Читать книгу Тень над скульптурой - Андрей Андреевич Храбрый - Страница 1

Утренняя заря августовского солнца едва заливала растопленным золотцем Приморское шоссе. Жужжа тысячью лошадиных сил, машина безудержно мчалась, неслась раскаленной пулей, лихо обгоняя редких заспанных водителей.

А потом засвистели тормоза. Спорткар резко замер в нескольких десятках метров от одинокого блюстителя дорожного порядка, которой, самодовольно размахивая жезлом и лениво перебирая ноги, направился к нарушителю. По трассе, шипя резиной, неслись, как в необузданном танце, машины. Все они, неодушевленные, слившиеся с мыслящим сознанием, обратившиеся в воплощение физической величины, неслись навстречу безымянной судьбе… Инспектор указательным пальцем постучал по стеклу с такой необъятной осторожностью, словно в страхе оставить хотя бы одну крохотную трещину. Дожидаясь пока высунется голова водителя, гаишник с потухшими мечтами в выцветших глазах вглядывался в морскую тихую гладь залива, что, покачиваясь на крохотных волнах, отсвечивала голубовато-зеленым…

– Объяснения нужны? Или сами догоните? – от собственной шутки он подавился и разразился громыхающим кашлем, а потом, утерев рот рукавом, с бессильным чувством власти сунул корочку водителю в нос.

Катаев молча вылез из машины. Манерно поправил воротник темно-серого пиджака. Поднимающееся к зениту солнце тусклыми бликами разбивалось о черные волосы, уложенные назад и слегка растрепавшиеся от скорости. Руки в мелких шрамах, острые черты лица, свойственные хищнику… Не более тридцати, а он уже числился в списке счастливчиков, сумевших за короткий срок выбиться в люди всеми правдами и неправдами, о которых теперь мечтает раз и навсегда позабыть, как о страшном сне.

– Пройдемте. Сюда, пожалуйста, – черно-белый жезл направился на хилый каркас служебного автомобиля.

Волнение от предстоящей возможности сорвать огромный куш окутало туманным облачком разум стража порядка. Его ноги подкашивались, и Катаев учтиво предложил инспектору по-дружески опереться о плечо, но тот, как током ударенный, категорически запротестовал. Чтобы преступник оказывал помощь самому блюстителю закона…

– На этот раз дольше почти на минуту.

– Врешь, – скрипнул зубами Катаев, через зеркало заднего вида жадно всматриваясь прищуренными глазами в серый бампер собственного автомобиля.

– Само собой, куда же мне считать, – обиженно плеснул руками тот.

И он с победоносным видом поднес телефон к носу нарушителю. На экране светился застывший секундомер.

– Ладно, чем обязан?

– Теряешь хватку, а? – с насмешкой победителя хмыкнул тот. Утренние лучи, пробивающиеся сквозь прозрачные стекла, чудесным сиянием кое-как пытались омолодить лицо, но ранняя старость – морщины и вмятины – чудодейственному омоложению все равно не поддавалась.

– А у нас век сейчас такой, тенденция, понимаешь ли, – поучительным голосом профессора затянул Катаев, – на кого не глянь, все теряют хватку, сдают обороты. Может, это предзнаменование свыше? Будто пик человеческой деятельности отыграл свое? Ладно, что мне тебя напрягать… Чем обязан-то? – грубо бросил тот, наготове держа руки в карманах брюк.

–Ну, раз сразу к делу… В общем-то… – закряхтел тот.

И нарушитель без слов вынул из кармана приготовленный не очень худой, но и не очень-то толстый сверток обтянутых канцелярской резинкой пятитысячных купюр.

– И чтоб без фокусов. Вот это, – он поводил деньгами перед носом гаишником, тот, как загипнотизированный, тянул сплющенный нос вслед за купюрами, – не просто так.

– Само собой разумеется. А когда следующий заезд?

