Читать книгу Остап Бендер в Крыму - Анатолий Вилинович - Страница 5

За несколько дней до приезда Бендера и его единомышленников в Севастополе произошли события, которые на первый взгляд никакого отношения к компаньонам не имели.

В одном из кабинетов городского ОПТУ шел допрос:

– Ты, мать, не финти, выкладывай все как на духу. Говори, где взяла эти деньги? – допрашивал оперативник старую женщину в выцветшем ситцевом платке.

Задержанная по фамилии Коростылева сидела на табурете и молчала.

– Соберись с духом и отвечай, представь, что я священник…

Старая поправила свой мешок с семечками, лежащий у ее ног, и ответила:

– Как же я представлю, что ты священник, ведь рожа-то у тебя лихоимская, прости мя, господи. Лужаться я тебя пужаюсь, а представить тебя в церковном виде не могу.

– А ты поднатужься, – откинулся на спинку стула Донцов, такая была оперативника фамилия. – Пофантазируй, может, что и получится.

– Фантазию побоку, – вошел в это время начальник. – Это не каждому дано. За что задержана? – присел он на стул.

– В ларьке кооперации, товарищ Железнов, на эти вот деньги – доллары, – показал Донцов, – хотела купить ситцу. А где взяла, не говорит старая.

Начальник ОШУ среднего роста, в военной форме, но без знаков различия, осмотрел десятидолларовую купюру. Она пахла не то парфюмерией, не то еще чем-то ароматизирующим.

– Интересно, – произнес он. – Вы, гражданка, объясните нам самыми простыми словами, как попали к вам эти деньги?

Коростылева поправила свой мешок, платок на голове, и ответила:

– У меня, гражданин хороший, уже язык отсох объяснять вот этому начальнику, как это было.

– Ну а что все-таки было? – приветливо взглянул на нее старый гэпэушник.

– Эти деньги я получила от покупателя за семечки, – быстро ответила Коростылева.

– Где же это вы нашли такого дурака, который за семечки долларами платит? Сейчас по курсу, гражданка, один доллар котируется в банке золотыми рублями.

– Ух, ты, аист! Золотыми червонцами?

– Будем говорить правду?

– Само собой, гражданин хороший… – согласилась задержанная. – Нашла я эти деньги. Прости мя, господи, душу грешную…

С едва заметной улыбкой начальник смотрел на нее, спросил:

– Где нашли?

– Когда он это… Платок вынимал, чтобы карман для семечек ослобонить, заграничные деньги возьми и выпади…

– А откуда вы узнали, что на них можно купить мануфактуру?

Коростылева удивилась.

– А, то как жеть, все говорят, что на них можно… заграничные деньги цену имеют, а остальные – бумага, прости мя, господи…

Железнов встал, прошелся по комнате, помассировал руки, остановился пред старухой и, внимательно глядя ей в глаза, спросил:

– Вы этого человека запомнили, уважаемая?

– Зрение у меня не особливо, – отвернулась женщина.

– Пользуетесь очками?

– Аптека не прибавит века, – усмехнулась она.

– Вполне возможно… – продолжал смотреть на задержанную пристально начальник. – И все же, какой он?

Коростылева помолчала, как бы вспоминая, и, обдумывая каждое слово, ответила негромко и медленно:

– Мужик твоих лет, гражданин. Роста низкого, светленький такой… Большего не припомню.

– Эх, гражданка, гражданка, – осуждающе смотрел на нее Железнов. – Неправду говорите, неправду. Вот пойдите в соседнюю комнату, посидите, отдохните, подумайте как следует, а потом мне, лично мне, начальнику ОПТУ города, и расскажете все, как оно есть. Ясно?

– Да, уж тебе, ясное дело…

– Донцов, возьмите под свой надзор задержанную. А когда она надумает говорить правду, доставьте ее ко мне.

– Понял, товарищ начальник, – встал тот. – Прошу, гражданка. Коростылева встала, всхлипывая, взяла с пола свой мешок и побрела к двери, причитая:

– Ох, господи, боженька наш, пропала, пропала моя головушка старая…

Железнов посмотрел на часы и заторопился в свой кабинет. Там уже собрались все сотрудники отдела, ожидая начала оперативного совещания. Когда их начальник вошел, все разговоры сразу смолкли.

