Читать книгу Трудное бабье счастье - Анатолий Сударев - Страница 4

1

Утром того дня, когда наметила совершить первую лепку, Надежда Николаевна пробудилась ещё на заре, одновременно с птицами. Одна из них даже постучала клювиком в окошко и улетела не раньше, чем убедилась, что хозяйка квартиры на ногах и готова к бою.

Первое, что сделала в то утро Надежда Николаевна, – постаралась вспомнить с наибольшими подробностями увиденное ею пару недель назад в соборе изображение Богоматери (своих каких-то икон у них в квартире отродясь не водилось). Представив, мысленно коротко попросила: «Матерь Божья, пресвятая Богородица, сделай так, чтобы у меня получилось всё как надо». То была её, по сути, первая в жизни осознанная, наполненная сугубо личным неформальная молитва.

Стояло раннее буднее утро. На огородах, куда ни глянь, никого. Только ветерок расшалился, погуливает, пошевеливает полиэтиленовую плёнку, прикрывшую засаженную огурцами грядку у ближайших соседей, да каркает оседлавшая нижний сук на берёзе ворона. То ли так, по-вороньи, заранее радуется, что день обещает быть хорошим, то ли о чём-то предупреждает Надежду Николаевну. Мол, держи, тётка, ухо востро, иначе не ровён час…

Для начала Надежде Николаевне предстояло на время забыть, что ей идёт пятый десяток, представить себя такой, какой была тридцать лет назад, испытать – хотя бы примерно – те же ощущения… А дальше предоставить полную свободу рукам. Мышечная память наверняка самая верная, самая твёрдая. Они, если дать им волю, сделают всё сами. Тем более что нового, неизведанного, ещё ни разу не сотворённого Надежда Николаевна им пока не навязывает. Пусть это будет старый, испытанный набор. Вроде удивлённо взирающего на мир цыплёнка, или тянущей длинную с колокольчиком шею козочки, или бородатого козодоя. Всего-то с пару десяток поделок! Больше на первых порах не потребуется. Это пробное. Сигнал: «Я живая! Я есть!» А дальше – видно будет…

2

– Ну ты чего, мамк? Короче, пойдёшь когда-нибудь на базар? Или, выходит, зря я старался?

Первый, пробный «выводок» Надежды Николаевны готов – прошёл неоднократную сушку, покрыт глазурью, расписан. Уже середина лета. Пора, сынуля прав, пора нести товар на базар. Интересно, как оценит народ? Но… Ох, как не по душе это занятие Надежде Николаевне – торговать! Так противно её натуре! Была б дочка под боком – заарканила бы её. Но дочка далеко. А из Николая какой продавец? Задаром отдаст, только б поскорее отделаться. Вот и приходится самой.

В конце концов пересилило воспоминание о тёте Вере. Ей ведь тоже, поди, эта торговля не по душе приходилась. Но ведь торговала же! «А я что? Не барыня, чай… Значит, тоже смогу».

Наконец воскресным утром Надежда Николаевна собралась, уложила своих ни о чём не подозревающих глиняных «детишек» в сумку и понесла на базар. Или официально: рынок «Урожайный» при районном потребительском обществе (райпо) города Кошкино. Уже знала, где сможет встать, чтобы ненароком не залезть на чужую территорию. Сынок всё указал, растолковал: недаром по-прежнему водил дружбу с верховодящей здесь чернотой.

Место оказалось глухое, в отдалённом углу базара, народу туда доходило немного, только самые дотошные; но зато был готовый прилавок, даже навесик над ним. Чуть что, если и покапает дождь, – совсем не страшно. Из продавцов, кроме неё, были за этим прилавком совсем незнакомая и, судя по внешнему виду, приезжая из-за какой-то деревни с ворохом берёзовых веников и их местная, кошкинская, – подумать только! – с валенками. Точь-в-точь копия тех, которые совсем недавно выходили из рук самой Надежды Николаевны. Может, даже из её валяльни исподтишка и… «Несуны проклятые!»

