Читать книгу Остап Бендер в Крыму - Анатолий Вилинович - Страница 3

В больнице для моряков было так много больных, что, казалось, труженики моря плавают лишь затем, чтобы, побороздив моря и океаны, вернуться на берег и, предавшись заслуженному отдыху, поболеть. А на самом деле настоящие моряки, хотя и болели, как и все смертные, но в эту портовую больницу попадали редко. Ее палаты в основном заполняли работники порта и члены их семей. И заполняли так, что доставленного сюда капитана морского клуба «Два якоря» пришлось положить у дверей палаты. В палате находилось еще пять человек.

Над Бендером склонился молодой доктор с жалостливым выражением в глазах и спросил:

– Как вы себя чувствуете, товарищ?

Не получив вразумительного ответа, кроме бессвязного слова «ноги», тут же приказал медсестре немедленно наложить на пострадавшего плотные компрессы.

Пока сестра готовила накладки, Бендер впал в полузабытье. И виделся ему сон. Будто он, в том же темном подводном салоне «Святителя», перебирает обросшие водорослями золотые предметы. Вдруг какой-то груз обрушивается на него сверху и больно ударяет по ногам. Остап вскрикнул и очнулся. Медсестра устраивала на его ногах компрессы.

Великий предприниматель, искатель миллионов, лежал на спине, превозмогая боль в суставах. Он невесело думал о последствиях своей болезни. Боялся, что не сможет ходить. А если и сможет, то – как инвалид. И прощай тогда на веки вечные Рио-де-Жанейро заветное.

Больница портовиков была построена недавно. Жизнь в ней протекала спокойно. Никто не умирал, и каждый пациент ее лечился по своему усмотрению. Вечерами больные прохаживались в дворовом скверике, дыша упоительными запахами цветов. И луна освещала их синие халаты диковинным театральным светом. Прогуливаясь по аллеям, они оживленно разговаривали друг с другом. И глядя на них, нельзя было сказать, что они больные. В больнице моряков кормили на редкость вкусно и плотно. Многие, симулируя болезнь, ухитрялись как можно больше побыть в ней.

– Я попрошу, чтобы мне продлили еще на недельку, – говорил высокий с усами. Сошлюсь на сильные головные боли. – Ой, страдаю, ночами не сплю, – сказал он нарочито громко последнюю фразу, оглянувшись на проходящего мимо врача.

– Я пообещал доктору рыбы, – говорил розовощекий с глянцевой лысиной, он и продлит…

Но низкорослый толстячок, по-братски обняв его за талию и хихикая, сказал:

– Чудак, наоборот, он тебя выпишет поскорее, чтобы ты не задержался с этой самой рыбой.

– И правда, – озадаченно уставился на него лысый. – Да, я ему, душевному человеку… – хотел пообещать теперь уже что-то другое, но тот осекся.

Мимо разговаривающих проходил главный врач больницы Ярокин. Симулянтов он на дух не переносил. Но вынужден был терпеть даже явных, направляемых в больницу разным городским начальством.

И такие «больные» задерживались в ней не только из-за хорошего питания, но и по другим причинам. Пребывание Гнитюка, одного из питомцев палаты, где лежал Остап, объяснялось попыткой избежать наказания за подписание акта, оправдывающего недостачу материалов на базе. Он постоянно кашлял, когда надо и не надо.

Мамбетович, так звали мужчину среднеазиатской внешности, содержал ларек и опасался привлечения к уголовной ответственности за продажу самогона под видом монопольной водки. Мошенник вел себя беспокойно, и все время прохаживался у кровати Бендера, опираясь на костыль, который ему был совсем не нужен. Третий «больной» в палате Остапа носил фамилию Чудаков. В метизной конторе он числился счетоводом и избегал результатов ревизии. Левую руку в гипсе он держал на марлевом ошейнике. Четвертым соседом Бендера по палате был Хмуренко, человек с фамилией, соответствующей его виду. У него болело горло, он носил на шее утепленную ватой марлевую повязку. Пятым в этой палате был Морякин. И был он, как выяснилось, настоящим больным, страдающим ревматизмом.

Все соседи Остапа по палате так и сыпали выражениями из области морского дела. Но каждый из них имел к нему такое же отношение, как туземец к воздухоплаванию. За исключением Морякина. Он был рыбаком, но морских слов почти не употреблял. Говорил в основном на близкую его душе тему, произнося слова совсем иного значения. От частого употребления алкоголя глаза его были желтые, как у кота. И когда он говорил о своих выпивках, они горели неугасимым огнем.

