, Иван Васильевич! – изумился Виталий. – У кого из нас такой размер?

Нюкжин и сам подумал, что здесь если кто и прошел, то сапоги у него не более тридцать шестого размера. Да и след выглядел очень странно. Он выходил из воды и через метр-полтора возвращался в озеро. И шел странник на одной (!) ноге. И ставил ее часто-часто, почти впритык. Чей же это след?

Виталий еле сдерживал улыбку. Донилин пыжился стараясь казаться серьезным. Кеша отвернулся и сосредоточенно ковырял прутиком костер.

– Ну, говорите, в чем дело? – сказал Нюкжин.

Не вытерпел Донилин.

– Кеша штуку приволок с того берега.

Он достал из-за спины припрятанную «штуку». Она походила на высокий женский ботинок, подошву которого пересекали тонкие дентино-эмалевые пластинки.

Челюсть мамонта (зубы)

– Вот! – Донилин прижал ее к влажному суглинку. – Я ее на песок поставил…

– А она пошла! – вставил Кеша. – Сама!

– Точно! Сама! – Донилин наивно таращил зеленые глаза. – Я только помог ей маленько.

Кеша и Виталий смеялись, но Нюкжин не мог оторвать взгляда от «штуки».

– Зуб мамонта, – сказал он. – Очень ценная находка. Как Вы нашли его? Кеша был очень польщен таким вниманием.

– Пошел я вдоль озера, – начал рассказывать он. – Здесь, неподалеку кустарник к самой воде подходит. Сделал заборчик, сижу. Часа в четыре опустилась стая…

– Меня зуб интересует, – не утерпел Нюкжин.

– Я и говорю… Подстрелил несколько штук, а ветерок в ту сторону. Надо бы, конечно, лодку надуть, да держать наготове…

– Кеша!.. – взмолился Нюкжин.

Но Кочемасов не мог иначе. Он должен был рассказать все по порядку.

– Я озеро обошел, а там бугор и отмель под ним. А на отмели навалом костей. Самых разных. И здоровенный бивень из земли торчит.

Бивень мамонта

– Иван Васильевич! Мы сходим за бивнем? – вмешался Виталий.

– Я такие места встречал, – продолжал Кеша. – Не часто, но встречал. Однако не пойму: почему их там такая куча? Прямо кладбище!

– Это и есть «мамонтовое кладбище», – сказал Нюкжин. – Поедем туда после завтрака. Все кости надо собрать, особенно зубы.

Суп-лапша из уток с небольшой добавкой картошки мог бы отвлечь от любых мыслей. Но мамонтовое кладбище!..

Нюкжин торопливо обгладывал утиные косточки и думал лишь о том, что удача набрести на него выпадала далеко не каждому.

Они быстро сняли лагерь и объехали озеро.

– Вот здесь, под обрывом, – указал Кеша.

Нюкжин пошел по отмелому берегу. Он хотел для начала просто осмотреть его, но уже через несколько шагов остановился и присел на корточки. Из под илистых наносов проглядывали витиеватые узоры, подобные древнеарабским иероглифическим письменам.

Нюкжин осторожно очистил их пальцем. Эмалевые узоры заблестели на солнце.

– Похоже на зубы лошади, – сказал Кеша. Он стоял наклонясь над Нюкжиным, стараясь понять, что заинтересовало начальника.

– Это и есть челюсть лошади, только древней, – подтвердил Нюкжин.

– Ясно, что древней, – сказал Кеша. – Сюда от Колымы на лошадях сейчас не ходят.

– Древней, это значит что ей двадцать-тридцать тысяч лет. А то и все шестьдесят!

– Ну-у? – удивился Кеша.

– А вот рядом еще зубы… И кости. Тоже лошади… А вот обломок рога древнего оленя…

Было еще множество других костей – берцовые и тазобедренные, обломки ребер и черепов, и зубы мамонтов и лошадей.

