Читать книгу Параллель: операция «Вирус» и дело Понтия Пилата - Анатолий Самсонов - Страница 4

Звякнули запоры железной двери. В камеру вошел полковник Каеда. Арестант начал приподниматься, но не успел выпрямиться, как в руке Каеды оказался пистолет, направленный в грудь, раздался выстрел. Узник тут же откинулся на топчан, несильно ударившись спиной и головой о каменную стену. Глаза его округлились от удивления. Он умер, не успев понять, что произошло.

Звук выстрела, эхом прокатившийся по опустевшим казематам, достиг слуха последнего арестанта – обитателя опустевшего застенка. Пропели ржавые петли закрываемой металлической двери, затем послышались гулкие в наступившей тишине удаляющиеся по коридору шаги. Наконец, и они пропали вдали.

Выстрел прозвучал в «пенале» – «привилегированной» камере для особо опасных преступников. Он определил это безошибочно, ибо в течение нескольких месяцев проклятого 41-го года имел возможность наслаждаться мелодией тронутых ржавчиной петель, вызывающей ощущение сыпи на кожных покровах и ноющей зубной боли. Эти звуки невозможно было спутать ни с какими другими.

Последние дни тюрьма жила страшной жизнью. Топот солдатских сапог, выкрики команд, лязг железа и приглушенные стенами звуки выстрелов, доносившихся, как полагал арестант, из внутреннего двора тюрьмы. А незадолго до начала этого тюремного кошмара, слух арестанта стал улавливать незнакомые звуки, возникающие где-то вдали, нарастающие мощной волной, быстро достигающие пика и уходящие вдаль. Затем слышались далекие глухие удары, и волна звуков вновь прорывалась в камеру, нарастая и затем замирая вдали. Иногда эти волны возникали почти одновременно, и тогда арестант слышал, как хорошо знакомый ему звук моторов «Накадзима», «Зеро», «Суйсэев» и «Ока» (типы японских военных самолетов, примеч. автора) перекрывается ревом неизвестных моторов, и эту какафонию пронизывает короткий, отрывистый басистый лай автоматических авиационных пушек и надрывный вой пулеметов.

Вслушиваясь в эти звуки, арестант замирал, пытаясь представить себе картину происходящего в невидимом им небе, ожидая постепенного затухания звуков, как будто кто-то гигантской рукой отодвигает все в неслышимую даль.

Сейчас тишина в камере была абсолютной. Не слышно было ни воя моторов, ни выстрелов, ничего, словно тюрьма вымерла, и вымерло все вовне.

За четыре года пребывания в заключении в одиночной камере, арестант прочувствовал и понял, что тишина может быть разной: убаюкивающей и тревожной, глухой и звенящей, спокойной и зловещей. Сейчас тишина была липкой и напряженной, наполненной страхом и ожиданием. Что-то подсказывало узнику, что она будет непродолжительной. И действительно, вскоре в опустевшем узилище послышались сначала еле различимые, потом все усиливающиеся дробные звуки шагов. Многократно отраженные от каменных стен и сводов эти звуки, накладываясь, порождали иллюзию движения множества людей. Наконец, шаги замерли у двери камеры застывшего в напряжении арестанта. Теперь ничего кроме позвякивания перебираемых в связке ключей слышно не было. В висках арестанта гулко отдавались участившиеся удары сердца, стремящегося быстрее вытолкнуть из себя закравшийся страх. Скрежет ключа в замке и дверь, пропев ржавым голосом нехитрую мелодию, открылась. Слабый свет коридора высветил в дверном проеме фигуры двух людей. В одном из них арестант узнал начальника третьего отдела Японской Военной Миссии в Маньчжурии полковника Каеду. Вторым был его подчиненный – Мадзума.

Каеда сделал рукой подзывающий жест и тихим, бесстрастным голосом произнес:

– Сейчас мы заглянем в «пенал», затем вернемся и продолжим разговор здесь.

Дверь в «пенал» была приоткрыта, как, впрочем, и двери других опустевших камер, мимо которых двигалась троица. Пенал, однако, пуст не был. Остановившийся на пороге узник увидел в полумраке камеры на топчане неподвижного человека, привалившегося спиной к тюремной стене, неловко и неестественно запрокинувшего голову. Его полуоткрытые глаза смотрели в даль и в никуда. Было очевидно, что этот человек мертв.