Стараясь выглядеть как можно более хладнокровной и безразличной к пересудам, Надежда Николаевна разложила на прилавке свой товар и стала ждать-пождать покупателей.

А их не было. Редко кто замедлит шаг при виде глиняных безделушек. Ещё реже возьмёт в руки. Таких за полный день, что простояла Надежда Николаевна, едва-едва набралось с полтора десятка. Попадались и те, кто был знаком с Надеждой Николаевной. Подойдут просто из любопытства или сочувствия. Подивятся, пожелают удачи, но желания что-то купить не возникает. А ведь запрашивала Надежда Николаевна за свои поделки по нынешним заоблачным ценам, можно сказать, совсем ничего: двадцать пять рублей за штучку. Правда, к концу дня готова была просить и по пятнадцать – только бы купили. Но ведь никто даже ни разу не приценился! Обидно было наблюдать, как потихоньку редеют запасы у её соседок: худо-бедно, но на веники спрос был, и валенок на глазах у уже почуявшей зависть Надежды Николаевны было продано с пять пар.

Ближе к вечеру прибежал Николай. Глаза горят. Чувствуется по всему: здорово на наживу надеется.

– Ну чего? Как тут у тебя дела?

– Как сажа бела.

Лицо у сыночка вытянулось. Облом.

– Слушай, мать… Короче… Может, тебя куда в другое место? Может, прямо перед воротами? Хошь, я с Магерамом поговорю?

– Не надо меня никуда больше ставить! Сама, если надо, поставлюсь! Оставь в покое своих магерамов. Ты ещё меня прямо на ворота поставь! – вспылила Надежда Николаевна.

Почти сразу, как поговорила с сыном, готовая заплакать, стала собирать с прилавка свой товар.

3

Однако подошло следующее воскресенье, и Надежда Николаевна вновь появилась на базаре. Тот же прилавок. Только соседи другие – мужик с деревянными кадками и две женщины: одна с пуховыми платками, у другой – горшочки с комнатными цветами. Вновь высидела полный день. Останавливались лишь редкие любопытствующие, даже иногда вопросы задавали: «Откуда это у вас? Нешто сами делали?» Пара-другая спросили-таки: «А сколько за эту хотите?» Но не купили ни одной. У Надежды Николаевны к концу дня такая злость накипела на этих бестолковых! Так и хотелось выкрикнуть: «Эй вы, слепота! Как так можно? Не оценить такой красоты! Ну пусть у вас уже мозги с годами перестали работать, так подарите хотя бы радость своим малолеткам. Пусть хоть они позабавятся, потешатся!»

Вернувшись с базара, перекусила, легла не раздеваясь на диван.

Раздался телефонный звонок.

– Мам, привет! – голос дочери. – Что это ты там за концерты устраиваешь? Говорят, с работы ушла, какую-то ерунду ходишь на рынок продаёшь.

– Это не ерунда.

– А что это?

Голос у дочери сердитый. Разговаривает как строгая учительница с нашкодившей ученицей.

– Ты объясни мне, что с тобой происходит? Какая вожжа тебе под хвост попала?.. Ты же до сих пор нормальная вроде была. Справно работала. На фиг тебе всё это, спрашивается, нужно?!

С дочерью у Надежды Николаевны никогда не складывались доверительные отношения, даже когда та была ещё безмужней. А сейчас тем более Надежда Николаевна не была расположена пускаться с ней в откровения. Ещё менее – выслушивать какие-то внушения.

– Ты чего это на меня бочку катишь?! Что у тебя, своих забот мало? Думай, чтобы муж был тобой доволен, дитю своему, коли на то пошло дело, угождай, а меня оставь в покое! У меня своя голова на плечах.

– Да гнилая у тебя, оказывается, голова!

– Гнилая, да всё одно своя! – Надежда Николаевна до конца выслушивать не стала, бросила в сердцах трубку.