– Без обещаний. Сейчас машину в сервис, а там осень с дождями, а потом и зима с гололедами…

– Слишком уж далеко заглядываешь, Саша, а будущее ведь ни одна гадалка достоверно не раскроет.

Катаев улыбнулся. В этой ухмылке, как в порывистом танце, соединялись безграничный интеллект с неисчерпаемой харизмой.

– Хороший стратег и вдаль ухитряется поглядывать.

Александр открыл дверь – более его ничто не держало в этой машине, все требования выполнены, нарушения улажены, формальности и договоренности соблюдены… Он вылез на шоссе. Под ногами граница леса с асфальтом, какой природа неустанно штурмует… Темно-зеленые верхушки елей, покачиваясь из стороны в сторону, тихо перешептываются между собой. Птичьи концерты давно не звенят, между делом подметил он. В воздухе хвоя и тина – ветер приносит ее гнилостный запах с грязного берега залива. С неба непрерывно сыплется золотце. Тепло…

– А я, знаешь, во что всегда верил? – облокотившись о крышу служебной машины, Катаев с интересом наклонился. – Кто договариваться умеет, тот и живет, – и инспектор многозначительно потряс свертком денег перед собственным лицом.

– Отличный девиз.

– А то!

Гаишник довольно кивнул и бросился пересчитывать на коленях каждую бумажку с блаженной радостью ребенка.

Машина плавно пристроилась рядом с седаном бизнес класса на парковке ресторана, разместившегося на самом берегу северного побережья Финского залива. Территорию заведения огораживал железный забор с фундаментом, выложенным камнем. Вход в обитель изысканных запахов и вкусов охраняли прикованные к огромным горшкам пышные туи насыщенного изумрудного цвета. Здание ресторана, сияя стеклами и металлической черепицей темно-зеленого цвета, выглядело настолько свежим, будто возвели его несколько недель назад.

Александр не спеша закрыл машину. Торопливое мелькание по шоссе только сейчас нагнало разморило. Накатила волна, распустив по телу тоскливое чувство утомления. Он огляделся по сторонам: последние две недели лета. На голубом небосводе, огибающем землю, перистые облака. Воздух еще теплый, но будто бы уже сдающий неукрепленные позиции осенней прохладе… Он повел плечами – движения неторопливы, как и у всякого, кто не знает, куда деть остаток дня. Зашел в ресторан, зал которого, как выяснилось, практически пустовал, лишь в нескольких местах торчали грибами под осинами люди – непременно мужчины в костюмах с женщинами в платьях. Кудрявый бармен до блеска натирал бокалы, словно кому-то доказывая, сколько стараний ему приходится отдавать за рабочий день. Две молоденьких официантки перешептывались между собой, укрывшись под тенью мрачного угла, и тихо посмеивались, прикрывая рты маленькими ладошками.

Хмыкнув носом, он, громко отстукивая каблуками черных туфель, чтобы только собрать внимание, прошелся через весь зал. Распахнул дверь на веранду. Легкий порыв ветра вихрем ворвался в помещение, растрепав салфетки на первых столах. Александр уселся за один из столиков поближе к перилам. Темная вода залива лениво пенилась, шумела, но ничего, кроме крохотных волн, едва дорастающих до щиколоток, более не выдавала. В такую ясную солнечную погоду Санкт-Петербург контурами показывал порт, к которому стремились совсем крохотные игрушечные корабли, и едва различимые верхушки жилых домов.

Подставив лицо диску яркого солнца, Катаев грелся, отложив до более беспокойных минут размышления о буйствах жизни. По какому-то чуду существование вдруг в разы упростилось, старые передряги превратились в отголоски прошлого, какое только и способно, накатывая на память крохотной волной, изредка заводить тоскливую шарманку. Нынче только плати вовремя, да наслаждайся мещанским раем… В глаза, как солнечный блик, вдруг бросилась забытая на стуле ветхая книга, чьи страницы выглядели так, будто они вот-вот рассыпятся в прах. Александр без интереса поднял ее. Раскрыл. Это оказалась философия счастья. Даже автора на задворках рукописи не видать. Прикрывая рукой зевоту, Катаев безынтересно перелистывал страницу за страницей до тех пор, пока наконец не явилась худенькая официантка. Темно-каштановые волосы отдавали медным отливом в солнечных лучах. Девушка, сжав блокнот двумя руками, тихонько дожидалась…