Впервые Бендер услышал Морякина, когда наступил больничный разнос обеда. Коридоры и палаты наполнились звоном посуды, запахами борща, гречневой каши и тушеной капусты с мясом, перебивая все остальные больничные запахи. Посетителей, пришедших навестить больных, попросили прийти позже.

Ревматик Морякин, полнозвучно чавкая, начал очередной свой рассказ. Весь смысл его повествований сводился к тому, что на рыбалке крайне необходимо пить водку. Ничего другого он не рассказывал, а может, и не знал.

– И что, выпили, по бутылке водки? – скривился Гнитюк. – И никакой ловли? – покашлял он.

– Как никакой? Я и говорю ему ячейка сети должна быть… Проспорил он, одним словом, и поставил четверть. Выпили и ее. А у Лошака бутылка вина еще была. Добавили, значит…

– Ну а сетью вы какой ловили? – отставил пустую тарелку гипсорукий Чудаков.

– Вот слушайте, наберитесь терпения. Подплывает на баркасе Кочубей. А у него, моржа, две бутылки водки и фляга вина – самоделки.

Рассказчик победоносно обвел всех желтыми глазами и, хихикая, продолжил:

– Выпили, разошлись по каютам спать. Утром от головы до пят дрожь охватывает. Немного нашлось. Выпили. Не помогает. Пошел на моторке Кочубей, собака, к берегу. Оперативно вернулся. Привез четвертуху…

– Ну профессор по рыбе, а улов как же? – вымолвил Остап, прорвавшись в паузу рассказа. – И рыба пьяной работы не любит.

– Почему не любит? Ловили. Штормяга, правда, небольшой навалился, но ловили… Кое-кто из слабых в ригу поехал… Но я ни-ни…

– И все же, дорогой, рыбалка как же? А то все выпили, пили, понимаешь, сказал Мамбетович. Он отламывал руками кусочки хлеба, макал их в подливку и ловко бросал себе в рот.

– Да не ловили мы в тот день, Мамбетович. С пьяной командой, какая же рыбалка, – бросил ложку в пустую тарелку Морякин.

– В Одессе был у меня знакомый, – сказал Бендер. – С утра выпьет стакан водки и целый день свободен…

Все засмеялись. Только хмурый больной, с забинтованной шеей, пробурчал:

– И что тут смешного…

Это был человек без чувства юмора, но он старательно лечился. Периодически полоскал с бульканьем горло и с унитазным журчанием спускал свое полосканье в банку.

В палату вошел розовощекий, грузный «больной» с мичманкой на голове. К его больничному халату она шла также, как сомбреро к фартуку дворника. Он целыми днями шатался по больнице, узнавал новости, анекдоты и тут же пересказывал их в других местах.

– Я дико извиняюсь, – заговорщически обвел он всех выпученными глазами. – Слышали новый анекдот? – И не ожидая ответа, начал. – Кораблекрушение. Спасатели вытаскивают утопающих в шлюпку за волосы. Одного за волосы, другого, третьего… А четвертый безволосый. Спасатель хлопает его по голове и говорит: «Сэр, нам не до шуток, дайте голову».

Смех заполнил палату. Из-за болей в суставах Бендер только улыбнулся. А хмурый его сосед с забинтованной шеей снова пробурчал:

– Кораблекрушение, а им смешно…

Но его соседи к таким замечаниям уже привыкли. Каждому уже захотелось рассказать свой анекдот. Но гипсорукий завладевает вниманием палаты и начинает:

– Зяма спрашивает моряка: «Это вы спасли моего Абрашу?». «Ну я». «И вы ныряли на глубину?». «Ну нырял». «А кепочку его там не видели?».

Вся палата надсаживается от смеха. И не слышит бубнеж забинтованного полоскателя.

– Спас ребенка, а ему кепочка… Скряга… – скучно произносит он.

– Тише, – взвизгнула мичманка в халате. – Кессонщик тоже хочет что-то нам рассказать.

Наступила тишина, и голос Бендера не совсем бодро заговорил:

– Бандерша портового притона выходит на балкон и кричит: «Котельщик! Котельщик! Перестаньте топить! У меня клиент соскальзывает!»

Ложки, вилки, тарелки забряцали от громового смеха. И только хмурый полоскатель горла свое:

– Летом разве топят…

– А вот еще, – продолжал Остап, поддавшись общему настроению. – В порту одессит спрашивает: «Эй, на шхуне! На работу берете?». «Нет, не берем». «Счастье ваше, а то бы я вам наработал».