Не хотела больше идти к прилавку. Видит бог, не хотела! Но после этого звонка, после того как родная дочь прошлась насчёт её умственных способностей, решила: «Нет, ещё рано сдаваться… Отступиться всегда смогу. И валенки – чтоб их всех оптом купоросом пообжигало! – никуда не денутся. Постою на этом поганом, чтоб ему ни дна ни покрышки, базаре ещё».

Так и сделала – результата ноль. Даже сын потерял интерес («Не, мамк… Короче, продавец из тебя хреновый»). Больше даже не появлялся. А между тем денежные припасы у Надежды Николаевны стремительно истощались. С Павлом они жили скромно, тратились только на самое необходимое, поэтому если что и было на сберкнижке, то перед этим «что» замаячила пустота: с чем-то тысяча рублей. Потратит тысячу – а дальше как? Раньше хоть огород выручал, но в это лето, когда сознательно им пренебрегала, собрала с гулькин нос.

Требовалось что-то предпринимать. Решение созрело в одно мгновенье. «Не пошло с этим? Пойду-ка и сотворю другую партию! Сотворю что-то… Ну, словом, чего раньше никогда не делала. Благо глины намешанной хватает».

Очень кстати вспомнились прочитанные ею в детстве сказки: Иванушка-дурачок, Царевна-лягушка, глуповатый царь-батюшка, сметливый, находчивый отставной солдат. А бок о бок с ними – те, что пришли из сказок Андерсена и когда-то повергали в трепет Надино нежное сердечко: Дюймовочка, Кай, попавший в коварные сети Снежной королевы, отважная Герда, обратившийся в великолепного лебедя гадкий утёнок.

И, как часто это бывало у Надежды Николаевны, задумано – сделано.

Персонажи были совершенно новые. И все какие-то неожиданные. Чем-то удивляющие саму мастерицу: то необычным поворотом головы, то непонятно откуда взявшейся ухмылкой. Как будто они сами лепили себя и каким-то потаённым образом подсказывали Надежде Николаевне, как им лучше, поприманчивее смотреться. От самой Надежды Николаевны только и требовалось, что не пропускать эти пожелания, их волю мимо ушей.

Пока суд да дело, ко времени окончания новой партии настал конец сентября. Все деревья стояли уже полуоголёнными. И базар изменился. Царствующая здесь летом чернота куда-то разбежалась – так что занимай любое место, никто тебя не подвинет, не обзовёт худым словом. Торговали в основном сушёными грибами и ягодами. Редко-редко привезут из ближайших деревень яйца, парное мясо или что-то из молочных продуктов. Народу, кто мог бы чего-то купить, тоже стало гораздо поменьше: все «дачники» из города разъехались по своим уютным квартирам. Что касается местных, нужда ходить на рынок появлялась у них крайне редко, разве что у самых незапасливых, а таких в Кошкино всегда было немного.

Словом, шансов что-то продать, судя по всему, у Надежды Николаевны даже поубавилось. А продать хоть что-то надо было обязательно: вот уже третий день Надежда Николаевна питалась исключительно чёрным хлебом и запивала его кипятком. Денег у неё практически не осталось. Даже мелочи, чтобы купить пачку соли, не насобирала.

Но хотелки хотелками, а на деле… Тот же ноль на палочке. Её новые творения вызывали у редких базарных посетителей ещё меньший интерес, хотя Надежда Николаевна встала сейчас на довольно бойком месте – чуть наискосок от главных ворот. Бросят мельком равнодушный взгляд, а некоторые даже и ухмыльнутся: мол, надо же, взрослая баба, а такой чепухой занимается.

Следующий день был понедельник, рынок был закрыт, и теперь на него можно было попасть только во вторник.

«Схожу ещё раз. Последний. Если опять ничего не продам – всё! Хенде хох. Считай – я проигравшаяся. Тогда уж точно возвращаюсь в валяльню…»

4

Понедельник, понятно, день тяжёлый.

