Читать книгу Остров звезд - Анджей Ласки - Страница 5

Оставшиеся дни мы репетировали как проклятые, стараясь довести и без того отработанные движения до совершенства. Стены гаража трясло так, что соседи наверняка думали, что здесь проводятся бурильные работы, а не репетиция. Это было недалеко от правды, мы действительно долбили с яростью и грохотом отбойных молотков в самом лучшем смысле. Хай тряс грязной шевелюрой, как настоящий рокер, Эрл одухотворенно крошил барабаны и тарелки, удивляюсь, как еще палочки чудом оставались целыми. Хемингуэй был предсказуемо спокоен и сосредоточен, будто играет в каком-нибудь театре и перед ним стоит дирижер, взмахивая жезлом – все-таки он отдавал дань своему высшему музыкальному образованию.

Я же был… вот не люблю вот себя хвалить, но если можно играть идеально, то все было в эти дни именно так. И пел так же. Ни одного неверного движения, ни одной фальшивой ноты. Я несся на своей серф-доске, будучи внутри бушующей волны, грозящей захлопнуть меня щелкающей пастью соленой воды и перевернуть мой неуверенный плот. Но я всегда был быстрее, ускользал от нее в последний момент. Я не боялся водопада за спиной, стремился сквозь него. Выжимал максимум из гитары, как будто мои пальцы были смазаны маслом – так легко и непринужденно я извлекал из нее звуки. Мне не нужно было видеть, чтобы играть. Мне не нужно было слышать, чтобы понимать. Мне достаточно было чувствовать и, знаете, я думаю, что это высший уровень гармонии с инструментом. Моя гитара – не просто гитара. Из нее исторгались всевозможные звуки, переплетенные в безумных, самых невероятных связках и комбинациях. А микрофон был открыт моему голосу, как никогда на свете. Он с легкостью воспринимал каждый звук изо рта, отправляя в мониторы. Счастье, почти оргазм – музыкальный оргазм!

Когда все инструменты одновременно затихли, а Эрл напоследок отправил вдогонку коронное «бум-бац», по моим пальцам все еще бежала дрожь, и звуковые вибрации от того, что я играл только что, нагоняли это чувство. Казалось, даже стены гаража впитали звук и музыку, как данность. Он был наполнен ей.

– Не знаю, как вы, – Хайер удивленно смотрел на гитару, будто видел ее в первый раз, – но сыграть лучше, чем сейчас, я при всем желании не смогу.

Возразить было нечего. Если это не впечатлит Вуду, то можно собирать пожитки и вообще завязывать с музыкой, ибо мы – кучка бездарей. Как только моя гитара не раскололась в своем надрыве надвое от такого музыкального натиска, одному Джими Хендриксу27 известно.

– Сейчас, парни, – я приоткрыл дверь и выглянул на улицу, ожидая увидеть толпу фанатов, прилипших ушами к стенам гаража в надежде урвать кусочек той божественной музыки, что мы сейчас исполняли. Но, к моему удивлению, на улице было пустынно, если не считать соседа, который в шортах и посеревшей от времени и пота майке стриг газон за забором, задорно рассекая траву газонокосилкой. Почему в такой поздний час? А он, похоже, ни черта не слышал за гулом своего ревущего агрегата.

– Тогда завтра у студии, – я хлопнул дверью, словно подведя итоги. – Все или ничего!

К слову, мне откровенно не спалось уже не первую ночь. Я смотрел на стоящую в углу гитару, поблескивающую в лунном свете, падающем из окна. На ее корпусе лукаво играли серебристые блики, кружась в танце. Завтра все решится.

А что, если мы не справимся? – Сомнения терзали меня, вкрадываясь в стройный хор моих мыслей. А если ничего не получится? Что будем делать? Продолжим и дальше гнаться за призрачной мечтой или бросим и поплывем по течению жизни? Эх, даже думать об этом не хочется. Может ли быть на самом деле так, что главная мечта жизни – на деле не стоит и выеденного яйца, а все остальное – лишь только то, что я сам себе придумал? Но как это – расстаться с музыкой? Словно оторвать от себя кусок, самый важный и нужный кусок. Центральный цветной осколок, что довершает прекрасный витраж. Тот самый, яркий и главный, без которого жизнь сразу станет пресной и серой. И всякий раз, когда вспомнишь, спустя много лет, будешь жалеть, что так и не попробовал всерьез прикоснуться к мечте, так лишь – ходил рядом.