Александр поднял на нее задумчивый взгляд – мудреный мыслитель, замеченный в эпицентре тягостного порыва сумеречных дум и готовый вот-вот поделиться загадкой-вопросом. Из непроглядной черной мглы зрачков вырывалось, едва задевая девушку, далекое и неоформленное, не обросшее плотью, но уже завывающее раненным зверем…

– Добрый день… – с боязливой опаской затянула она песню официантов, хотя вот только пару минут назад бойко, посмеиваясь, переговаривалась с подружкой по работе.

– В чем ваше счастье?

– В чем мое счастье? – растерянно повторила она.

– Именно, в чем счастье?

Скривив губы, с каких уже стерся блеск помады, девушка пожала худенькими плечами, с разрушающейся утопией в глазах уставившись куда-то вдаль, как будто выглядывая момент, когда наконец-то представится возможность, сорвавшись с цепей, вырваться на вольный простор. У этой маленькой официантки было необычайно красивое личико, какое чудно бы смотрелось на большой сцене или… Куколка, произведение искусства, вынужденное разделять участь служащего…

– Не знаю… Не знаю я! – заспешила она. – Вот, держите меню.

Избегая зрительного контакта, официантка положила на край стола меню с такой поспешностью, словно намереваясь как можно скорее избавиться от приставучего гостя. Она уже развернулась, уже отступила от столика на шаг – Александр поймал бедняжку за запястье, как будто она уже принадлежала ему. Девушка замерла в испуге. Вместо ожидаемой краски бледность. Она смотрела на Катаева и при этом куда-то сквозь него, как будто бы в даль непроглядного прошлого… Катаев не держал крепко – при желании она легким движением могла бы вырваться, но девушка того даже не заметила.

– Не надо меню. Американо, пожалуйста. И круассаны. Найдутся?

Испуганным зверьком, какой готов на что угодно, лишь бы отпустили живым, она поспешно закивала, потом, осторожно высвободилась из хватки, и, пряча глаза, отступила к двери.

Худенькое тельце девушки скрывало некую таинственную необузданность, какая еще не раскрылась всему миру живописным бутоном, к какой еще ни одна душа не сумела притронуться…

Дожидаясь завтрака, Александр, не вовлекаясь в текст, переворачивал страницу за страницей. С кофе не торопились. Пустая веранда распыляла пыль скуки, какая забивается в ноздрях, застревает между зубами… Катаев поднялся, сентиментально оперся руками о деревянные перила, подставив слабым порывам ветра черные волосы. А вечерами здесь огромное оранжевое солнце проваливается под вопли серебристых чаек за водную зеркальную гладь… А что касается счастья, подумал Александр… Выдумка и только, какую со смехотворной серьезность ухитряются раздуть до потери пульса…

Толкнув дверь хрупким плечом, официантка с серебристым подносом выкарабкалась из-под свода зала. Белоснежная чашка, два румяных круассанами на блюдце. Девушка, опасаясь непредвиденных приставучих вопросов, поспешно ушла.

Катаев медленно потягивал кофе, фланировал, будучи отстраненным от мира осязаемого, по новостям в телефоне. Ерунда ерундой, зато заголовки во всю глотку кричат, чтобы любопытство заставило обратить внимание на напыщенный текст, пережеванный сотни раз…

Катаев завернул в автосервис, который мог похвастаться разве что блестящей вывеской, горящей ради экономии не в полную силу. В этом небогатом месте каждая измазанная в масле и копоти морда знала его и почитала за прошлое и щедрые чаевые. С безбашенно-радостным возгласом, демонстративно отшвырнув клавиатуру на край стола, Александра встретил вскочивший с рабочего места Тимур. В этой конторе он был единственным менеджером, на котором каким-то чудом держалось слишком много всего.