Но для Надежды Николаевны он ещё оказался и не без сюрприза. Уже завечерело, а в желудке урчит, желудок есть просит. Этим днём она почти ничего не поела. Только погоняла несладкого (на сахар денег уже не доставало) чаю с пустым ломтём хлеба. Так худо она не питалась даже в детстве.

Только сполоснула кружку, поставила в сушилку – звонок в дверь.

«Сыночек пожаловал», – подумала Надежда Николаевна. Давненько уж он у неё не бывал, с тех самых пор, как у матери стало совсем нечем поживиться. Уверенная, что это он, она даже не стала спрашивать, сразу отворила дверь.

За нею… Надежда Николаевна как увидела, убедилась – аж в глазах зарябило. И было от чего. За дверью стоял, широко улыбаясь, её бывший односельчанин – Толян. Прифранчённый. В костюмчике. Великоватом, правда. Похоже, выпросил у кого-то на время. И даже при галстуке. Таким Толяна Надежда Николаевна в жизни никогда не видывала.

– Принимай, Надюха, гостей со всех волостей! – заговорил он и уже занёс ногу через порог. – Чё? Видать, не ждала?

– Ты откуда… такой?

Толян уже перебрался за порог и даже дверь за собой поспешил прикрыть.

– Да чапал мимо. Дай, думаю, зайду. Давно не виделись. Слушай, Надюха, я тут пошамать кой-чего… И выпить тоже. – У нечаянного гостя в руках торбочка. Выуживает оттуда сначала бутылку, потом пакетики. – Отметим это дело?

– Какое дело-то?

– Дак я ж этта… дом в Сосновцах продал. Разве ж ты не слыхала? Да. Аж за сто тыщ! Сыну, правда, сразу половину. Теперь у них проживаю. Так что мы с тобой теперь вроде как соседи… Ну и где мы тут с тобой посидим? Показывай.

«А что? Может, и в самом деле посидеть?»

Что ж, Толян, понятное дело, не подарок. Хотя… сейчас, принаряженный, умытый, даже постриженный, свежепобритый и издающий запах одеколона (судя по всему, только что из парикмахерской), – он не производит впечатления совсем уж никудышного, никчёмного, ни на что не годящегося мужичонки. Да и вовсе ещё не старый. Особенно для неё-то. Ведь совсем одной – чего уж таить? – ей всё труднее и труднее. А тут хоть какое-то разнообразие. Всё, может, не так тоскливо… А, будь что будет!

– Что у тебя хоть в пакетах-то?

– А этта… – совсем уж засуетился Толян, обрадованный, что его сходу взашей не прогнали, – я тут колбаски ветчинной… Рыба сом. С большим усом. Холодного копченья. Запах!.. Чуешь? И ещё стюденю. Продавщица нахваливала. Так я его прямо целый кило. Словом, много всего. Счас облопаемся!

…Растолкала Надежда Николаевна Толяна уже в начале седьмого утра. Чтобы убрался из её квартиры, пока соседи не проснулись, не увидели её позора. «Ещё дочери возьмут и доложат! От стыда до конца жизни не отмоешься…»

Толян проявил удивительную для него сознательность, не стал возражать против такой ранней побудки. Быстренько оделся и был таков. Напоследок, правда, прежде чем уйти, успел пообещать:

– Я, Надюха, к тебе, ты уж не обессудь, раз уж мы всё одно с тобой теперь соседи, буду осторожненько этта… похаживать. Идёт?

«Ладно, – только и подумала про себя Надежда Николаевна, но ничего не сказала. – Может, будешь, может, нет… Это ещё вилами на воде. Время покажет».

Проводила Толяна, дверь за ним на все запоры закрыла, вернулась в кровать и ещё полежала с часок. Поднялась, наскоро перекусила тем, что осталось от Толяниной провизии, оделась и уже решилась было отправиться в очередной раз на базар с партией своего пока никому не приглянувшегося товара, но лишь отодвинула занавеску, выглянула в окно… Небо в сплошных тучах. Нудный дождик. Плюнула с досады и опять завалилась в постель.