Нюкжин не удержался, начал подбирать наиболее интересные находки. Вскоре он уже прижимал к груди целую охапку и наблюдательный Виталий спросил:

– Бивень, я знаю, ценится. А какой прок от зубов?

– Бивень, как раз, научной ценности не представляет, – наставительно сказал Нюкжин. – А по зубам определяют тип животного и, следовательно, возраст пород в которых они захоронены.

Бивень мамонта

– Тогда мы отпилим бивень? – спросил Виталий.

Варварство, конечно! А как запретить?

Виталий побежал к вездеходу за пилой. А Нюкжин продолжил поиски. На отмели подобрали каждый зуб, каждую косточку, промаркировали, обложили технической ватой, запаковали в бумагу и уложили в ящики. Затем Нюкжин расчистил и обследовал обрыв, описал его и отобрал образцы.

Донилин напомнил:

– Давайте обедать. А то сами костьми ляжем.

Да! Кешины утки не продержались и до полудня. Однако к пяти часам отобедали. Настроение было приподнятое.

– Поедем? – предложил Нюкжин. – Время есть.

– Поедем, – поддержал Кеша. – А то вроде лагерь зря снимали.

– Еще скважину успеем пройти, – добавил Донилин.

После такого удачного дня сидеть в мягком кресле вездехода, мчаться вперед, ощущая скорость и дорогу, и – как поется в песне – «в глубь породы взглядом проникать»…

Исследователей давно занимала причина массового захоронения костей крупных животных. Одни считали, что они тонули в оттаявших после ледникового периода суглинках, другие, что их захватил врасплох потоп, третьи, что причина гибели – болезни.

Вездеход встряхивало, сбивая мысли с логического хода. Место стало холмистей. Стланник накатывался мохнатыми бурыми валами. Вездеход сходу подминал их и мчался вперед. Нюкжин привычно отмечал на карте приметные пункты. Кочемасов с кабины вездехода корректировал направление. По морской терминологии он исполнял обязанности «вперед смотрящего». Вот и сейчас в раме лобового стекла показалась его рука. Она сигнализировала – возьми левее! Виталий свернул ближе к сопке, но там оказался крупный кочкарник, торчали обломки полусгнивших деревьев. Машину, несмотря на гусеничный ход, встряхивало. Виталий и Нюкжин стукались головами о верх кабины.

Нюкжин после каждой встряски неизменно возвращался к вопросу: «Почему их такая куча?». Геологические наблюдения следов потопа не находили… Неужели тонули? Массами?!.. Фантастическая гипотеза, хотя если посмотреть вокруг…

Виталий снова вырулил туда, где казалось ровнее и чище. Тогда рука постучала по ветровому стеклу, что означало: остановиться! Виталий взглянул на Нюкжина и продолжал ехать. Ему надоели бесконечные команды, а начальник молчал. Ему не пришло в голову, что начальник задумался.

– Стой! Стой! – заорали сверху в два голоса Кеша и Донилин и забарабанили по крыше кабины.

– Остановите! – рефлекторно выкрикнул и Нюкжин.

Но, поздно! Вездеход разорвал бурую пелену стланика, с разгона выскочил на поросшую травой чистину и… провалился!

Сели… Что называется «по уши»…

Сверху в два голоса неслось нечто «не переводимое», снизу подступала вода.

«Только бы кузов не потек», – подумал Нюкжин, сразу возвращаясь к реальностям жизни.

Вездеход качался на плаву в маленьком, заросшем травяной ряской озерке.

– Давай назад! – неслось сверху.

Виталий переключил скорости. Вездеход, загребая гусеницами, медленно подплыл к берегу и уперся в него.

– Давай вперед! – неслось сверху.

Теперь Виталий не перечил. Но и впереди берег озерка оказался крутым, вездеход выбраться не мог.

Сверху объясняли Виталию кто он есть, все на том же непереводимом диалекте.

– Ладно. Бывает! – сказал Нюкжин. – Только дверцу не открывайте. Зальет!