– С чем пожаловал?

– Масло, тормоза…

– Так и запишем. Я порой удивляюсь тому, с какой особенной трепетностью тебя хранит бог! – Александр недобро покосился на Тимура, дующего безобидные улыбки. – Это ж какая адова сила воли должна засесть в человеке, чтобы не гонять.

– Разумность-то постоянно должна сопровождать, верно?

– Само собой! – выстрелил тот.

Катаев оперся двумя руками о стол. Из-под рукава пиджака вынырнули серебряные часы с черным глянцевым ремешком. В зале, где на белой плитке то тут, то там держались черные разводы, никого более не было.

– Ну, и где этого Георгия черти носят?

Тимур сорвал стационарный телефон. Уже через мгновение он командирским басом кричал в трубку:

– В контору, бегом марш!

Старший автомеханик явился буквально через минуту, в спешке захватив с собой гаечный ключ. Завидев Александра, он растянул пухлые губы до ушей. От усердной работы даже на его губах осталась копоть.

– Саша! – вскричал Георгий, швырнув под ноги заляпанную кепку.

– Ладно тебе, не кричи…

– Эй, Тимур, глянь-ка, осталось ли в запасах спиртное?

– Я пас, – строго отрезал Александр. – Мне ни к черту.

– То-то, – пригрозил Тимур пальцем в предвкушении облизывающемуся автомеханику, – рабочий день полным ходом, а тебе лишь бы пить за все пустяки подряд.

– Да к черту вас! Настоящая дружба часы не терпит, – обиженно буркнул Георгий, спрятав руки в карманы перепачканных брюк. – Идем к машине.

Там, на улице, спорткар хвастливо поблескивал резкими изгибами. Здесь, среди серо-грязной разрухи, именуемой средним достатком, он казался драгоценным бриллиантом, какой сбросил с избалованной дамочки ревнивый порыв ветра.

– Послушай, а ты счастлив?

Механик поднес огонь к сигарете и потом вполне спокойно, едв взвесив в мозгах, изрек:

– Жаловаться не на что. Работы вдоволь, семья с машиной на месте. Сам я вполне еще способен, куда уж тут?

– Дурная голова, многое ли ты понимаешь…

– Что верно, то верно. Да и потом, какой мне толк от этих вопросов? Пожал плечами, закурил – вот и весь благоразумный ответ.

– Даже если счастье доступно не всякому, то на философию о нем ограничения не распространяются.

– Мы обычно уклоняемся от таких вопросов, а на тех, кто задает их, плохо косимся… Мозгов, считай, не хватает, чтобы по пустякам языками молоть. Да и тут… – не подбирая слов, он, как по плечу верного товарища, постучал ладонью по крыше автомобиля. – Знал бы ты, какое удовольствие возиться с такой-то ягодкой…

Такси остановилось в жилом квартале на Крестовском острове. Пройдя вдоль ряда дорогих машин, Катаев юркнул в светлую парадную. Из лифта навстречу ему вышла блондинка с маленьким йоркширским терьером на руках. Завидев Александра, она тут же дернулась как током ударенная. Когда-то они хорошо знали друг друга, даже слишком хорошо… А потом муж ее пристрастился к виски и сделался невыносимо ревнивым, настолько, что она даже боялась убегать из дома, когда тот сильно напивался.