5

Дождь прекратился только к полудню. Небо очистилось, даже робкое солнышко засияло. Тогда только Надежда Николаевна и засобиралась на базар.

А там – почти кладбищенская тишина. Что продавцов, что покупателей – кот наплакал. Стоит ли вообще раскладываться? Хорошо, хоть солнышко не спешит скрыться за облаками, пока греет надёжно, – быстро, на глазах подсыхают лужи.

Солнышко-то и не позволило Надежде Николаевне покинуть базар раньше времени. Так сказать, примирило с неприглядной действительностью. Пригретая им, погрузившаяся в поток разрозненных воспоминаний и мыслей, Надежда Николаевна даже на какое-то время забыла, где она находится, что с ней вообще творится; даже перестала что-либо замечать.

К жизни её вернул прямо, как ей показалось, над самым ухом прозвучавший вопрос:

– Вы продавец?

Надежда Николаевна ожила, встрепенулась. У прилавка – троица. Две женщины и один мужчина. Явно, судя по одеянию и выражению лиц, не местные. Может, даже с теплохода. Сегодня, Надежда Николаевна об этом знала, последний перед закрытием туристского сезона заезд. Элегантно одетая, в шляпке, очкастая молодая женщина. Она-то и задала Надежде Николаевне столь долгожданный и уже представлявшийся ей какой-то фантастикой вопрос. Рядом – пожилая пара, в ярких, кричаще не соответствующих их почтенному возрасту куртках. На почтенной даме поверх куртки ещё и нелепо топорщащийся дождевик.

– Ну я.

Очкастая что-то пролопотала на непонятном Надежде Николаевне языке, и пожилой господин сразу о чём-то спросил.

– А кто это всё сделал? – перевела очкастая.

– Ну как это «кто»? Я же сама и сделала. А кто ж ещё?

Господин, не дожидаясь, когда очкастая переведёт, взял в руку одну из поделок.

– Что… это? – задал самостоятельно вопрос. На вроде бы русском.

– Это из сказки «По щучьему веленью», – заспешила с объяснением Надежда Николаевна. – Иванушка. Это дурачок такой наш. Русский. Иначе говоря, простофиля. Пустой человечек. А от жизни хочет много. Вот он, видишь, на печке-то и сидит. А печка-то по воздуху, вишь, как летит. Как самолёт. Хотя и без крылышек. Ему и любо!

Очкастая перевела. В сознании Надежды Николаевны запечатлелось только одно несколько раз повторившееся слово: «Феритейл! Феритейл!» А что за «феритейл», Надежде Николаевне невдомёк.

Господин внимательно, не перебивая и не отпуская из рук поделки, слушал, о чём ему говорила очкастая. Только когда она, кажется, объяснила всё, что хотела, он вернул поделку на прилавок и тут же взял в руки другую. Очкастая, не дожидаясь вопроса, о чём-то опять залопотала, и вновь господин её внимательно выслушал. Только когда закончила, он обратился напрямую к Надежде Николаевне, а очкастая незамедлительно перевела:

– Насколько мы понимаем, вы всё это продаёте?

Надежде Николаевне оставалось только утвердительно покивать головой.

– И если мы купим у вас всё, сколько вы за это хотите?

– Всё?.. – Надежда Николаевна не поверила своим ушам.

– Да! Всё-ё-ё! – на этот раз ответил сам господин, широко улыбаясь, и в подтверждение, что он не обманывает, широко развёл в стороны обе свои руки. Получилось как два крыла. Сейчас вот взмахнёт ими и улетит далеко, за Волгу. Улетит – не поймаешь.

О, как забилось сердце Надежды Николаевны!

– Ой, я даже не знаю…

– А вы подумайте. Не спешите, – кажется, впервые доброжелательно улыбнулась очкастая. – У нас ещё много времени, мы не спешим.