– Вернемся, у нас мало времени, а разговор предстоит непростой.

Двое – Каеда и узник – вернулись в камеру. Вскоре там же появился и Мадзума, доставивший в камеру стул, на котором тут же обосновался Каеда. Поймав взгляд полковника, Мадзума удалился.

– Итак, приступим. Общая ситуация такова: несколько дней назад американцы применили доселе неизвестное оружие – атомное. Взорвали два устройства. В результате два города – Хиросима и Нагасаки – стерты с лица земли. Я родом из Нагасаки, все мои близкие погибли. Но речь не обо мне. Применение этого оружия ввергло Империю в шок. Вступление в войну России перевело шок в состояние агонии. Несколько часов – и в Харбин войдут красные. Пока это не случилось, нам надо определиться.

После этих слов Каеда замолчал. Арестант, внимательно наблюдавший за японцем, почувствовал, что тот как бы споткнулся в своих мыслях о некое препятствие. И точно, молчание Каеды объяснялось поиском нужных тона и формулировок, чтобы убедить арестанта и склонить его к нужному решению.

Полковник продолжил:

– Есть два варианта развития событий. Первый – вы соглашаетесь и принимаете, что тот, кого мы только что видели в пенале, и есть Корнев – резидент Советской разведки, арестованный на основании достоверных данных, полученных от предавшего его агента. Труп будет уничтожен вместе с телами других расстрелянных в тюрьме. В руки же красных попадет список казненных. Разумеется, одним из его фигурантов будет Корнев. Это означает, что де юрэ вы прекратите существование и станете живым призраком. В ваших глазах застыл вопрос: а для чего это? Какова цель? Отвечу. Это нужно для того, чтобы продолжить дело, которому вы посвятили жизнь. Да, да. Продолжить в новой, послевоенной жизни. Война закончится очень скоро, это вопрос нескольких дней. Германия разгромлена и оккупирована союзниками. Японию постигнет та же участь. Американцы уже оккупировали Окинаву и готовы к захвату других островов. Японский флот и авиация практически уничтожены. Квантунская армия рассечена ударами красных, окружена, и, следовательно, скоро прекратит существование. Император уже заявил, что ему и Нации придется перенести непереносимое. Это может означать только одно – капитуляцию. Итак, наступит мир. Но каков он будет – этот мир? Можно утверждать – это будет мир противостояния, причем противостояния неравного. Судите сами: один из центров противостояния – Россия – пришла к победе через колоссальные жертвы и лишения, ценой неимоверного напряжения сил. Второй противовес – США – пришли к победе относительно легким путем, к тому же обеспечив себе к финалу колоссальное не только экономическое, но и военное превосходство над союзниками за счет обладания атомным и биологическим оружием. Да, биологическим тоже! Вы помните слухи, которыми сопровождалось строительство госпиталя в районе Харбина? Так вот, с полной ответственностью говорю вам, те слухи были не совсем беспочвенны. В полумраке камеры японец не заметил мимолетной легкой иронической улыбки на лице арестанта и продолжил: – Правда, в реальности это было не секретное производство, о котором много говорили. Это был исследовательский Центр, сотрудники которого добились поразительных результатов в создании биологического оружия. Эти работы планировалось завершить к концу 1945 года. Они и будут завершены, правда, я думаю, несколько позднее и не в Японии, а в Америке. С началом русского наступления в Маньчжурии весь научный персонал Центра переправлен в метрополию. Я выполнил приказ. Однако не сомневаюсь, что ученые – разработчики супероружия – окажутся после капитуляции в руках американцев. Вот почему можно говорить о завершении работ в Америке. Мне кажется, теперь выражение: «продолжить дело, которому вы посвятили жизнь» стало более отчетливым, не так ли? Хочу подчеркнуть – продолжить дело вместе со мной. Это и есть мое предложение в рамках первого варианта. Понимаю Ваше состояние, но прошу, не перебивайте меня, у нас мало времени. Второй вариант. Вы отказываетесь от предложения. Ну что ж, и в этом случае вам будет не только сохранена жизнь, но и предоставлена свобода. Да, и свобода. Но, как мне думается, Вы не столь наивны, чтобы рассчитывать на цветы и дружеские объятия при встрече со своими. Вам будет трудно объяснить, где Вы были и чем занимались с 1941-го года, и как удалось остаться в живых и на свободе. И как только дело дойдет до выяснения этих щекотливых обстоятельств, уж поверьте мне, недоразумение будет немедленно устранено. Придется в лучшем случае вновь отправиться на нары, в худшем – сами понимаете. Итак, Корнев, решайтесь. Если Вы примете предложение, то у нас будет достаточно времени для вопросов и ответов, ибо путь предстоит далекий.