– А вот еще, слышали! Я расскажу…

Затараторили наперебой гипсорукий и Морякин после смеха. И понеслись анекдоты один за другим, веселя сытое послеобеденное сообщество соседей по палате великого искателя подводных сокровищ. И даже пришедший зачинщик в мичманке не удержался, чтобы не рассказать еще один анекдот из своего запаса.

– «Марья Павловна, откройте», – начал он. – «Уже поздно, я в рубашке», – она ему из-за двери. А он ей: «Откройте, и посмотрите, чем я стучу».

Питомцы палаты умирали от смеха. Но тут вошел главврач Ярокин, – и все умолкли.

– 3-здоровые? Пора выписываться, а? – обвел он всех изучающим взглядом. И собрался еще что-то сказать, но появилась регистраторша больницы и подала ему записку:

– Вот прислали… – запыхавшись, промолвила она.

Ярокин прочел бумагу и молча уставился на забинтованного человека без юмора.

– Где же возьму этому самому Кабакину отдельную палату? – перевел он свой взор на «мичманку». – Если даже всех анекдотчиков выпишу… – и ушел, сопровождаемый регистраторшей.

А соседи Бендера по палате долго еще смотрели на дверь, за которой скрылся главврач, ставя его посещение в связь с долгосрочной их выпиской. Затем все сгрудились у открытой двери на балкон, но выйти на него боялись. Был случай, когда один больной вышел ночью на балкон подышать свежим воздухом, да и выпал со второго этажа. Ограждений на балконах еще не сделали. Жив остался, даже ноги не поломал. Спружинила мягкая клумба с цветами.

Над питомцами палаты Бендера нависла явная угроза распрощаться в скором времени с сытой и тишайшей больничной жизнью. Озадаченно вздыхая, они продолжали обсуждать визит Ярокина и ломать головы над вопросом: кто такой этот самый Кабакин?

Больничный обед закончился. Санитарки забряцали тарелками и ложками, собирая пустую посуду. В открытые окна и балконную дверь врывалась из дворового скверика птичья разноголосица, похожая на отдаленную перекличку в строю. В порту гуднул пароход. И ему тут же ответил басистым ревом другой.

Наступил день, когда Остап первый раз после заболевания решился выйти из палаты. Чувствуя себя еще не совсем в форме, он встал и начал одеваться без помощи других. Мечтая о свежем воздухе без больничных запахов, он двинулся к выходу, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился боцман-тренер клуба «Два якоря» Кутейников.

– Привет, боцман, – улыбнулся Остап. – Видишь, осмелился сам идти на прогулку.

Лицо Исидора хотя и не было розовым, но весь вид его был странно подавленным.

– Пришел проведать или что-то случилось? – спросил Бендер. Кутейников переступил с ноги на ногу, но ничего не ответил.

– Ну? – спросил Бендер более строго.

– Новый Пристройкин, чтобы он на волнах закачался, разве наш труд он оценил? – непонятно молвил боцман-тренер. – Разве ж он может понять? Клубу мы столько наших усилий приложили… – качнулся Исидор.

– Ты что, пьян? – спросил Остап.

– Да вот, я ему говорю, что лучше моего старания нет, а он, без стажа морского, без стажа морского. Это я, значит…

– Да ты опьянел окончательно, Исидор? – подивился Бендер. – Говори в чем дело, выпивоха? – шагнул Остап к выходу.

Кутейников предупредительно распахнул дверь, пропустил своего капитана вперед, и пошел за ним, дрожа от обиды и с горечью говоря:

– Если бы вы были, Остап Ибрагимович, то этого бы ни за что не случилось… Великий предприниматель, чувствуя боль в суставах, обернулся и раздражен но спросил:

– Вы, старовозрастной юноша, можете, наконец, сказать, чего не случилось бы?

– Да моего увольнения из «Двух якорей», – рыдающим голосом прокричал Кутейников.

– Как – увольнения? Без меня? – возмутился капитан клуба. – Так быстро? Скоро выпишусь, боцман, восстановлю, не тушуйся, Корнеич. Я этому Пристройкину…

Капитан «Двух якорей» и его боцман-тренер вышли на свежий воздух. Здесь Остапа встретили его друзья-компаньоны и Савва Мурмураки. Они по два раза на день приходили к Бендеру. Приносили фрукты и все другое, вкусное и лучшее. Участливо справлялись о здоровье своего начальника и рассказывали новости.

