Читать книгу Конец лета - Андерс де ла Мотт, Anders La de Motte - Страница 9

Рууд остановил «вольво» перед ее домом. От резкого запаха освежителя, болтавшегося под зеркалом заднего вида, свербило в носу. Рууд отстегнул ремень, и на какой-то миг ей показалось, что он собирается напроситься на чашку кофе.

Вероника начала было бормотать плохо придуманное извинение, но Рууд порылся в кармане брюк и с некоторым усилием выудил оттуда пакетик табака, после чего снова пристегнулся.

– Увидимся в понедельник, – сказал он. – Завтрак-планерка – в девять.

– До понедельника!

Она вышла из машины раньше, чем Рууд успел сунуть табак в рот. Остановилась, положив руку на дверцу.

– Спасибо.

– Не за что, крюк небольшой.

Вероника хотела еще что-нибудь сказать, но тут Рууд подмигнул.

– На следующей неделе будет легче. Честное слово, Вероника.

В такой квартире мог бы обитать кто угодно. Сорок эклектично обставленных квадратных метров: находки с блошиного рынка соседствовали с мебелью из «Икеи». Кухня и гостиная справа, спальня – слева. Чисто, аккуратно и практично. Ни семейных фотографий, ни картин, ни рисунков. Ни ароматических свечей, ни подсвеченных статуэток Будды, ни магнитиков с мудрыми изречениями вроде Carpe diem[2]или «Сегодня первый день конца твоей жизни» на холодильнике.

Поразительно безличная, как назвал эту квартиру дурак с татуировкой на шее – Вероника встречалась с ним когда-то давно, задолго до Леона. Он был из разряда «принимайте-меня-таким-какой-я-есть». Из тех, кто считает себя честнее других потому только, что им попросту недостает обычной вежливости. И трахался этот татуированный примерно так же. Самовлюбленно и бездарно, на что Вероника не преминула указать, когда давала ему отставку.

Критика татуированному не особо понравилась. На водительской дверце машины Вероники появились длинные царапины от его ключа, но теперь ржавчина сделала их почти незаметными на фоне лака. Неотчетливое напоминание о старой ошибке.

В квартире было душно, не хватало кислорода. Вероника расстегнула верхнюю пуговицу, открыла окно в гостиной и свесилась вниз. Сквозь листву увидела, как медленно удаляется «вольво» Рууда.

На улице было не намного прохладнее, чем в комнате, такая же духота. Вероника открыла второе окно, а потом еще и маленькое, выходящее в сад окошко спальни, в тщетной попытке устроить сквозняк.

Лампочка в холодильнике подозрительно мигала. Наверное, скоро перегорит – вот и еще один пункт в список дел. Внутри обнаружились полбутылки воды «Рамлёса», несколько пакетиков соевого соуса и просроченная упаковка еды из китайского ресторана. Вероника, наслаждаясь прохладой, постояла перед открытым холодильником и достала «Рамлёсу». Минералка выдохлась и приобрела солоноватый привкус.

Случайная помеха.

Рууд, наверное, так и думал. И он, и отдел кадров считали, что знают, кто она и что для нее лучше всего. На самом деле они были весьма далеки от истины.

Так почему она терпит их опеку? Почему приняла все условия договора, которые впарил ей профсоюз, хотя могла просто взять и уйти?

Хорошие вопросы, особенно сегодня вечером, а ответ все тот же. Потому что она приняла решение не сбегать больше, как только возникнут трудности. Звучит внушительно, слова зрелого и ответственного человека, но главная причина, по какой она осталась, согласившись на все требования, была значительно менее благородной.

Вероника покосилась на телефон, стоявший на столе. Лампочка светилась красным, не мигала. Сообщений нет. Ничего другого Вероника и не ждала. Но все же при виде этого широко открытого красного глаза ей отчего-то стало грустно. Кайф от терапевтической сессии испарился, и тягостная печаль ощущалась теперь всем телом. Вероника ненадолго задумалась. Может, снять трубку, позволить пальцам набрать запретный номер – только чтобы услышать голос Леона? Конечно, Вероника не стала этого делать. Она же не дура. Она прекрасно себя знает – и не решается заводить мобильный телефон, потому что смски чуть не сами себя пишут и отправляют.

