Читать книгу Оренбургский платок - Анатолий Санжаровский - Страница 4

Оренбургский платок
Роман
4

Оглавление

Ешь с голоду, а люби смолоду.

Жила я двадцатую весну.

Это вот сейчас иной раз в зеркало робеешь глянуть. А тогда я была не так чтобушко красавица, но очень симпатичная. Фигурка ловкая. Талия в рюмочку.

Что ни надень – всё моё, всё по мне, всё на мне ладно улыбается. Будто Аннушке и справляли.

Плетея я была первая. Пускай наша разогромная семья не знала полного достатка, одевалась я таки по моде. Любила набодряться[16].

Узенькая, длинная тёмная юбка. В неё подзаправлена белая кофточка-кира́ска с застёжками на боку и поверх лаковый ремешок.

Волосы я наверх зачёсывала.

Лилась по мне коса толстая, чать, ниже пояса. Ну прямушко вот так! В косе лента нонь одна, назавтра другая.

Женихи вкруг меня вились, как пчёлы у свежего цветка с мёдом.

Тогда женихи были ой да ну!

Не то что лишнее слово сказать – рта боялись открыть.

Какой я, девка-ураган, на них гипноз имела, до сегодня понять не могу.

Был у меня Лёня.

Высокий такой. С хорошего бугра отовсюдушку видать. Ум отъешь какой красовистый. Глаза весёлые. И стеснительный-стеснительный.

Мой мялка[17] пас стадо. Я звала его пастух мой овечий.

Бежишь на посидки[18]. А нарядишься вроде на свадьбу.

Короткая, тоненькая веретёшка уткнулась носом в блюдечко на коленях, вертится без шума. Прядёшь… Что мне прясть? Пряли б волки по закустью да мне б початки знай подноси. Только что-то не несут. На́добе самой прясти.

Прядёшь пух, а сама раз по разу зырк, зырк, зырк в шибку. Не замаячил ли?

Пора бы и прийти – ребят всё ни одного.

Грустно так станет да и затянешь.

По части песен, частушек я, песельница, была оторвибашка. Самолично всё сочиняла.

Голос у меня сильный. С первого класса до замужества пела в церковном хоре на клиросе. Пела и в клубе. Ло-овкая была спеваха.

Запечалимся да и заведём всем девишником:

– Пряди, пряди, веретёнце,

Пряди, не ленись.

Вейся, вейся, нитка, тоньше,

Тоньше и не рвись.

Чтоб свекровка, злая мать,

Не могла сказать:

«Нитки толсты, нитки плохи,

Не умеешь прясть…»


А ребят всё нет как нет.

С вечора не должны б забыть дорогу.

Может, заблудились?

Ну и блудите!

И давай распекать их в подергушках-повертушках[19]. Не надобны нам такие раздушатушки!

– Ах, бывало, вкруг милова

Я, как веточка, вилась.

А теперя, как водичка,

От милова отлилась.


За Лизой чудит Федюня:

– Через Мишу свет не вижу,

Через Петю хлеб не ем.

Через Васю дорогого

С ума спятила совсем.


А Луша:

– Куплю ленту в три аршина,

К балалайке привяжу.

Тебе, милый мой, на память,

А я замуж выхожу.


А Фёкла:

– Треплет, треплет лихорадка,

Треплет милова мово.

Затрепи его сильнея

За измену за ево.


А Маруся:

– Ты не стой у ворот,

Не приваливайся.

За тебя я не пойду,

Не навяливайся.


Не отламывала жали и я своему Лёне.

Как гаркну не на всё ль Жёлтое:

– Невесёлый нынче вечер.

Не пришёл пастух овечий!


А грешила.

Не было вечера, чтобушки не пришёл.

Задержится, глядишь, со стадом. А пойди петь про него, а как зачни душа душу звать – вот он уже спешит-идёт, каблучками стёжку жгёт. Вот уже на пороге, заносит скорую весёлую ноженьку через порожек и улыбается, улыбается, улыбается.

Да не один. С дружками да с гармошкой!

Всвал покидают девчата в угол спицы, мотушки[20], веретёна. Ой, устали! Погляньте, как устали! Ой, отдыхать!

Задуют лампу да и айдатеньки всей брехаловкой в проминку по Жёлтому с песнями под гармошку.

Парубки затягивают первой свою наилюбимую:

– На крутом бережку у Яикушки…

Там случилось диво дивное:

Оженился там молодой казак,

Взял невесту себе саблю вострую.

Как свахи его сестры родные:

Самара, Уфа и Исеть-река.

Обвенчала его кровь горячая,

В поезду-то был развороный конь.

И родился у них, у четы молодой,

Оренбургский казак, богатырь удалой.

Стал по бережку он тут похаживать,

Орду поганую поколачивать.

Правой ручкой махнёт – улица,

Левой ручкой махнёт – переулочек…


У Лёни была своя любимая песня. Вот эта…

Правда, сам он не пел. Всё стеснялся.

А вот послушать любил.

Ветер по полю шумит,

Весь казак в крови лежит

На кургане головой

Под осокою речной;

Конь ретивый в головах,

А степной орёл в ногах…

«Ах, орёл, орёл степной,

Побратаемся с тобой.

Ты начнёшь меня терзать

И глаза мои клевать.

Дай же знать про это ей,

Старой матери моей.

Чуть начнёт она пытать,

Знай о чём ей отвечать.

Ты скажи, что вражий хан

Полонил меня в свой стан,

Что меня он отличил

И могилой наградил.

С сыном ей уже не жить

И волос ему не мыть.

Их обмоет ливень гроз,

Выжмет досуха мороз,

И расчешет их бурьян,

И раскудрит ураган.

Ты не жди его домой,

Зачерпни песку рукой

Да посей, да поджидай,

Да слезами поливай.

И когда посев взойдёт,

Сын на Родину придёт!


Побрались за руки. Невспех идём себе. Идём…

Кто поёт, кто подпевает.

А кто и пенье милованьем слади́т…

Не беда, какая парочка споткнётся. Приотстанет.

Через минуту-другую нагоняют. Рады-радёшеньки. Сияют. Поцелуй нашли!

А у меня с робким Лёней – ну тишкину мать! – ни находок, ни разговору. А так… Одни междометия… Горькия…

А каюсь…

В корявой башке моей всё свербела сладкая теплиночка:

«Миленький мой Лёнька,

Мой хороший Лёнька,

Ты за талию меня

Потихоньку тронь-ка!»


Да куда!

Мой сватачок[21] читать мысли мои не мог и на самом близком отстоянии. А по части троганий и вовсе не отважистый был.

Крепче всего выходило у него багровое молчание.

По лицу вижу, вкрай зудится что сказать. Да рта открыть смелости Боженька не подал…

А и то ладно. А и то сердечку отрада…

Погуляем с часочек, там и вновки[22] делу честь.

16

Н а б о д р я т ь с я – наряжаться.

17

М я л к а – нерешительный парень.

18

П о с и д к и – посиделки.

19

П о д е р г у ш к а, п о в е р т у ш к а – частушка.

20

М о т у ш к а – клубок пряжи, ниток.

21

С в а т а ч о к – женишок.

22

В н о в к и – снова.

Оренбургский платок

Подняться наверх