Виталий промолчал, но по его лицу Нюкжин прочитал: еще один учитель нашелся…

Крышка верхнего люка не поддавалась. Нюкжин постучал по ней.

– Эй! Что там держит?

– Тренога, – ответил Кеша. – Сейчас освободим.

«Сплошное нарушение техники безопасности, – подумал Нюкжин. – Если бы лодка кузова потекла, он и Виталий не успели бы даже выскочить…". Наконец он вылез наверх.

– Плаваем, как дерьмо в проруби, – невесело усмехнулся Донилин и «добавил» в адрес Мерипова.

– Выберемся! – убежденно сказал Кеша.

Нюкжин тоже полагал, что они выберутся. Такое случалось не впервые. Конечно, не сахар сидеть в яме с водой, но и особенно голову напрягать не надо. Техническая задача…

– На самовытаскивании? – спросил он.

– Зацепиться не за что. Попробуем на бревне, – взял инициативу на себя Кеша.

– Точно! – поддержал его Степан. – Здесь мелко.

Угнетенный лиственничный лес располагался на соседнем бугре, метрах в двухстах от них. Топоры лежали у задней стенки – с них начинался любой лагерь. Но теперь доставать их приходилось не с земли, а с крыши кузова. Виталий отстегивал брезент, концы которого заливала вода. Но у него не получалось.

– Пусти!

Кеша свесился вниз головой. Он расстегивал застежки, а Степан держал его за пояс, чтобы не «нырнул». Наконец, он достал топоры, распрямился. Лицо у него было багровое и злое. Затем он и Долинин перебрались на землю и пошли к лесу. Нюкжин последовал за ними.

Сначала простирался высокий кочкарник. По колено. Приходилось поочередно вздергивать ноги. Внизу чавкало мокрое болото. Под холмом стало суше. Но здесь густо рос кустарник – карликовая березка, по прозвищу «штанодер». И лишь на вершине холма, большей частью мшелого, Нюкжин смог вздохнуть относительно свободно.

Пока он добирался до холма, Кеша и Степан уже свалили две листвянки метров по двадцать. Выше здесь лиственницы не росли. Из торцевой части вырубили бревна – два, два с половиной метра каждое. Отсекли тонкие вершинки. Сучья не обрубали.

Нюкжину бревно лиственницы не показалось тяжелым. Но идти с бревном по кочкарнику?!..

Кеша поспешил к нему.

– Иван Васильевич, оставьте! Я донесу.

Нюкжин пробовал протестовать.

– Возьмите вот слегу…

Кеша сунул ему в руки длинную листвянку, а сам снял с его плеча бревно и пошел по кочкам, по кустарнику. Казалось бревно пригнет его щуплую фигурку. Но, нет! Кеша тащил бревно шустро, как муравей соломинку. Нюкжин со своей жердью, более легкой, хотя и менее удобной, не поспевал за ним. Следом тащил второе бревно Донилин.

Виталий сидел на крыше кабины, как потерпевший кораблекрушение. Тихонько стучал мотор, помпа на всякий случай качала воду, понемногу проникавшую в кузов.

Кеша сбросил бревно на краю ямы и крикнул:

– Давай!

Виталий скрылся в люке и тотчас гусеницы, словно лопасти водяной мельницы, пришли в движение, вздымая густую муть со дна. Вездеход прижался носом к берегу, но корма его ходила по сторонам, что означало – вездеход на плаву.

– Не поможет бревно, – сказал Нюкжин.

– Попробуем. – ответил Кеша. – Берег подкопаем, жерди подсунем.

Лишь бы передние траки зацепились.

Он обхватил бревно тросом и стал крепить в натяг к гусенице, которая едва выступала из воды. Балансируя на закрылке, он одной рукой забивал «палец» трака, крепя им трос к траку, другой держался за бортовой крючок. Донилин делал тоже самое с другой стороны вездехода.

Нюкжин попытался срыть берег, сделать его ниже, положе. Но, как только лопата сняла кочкарник и слой тонкого мерзлого торфа, как тотчас звякнула о лед.