– Начинаем, – встал за свой стол Железнов. – В окрестностях города появилась новая банда…

– И откуда они берутся, – вздохнул молодой сотрудник.

– Могу еще раз пояснить, – взглянул на него начальник. – Тем более, товарищи, что к нам прибыло пополнение в составе трех человек, – указал он на новичков.

Все повернулись к ним, рассматривая их с интересом. Среди двух парней сидела девушка лет восемнадцати. Красивая, стройная, по имени и фамилии – Кира Богданова. А парней звали: одного Петр, а другого Федор. Фамилия у них была одинаковая – Петренко. Они были братьями. Новички сидели в углу кабинета и тоже с любопытством рассматривали присутствующих.

– За годы революции и гражданской войны почти вся буржуазия из Москвы, Петрограда, Киева и других городов перебралась сюда, на юг, под крыло Деникина, потом Врангеля, – продолжал Железнов. – К осени двадцатого года в Крыму осело не менее полумиллиона буржуев. Все они – активные или затаенные враги Советской власти. С Врангелем ушло вряд ли больше ста пятидесяти тысяч – это вместе с армией. Значит, в Крыму осталось, по крайней мере, триста тысяч явных или тайных врагов. Из этого числа многие уехали за границу, многие вернулись в свои города, но десятки тысяч осели здесь, в Крыму. Вот питательная среда для банд, для контрреволюционеров и их заговоров. И сейчас банда Барсукова… Задача – разгромить, не дать ей уйти в горы. Вот эти товарищи… – начальник зачитал десятка полтора фамилий, – поступают в распоряжение начальника секретно-оперативного подотдела товарища Барановой. Операцию будете проводить вместе с летучим отрядом. Все, можете действовать.

– За мной, товарищи! – встала щегольски одетая женщина с маузером на боку. Одета в хромовые сапожки, диагоналевые галифе, легкий английский френч. Кожаная кепка лихо сидела на ее собранных в узел волосах.

– Второй вопрос… – продолжал оперативку Железнов, когда все посланные на операцию вышли. – Мы не раз уже говорили, какой страшный яд алкоголь. Но особенно он вреден в самогонном варианте.

Один из сотрудников вздохнул и покачал головой.

– Это точно. Как выпью, как будто отравился совсем.

– Но дело не только во вреде здоровью. На производство самогона идут пищевые продукты, а вы знаете, как у нас обстоит дело с питанием…

– Товарищ Железнов! – вернулась вдруг Баранова. – Банда Барсукова на Григорьевской даче!

– Откуда известно! – вскочил Железнов.

– Только что мой агент сообщил, пришлось вернуться и доложить, – быстро ответила Баранова.

– Все на операцию! – начальник городского ОПТУ выхватил из ящика стола наган и устремился за Барановой.

Присутствующие заспешили за Железновым, толпясь в дверях.

Вечером начальник севастопольского отдела ГПУ докладывал по телефону в Симферополь:

– Операция не дала результатов, Павел Антонович. Бандиты ушли. По пути банда налетела на поселок Приморский, уничтожила наших сотрудников. Трупы их изуродовала. Завтра будут хоронить. В оперативном отряде ранен Дивов. У меня все.

– Проморгали… Куда ранен Дивов? – спросил хриплый мужской голос областного начальника на другом конце линии.

– В руку, Павел Антонович, кость цела, поправится.

– Твое мнение? – спросили из Симферополя.

– Знал Барсуков, что на него пошли, знал, Павел Антонович, вот и ускользнул.

– Надо разобраться. На днях буду у тебя, Железнов.

– Поездом приедете, Павел Антонович? Буду встречать…

– На автомобиле. Все.

Железнов положил трубку, закурил и некоторое время размышлял о делах в его отделе. Вошел Донцов и доложил:

– Задержанная Коростылева уже давно изъявляет желание повидаться с вами, товарищ начальник.