Бывший заврыбой услышал жалостливое сетование Кутейникова на его увольнение и тоже загробно промолвил:

– И меня вычистили из клуба, капитан.

– Да как они посмели? – возмутился организатор «Двух якорей».

– Сейчас там новый начальник, командор, – сообщил Балаганов.

– Новая метла по-новому метет, – вставил Козлевич, – покручивая кончики кондукторских усов.

Всей компанией они сидели в больничном дворике и разговаривали. А когда Кутейников и Мурмураки ушли, Остап спросил своих единомышленников:

– Так что там за деньги в мешках?

Об этом при посторонних поговорить в палате было нельзя. И бывший уполномоченный по копытам, а сейчас стивидор «Алых парусов» сообщил:

– Все мешки с печатями отделений банков, командор: «Азово-Черноморско-го», «Русско-Азиатского», «Юнкер и Ко» и отделения какой-то конторы в Париже…

– И во всех мешках негодные уже деньги, – покачал головой Адам Казимиро-вич. – Царские кредитки, деникинские «колокола»…

– Что еще за колокола? – удивился Остап.

– Тысячерублевые купюры с изображением Царь-колокола, – пояснил Козлевич, как знающий лучше прошлые времена. – В других мешках, капитан, лежат пачки врангелевских коричневых пятисотрублевок. Есть там и «грузбоны» – это денежные знаки Грузии. Есть мешок и «керенок» Временного правительства и «карбованцев» Центральной рады, Остап Ибрагимович, – усмехнулся Козлевич.

– Одним словом, командор, все уже негодное, – вздохнул Балаганов. – Хотя бы один мешочек иностранной валюты…

Бендер молчал, глядя в сторону. Потом засмеялся и промолвил:

– За мешки отживших денег – кессонную болезнь… Вот так, камрады…

– Если по справедливости, то так, командор, – согласился Балаганов, тряхнув своими рыжими кудрями.

– Ничего, детушки-голуби, – резко встал со скамьи Бендер и скривился от боли в ногах. – У нас есть еще крымский вариант, – рубанул он рукой воздух.

– Что еще за вариант? – уставился удивленно на своего командора Балаганов.

– В Крыму я как-то побывал со своей матушкой, – сообщил Козлевич.

– А может, откроем свое дело как нэпманы, Остап Ибрагимович? Без всякого варианта? – спросил рыжеволосый компаньон.

– НЭП на грани отмирания, Шура. Газеты надо читать. Нэпманское предпринимательство под налоговой пятой не даст нам нужных миллионов, чтобы сделать Советам ручкой адье. Золото нам надо срочно ковать, пока до него не добрался НКВД со своим ОГПУ, верные мои камрады.

– Загадочно говорите, командор, – заерзал на скамье Балаганов.

– Загадочно, – кивнул Адам Казимирович.

Оба выжидающе смотрели на своего предводителя.

– Я вас посвящу в это дело несколько позже. Сейчас я в обдумывании его. Приходил не раз и бывший водолаз – инструктор Бендера Прихода. В первый день своего посещения он сочувствующе сказал:

– Ничего бы этого не произошло, капитан, если бы рядом была декомпрессионная камера. Часок отдохнул бы в ней и снова готов бы был под воду. А то пока сюда доставили, прошло время, азот и сработал отрицательно…

– Что же произошло, Федор Николаевич? Кто там был еще, глядя на меня световым лучом? Я же явственно видел…

– А никого там и не было, капитан. Приезжал мой сын из мореходки в отпуск, так он спускался туда с ребятами. Так знаешь, что они установили? – засмеялся Прихода.

– Ну-ну, что? – с невероятным любопытством смотрел на бывшего водолаза Бендер.

– В том салоне катера, где ты был на переборке, висело большое зеркало. И хотя оно заросло, облезло, но частично свет отражало. Когда, как ты рассказывал, осветил фонарем это место, оно и отразило твое изображение. Вот ты и рванул наверх с перепугу, решив, что это духи утопленников, – улыбнулся Прихода. – Такие случаи бывают, я же рассказывал, что на глубине может произойти все что угодно. Такой был случай. Поднимали пароход. Пошел под воду водолаз. Переговаривается с верхом. Все шло нормально, и вдруг крики молчание. Срочно пошел к нему второй водолаз. Подняли потом обоих. У первого, который закричал, – разрыв сердца. Оказалось, первый спустился и запутался шлангом, когда прошел в каюту А там его вдруг обнял плавающий мертвец в черной рясе. Вот такое даже бывает в водолазном деле, – взглянул с улыбкой на Остапа Прихода.

