Читать книгу Горящие свечи саксаула - Анатолий Шалагин - Страница 3

Город погрузился в траур. Уже на подъезде к нему ощущалось тревожно-мрачное состояние, в котором в эти дни прибывала столица Оренбургской губернии. Обычно радостно и жизнеутверждающе звонящие колокола православных церквей и соборов, слышные на многие версты в округе, нынче издавали монотонные и гнетущие звуки. Всякого входящего или въезжающего в город встречали вывешенные на кордигардиях траурные ленты и стяги. Черными муаровыми бантами были украшены формы караульных…

В эти дни в город стекался народ. Со стороны Верхнеуральска медленно двигались конные колонны казачьих сотен, в тарантасах проносились купцы и чиновники, на скрипучих телегах, которые нередко застревали в апрельской грязи, ехали крестьяне и разночинцы. По сакмарской дороге к городу, обгоняя татарские брички, на своих рысаках скакали башкирцы. С юга, со стороны степи, к Водяным воротам подтягивались арбы, запряженные верблюдами. На них в окружении ковров и подушек восседали смотрящие на всех свысока бии и мурзы. Верхом на лошадях или осликах к Оренбургу подъезжали менее знатные киргизы.

Весь этот многоликий и разноязыкий поток пытались хоть как-то упорядочить служащие городского магистрата, военной канцелярии и Пограничной комиссии. Казаков они заворачивали в форштадт, купцов и разночинцев направляли в Голубиную слободку. Особо знатных визитеров пропускали через городские ворота. Город всех вместить не мог, особенно, если учесть, что почти каждый имел и свое транспортное средство. Поэтому среди прибывающих к Оренбургу нашлось немало тех, кому попросту не хватило места. И тогда на противоположном берегу Урала в роще они встали лагерем.

Такое столпотворение в Оренбурге обычно бывало только в дни проведения ярмарок. Но сейчас жители и гости бескрайней Оренбургской губернии стремились отдать последние почести военному губернатору, генералу и кавалеру, графу Павлу Петровичу Сухтелену.

Смерть губернатора наступила внезапно 20 марта 1833 года. В тот день с утра граф прочитал почту, провел два совещания, подписал срочные документы, планируя ближе к вечеру поездку в Неплюевское училище. Но сразу после обеда он прилег на диван, стоящий в его рабочем кабинете, и больше с него уже не встал. Зашедший в кабинет в четверть второго секретарь губернатора Подъясов обнаружил своего патрона бездыханным. Вызванные врачи, прибывшие в здание управления военного губернатора через 10 минут, констатировали смерть.

Новость о внезапной кончине графа Сухтелена облетела Оренбург молниеносно. И, как нередко бывает в подобных случаях, это трагическое событие стало обрастать слухами.

Толпившиеся на базарной площади торговки, кухарки и денщики передавали из уст в уста, что губернатора отравили. На улице Уральской учитель народного училища Шаповалов говорил со знанием дела секретарю провиантской комиссии Неверову:

– Уверяю Вас, граф решил прокатиться на необъезженном жеребце, присланном из Петербурга. И вот какой трагический финал: губернатор упал и убился.

– Ах, какое горе! Какое горе! – крестился Неверов – Царствие ему небесное. Хороший был человек.

А на Александровской площади горожане на полном серьезе обсуждали вообще экзотическую версию. По словам псаломщика церкви святых апостолов Петра и Павла Димитрия Токарева, безвременная кончина губернатора, которому не исполнилось еще и 55, стала следствием, якобы, проклятия одного хивинского купца, у которого Сухтелен конфисковал весь товар, да еще почти месяц не выпускал хивинский караван обратно в степь.

– Ей Богу – вытерев нос рукавом давно нестиранной рясы, крестился не совсем трезвый псаломщик – Я своими ушами слышал, как этот купец, воздав к небу руки, просил своего Аллаха покарать неверного.

Слушающие Токарева люди тяжело вздыхали и шептали: «Спаси и сохрани, пресвятая Богородица!». Видя, что обыватели впечатлились его рассказом, псаломщик продолжил:

– А пока граф Павел Петрович держал хивинских нехристей под стражей, они занимались колдовством, чертили какие-то странные фигуры на песке. И бросали в свои костры бараньи лопатки и что-то при этом бормотали по-бусурмански…

Такие кривотолки могли закончиться неизвестно чем. Поэтому местным властям, обезглавленным в одночасье, нужно было принимать какие-то меры.