«Еще хуже! – подумал он. – За лед траки не зацепятся».

Кеша тоже нахмурился.

– Жердей надо побольше. Придется еще раз сходить.

Они сходили еще раз, закрепив вездеход веревкой за большую кочку, чтобы не отплыл от берега.

Наконец все было подготовлено.

– Ну, давай! – скомандовал Кеша.

Взвыл мотор, гусеницы стали проворачиваться, подгребая под себя бревно. Вездеход приподнялся: бревно зацепилось за подсунутые под него жерди и машина подалась вперед.

– Давай! Давай! – кричал Донилин.

Но за лед траки не цеплялись. С хрустом ломались одна за другой жерди. А бревно, привязанное спереди, вынырнуло позади вездехода.

– Стой!!! – выкрикнули одновременно три глотки.

Мотор сбросил обороты, вездеход закачался на плаву. Рядом качались всплывшие обломки жердей.

– Попробуем назад? – спросил Нюкжин.

– Попробуем…

Но и на тот берег, с которого они «съехали», выбраться не удалось. Одежда намокла. В сапогах хлюпала вода. Руки у Нюкжина висели как плети. Пусть основную работу делает не он, но сколько ее – вспомогательной! Достань,.. поднеси,.. подкопай,.. подсунь… Еще раз подсунь,.. да не туда!.. И – мать!..

В такой работе уже никто не замечал, кто начальник, а кто подчиненный. Команды подавал Кеша. Остальные их выполняли. Но дно ямы оказалось слишком илистым. И бревно, и подсунутые под него жерди только вздымали густую бурую муть. Вода стала коричневой.

– Не получается, – наконец сказал Кеша. – До дна не достать. Придется на самовытаскивании.

– А за что трос крепить? – спросил Донилин. До ближнего пенька метров сто.

– Лом забьем, – сказал Кеша.

– Соскочит трос.

– Так забьем, чтобы не соскочил.

– Ну, давай, попробуем.

Они взяли лом и кувалду, отошли шагов двадцать. Лом прошел кочкарник и уткнулся в лед. Донилин «высказался» и они перешли на другое место. С четвертого захода удалось забить лом.

– Жерди нужны. Придется еще раз сходить, – сказал Кеша.

Казалось, уже никаких сил. Но они сходили. Волочить жердь, которая цепляется всеми ветками за кустарник?!.. Они приволокли. Три жерди.

– Покурим? – предложил Донилин.

– Покурим.

Они сидели на жердях и курили. Молча. Потом Кеша кинул окурок в воду.

– Начали!

Жерди подсунули под гусеницы. Трос привязали – одним концом за лом, другим за «звездочку», ведущую гусеницы вездехода. Загудел мотор, звездочка пришла в движение и… Нет, трос не соскочил с лома, просто он выдернул его, как спичку из песка.

Донилин опять выразил свое мнение – о болотах, о методе самовытаскивания, о Мерипове. Кеша молча пошел забивать лом. Теперь он выбрал место чуть подальше и за большой кочкой. Лом он загнал не просто с наклоном, а под кочку, под сорок пять градусов.

Давай бревно! – крикнул он. – И топор!

Нюкжин и Донилин подтащили тяжелое намокшее бревно. Кеша прорубил в нем желоб и положил под трос между кочкой и ломом. Бревно тоже частично налегало на лом.

– Вот! – удовлетворенно сказал Кеша. – Теперь и лом не выдернет, и трос не соскользнет.

Он говорил так уверенно, что Нюкжин поверил – Кочемасов вытащит!

Мотор заработал на малых оборотах. Звёэдочка начала вращаться, наматывая на себя трос. Вот трос натянулся. Лом подался, шевельнулось бревно…

Но лом не выскочил, а вездеход вздыбился, заскользил по льду юзом, будто его волокла нечистая сила. Лед, тот самый лед, за который не могли зацепиться траки, теперь играл добрую роль – он уменьшал трение! И вот, вездеход перевалил через бровку берегового уступа, клюнул носом, зацепился траками за кочкарник и одержимо рванулся вперед.