Великий искатель подводных сокровищ лечился около месяца, освобождаясь от мучительных болей в суставах своего крепкого тела. А когда выздоровел, то пошел со своими друзьями к созданному им морскому клубу «Два якоря». Пришел, и невольно остановился. Вокруг бывшего мариупольского рыбоприемника царило оживление. Два бравых моряка стояли на мостике и один, приложив рупор ко рту, кричал:

– Под водой дышать размеренно! Строем, рр-раз!

Человек семь ровным фронтом бросились с причала в море и, оставив пенный след на поверхности, скрылись под водой.

– На шлюпках, старт! – скомандовал другой моряк и взмахнул красным флажком.

Три двухпарные шлюпки, блеснув лопастями весел, вспенили воду носами, отходя от берега.

– Фигурные прыжки в воду выполняют спортсмены нашего морклуба «Два якоря» Никодим Иванов, Касатый… – начал перечислять фамилии и дальше моряк с рупором.

С вышки красиво, в разных позах, поочередно начали прыгать юноши и девушки.

Присутствующие зрители зааплодировали. Знакомый уже Остапу борзописец из газеты «Приазовский пролетарий» только успевал их фотографировать и записывать репортаж с места событий.

– Мд-да-а, как всегда отмечал факты один мой хороший знакомый из Бердичева, – произнес вслух Бендер в окружении своих товарищей.

– Командор, хорошо, что мы отвели свои «Алые паруса» к Приходе, а то бы… – покачал головой Балаганов.

– Катер оформлен на меня, и клубу он не принадлежит, – засмеялся Бендер. И все же правильно сделали, чтобы не вызывать у общества тяжбу.

Остап, оставив своих сопровождающих на улице, вошел в здание, где размещалось общество помощи утопающим. Вошел и с удивлением остановился. Перед ним у двери с угодливой улыбкой стоял вахтер.

– Пристройкин! – воскликнул искатель подводного клада.

– Он, Пристройкин, – растянул свое лицо в улыбку тот. – Вот сняли, перевели вниз вахтером, – отвел в сторону глаза бывший председатель мариупольского отделения ОСВОДа и погладил неизменный шарик своего живота.

– Ну и ну – покачал головой Остап, – столько изменений, – и поднялся в кабинет нового председателя.

Когда вошел, то вторично был удивлен. За столом стоял не кто иной, как отставной капитан Ступин.

– Вот ваш расчетный лист, – сказал он Бендеру улыбаясь во весь рот, как хорошо ему знакомому. Ступин был в униформе морского капитана и спросил немного погодя: – Удивлены? После Пристройкина меня направили сюда, Остап Ибрагимович. – Вот и приказ… – подал он бумагу. – Вы увольняетесь за развал в морклубе «Два якоря»… Но учитывая, что именно вы организовали этот замечательный клуб, я счел возможным потопить этот приказ, не афишировать его, уважаемый товарищ Бендер. Увольняетесь числом после вашего лечения… Так что… – протянул руку новый председатель мариупольского отделения помощи утопающим, отец бывшей квартиросдатчицы Остапа Елены Викторовны.

– Благодарю, товарищ капитан, – ответил крепким рукопожатием Ступину Бендер. – Удачи вам в спасении утопающих, капитан.

– Спасибо, товарищ Бендер, – продолжал улыбаться тот. – Извините, что так… да, там в бухгалтерии мой приказ на оказание вам материальной помощи, уважаемый Остап Ибрагимович.

– Благодарю, очень кстати, – засмеялся Остап.

Взгляд организатора морского клуба «Два якоря» задержался на шкафе, где еще совсем недавно стоял кубок-сирота за перевыполнение плана по сбору членских взносов. Его на полке не было. Остап ухмыльнулся и вышел.

Когда великий организатор после бухгалтерии выходил из здания, Пристройкин угодливо распахнул дверь перед новатором отделения общественности, помогающей утопающим.

На улице его ждали друзья, и Остап им сказал:

– Вот всегда так: я организовываю, а государство пожинает плоды моего творчества.