В ванной на полу кучей лежала одежда: белая рубашка с длинными рукавами, в ней Вероника похожа на монахиню, черные брюки, хлопковые трусы, купленные в H&M (пять штук в упаковке). Простые дешевые тряпки, такие же безличные, как ее дом.

Вода была противно теплой, даже если пустить холодную на полную мощность. Вероника позволила ей свободно стекать по телу, по зубчатому красному шраму, который тянулся вдоль почти всего правого предплечья. Пройдет еще несколько лет, и он побледнеет, сольется с кожей, как царапины на дверце ее машины. Превратится в неотчетливое напоминание о старой ошибке.

После душа Вероника почувствовала себя лучше, словно вода смыла мрачные мысли. Завернулась в белый махровый халат, который они с Леоном стащили из уютной маленькой гостиницы в Трусе, где он в первый раз сказал, что любит ее, прихватила сигареты и пепельницу и уселась в нише окна, выходящего на улицу. Вообще-то Вероника бросила курить. В рамках своего личного плана терапии. Никаких стимуляторов – ни табака, ни алкоголя. В первую очередь – алкоголя.

Внизу, на улице, уже зажглись фонари. Вокруг них толклись мошки. На миг ей в голову пришла мысль о ночных бабочках. Дома они иногда проникали в комнаты через дверь террасы и, треща крыльями, плясали вокруг кухонной лампы. Перед внутренним взором всплыло тревожное выражение на лице матери, вызванное этими танцами.

Воспоминание удивило Веронику, и она выдула дым прямо в летний вечер. Попыталась направить мысли по другому пути. Чтобы они не привели ее на лед.

Сигарета кончилась быстрее, чем она рассчитывала; Вероника раздавила окурок в пепельнице, подумывая, не закурить ли вторую. Но тут ее кое-что отвлекло. Внизу коротко мигнул слабый огонек, а потом исчез, сменился красновато горящей точкой. Наверное, сосед выполз на улицу, выкурить вечернюю сигаретку.

Вероника с любопытством высунулась из окна, высматривая сквозь листву деревьев, кто же там стоит. Присутствие курильщика выдавала только пылающая точка, которая то разгоралась, то уменьшалась в такт затяжкам.

Вероника представила себе, как человек внизу улизнул из дома, чтобы тайком покурить, хотя он или она дали себе честное слово бросить. Представила, как этот человек отдувает сигаретный дым от одежды, а в кармане у него припасены леденцы от кашля, чтобы скрыть следы прегрешения.

Эта мысль заставила Веронику усмехнуться. Ей нравилось молчаливой невидимкой сидеть здесь, наверху, пока курильщик внизу тайком смолит свою сигарету. Это давало ей ощущение преимущества, контроля, возбуждавшее не хуже групповой терапии.

Огонек еще раз мигнул, потом описал дугу по направлению к сточной канаве. Кажется, перекур окончен, курильщику пора домой. Но нет. Курильщик, видимо, остался стоять, где стоял. Вероника высунулась еще немного, ей показалось, что она различает сквозь листья темные контуры фигуры. Пятно посветлее – лицо – повернуто вверх, к ее окну. Вероника попятилась, запахнула халат на груди. Она чувствовала себя разоблаченной. Ее словно увидели насквозь.

Любовь моя

В первый раз я настолько чувствую жизнь. Словно до этого было долгое забытье, серое пограничье между снами и бодрствованием. Но сон кончился. Я наконец с тобой.

Я живу ради тех минут, когда мы с тобой садимся в машину. Ради наших побегов, когда мы можем быть собой.

Тебе наверняка известно, что о тебе говорят. Злословят недоброжелатели. Я усмехаюсь украдкой – я знаю, как они неправы. Я знаю тебя лучше, чем любой другой человек, я знаю твою суть, скрытую под суровой маской. Но – будем осторожными, любовь моя. Все взгляды направлены на нас, и никто не желает нам добра. Никто.

2

Живи настоящим (лат.)