– Приглашай ее сюда, – затоптал папиросу в пепельнице Железнов. Вскоре Донцов впустил в кабинет Коростылеву и ушел. Задержанная истово закрестилась, глядя мимо Железнова на плакат за его спиной и запричитала:

– Господи, прости мя, дуру грешную, господи, прости мя и помилуй…

– Гражданка Коростылева, вы не в церкви, а в государственном учреждении, – строго оборвал ее Железнов.

– Бога вспомнить нигде не лишне… – покачала головой та.

– Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос, помните?

– Да, сыночек, был такой грех. Стала я Любки, постоялки своей, намедни ее флигель прибирать, смотрю, пасма денег этих, значит… Вот и взяла я одну бумажку, пропади она пропадом!..

– Ясно. Вот теперь похоже на правду. А где ваша квартирантка работает? Чем занимается?

– А бог ее ведает где. В ночную все она, в ночную…

– Что же, гулящая может?

– Да нет, сынок, дружка имеет с рожей-то, слово ему не перечь. Ох, как узнает она про грех мой, так гляди, ее дружок и побить, и порезать меня сможет… сжав в кулачки руки, приложила их к груди старуха.

– Не узнает. Мы ничего ей не скажем, а вы тоже, думаю, ни слова, что мы задержали вас, а? – встал и прошелся по кабинету Железнов.

– Да нешто я враг своей души, гражданин начальник! Вот те крест, ни слова… – всхлипнула и закрестилась Коростылева. – И ты не губи меня, сынок милый!..

– Мы же договорились обо всем, верно? – остановился «сынок» перед задержанной, испытующе глядя на нее.

– Верно, сынок… – закивала старуха.

– А сейчас вы свободны… – приоткрыл начальник дверь: – Донцов, пропусти гражданку Коростылеву домой.

– Спасибо, сынок!.. – не пошла, подхватив свой мешок, а бросилась та к две ри.

Но Железнов прикрыл дверь и спросил:

– Да, мамаша, а место у вас бы нашлось еще для одной квартирантки? Племянница тут у моего товарища объявилась, а жить негде. А, как?

– Господи, да в пристройку к моей мазанке и возьму! Приберу там, как все полагается, гражданин начальник. И мне спокойная выгода будет, – заверила Коростылева.

– Ну теперь совсем договорились. Но чтоб о том, что моя знакомая… никому ни слова!

– Да, нешто я не кумекаю, сынок. На базаре мы и сошлись с ней, скажу.

– Правильно, мамаша, вот так и говорите всем. Идите, Вас пропустят.

– Спасибо и прощай, сынок… – Остановилась и у двери с вопросом: – А платить она исправно будет, твоя постоялка-то? Ведь у Любки я свои деньги, почитай, взяла, она мне за квартиру задолжала.

– Никаких сомнений, гражданка Коростылева, даже вперед, как договоритесь.

– Ну, тогда как есть совсем хорошо. Прощай, начальник.

– До свидания… – снял трубку телефона, когда старуха вышла и спросил: – Борис Петрович, новички еще у тебя? Ага, пусть Богданова ко мне зайдет. Я освобождаю ее от прежнего задания…

– Товарищ Железнов, капитан Тализоны» Крокос пожаловал! – вбежал в кабинет Донцов.

– Жаловаться пришел, – скривился Железнов. – Проси. Быстро вошел Крокос и на ломаном русском языке вскричал:

– Я протестую! Команду моего судна перевели на берег! Ценности конфисковали! Выставили охрану у трапа! Это беззаконие!

– Беззаконие?! А вывозить золото и серебро из нашей страны и другие ценности вы считаете законием?! На вашем корабле в тюках шерсти найдены слитки переплавленного золота и серебра, драгоценные камни и изделия из слоновой кости, которые Вы пытались вывезти из нашей страны. На эти средства наше государство могло бы купить знаете, сколько продуктов для голодающих, господин Крокос? – встал перед капитаном Тализоны» Железнов.

– Это фирма, я тут не при чем!

– А мы вас пока ни в чем и не обвиняем. Обыск же на вашем судне произведен по закону, на основании ордера, так что…

– Но подсвечник, изъятый из моей каюты, мой! Он куплен в Константинополе.