Привычно расхаживая по веранде, Остап говорил:

– Итак, я посвятил вас в наше предприятие в Симферополе. И это все, детушки-голуби, из тех бумаг, которые мы приобрели у пасечника Стратиона Карповича. Из них следует, что сам пасечник, как и его родитель, были поставщиками меда графскому дому. Вот почему, как я додумываю, в последнее свое посещение графского дома, в девятнадцатом, Стратиону Карповичу и передал управляющий графским домом письмо своему брату Приозерскому. В письме говорится: «Все ценности графа Воронцова надежно спрятаны в тайнике до лучших времен, дорогой брат. Советую и тебе так же сделать…» – держал в руке письмо Остап и изучающее посматривал на своих компаньонов. – Письмо писано на гербовой бумаге, и ему верить можно, камрады.

– А какие ценности в письме указываются, командор? – без энтузиазма спросил Балаганов.

– Перечня нет, друг Шура, но говорится…»… А ценности графские, дорогой брат, как тебе известно, превеликие, и никак не могут идти в сравнение с нашими. Достаточно напомнить тебе о тех золотых предметах, которые были тобой увидены в прошлый твой приезд на отдых…» – Вот какой клад ожидает нас в Крыму, детушки, – сложил пожелтевшую бумагу Бендер.

– Ох, Остап Ибрагимович, не окажется ли это очередным блефом, как и подводный клад? – крутнул свой ус Козлевич.

– Да, если по справедливости, командор. Не остаться ли нам спокойненько жить в Мариуполе? Дом есть, море рядом, курортницы, рыба, фрукты. Можно продолжить коммерцию антиквариатом, – выступил убеждающим тоном Балаганов. – Что нам еще надо?

– Надо? – презрительно взглянул на рыжеголового компаньона Бендер. – А как же наше Рио? Или другой сказочный город, Шура? Мечты в кусты? Ну, нет, камрады, и еще раз, нет. Это не по мне. Я не позволю развеять по ветру обывательщиной свою хрустальную голубую мечту детства и сделаться пижоном.

– Нет, нет, если по справедливости, то и я, командор, разве против, – загорячился Балаганов. – Но после неудачи…

– Какой неудачи? – обвел своими восточными глазами друзей Бендер. – Какой неудачи? Искали – нашли. Энкавэдисты и сами были в неведении. Золото, бриллианты, драгоценности, долбил их источник информации. А оказались мешки негодных бумажек. Так кто виноват?

– Конечно же, не вы, Остап Ибрагимович, – солидно заявил Козлевич, преданно глядя на него.

– Вот именно. Не точная информация у властей, сказалось и на нас, – прошелся по веранде великий искатель сокровищ.

– А если и крымская окажется не точной информацией? – лукаво взглянул на своего беспокойного друга бывший сын лейтенанта Шмидта.

– Все может быть, Шура, все. Но у меня почему-то уверенность, что это дело из ряда вон выходящее. Оно обеспечит нам успех. Что касается дома… – задумался Остап. Он подошел к Козлевичу и погладил за ушками собачку, любимицу «семьи», Звонка, которая уютно устроилась на коленях автомеханика. Затем сказал: – Продавать дом не стоит. Он будет нашей базой здесь, в Мариуполе, куда мы сможем вернуться в случае надобности. А для того, чтобы он был в сохранности, поселим здесь уволенных из морклуба Кутейникова и Мурмураки. А свое жилье они будут сдавать курортникам.

– Оставляем обоих? Или одного из них? – уточнил расчетливый Балаганов.

– Нет, обоих. Так лучше. Один отсутствует, другой дома на хозяйстве. И за Звонком присмотрит, – произнес Козлевич.

– Мы им положим небольшое жалование за труды, – решил Бендер.

– Это можно. Это будет по справедливости, – кивнул Балаганов.

– Вот так и решим, – подвел черту совещания Бендер.

На следующий день вечером перед днем отъезда компаньонов в Крым, бывший начальник морского клуба «Два якоря» и его друзья устроили прощальный банкет в самом лучшем ресторане города.

Присутствовали не только Исидор Кутейников, Савва Мурмураки, но и наставник Бендера по водолазному делу Федор Николаевич Прихода.

Все много ели и пили. Бендер заказал самые лучшие закуски, напитки и блюда к ним. Вечер шел не в прощально-грустном настроении, а в веселом обнадеживающем тонусе.

– Капитан! – воскликнул Козлевич, когда в ресторане начал играть оркестр. – Не возражаете, если я закажу свою любимую музыку?

– Какие могут быть возражения, Адам! Заказывайте, и мы послушаем.