«Что же… Что же мне в самом-то деле запросить-то? Господи помилуй! Ой, только бы не продешевить… Только бы не продешевить! – проносилось в сознании Надежды Николаевны. – Хотя, с другой стороны, можно так загнуть, такое брякнуть, что они дальше и слушать не станут. Задницей повернутся и уйдут. А запрошу-ка я у них… тыщу! Поделок вон сколько. Три десятка. И все как одна разные. И все почти как живые. Тыщу-то они, поди, если все скопом, вполне стоят… Я стоко времени, труда в них поло́жила. Пусть будет тыща… А покажется много, так уж и быть, я ведь и подешевле не против…»

Когда Надежда Николаевна назвала цену, а очкастая её перевела, у господина, так во всяком случае показалось Надежде Николаевне, несколько удивлённо поползли вверх брови.

«Ох, видать, много запросила… Сейчас возьмут и уйдут», – ухнуло сердце Надежды Николаевны. Она уже собралась было пойти на попятный, когда господин что-то проговорил, а очкастая перевела:

– Вы слишком дёшево себя цените. Вы ещё не знаете цену своего товара. Месье Бошваль готов купить у вас за три тысячи, – она опять ободрительно улыбнулась. Смысл этой улыбки, как это прочиталось самой Надеждой Николаевной, был примерно такой: «Жар-птица прилетела в твои руки. Хватай её за хвост, не зевай!»

– Я согласная!

Тут же весь её товар перекочевал в большую яркую сумку, что находилась в руках пожилой, до сих пор не произнёсшей ни слова, а только внимательно слушающей дамы. Пока наблюдала за перемещением своих поделок, Надежда Николаевна испытала смешанные чувства: возвышающую её гордость (всё-таки труды оказались не напрасны, кому-то сильно приглянулись, кто-то их достойно оценил!) и сжимающую сердце горесть, как если бы она расставалась с кем-то ей очень близким безо всякой надежды увидеться вновь.

Между тем господин достал из-за пазухи бумажник, извлёк деньги, передал их очкастой, о чём-то снова попросил. Очкастая аккуратно пересчитала купюры и только после этого подала их Надежде Николаевне. В руках господина между тем появилась блестящая, как будто даже посеребрённая, пластиковая карточка, которую он протянул Надежде Николаевне.

– Это визитка месье Бошваля, – объяснила очкастая. – Вы всегда, если захотите, сможете его по ней отыскать.

Пока Надежда Николаевна держала деньги в одной дрожащей от волнения руке, а переливающуюся серебром карточку в другой, господин ещё что-то произнёс. Очкастая не преминула открыть свою сумочку, достала из неё записную книжку, авторучку и протянула то и другое Надежде Николаевне.

– Напишите, кто вы. И ваш адрес. Как вас отыскать. Постарайтесь не ошибиться. Это о-очень важно.

Перед тем как уйти, господин почтительно взял руку Надежды Николаевны и, как это делают кавалеры в кино, поцеловал. У Надежды Николаевны ноги подкосились. Попрощалась с ней и показавшая в улыбке ослепительной белизны зубы дама. Правда, руку Надежды Николаевны целовать не стала, просто подержала пару мгновений в своей.

– Всего вам доброго! – сказала на прощанье очкастая. – Успехов вам!

– На здоровьичко, – только и смогла выдавить из себя ошарашенная всем случившимся Надежда Николаевна.

С базара летела как будто на крыльях! Первым делом в находящийся как раз по дороге к дому продмаг. Разговеться от души! И не вчерашним Толяниным студнем и копчёным сомом, от которого желудку до сих пор как-то не по себе, а взять салями палку, сливочного масла, фарш мясной, три сорта конфет, не говоря уже о всякого рода мелочи: хлеб, крупы, маргарин и тому подобное. Знакомая продавщица даже с улыбкой поинтересовалась: