Читать книгу Письма к незнакомцу. Книга 4. Любовь - Андрей Мурай, Андрей Алексеевич Мурай - Страница 2

Приветствую Вас, Серкидон!

Представляю себе, как Вы извелись-то, моё письмо ожидаючи. Что же будет дальше с Орфеем? Чем сердце его успокоится?.. Не волнуйтесь, Аид как поднял меч, так его и опустил.

Кстати говоря, на упомянутых двух простых вопросах – «Что будет дальше?», «Чем дело кончится?» – наваривают большие деньги жулики, штампующие дешёвые сериалы. Если хотите им уподобиться, расскажите Вашей зазнобе занятную историю особым образом. Оборвите речи на самом интересном месте и убегайте, крича: «До завтра!»…

Только не рассказывайте истории, окончание которых можно найти в вашей мировой паутине, что черти сплели. Заглянет умница-разумница куда следует, всё без Вас узнает, а когда Вы, вдохновенный паучок, заявитесь, продвинутая мушка скажет:

«Серкидон, про стародавние путешествия молью битого Орфея мне слушать не интересно. Лучше придумай для нас какое-нибудь свежее путешествие. И лучше, если оно будет свадебным…»

А теперь вернёмся в царство Аида.

Замерли в страхе придворные. В предчувствии ужасной развязки сжалась от страха жена царя, прекрасная Персефона. Но снова запел Орфей… И опустился меч грозного владыки, расправились суровые черты лица, и голова его опустилась на грудь.

– Проси, что ты хочешь, – певец, – сказал Аид. Я выполню твою просьбу. Никогда ещё такая музыка не звучала под сводами моего царства».

И преклонил колена Орфей: «О, могучий владыка, отдай мне мою Эвридику. Такой молодой она сошла к тебе, таким недолгим было наше счастье. Разреши ей насладиться зеленью трав, трепетным ожидание весны, моими песнями, моей музыкой и моей любовью. Ведь всё равно нам не избежать возвращения к твоему престолу, в твои подземные чертоги».

– Хорошо, – ответил царь. Я отдам тебе Эвридику, но с одним условием.

– Я согласен на любые условия! – воскликнул Орфей.

– Весь путь назад ты не должен оглядывать. Только выйдя на свет, ты имеешь право увидеть лицо жены своей. Если оглянешься – навсегда потеряешь её…

И пошёл Орфей в обратный путь, и тенью за ним шла Эвредика. Ни свирепый Цербер, ни строгий Харон, послушные приказу Аида, не препятствовали им. И вот уже Орфей вступил на другой берег, и начал путь по еле заметным тропинкам. Вот уже вдали забрезжил свет. И тут сомнение захватило душу юноши: «Я же не слышу за собой ни голоса Эвридики, ни поступи, ни дыхания её. Сдержал ли Аид данное слово? А что если?.. А вдруг царь?..»

Охваченный такими беспокойными, тревожными мыслями, забыв всё на свете, оглянулся Орфей… и лишь успел увидеть, как быстро истаяла тень Эвридики…

Бросился он назад к Стиксу, но не нашёл дороги. Стал молить богов, но боги отвернулись от него. И даже песни не помогли. До самой смерти тосковал Орфей о своей возлюбленной…

Грустно?.. Конечно, история грустная. Но давайте сделаем из неё выводы:

Первое.

Подобно тому, как царь Аид управлял своими слугами, мужчина должен управлять своими чувствами и эмоциями. Когда они становятся непослушны, жди беды.

Второе.

Не всегда «остановиться, оглянуться»8 полезно. Молодая любовь должна быть безоглядна, юноша должен твёрдо верить, что его любимая тенью идёт за ним.

Ну, и третье.

Дал слово – держи. Особенно, если дал это слово Богу, президенту компании, в которой работаешь, непосредственному начальнику или любимой тёще.

Вот такое у нас получилось длиннющее и незапланированное отступление от образов любви. А всему виной Ваша, мягко скажем, неосведомлённость.

Небольшое дополнение. Если что-то удовлетворило Вас не полностью, если мой рассказ где-то неясен, послушайте оперу Кристофа Глюка9 «Орфей и Эвридика»10. Скрипка музыканта Ойстраха11 донесёт до Вас то, что нельзя передать словами.

Тешу себя мечтой, что наш небольшой творческий коллектив (Кристоф Виллибальд Глюк, Давид Фёдорович Ойстрах и Ваш покорный эпистолярный слуга), раскрыв образ Орфея, подготовил Вас к восприятию определения любви от французского писателя Эрнеста Ренана12. И теперь оно будет Вам как родное: «Любовь – настоящий Орфей, поднявший человечество из животного состояния».

Если что-то непонятно, опять послушайте, опять почитайте, опять послушайте. Но не перестарайтесь. Хорошо, когда музыка Глюка – в душе, но если глюки появляются в голове, умственные труды нужно срочно прекращать…

А вот что мы с Вами сейчас сделаем, Серкидон. Мы не ограничимся Эрнестом Ренаном, продолжим выслушивать мнения французских писателей об интересующем нас многоликом чувстве. Почему писатели должны быть именно французскими? Ну, а кто же больше французов знает о любви?

Автор романа «Превратности любви», многоуважаемый нами Андре Моруа: «Любовь – это недуг, симптомы которого каждый раз проявляются по-разному».

Участник Бородинской битвы Фредерик Стендаль: «Любовь – восхитительный цветок, но требуется отвага, чтобы подойти к краю пропасти и сорвать его».

Поклявшийся в молодости быть «Шатобрианом или никем» Виктор Гюго выступает с ботаническим образом, достойным романтического барона Шатобриана:

«Любовь – как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существование и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца».

Анатоль Франс13, писатель которого современники называли «самым французским, самым парижским, самым утончённым», предположил: «Любовь – есть небесная капля, которую боги влили в нашу жизнь, чтобы уменьшить её горечь».

Знаете, Серкидон, в застойные семидесятые годы двадцатого века учёные собрали все советские анекдоты и бросили их в советскую счётную машину. Машина три дня, подобно стиральной, фырчала, свистела, стучала, крутила и, наконец, выдала анекдот века: «Уехал муж в командировку, а к жене приходят два любовника, оба евреи, Василий Иваныч и Петька».

Давайте и мы поступим подобным образом. Суммируем французские определения и что же мы получим. Получим, что любовь – есть прихворнувший Орфей, пытающийся залезть на дерево у края пропасти, чтобы сорвать с него цветок, в который попала небесная капля.

Вам понравилось?. . Мне тоже не очень. Засчитаем эксперимент как неудачный…

Не поверите, Серкидон, что со мной сделали эти французы. Потянуло на подвиги, захотелось выпить бутылку бургунского или шампанского, приударить за мадам Бонасье или Бовари, вызвать на дуэль Рошфора или Родольфа. Я, конечно, с этим «захотелось» справлюсь. Поступлю с ним, как грозный Аид поступил бы с непослушным подданным. Но писать сегодня больше не буду. Только греческим философом подправлю Стендаля. Уж если любовь и цветок, то «нездешний цветок», как определил Платон.

Позвольте с любовью откланяться, и до следующего письма.