После заказа Козлевич поднял палец, призывая друзей слушать. Оркестр заиграл полонез Огинского. И хотя музыканты исполняли его фальшиво, неискушенным слушателям мелодия понравилась. А когда прозвучали последние аккорды, Адам Казимирович растроганно сказал:

– Это бессмертная музыка, – обвел он взором всех сидящих за столом. И неожиданно воскликнул: – Ой, ще Польска не сгинэла!

Остап, изрядно захмелевший, взглянул на него и подтвердил:

– Не сгинэла… Как и мы не сгинем, Адам, – и поднял наполненную рюмку.

– Не сгинем, капитан! – воскликнул Прихода. Он был в наилучшем настроении. Хотя Бендера и уволили из морского клуба, Приходу, как инструктора по водолазному делу, оставили на службе в ОСВОДе с той же хорошей зарплатой. И он благодарно и преданно посматривал на бывшего своего начальника, а теперь друга. И еще раз провозгласил: – Не сгинем, друзья-товарищи! Будем жить! – и выпил вместе со всеми.

Для его отличного настроения была еще одна причина. Поскольку катер «Алые паруса», при передаче его портом, Бендер оформил непосредственно на свое имя, то он и принадлежал ему. Великий предприниматель оставлял этот катер Приходе для временного пользования. И для того, чтобы с ним на рыбалку могли ходить верные друзья Бендера Савва Мурмураки и Исидор Кутейников.

– Если он нам не понадобится, камрады, – сказал Остап после принятого такого решения своим компаньонам, – то мы выгодно его продадим. В любом морском городе моторный баркас для рыбаков – мечта!

Рано утром, подготовленный к дальней дороге непревзойденным автомехаником Адамом Козлевичем, «майбах» вырулил из своего гаража и помчался к выезду из Мариуполя в сторону Бердянска.

Его провожали Мурмураки и Исидор Кутейников со Звонком на руках. Они стояли на улице и долго махали руками, пока автомобиль с их друзьями-хозяевами не повернул за угол.

Остап был одержим новой идеей. Он развалился на заднем кожаном сидении и, разложив на коленях карту, изучал самый краткий маршрут в Крым. Рядом с ним лежал путеводитель по европейской части России, издания 1913 года.

– Если по справедливости, – говорил Балаганов, – так я счастлив. Едем на мягкой машине навстречу новому делу. По пути будем знакомиться с новыми городами, людьми…

– Людьми, – передразнил его Остап. – Если нужными и полезными, то неплохо, Шура. Но энкавэдисты и огэпэушники тоже относятся к двуногим, именуемым людьми. И подобные им легавые, как вы обычно называете милиционеров.

– Да, командор, я таких и не имею ввиду, – замотал головой Балаганов. Он сидел рядом с Козлевичем и мог уже заменить его, если тот устанет.

Несмотря на то, что дорога была вся в выбоинах и колдобинах, они вскоре достигли Бердянска, портового города на северном побережье Азовского моря.

Остап раскрыл путеводитель и прочел вслух своим друзьям:

– Город основан в 1827 году. Назывался тогда Кутур-Оглы, после – Ново-Но-гайск и сейчас – Бердянск. Славится своими целительными грязями и рапой с трех лиманов. Много солнца, море – курорт. Познакомились? – спросил он своих компаньонов.

– Вот видите, я же говорил, новые города… интересно, – тряхнул своими кудрями Балаганов.

– Познавательно, капитан, – гуднул Козлевич на собаку, сдуру выскочившую на дорогу.

– Адам, Шура, вы пробовали когда-нибудь шоколад «Сюшар»?

– Откуда, командор! – замотал головой Балаганов.

– Не приходилось, Остап Ибрагимович, – не оборачиваясь к нему ответил Козлевич.

– В путеводителе реклама его. Гранд-Прикс, Париж… И адреса, если изволили бы заказать: Санкт-Петербург, Караванная улица, 12. А в Москве на Тверской, 76. И Одесса!.. – пришел в восторг Бендер. – Отрадная, 1!

Запасной водитель-бортмеханик обернулся, с любопытством взирая на своего командора, которого одесский адрес почему-то развеселил. Мельком взглянул на Остапа и Козлевич, с тем же желанием узнать причину восклицания его. Но их предводитель молчал.

– Так чем знаменита одесская Отрадная, командор, – не удержался от вопроса бывший уполномоченный по рогам и копытам.

– Да, что вы так… – прошелся легонько рукой по своим кондукторским усам водитель «майбаха».

– Ох, не касайтесь вопросами моего прошлого, детушки, – ответил сын турецко-подданного.

Не задерживаясь, они проехали Бердянск, свернули от моря и помчались к Мелитополю.