Большинство местных чиновников в первые часы и дни после смерти Сухтелена прибывали в полной растерянности. Такое в истории Оренбургской губернии случалось лишь однажды: 3 февраля 1781 года в Оренбурге скончался губернатор Иван Андреевич Рейнсдорп. Однако умер он не внезапно, а «…будучи, одержим продолжительною тяжелою горячкою…». Тогда, полвека назад, смерть хоть и была трагичной, но она была ожидаемой. Сейчас ситуация была иной. Поэтому растерянность была всеобщей.

И тогда все бразды правления в губернии в свои руки взял барон Адам Григорьевич фон Энгельгардт. Опыта управления ему было не занимать. Ведь, будучи генерал-майором, барон являлся командующим Оренбургским казачьим войском.

Прибыв в резиденцию покойного губернатора, Энгельгардт собрал в приемной руководителей всех комиссий, созданных для управления губернией, магистрата и комендатуры Оренбурга. Обращаясь к взволнованным присутствующим, он сказал:

– Господа, в эти трагичные для губернии часы мы должны ни на минуту не забывать о необходимости соблюдения порядка в городе, губернии и орде. Граница империи, для укрепления которой очень многое сделал в бозе почивший Павел Петрович, – при этом барон невольно покосился на двери губернаторского кабинета, где еще находилось тело Сухтелена – должна быть надежно защищена. Нам необходимо известить государя и правительство о безвременной кончине губернатора, организовать его похороны и обеспечить нормальную работу всех без исключения канцелярий и ведомств до назначения нового губернатора…

В коридоре послышался шум, и вскоре на пороге приемной появилась заплаканная вдова покойного Варвара Дмитриевна. Дрожащим голосом, нервно поправляя складки черного плаща, она спросила:

– Господа, где он?

Энгельгардт шагнул ей навстречу:

– Крепитесь, Варвара Дмитриевна.

Потом он, поддерживая вдову за локоть, ввел ее в кабинет губернатора. Оттуда раздались женские рыдания…

Тело внезапно скончавшегося графа Сухтелена было доставлено в мертвецкую военного госпиталя, расположенного рядом с загородным домом военного губернатора. 21 марта в 9 часов утра старший лекарь Оренбургского военного госпиталя Николай Георгиевич Смирнов и находившийся в эти дни в Оренбурге по служебным делам лекарь 3-го линейного батальона Владимир Илларионович Знаменский приступили к вскрытию тела покойного. Им предстояло выяснить истинную причину смерти Павла Петровича. Они торопились. Накануне вечером барон Энгельгардт, обеспокоенный циркулирующими по городу и его окрестностям слухами, дал указание Смирнову:

– Николай Георгиевич, графиня согласилась на исследование тела своего мужа. Проведите все необходимые в таких случаях манипуляции с тем, чтобы мы могли сообщить в столицу, да и нашим обывателям тоже, точную причину безвременной кончины Павла Петровича. И потом – командующий сделал небольшую паузу и тяжело вздохнул – Видимо, с погребением губернатора придется повременить… Варвара Дмитриевна надеется на быстрый приезд из столицы дочери… Подумайте, что можно сделать, чтобы приостановить естественные в подобных случаях процессы тления…

«21 марта 1833 года в 9 часов утра приступили к аутопсии тела Его превосходительства военного губернатора Оренбургской губернии графа Павла Петровича Сухтелена, скоротечно скончавшегося 19 часов 30 минут назад. 1. Тело правильного сложения и нормальной упитанности…»

.. А в окнах полуподвала госпитальной мертвецкой виднелись молодые яблоньки, собственноручно посаженные покойным графом два года назад в летнем саду при загородной резиденции. Деревца колыхались под легкими дуновениями мартовского ветерка. И первый скворец, усевшись на яблоневую ветку, заливисто пел свою песню. Жизнь продолжалась…

Вечером 21 марта во все концы Оренбургской губернии были направлены гонцы с депешами, в которых сообщалось о безвременной кончине военного губернатора, вызванной «быстротечной апоплексической болезнью». Более подробное письмо с описанием всех обстоятельств смерти Сухтелена и мерах, предпринятых в губернии и степи в последние два дня, барон Адам Григорьевич фон Энгельгардт написал лично. Это письмо было адресовано императору Николаю I.

