Читать книгу Мой друг Жабыч - Анатолий Валевский - Страница 7

6

Оглавление

Матиас утверждает, что у каждого есть секреты: у взрослых их много, у нас мало, мы же дети.

Я сначала не согласился, с сомнением посмотрел на друга, потому что не понимал, что такое секрет.

– С – е – к-р – е – т, – по буквам произнес Матиас, будто пояснял инопланетянину, всплеснув при этом эмоционально руками. Он всегда так делает, когда что – то доказывает, – это то, что ты не хочешь, чтобы все знали. В первую очередь родители.

По строгому выражению лица Матиаса я понял – это самое главное.

Матиас скрестил руки на груди. Он это делает не специально, привычка такая. Еще он любит хмуриться, словно решает сложную задачку со спичками. Матиас обожает задачки со спичками и мучает меня ими, а до меня не доходит, какую спичку и куда переложить, чтобы, например, получилась цифра «восемь». Матиас щелкает их как орешки, он смекалистый. С ним и в шахматы никто не хочет играть, потому что он у всех выигрывает. У Матиаса в голове, наверное, компьютер, который все за него просчитывает наперед.

Меня Матиас, наверное, считает тугодумом, хотя ни разу даже намеком не показал этого.

Конечно, мне было интересно знать, какие секреты у Матиаса есть, просто до этого я не знал, что они существуют. Дома мама иногда говорила мне выйти из комнаты, потому что у нее состоится серьезный разговор с папой, и он не для детских ушей. Я покорно удалялся к себе. Теперь я понимал: мама с папой секретничали.

Матиас не выдержал моей молчаливости.

– Хочешь увидеть мой шрам? – чуть ли не шепотом спросил. – Мне удаляли аппендицит. – Друг чуть приспустил шорты, мы были в раздевалке в детском саду, и я увидел продолговатый красноватый рубец.

Он произвел на меня сильное впечатление.

– Больно было?

– Не помню, – с улыбкой ответил Матиас. – Я же был под наркозом, но потом болело и очень чесалось, – он поморщился, и я понял: правда, было больно. – Я никому не показывал свой шрам. О нем знает только мама, – доверился Матиас.

Жабыч учит, что чужим верить сразу нельзя. Так было, когда Арнис со слезами сказал, что потерял варежки и ему дома за это влетит. Я ему отдал свои новенькие. Потом узнал, что он солгал. Он специально меня обманул. Ему приглянулись мои варежки, старые он выбросил в мусорный ящик. Дома я сразу сказал, что рукавицы отдал Арнису, потому что он потерял свои. Бабушка только всплеснула руками. «Да ты так рубашку последнюю отдашь». Никто дома меня не ругал. Мама только сказала, что «нельзя быть таким добрым, люди этим будут пользоваться».

Я снял с себя футболку и показал Матиасу два шрама на груди.

– Это же не аппендицит, – с чувством знатока произнес он. – Он там, внизу.

От рассуждений Матиаса на моем лице появилась улыбка.

– Это сердце!

Матиас осторожно потрогал мои рубцы, лицо его сделалось серьезным, словно он решал сложную задачку со спичками.

– Ты мог умереть? – в голосе друга зазвучал испуг.

Я неопределенно дернул плечами.

– Не знаю, я был маленьким! – мне хотелось успокоить Матиаса.

Он снова потрогал рубцы, даже погладил их, отчего мне стало щекотно. Так делала только бабушка, когда мыла мне голову в ванне. Она всегда целовала меня в грудь и сразу крестилась, приговаривая: «Господи, спасибо!»

Лицо Матиаса преобразилось, в глазах появился живой огонек. Он наклонился ко мне и таинственным шепотом, чтобы никто не услышал, хотя кто нас мог услышать в пустой раздевалке, сказал:

– Зяба, это и будут наши первые секреты. Ты же никому не показывал свои шрамы, кроме меня?

– Никому, – очень убедительно ответил я, потому что так оно и было.

– И я никому!

– Где мы их будем хранить?

Матиас озадаченно посмотрел на меня. Правда, секреты надо где – то хранить. И здесь проснулся Жабыч. Было бы странно, если бы он промолчал. Такое дело и без Жабыча.

«Лучший хранитель секретов – это я! Я могила, никому ничего не расскажу, да меня никто и не услышит, если сам не разболтаешь. Когда будешь болтать секреты свои, я буду тебя всячески сдерживать. Секреты разбалтывать нельзя, иначе это больше не секреты и хранить тогда их незачем».

Идея Жабыча понравилась, но у Матиаса нет Жабыча, где тогда хранить его секреты? Их обязательно надо хранить в недоступном ни для кого месте, и теперь, когда мы с Матиасом обменялись своими секретами, они должны храниться в одном месте.

Жабыч, как всегда, со мной не согласился, он вообще редко со мной соглашается.

«Секреты у каждого хранятся отдельно. Вы завтра с Матиасом разругаетесь, а у него будут твои секреты», – вталкивал Жабыч.

«Почему я должен с Матиасом разругаться? – возмутился я. – Мы не можем с ним разругаться».

Теперь очередь удивляться пришла Жабычу.

«Это еще почему?»

«Мы с ним ДРУГИ!»

«ДРУГИ?»

Мое признание Жабыча сразило.

«Что еще за ДРУГИ?»

Растерянность Жабыча позабавила меня.

«ДРУГИ, – уверенным голосом чеканил я, – это, как море без воды, ночное небо без звезд и луны, сердце без человека. ДРУГИ, когда я не могу без Матиаса, а он без меня».

«Когда вы стали ДРУГАМИ?»