– Ваш, говорите? За сколько же вы его купили, уважаемый капитан Крокос?

– За… за триста лир!

– До чего много глупцов развелось в Константинополе! Вещь стоимостью в пять-шесть тысяч рублей продается по цене старенького костюма.

– Это подарок моей матери!

– Тогда вашей матерью следует признать дядю нашего бывшего царя – великого князя Николая Николаевича Романова. Там вензель. И эта золотая вещь нахолилась в княжеском дворце в Ливадии и исчезла после ограбления. Я мог бы вас ознакомить с соответствующей описью, но, наверно, это будет удобнее сделать на суде.

– На суде?

– Ваше судно мы задержим, а дело о незаконном вывозе драгоценностей передадим в суд, а уж он решит, что делать с вами и с вашей шхуной.

– Но я совсем не причастен к делам фирмы!..

– Не причастны? Есть еще одно доказательство, господин Крокос, найденное в вашей каюте.

– Какое еще? – поднял плечи капитан «Тализоны».

– Икона Божьей матери, икона из церкви монастыря. Украдена и передана вам, – твердо заявил Железнов.

– Может, похожа, но только не она. Уверяю вас… – приложил руку к груди Крокос.

– Как же, не она, – усмехнулся начальник ОПТУ, – когда ее тут же опознала игуменья этого монастыря.

– Ну это еще не все… – затоптался на месте греческий капитан. – Я ее купил у матроса…

– У какого матроса, капитан Крокос? – с усмешкой взглянул на него Желез-нов.

– Ну… я представлю его, как свидетеля, на суде…

– Что же, это ваше законное право.

– Честь имею, господин начальник, – взялся за ручку двери капитан задержанной шхуны.

– До свидания, господин Крокос, – Железнов проводил моряка до выхода из кабинета.

В комнате флигеля, которую снимала у Коростылевой Любка, была вечеринка. За столом, заставленным тарелками и бутылками, сидели Барсуков, Любка и Сопов. В руках Барсукова была колода карт, которую он перебирал с ловкостью опытного игрока. Сопов держал гитару, струны которой под его пальцами издавали лирические аккорды романса. Открылась дверь, и Коростылева ввела в комнату Богданову. Девушка со смущением на лице остановилась у входа, глядя на сидящих за столом.

– Ну вот и она, постоялка моя новая… Любите и жалуйте ее, аисты, – подтолкнула Богданову хозяйка.

– С ума сойти – какой красоты женщина! – воскликнул Барсуков.

– Чисто русская красота, – промолвил Сопов.

– Девочка, идите к нам, – протянул к ней руки Барсуков. Любка встала и ревниво произнесла:

– Замяукали коты, глядя на сало, – пододвинула гостье стул. – Садись, ее Кирой зовут, чтобы знали.

Кира робко опустилась на стул. Коростылева присела к столу тоже. Барсуков пристально продолжал рассматривать Киру, затем сказал:

– Ешь, пей, дитя мое, смотри, как мы живем… – Затем повернул голову к Сопову. – Так что, Яша, не хочешь? – затрещал он колодой карт.

– Он не хочет, не хочет с тобой играть, Вадим, – сердито проговорила Любка. – Ну-ка, Яшенька, ударь по струнам.

Сопов рванул струны и запел высоким тенором.

– Любка, я не на валюту, – зло бросил Барсуков. – Плевал я на нее! Любка прижалась к нему и промурлыкала нежно-просительно:

– Вадя, все равно не надо играть… Барсуков отстранил Любку, говоря:

– Нет, я хочу играть на выстрел! – и повторил: – Играю на выстрел!

Сопов умолк, оборвав аккорд. Некоторое время смотрел на Барсукова и ответил:

– Хорошо. Ставлю свою жизнь. Мечи, Вадим. Кира обвела взглядом обоих и сказала:

– Пригласили меня, а сами будете играть в карты? Лучше выпьем, а? Барсуков швырнул колоду и взял стакан:

– Твои уста, девочка, истину глаголят!