– Мелитополь расположен на реке Молочной. Основан в 1816 году на месте Ново-Александровки, камрады, – прочел вслух в путеводителе Остап и спросил:

– Шура, я не сомневаюсь, что вы побывали в этом городе, как сын лейтенанта Шмидта?

– Ой, командор, это не тот город, где можно было добывать хлеб насущный, – обернулся к предводителю компании молочный брат, которого так когда-то определил Бендер.

– Ясно. Не распространяйтесь о своем незавидном пижонстве в прошлом, брат Коля, – засмеялся Остап. А после сказал: – Есть предложение, Адам Казимирович. Заночевать в этом городе, навевающем грустные воспоминания на нашего молодого друга. Бывшего бортмеханика «Антилопы», а сейчас запасного шофера нашего роскошного «майбаха». Ищите гостиницу, Адам, по пути следования.

– Вы с Шурой в гостинице, а я ночую в машине. Неровен час, тут может оказаться такая публика, что все кожаные сидения срежут.

– Это возможно, дорогой автомеханик. Наше детище надо беречь, – согласился Бендер.

Они остановились у дороги возле невзрачной гостиницы с вывеской «Мелитополь». Остап и Балаганов заняли двухместный номер и устроились. Поужинали компаньоны в ресторане.

Утром первым проснулся великий предприниматель и, растолкав своего рыжеголового друга и помощника, сказал:

– Проснитесь, граф, нас ждет дорога в солнечный Крым, – и пошел умываться.

Козлевич уже занимался автомобилем. Заливал из бидонов бензин, масло, подкачивал камеры колес и, увидев Бендера, приветствовал его и доложил:

– Наш «майбах» к дороге готов, Остап Ибрагимович.

– Прекрасно, Адам. Заедем на базар, купим еды и позавтракаем в самом живописном месте нашей дороги. В путь, мои верные визиры! – улыбнулся Бендер.

– Я хочу вас спросить, Остап Ибрагимович, как ваши суставчики после болезни?

– Вы знаете, Адам, уже никакой боли не испытываю. Хорошо, что глубина была небольшая, благодарение Богу.

Балаганов, услышав последние слова своего «молочного брата», тут же вставил:

– Вот-вот, командор, именно благодарение Богу, а он милостив к нам, как к людям, которые ничего не делают плохого другим. Так говорил всегда отец Никодим, – и под взглядами Бендера и Козлевича трижды осенил себя крестным знамением. – Светлая память, если он жив, а если нет, то царствие небесное ему, – промолвил он и отошел в сторону.

Заехав на шумный городской базар, компаньоны накупили фруктов, помидор, огурцов, рыбы, ветчины и домашней колбасы. Остап долго и придирчиво осматривал колбасу, принюхивался к ней и, наконец, решился купить. Завернули в полотенце высокую хлебину домашней выпечки, залили походные фляги мелитопольской водой, которой знатоки приписывали целебные свойства, и тронулись в дальнейший путь. Солнце было уже высоко, освещая дорогу и радужные надежды мчавшихся к заветной цели путешественников.

Они расположились на живописном берегу небольшого озерца и устроили великолепный завтрак.

– Видите, мои верные визири, – говорил Остап, – природная душа человека тянется к движению, к путешествиям, к изменению обывательской обстановки. Посмотрите, какая кругом красота, как спокойна гладь озера. И главное, отличное настроение, как я вижу, и у вас, и у меня.

После завтрака Бендер встал и театрально провозгласил:

– Вперед! Труба зовет!

И автомобиль понесся к Геническу. Остап раскрыл карту, путеводитель, затем сообщил:

– Геническ старше Бердянска, а тем более Мелитополя. Он возник в 1784 году на юго-западе Азовского моря, для добычи поваренной соли. От города к Керченскому полуострову тянется полоса суши в 100 километров и шириной в 2–3 километра. Это так называемая Арабатская стрелка…

– А дорога там есть, Остап Ибрагимович? – спросил Козлевич.

– Должна быть, Адам. Это естественная дамба между Сивашом и Азовским морем. Но мы не поедем по этой дамбе, а свернем вправо, к полуострову Чонгар. Там въезд уже в Крым, камрады.

После Чонгара путешественники миновали ничем не примечательный Джанкой, разве только – железной дорогой, соединяющей Крым с другими городами, да железнодорожной веткой с городом-портом Керчь, расположенном в восточной конечности Крыма на стыке двух морей, Азовского и Черного.