– Пошел! Пошел!

Нюкжин не слышал: он ли кричит? Или Кеша? Или Донилин?

Кричали все трое. А вездеход уже мчался на полной скорости и прямо на лом.

«Что делает? – мелькнуло у Нюкжина. – Пропорет лодку!»

Лом рвануло. Он вылетел из под кочки, отлетел в сторону. Конец троса хлестал по звездочке, по борту вездехода. Нюкжин и Кочемасов бежали за машиной. Донилин оказался впереди. Он пятился, падал, вскакивал, снова пятился, показывая руками – на себя, на себя, – и кричал:

– Вперед, славяне! Вперед!

Виталий рвал машину рывками и она совершала невероятные скачки, словно подпрыгивала. А болото ходило ходуном: вверх-вниз,.. вверх-вниз… Если вездеход остановится, не миновать ему провалиться снова.

– Вперед, славяне!

Вездеход выкатил на бугор и остановился. Подбежали и Нюкжин с Кешей. Все трое тяжело дышали. От Донилина валил пар. Виталий распахнул дверцу, соскочил на твердую землю. Он был бледен.

– Живы, славяне! Живы! – ликовал Донилин. – Порядок в танковых частях!

На нем не было сухого места.

– Переоденься, – посоветовал ему Нюкжин, яростно растирая указательным пальцем подбородок.

– Ничо! – ответил Степан. Дальше следовала запутанная фраза, из которой, если опустить непереводимые слова, явствовало, что переодеться он успеет, а вот «стопарик» сейчас бы «самое хорошо!» Если бы у Нюкжина имелось, а по технике безопасности полагалось иметь «НЗ», он поставил бы не то, что «стопарик», целую бутыль. Но разве с такими как Донилин запас мог быть «неприкосновенным»?

– Переоденься, – повторил он. – А бутылка за мной.

Приподнятое настроение Донилина просилось наружу.

– Кеша! – распорядился он. – Посмотри, начальник говорит за ним поллитра стоит!

Кеша осклабился.

– Она не стоит. Она закопана. До приезда.

Эти люди еще имели силы шутить.

К лицу Виталия возвращался прежний цвет.

– Поедем? Или здесь встанем?

Солнце уже держало путь от горизонта. Они провозились за полночь. Ребята осунулись. У Кеши четче обозначились скулы. Донилин казался стройнее, его пивной живот убрался куда-то под рубаху.

«А как я выгляжу? – подумал Нюкжин. – Наверное, тоже хорош!»

Если бы он мог посмотреть на себя со стороны, то в первую очередь увидел бы грязную робу, тяжелый подбородок, глубоко запавшие глаза и слипшиеся волосы, уже не скрывавшие обозначившиеся залысины. А на взгляд своих товарищей, он выглядел просто постаревшим.

– Поехали, – сказал Донилин. – Не место здесь.

– Далеко еще? – спросил Кеша.

– Километра три.

– Тогда лучше ехать.

– Мокрые же…

– Обсохнем.

– Ну, хорошо. – согласился Нюкжин. – Поехали.

Удивительно, но он испытывал прилив сил. Собственно, что произошло? Ну, провалились! Ну, выбрались!.. Издержки производства.

И когда вездеход взял с места, встряхивая и подбрасывая на кочках, с удовлетворением подумал: «До чего легко с ними, когда они вместе, и до чего трудно, когда каждый из них сам по себе».

На ночлег встали, когда стрелки показывали около четырех часов утра. Автоматически поставили палатку, одну на троих – Виталий, по- прежнему, ночевал в вездеходе. Сварили макароны и заварили чай. Нюкжин ел без аппетита. Спать! Все остальное казалось малозначительным.