Сопов налил Кире, всем, хотел налить себе и отметил:

– Ну вот, вина ни капли, это же свинство, господа!..

Барсуков, держа свой наполненный стакан, взглянул на хозяйку и приказал:

– Бабка, дуй к татарину… – бросил пачку денег, – и парусом вино сюда, старуха, ну!..

– Ох, господи, да неужто попили мало… – взяла деньги та и, выходя: – Прости мя… Вот аисты…

Барсуков снова уставился на Киру, затем спросил:

– Ты кто, девочка?

– Никто… – улыбнулась та, отпивая вино.

– Чем занимаешься? – сделав глоток вина, спросил Барсуков.

– Служу в порту.

– Это хорошо, девочка, хорошо… – взглянул он многозначительно на своего дружка. – Нужное дело, а?

Сопов кивнул и ответил:

– Еще как! А чья ты, красавица? – спросил он.

Кира снова отпила вина из стакана и, смеясь, ответила: – А ничья… Барсуков придвинулся к девушке и наставительно зашептал:

– Живи, дитя мое, живи всеми силами души… Твое счастье, что познакомилась с нами. Не бойся, никто не обезобразит любовью твою юность… Свободный не любит и не требует любви…

– И от меня тоже? – обиженно спросила Любка.

– Помолчи! – выпил залпом. – Отелло – это средневековый костер, инквизиция, дьявольская гримаса… Ромео и Юлия… О, я знаю, ты тайно вздыхаешь по ним… Это старый хлам… Мы ломаем сверху донизу все…

– Кто это мы? – спросила Кира.

Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:

– Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…

– Вадим! – вскричала Любка ревниво.

– Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… – продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. – Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.

Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:

– Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.

Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:

– Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!

Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:

– Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:

– Іде он?

– Под акацией дожидается, аист.

– Яшка, кончай гулять… – он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: – Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.

Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.

– Ну, вот, а говорили… – обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:

– До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:

– Любка, смотри мне!..

– Да, уж смотрю… – усмехнулась она.

– Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, – встала Коростылева. – Загулялась я тут сегодня… – сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.

– Ну, и я пойду, на работу завтра рано… – встала и Кира.

– Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… – налила вина в стаканы Любка. – Эх, жизнь наша сучья… – Выпила свой стакан залпом.

Сделав глоток, Кира спросила:

– Ты что же, нигде не работаешь?

– А зачем? – хохотнула та. – У меня Вадим есть, девушка. – И добавила: – Пока есть…

– Почему «пока»?

– Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.

– Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…

– Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… – усмехнулась Любка и замолчала.

– Что «все же»? – немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:

– Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…

– А кто он, Вадим этот?

– Он? – взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: – Он большой и страшный человек. Очень… Эх…

– А с ним тот, тоже такой?

– Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:

– В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…

– Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…

– Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, – мечтательно проговорила Богданова.

– Фамилия как раз у него не знатная… – усмехнулась та, – Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:

– Барсуков?!

– Стой! Куда ты?! – бросилась Любка за ней: – Стой, дуреха! Стой!..

Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:

– Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!

– Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…

– Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?

– Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…

– Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?

– У меня браунинг… – тихо ответила девушка.

– Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?

– Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… – подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. – Финкой приколото было…

Железнов прочел и произнес негодуя:

– Наспех писал, мерзавец, но грамотно… Видишь, как нагло себя ведет? А почему? Потому что видит нашу слабую, еще не поставленную как следует работу в борьбе с преступным миром. И в доказательство этому – твой сегодняшний промах.

– Петр Иванович, я… – поклала на стол, завернутую в платок финку.

– А платок-то зачем?

– Отпечатки пальцев, может… – опустила голову девушка.

– Ишь ты… Вот здесь ты правильно поступила, Богданова, ничего не скажешь. Только какая тут дактилоскопия, если у нас самой захудалой фотографии и картотеки еще нет… Ладно, туда спать не возвращайся, в дежурной комнате доспишь эту ночь. Потом ордер в общежитие получишь. И опиши подробно их портреты, да и разговоры, представляющие определенный интерес…

Кира с виноватым видом кивнула и выпита из кабинета. Железнов подошел к окну, одернул штору. За окном разгоралась заря нового дня.