К черту! Пора спать. Нет смысла переживать за то, что не произошло и, возможно, вообще никогда не произойдет. Я знаю, я уверен в нас. Уверен, что завтра мы выложимся по полной. Выжмем из себя все возможное, чтобы доказать Вуду, а, главное, самим себе и ехидно улыбающейся фортуне силу нашей мечты. У каждого она своя, но единая, преумноженная на четыре, а значит, и в четыре раза сильнее. И только эта мысль успокоила меня, сняла все напряжение и мелкую дрожь. Я был уверен в каждом из нас, на сто, нет, на двести процентов. Твердо и абсолютно!

Мы появились на студии ко времени закрытия, когда наш возможный пропуск в мир большой музыки уже было собрался уезжать домой.

– Опаздываете, ребята. У Лайонела Шорта не так много времени, – он укоризненно посмотрел сначала на дорогие часы на руке, потом на нас, – ладно, студия там, идите подключайтесь.

В отличие от многих других радиостанций, радиоэфир Вуду не был круглосуточным хотя бы потому, что Лайонел работал один и чисто физически не мог находится там постоянно. Может, и странно, как-то по-домашнему, местечково что ли. Но все давно привыкли и воспринимали как данность, переключаясь на другую частоту ровно в восемь вечера, когда диджей гасил всю аппаратуру на станции.

– Начинайте, – сделал отмашку из-за стекла Вуду. Кажется, он уже немного заскучал в ожидании обещанного.

Я обернулся на парней. Хайер смотрелся несколько вальяжно, лениво перебирая струны на Энджи. Хемингуэй был сосредоточен, как бегун на низком старте, впрочем, с ним это всегда так. Эрл подбрасывал палочки, чуть ли не жонглируя ими. Ну, вроде все готовы. Тогда я – тем более.

– И раз, и два, и три, и четыре, дааа! – я ударил по струнам, что кузнец по раскаленному докрасна, мягкому, податливому металлу, придавая своему творению форму. Искрами брызнули из гитары ноты, собираясь в яростную мелодию. Вся банда эхом отозвалась на мои движения, усилив их многократно. Я прислушался – ни одной фальшивой ноты, мы находимся в гармонии, в полной синхронизации, в невероятном единомыслии. Это вызвало во мне такой безумный восторг и эйфорию, что вращалась вокруг меня вихрем буйных, ярких, экзотических цветов. Я не просто укрепился в уверенности, что все будет нормально. Я знал это! Держись, Вуду, сейчас будет такая музыка, что тебя снесет вместе со стеклом, которое нас разделяет!

Хочешь ли ты понять, что значит мечта?

И как идти к ней, не сворачивая ни на миг?

И если бы тобой был я,

Ты услышал бы мой пронзительный крик.

И если бы вдруг не успел –

Я знаю, не каждый бы смог превозмочь,

Но за поворотом скрылась она,

И тебе ничем не сможет уже помочь.

Стоя ближе всех, я не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за мистером Шортом. Точнее за всей той гаммой эмоций, что так лихо проносилась на его лице: сперва он со скучающим взором таращился на кучку ребят, увлеченно играющих и трясущих телами и головами в такт музыке. Затем, заинтересовавшись, едва заметно даже для самого себя слегка качал головой и дергал коленом. Потом подключились и руки, ладонями он бил по подлокотникам кресла, на котором сидел, необдуманно повторяя движения Эрла. Намного медленнее, разумеется. И, уже ближе к концу песни, на его лице читался настоящий восторг. А прошло-то всего минуты три.

О да! Именно такое впечатление и должна производить музыка. Рок-музыка! Настоящая, она подхватывает тебя волной огромной силы, но при этом мягкой, нежной и чарующей. И выбраться из водоворота, что грозит утянуть тебя на самое дно, нет никакой возможности. С безумной радостью ты отдаешься воле музыкального Нептуна, уже поднявшего огромный трезубец, празднуя победу.

Для меня в музыке было что-то неестественное, сакральное, не от мира сего, если хотите. До самого конца я не мог поверить, что путь к величию создан самим человеком, а не дарован богами небесного Олимпа. А я – их посланник, их рупор, я – частичка их замысла и воли всемогущего музыкального божества. Я – Кейси-аккорд! Я – «Блудный Сын»!