В голосе Жабыча еще тлела надежда, что все, что я говорю, неправда.

«Мы с первого дня ими были».

«Такого быть не может».

Я даже испугался, потому что это был вопль беспредельного отчаяния, будто Жабычу сказали, что у меня появился еще один Жабыч.

Мы с Матиасом стали ДРУГАМИ после одного случая. Неловко говорить, но я пѝсался в постель. Нет, не специально. Просыпался – и я мокрый. Повторялось это по два – три раза в неделю. Я всегда из – за этого нервничал, плакал. Бабушка успокаивала, говорила, что чуть подрасту и это пройдет, но не проходило. Мама водила меня к врачам. Они также успокаивали, выписывали таблетки, но я продолжал пѝсаться. Я стал бояться засыпать, особенно во время тихого часа в детском саду. Писаться дома – это дома, где все родные и понимали: я не виноват. В садике – нянечки ворчали, когда меняли постель, и другие дети видели и знали – я писаюсь. Когда просыпался после тихого часа и понимал, что авария случилась, мечтал провалиться сквозь землю. Какое ужасное ощущение, когда на тебя все смотрят. Однажды воспитательница от отчаяния, наверное, воскликнула:

– Тобиас, ты же уже не маленький!

Вся группа рассмеялась. В ушах долго звучало: «Тобиас писается. Тобиас писается…» Это было невыносимо. От стыда хотелось сгореть.

Дома я заявил, что больше в садик никогда не пойду. Это вызвало переполох. Проблема, что домашние все работают, даже бабушка. Правда, полдня. Брать меня в ветлечебницу также не выход, и, к тому же, мама считала, что садик меня развивает.

Я пробовал в тихий час не спать. Иногда мне это удавалось, но, когда я засыпал, все было по – старому. Отчаянию моему не было предела. Однажды я спрятался в каком – то чулане, дал себе слово никогда из него не выходить. Меня нашел Матиас. Он сел возле меня. Какое – то время молчал. Потом взял за руку и сказал:

– Пойдем, тебя бабушка ждет. Она волнуется.

– Никуда не пойду, – глотая слезы, выдавил я из себя.

Матиас взял и заботливо, как бабушка, погладил меня по голове.

– Зяба, я также писаюсь.

– Ты? – не поверил я.

– Мама говорит – это болезнь. Она называется энурез. Она, правда, пройдет.

Слова Матиаса были такими убедительными, что я ему поверил. Он привел меня к бабушке, которая не находила себе места. Никто не знал, где я был.

– Зяба больше не будет стесняться своей болезни, правда, Зяба? – Матиас так это проникновенно сказал, что я кивнул в знак согласия.

– Я больше не стесняюсь того, что писаюсь, – уверенно произнес я.

Бабушка обнимала нас с Матиасом и плакала.

Жабыча насторожило мое молчание. Он нетерпеливо закашлялся. Я прекрасно понял его сигнал.

«Матиас вылечил меня от той болезни».

Я и правда после того случая, когда меня в чулане успокоил Матиас, перестал писаться. Бабушка считала, что мне в этом помогли ее молитвы, но я‑то знал, это не так… Ребенку безумно не хватает того, кто рядом сядет, погладит по голове и тихо, доверительно, но очень уверенно скажет: «Все будет хорошо! Ты справишься, потому что рядом с тобой Я!»

Наверное, я слишком долго молчал, Матиас легонько толкнул меня.

– Чего ты замолчал?

– Не мешай, думаю!

Матиас забыл, что сам часто мне говорит: «Не мешай, Зяба, я думаю!» – и я терпеливо ждал, чего мой друг надумает.

Жабыч осторожно подал голос.

«Если вы в самом деле ДРУГИ, – уважительно изрек он, – тогда вам точно надо иметь свое место для секретов».

Я от радости подпрыгнул, вызвав недоумение Матиаса. Друг удивленно посмотрел на меня как на ненормального, но не мешал дальше думать.

«Какое, подскажи», – взмолился я.

Повисла тишина. Жабычу нравится, когда я его о чем – то прошу. Для начала он всегда делается важным, словно делает мне большое одолжение, и тогда я стараюсь Жабыча рассмешить, но сейчас я ждал его умного совета.

«Тебе бабушка на день рождения подарила копилку – собаку. В нее и складывайте свои секреты. Собака – большой тотем ДРУГОВ».

«Что такое тотем?»

«Талисман! Он будет вас защищать, – продолжал Жабыч. – В твоей копилке есть деньги, которые тебе подарили родители. Ты молодец, что не потратил их сразу. – Я хотел напомнить Жабычу, что это он мне их не позволил тратить, но не стал. – Сходите с Матиасом в «Рио», купите серебряные цепочки с головой собаки. Там такие продаются, когда ты гулял по торговому центру, я их видел. Обменяйтесь этими цепочками. У тебя будет Матиаса, у него твоя, вот тогда у вас и будет настоящий оберег.

Идея Жабыча понравилась. С придыханием пересказал ее Матиасу.

«Супер!»

Теперь у нас есть не только обереги, но и место, куда мы складываем свои секреты: собака – копилка.

* * *

«Тобиас, что ты такого нашел в Матиасе?» – не спалось Жабычу, вот и вопросы задавал странные, но они меня не смущали. Ответ на них давно есть.

«У нас с ним один ритм сердца. Болит у меня – болит и у него».

Жабыч молчал, переваривал сказанное мной.

«У нас с тобой есть что – то общее?»

«Да!» – уверенно отозвался я.

«Что?!»

«Одна душа на двоих!»

«Хорошо сказал», – похвалил Жабыч.

Мой друг Жабыч

Подняться наверх