– Я принимаю предложение.

– Тогда к делу. Идемте.

Каеда и следующий за ним Корнев скорым шагом направились в конец длинного коридора. Вновь под сводами застенка гулко разнеслись отраженные звуки шагов. В конце коридора к ним присоединился Мадзума, и троица по внутренней лестнице поднялась в помещение военной комендатуры. Здесь, в отличие от мертвого подвала, наблюдалась какая-то жизнь. Стоящий в коридоре офицер, что-то помечая в блокноте, негромким голосом отдавал команды десятку солдат, выносящих ящики из служебных помещений.

Увидев Каеду, офицер бегом бросился к нему. Полковник кивком головы показал Мадзуме и Корневу на приоткрытую дверь кабинета. Мадзума, взяв Корнева под локоть, слегка подтолкнул его и, как только оба оказались внутри помещения, прикрыл дверь и тихо произнес:

– Там душ, – взмах руки в сторону торца кабинета. – Вот одежда переодеться и бритвенные принадлежности. Тюремную пару в этом же пакете возвратите мне. Быстро.

Было слышно, как за дверью дежурный уставным голосом докладывает Каеде. Как только офицер замолчал, последовала короткая команда, и через секунду полковник был уже в кабинете. Было видно, что Каеда торопится. Он быстро пересек кабинет, открыл сейф, достал папку с документами, вновь пересек кабинет и вручил папку офицеру, ожидавшему в коридоре. Получив папку, офицер немедленно двинулся по коридору, вошел в помещение, из которого солдаты выносили ящики, и присовокупил папку к другим похожим и уже уложенным в ящик. Ящик тут же закрыл крышкой. Двое солдат подхватили его и понесли по коридору и далее по лестнице вниз в тюремный двор, где стояли под загрузкой две военных автомашины с тентами и откинутыми задними бортами. В одну из них солдаты загружали ящики с документами и имуществом, в кузов другой забрасывали трупы казненных.

Поодаль от грузовиков стоял легковой автомобиль. Его водитель, привалившись задом к капоту, курил и со скучающим видом наблюдал за суетой около грузовиков, иногда поглядывая на небо, затягивающееся грозовыми тучами. Быстро темнело.

Передав офицеру папку, Каеда открыл ключом свой второй, так называемый библиотечный кабинет, и подошел к стеллажу с табличкой, на которой коротко значилось «Рим». Забрал с полки свою рабочую тетрадь, бросил прощальный беглый взгляд на книги, которые собирал много лет. Здесь были японские, английские и русские издания трудов Фило Иудейского (Филона Александрийского), Иосифа Флавия, Тацита, Плутарха, редчайшее издание «Записок о галльской войне» Юлия Цезаря, роскошный том филиппик Цицерона, свежее издание Бейкера «Август. Золотой век Рима», книги Светония Транквилла и Плиния Старшего. Последнее, что выхватил взгляд, было небольшое издание – Анатоль Франс: «Прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Вновь скользнул взглядом по полкам. Кому это все достанется? Я оставляю здесь часть своей жизни. С этой мыслью покинул библиотеку, вернулся в рабочий кабинет и стал просматривать оставшиеся в сейфе документы.

Мадзума в это время укладывал в два саквояжа заранее подготовленные комплекты штатской одежды и всего необходимого для длительного путешествия двух мужчин. Послышался звук открываемой двери. Каеда и Мадзума одновременно повернули головы и увидели вошедшего преображенного Корнева. Костюм сидел на нем несколько свободно, гладко выбритое лицо отдавало нездоровой бледностью. Тюрьма наложила свой отпечаток. Каеда жестом подозвал его, передал бумаги и произнес:

– Это ваши документы. Изучите их позже, а сейчас – пора. Вот ваш саквояж, господин Бок, и – в путь.

Водитель, увидев группу людей, вышедших из подъезда, вытянулся, отдал честь и бросился открывать дверцы машины. Усаживаясь на заднее сиденье, Корнев видел, как солдаты, раскачав за руки и за ноги труп очередного несчастного, забросили его в кузов грузовой машины. Безвольно мотнувшись, мертвая голова уставилась невидящими глазами в небо. Корнев узнал его. Он видел его в пенале.

Начался дождь. В окно отъезжающего автомобиля Корнев видел, как моментально намокшие солдаты закрывают задние борта грузовиков.

Машина приостановилась около ворот. Часовой, разглядев в ней Каеду, одним рывком открыл съехавшие по рельсу ворота, машина рванулась по городским улицам. Через полчаса она остановилась на поле аэродрома рядом с транспортным «Суйсэем», прогревающим двигатели. Все вышли из машины. Каеда коротко попрощался с Мадзумой, пропустил вперед Корнева, затем быстро заскочил в чрево самолета. Один из членов экипажа втянул приставную лестницу, захлопнул люк, машина начала разбег. Спустя несколько минут силуэт оторвавшегося от земли «Суйсэя» растворился в низко нависших облаках, обрушивающих на землю потоки воды.

«Погода для нас, – подумал Каеда, устраиваясь на жестком сиденье, – шансы нежелательной встречи с русскими или американцами невелики. Впереди несколько часов полета. Можно отдохнуть».

Корнев, расположившийся напротив Каеды, подсвечивая себе фонариком, изучал документы: «Итак, теперь я Дмитрий фон Бок. Представитель русской ветви Боков, перебравшихся в Россию еще во времена царя Алексея Михайловича. Последняя, надо сказать, веточка на этом изрядно искромсанном революцией дереве. Один как перст. Интересно было бы узнать, что же случилось с реальным Боком?»

Самолет тряхнуло. Мощный удар грома перекрыл рев двигателей. Каеда приоткрыл глаза, увидел, чем занимается спутник и, как будто услышав его вопрос, прокричал, перекрывая шум моторов:

– Он мертв. Несчастный случай.

Кивком головы показывая, что он скорее угадал, чем услышал сказанное и что продолжать не надо, Корнев вновь углубился в чтение. Каеда же прикрыл глаза и начал проваливаться в сон. Сказывалось напряжение последних дней. Засыпающий полковник увидел грузовик, остановившийся на самом краю дороги, увидел, как Мадзума и водитель загруженного ящиками грузовика загоняют машину с невысокой насыпи в кювет и мокрые насквозь бегут ко второй машине со страшным грузом. Запрыгивают в кабину, машина трогается с места. Полусонный мозг дает комментарий: – Правильно, ящики с документами должны попасть к красным, трупы должны быть уничтожены. Сон переносит Каеду на противоположный конец города и он видит, как редкая цепочка разведчиков передовых частей Красной Армии пригнувшись, поминутно останавливаясь и оглядываясь, короткими перебежками продвигается по окраине города. Сон наваливается сильнее. Теперь не слышно рева моторов, не ощущается дрожь и биение фюзеляжа. Связь с действительностью утратилась.

Теперь перед взором Каеды предстает берег моря, небольшой город из желтого камня, на берегу невысокая с плоским верхом скала, на ней дворец с террасой и колоннами. Рядом бухта с десятком причалов и приставшими к ним судами. На обращенной к морю крытой террасе – таблинии, на ложе, возлежит человек. Его светлые с легкой проседью волосы коротко острижены, лицо гладко выбрито. Взгляд серых глаз устремлен вдаль – туда, где видна еще раскаленная докрасна макушка опустившегося в море светила. Лицо этого человека приближается и Каеду осеняет догадка: – Да, это он, он – Понтий Пилат!

В каких-то глубинах сонного сознания или подсознания рождается и передается в спящий мозг вопрос: – Но почему Понтий Пилат – почему? Этот вопрос остался без ответа. Каеда провалился в глубокий сон. Теперь его ничего не тревожит. Сидящий напротив Корнев видит, как голова полковника, склонившаяся к плечу, покачивается в такт колебаниям машины.