Встали около часу. Умылись в озере, вода взбадривала. Без суеты приготовили обед, коллективно. Сидели у костра, словно спешить уже некуда. Пили крепкий, кирпичного цвета чай. Ими еще владели и усталость и возбуждение. Донилин материл Виталия, но вяло, не по-долинински. Кеша держал его сторону.

Палатка 6-местная

Тем бы и кончилось, если бы Виталий не вздумал оправдываться.

– Ехать не надо было, – сказал он. – Солнце к порогу, а мы в дорогу.

– Паром на середине реки не останавливают, – задумчиво ответил Кеша.

– В Конституции записано: восьмичасовой рабочий день!

– Ну, ты-то, не очень вспотел за этот день, – поднял голову Донилин.

– А хоть и не вспотел. Не на сдельщине, чтобы надрываться.

– А если на сдельщине? Тогда как с Конституцией? – зло спросил Кеша.

Мерипов промолчал. То ли не нашел, что сказать, то ли не посчитал нужным.

А Нюкжин подумал, что Виталий не так уж неправ. Если бы они работали как положено, по восемь часов в день, не было бы такого напряжения, такой усталости. Возможно, тогда бы Виталий и не просмотрел злополучную яму.

Но и согласиться с Мериповым было трудно. Закон определяет норму рабочего дня, но не запрещает превышать ее. Разумеется, когда это необходимо и с согласия исполнителя. А сейчас как раз такой случай, когда абсолютное требование букве закона абсурдно. К тому же, не могли же они трое остановиться из-за одного человека. Нет, не могли! Этот один должен был подчиниться. Должен! Несмотря на его права.

И поскольку Нюкжин не мог сейчас вынести окончательного суждения, он сказал примирительно:

– Не стоит ругаться. Ту лужу и я не видел.

– Ему же сигналили, – сказал Кеша. – Куда ехал?

– Ты знаешь, а он первый раз.

– Первый!.. Он за длинным рублем ехал, – хмыкнул Донилин.

– А ты за каким рублем? – зло сорвался Виталий.

– Я свое дело делаю, – отпарировал Степан. – А ты еще раз вмажешься, сам будешь вытаскивать.

Нюкжин посмотрел на Кешу – ведь обещал воздействовать! Но тот повернулся к Степану, не замечая взгляда начальника.

– А ты не будешь? – спросил он.

– Не буду! – убежденно мотнул головой Степан.

– Смотреть будешь?

– Смотреть… Как он пупок надрывает.

– Со стороны?

– Со стороны!

– Когда?

– Что когда?

– Врать перестанешь?

Донилин обалдело посмотрел на Кешу.

– А ты?.. Вытаскивать будешь?

– Буду. Вместе вытаскивать будем.

– Иван Васильевич! – вдруг спросил Виталий. – а если б не выбрались, тогда как?

– Вызвал бы вертолет. По рации.

– А вездеход? Бросили бы?

– Я думаю, «МИ-8» его вытащил бы. Хотя, случается, бросают.

– Все так просто?

– Не так просто, но и не так сложно. Это землепроходцы шли в одиночку. А за нами во все глаза глядят.

– То-то я смотрю, Вы совсем не волновались.

Если бы он знал!

Предстояло еще пройти скважину, но никто не торопился.

– Отдохнем сегодня, пожалуй, – сказал Нюкжин.

– Может баньку соорудим? – предложил Кеша.

– Неплохо, да ведь устали.

– А много ли надо на баню? – сказал Кеша и добавил, словно они только что не ругали Мерипова. – Съездим с Виталькой. Не на себе же!

Баньку хотели поставить на пожоге. На сухом месте разложили костер, но он почти сразу подошел водой. Тогда место очистили от угольев, накидали на теплую лужу порубленные кусты карликовой березки и на нее постелили тент. Сверху натянули старенькую палатку, специально припасенную для бани. Внутри поставили железную печку, нагрузили на нее запасные траки.

Донилин растопил печку, занес в палатку два ящика, таз и ковшик.

– Ну, жара! Веником березовым дышит, – доложил он, вылезая из палатки. – Кто первый?