Отправив курьера в столицу, которому было дано задание по пути известить в Уфе о кончине губернатора епископа Оренбургского и Уфимского Михаила, Энгельгардт вызвал к себе асессора Сплендоринского, продиктовал ему письмо Жангир-хану и сказал:

– Пусть толмачи быстрее переведут, и срочно отправляйте письмо в Астрахань. Надеюсь, хан еще не успел отбыть на джайляу. И еще – барон встал из-за стола и подошел к окну – Отправьте в Уфу за владыкой губернаторскую карету.

6 апреля состоялось погребение покойного губернатора. К полудню вдоль улицы Николаевской, ранее именовавшейся Большой и Губернаторской, стояли тысячи людей. В этом людском море виднелись простые катетки крестьянок и модельные шляпки оренбургских модниц, казачьи папахи и киргизские тюбетейки, диковинные тюрбаны бухарских купцов и фуражки разночинцев. Казаки из оцепления помахивали нагайками в сторону особо ретивых, пытавшихся пробиться поближе к краю тротуара, который уже в ту пору был мощеным. «Охлани! Куда давишь, холера!» – беззлобно покрикивали они на разномастную публику. Они понимали настроение людей. Здесь было не простое человеческое любопытство, здесь была настоящая скорбь.

Павел Петрович Сухтелен, хотя и пробыл на посту губернатора менее трех лет, оставил в памяти людей добрый след. Все, не взирая на чины и сословия, отмечали его какую-то негубернаторскую манеру общения с людьми. Он одинаково внимательно выслушивал дворян и крестьян, купцов и служителей церквей, мужчин и женщин. И непросто выслушивал, а пытался помочь людям. И эта народная память о добром губернаторе будет сохраняться вплоть до ХХ века. Во многих избах казаков рядом с божницами будут висеть незамысловатые портреты Сухтелена со словами:

А историки позже напишут:

«Сухтеленом положено столько начинаний, что приходится изумляться, как успел сделать столько этот талантливый администратор – и невольно появляется сожаление, что он слишком рано умер. Будь он большее время Оренбургским губернатором, жизнь города и края, пожалуй, приняла бы иное направление».

Но это будет потом. А пока народ провожал своего губернатора в последний путь. Особенно часто в тот день вспоминали эпизод из короткой жизни Павла Петровича, когда он, по сути, еще мальчишка, принял участие в битве при Аустерлице, и раненым предстал пред надменным Наполеоном. Французский император с ухмылкой сказал: «Ого! И этот сопляк решил тягаться с нами?». На что корнет Сухтелен на чистейшем французском языке ответил диктатору: «Молодость не мешает быть храбрым». И простые крестьянские бабы, и жены офицеров, слушая эту историю, плакали…

– Везут…. Везут… – послышалось со стороны Александровской площади.

Вдалеке показался казачий есаул, ведший под уздцы любимого губернаторского скакуна серой масти, покрытого траурной попоной. Следом медленным шагом следовали офицеры Оренбургского корпуса, несшие в своих руках красные, обшитые золотистой кисеей, подушечки, на которых лежали награды покойного. Первой несли золотую шпагу с бриллиантами, на эфесе которой было начертано «За храбрость». Следом над притихшей улицей несли ордена Святого Георгия III и IV степеней, орден Святого Александра Невского, ордена Святого Владимира III степени и Святой Анны II степени, прусский орден Красного орла, шведский орден Меча, французский орден Святого Людовика…

И вот, запряженный цугом в четверку рысаков показался пушечный лафет, на котором покоился гроб с телом губернатора…

Мигом с голов мужчин слетели шапки. Даже бухарские негоцианты поснимали свои тюрбаны. Многие встали на колени, неистово крестясь… Людской вой, как волна, катился по Николаевской улице…

Похоронили Павла Петровича Сухтелена в ограде Петропавловской православной церкви, хотя он был лютеранином. Таковой была воля благодарных оренбуржцев. Она была поддержана епископом Оренбургским и Уфимским Михаилом…