– Иван Васильевич! – предложил Кеша.

– Я потом, – вежливости ради отказался Нюкжин.

Тогда – я! – сказал Кеша.

Он снял с костра ведро горячей воды, отнес в баню. Потом другим ведром зачерпнул из озера. Положил у входа чистое белье, полотенце и стал раздеваться. Снял измызганную в грязи рубашку, скинул резиновые сапоги и брезентовые штаны. Последней он снял тельняшку, незабвенную память о флоте, на котором служил мотористом.

– Эх, веник забыл!

– Я принесу, – сказал Донилин.

Нюкжин впервые видел Кочемасова без одежды. Его тело поражало мускулистостью: казалось, что руки, ноги, мышцы груди и живота свиты из одних узлов. А смуглая кожа, похоже, еще держала прошлогодний загар.

Кочемасов отдернул входную полу и исчез в палатке. Донилин принес и бросил ему туда березовый веник. Листва на березках была еще прошлогодняя, бурая, местами красная и веник походил на те, что специально сушат на зиму. Словом, это был добрый березовый веник!

За полотнищем послышался всплеск воды, урчанье. Из всех дыр в палатке повалил пар. Палатка заходила ходуном, словно в ней ворочался медведь. В конце концов входные полы распахнулись и Кеша с разбега кинулся в озеро. Он только окунулся, как тут же выскочил на берег и, яростно отмахиваясь от комаров, стал обтираться махровым полотенцем.

– Хорошо? – спросил Нюкжин.

– У-ух! – выдохнул Кеша.

– Кто следующий?

– Я – последний. – сказал Донилин.

– Идите Вы! – предложил Виталий.

Нюкдин не стал отказываться.

– Я, так я!

Пример Кости раззадорил его, хотя купаться в озере?.. Нетушки!

В банной палатке Нюкжин подложил дров в печку, огляделся. Один ящик служил подставкой под таз, другой – сиденьем. Брезентовый пол, влажный и теплый, живительно ласкал босые ноги.

Пламя вспыхнуло с новой силой, в трубе загудело. Железные бока печки начали краснеть. Траки впитывали жар.

Нюкжин плеснул на них водой из ковшика и волна тропического влажного жара обдала тело. Горячая сырость, сгущаясь под потолком, давила на плечи. Он присел на корточки: «Ну, греет!»

Воздух в палатке пропитался ароматом распаренного березового листа. Нюкжин глубоко вдохнул его запах, словно напился. Потом приподнялся, сел на ящик и налил в таз горячей воды. Попробовал и отдернул руку. Не вода, вар! Он разбавил ее и с наслаждением опустил в таз голову.

Горячая вода смывала не только многодневный пот, многодневную грязь, многодневную усталость. Она смывала напряжение минувшей ночи, возвращала бодрость и уверенность.

Нюкжин плескался и фыркал, бил себя веником до покраснения. А когда жара и духота стали нестерпимыми, обдался холодной водой из ведра, что стояло у порога. Вода не показалась ему студеной. Она ласкала разгоряченное тело. Но комары! Они только и ждали, когда он выйдет.

Нюкжин взялся за полотенце.

– Хорошо! Ох, хорошо! – приговаривал он, словно ему могли не поверить.

Одновременно он отмахивался от комаров. Но не выдержал и полуодетый побежал в палатку.

День закончился так быстро, будто его вычеркнули из календаря. И, все-таки, было в этом дне что-то нужное. Они уплатили дань болотам! Суеверие? Ну, пусть они уплатили за «науку». Главное, не увязли. Главное, что еще одна трудность – «романтическая», нет, обыкновенное «ЧП» – позади. Сколько таких «ЧП» уже было на их пути. То нет труб, то мастер в запое, то наводнение, то авиация… Личная несовместимость тоже трудность не последнего значения. Но все они поочередно остаются за спиной, а Дьяска все ближе. Только не угадаешь: кончатся ли там трудности? Скорее всего, одни кончатся, а другие начнутся.