Он наконец-то заперся в квартире. Вся суета, все спешки, весь мир там, за стеной… Выдохнул. Длинный скучный день все никак не мог приблизиться к концу и уступить ночи…

В гостиной торшер на двухметровой деревянной ножке – крохотное искусственное солнце за ширмой – отбрасывал темный свет на забитый книжный шкаф. Катаев разместился в темно-зеленом кресле с распластавшейся на коленях книгой. Строптивое чтиво, до последнего упираясь, отказывалось раскрывать затаенные в себе думы. Еще не озвучившая себя, но уже навязчивая, мысль, раздирая сосредоточенность на куски, жужжала вокруг да около… Года летят только вперед – люди не молодеют. Дом пустует, а пустота требует, чтобы ее заполняли любой ерундой, иначе никакого покоя, иначе вечные терзания. Сиди и гадай, чем заполнить пустоту…

Человек без счастья – нет более жалкого существа…

– Человек без счастья… – задумчиво протянул Катаев вслух, отбросив книгу на темно-зеленое сиденье кресла и дойдя до окна, из какого виднелись красивые дома, окруженные ухоженными газонами. Недавняя находка ветхого трактата на веранде осколками битого стекла теперь так бесстыже царапала нутро, разбавляя кровь умопомрачающей тоской.

– Вот и получается, что смысл бытия сводится к поиску счастья. А счастье ведь не призвание, ему не учат, его не передают по наследству, к нему пробираются через тернии, извилистые тропинки правильных и неправильных выборов, но оно из раза в раз избегает все ловушки, уворачивается ото всех ловчих сетей. Импульсивность жизни не создана для мирных штилей, иначе что от нее осталось бы? Затхлость?

Разве может быть счастлив тот, кто задумывается над тем, что такое счастье?

Человеку нужен человек, человеку нужно признание… Человеку вообще нужно слишком многое, и все то, чтобы отбиться от цепких когтей неполноценности, нужно уговорами и угрозами одновременно удерживать подле себя.

Товарищи, связи, знакомые проститутки со своей ненатуральной любовью, а душу все равно ни перед кем не излить. Душу, заключил Катаев, изливают только слабаки.

Недолго думая, он набрал знакомый номер. Помощь обещала примчаться уже через каких-то двадцать минут…

– Разве я не сняла напряжение?

Он вопросительно посмотрел на девушку и, ничего не дожидаясь, отвернул голову. Темно-бордовое свежевыстиранное и тщательно выглаженное постельное белье приятно шуршало, соприкасаясь с обнаженными телами.

– Ну эй!

Она перевернулась и нависла, как молодая луна над небольшим городком, над Александром, с наглостью в ястребиных зенках требуя ответ. Игнорирование словно на полном серьезе оскорбляло ее тонкую женскую натуру. С ее худой шеи, какую окутывали мириады чужих рук, спускался извилистым шлейфом сладковатый аромат духов. Она была ничьей и при этом для всякого желающего, но даже при таком раскладе настоящее имя ее не знала ни одна посторонняя душа.

– Почему ты никогда не называешь свое настоящее имя? – он слегка нахмурился, состроив загадочно-задумчивый вид. – Разве мы играем в молчанку, Люси?

– Потому что…

Обиженно буркнув, она рухнула на спину, раскинув руки по сторонам, словно отдаваясь ласковому солнцу экватора.

– Ну так что? – с тихой настойчивостью в голосе уточнил тот.

– Ответ за ответ? А иначе никак! Кем, как не нами, правит привычка извлекать выгоду из каждого действия, даже самого ничтожного и пустякового, – и она снова перевернулась на живот, играючи касаясь мягкими грудками мужского тела. – Давай на чистоту, тебе со мной скучно?

– Ну, раз ответ за ответ… Так почему ты живешь под псевдонимом?

– А я и не живу под псевдонимом, – с обиженной наглостью фыркнула она. – Это только для работы. Все равно что перчатки врачи надевают. Так и я использую псевдоним, чтобы не запачкать свое истинное я.

– Умно.

– А главное, действенно. Мои коллеги уже с ума посходили, все твердят, что потаскуха-жизнь безвозвратно испорчена и потеряна, а я, как видишь, бодра и весела… Да что об этом. Твоя очередь.

– Скучно ли мне с тобой? – безынтересно повторил вопрос тот. – Без понятия.

– То есть скучно?

– Ко мне ненадолго приходит женщина под маской, которая дарит ненастоящие чувства. Счастье… – тут он осекся, затер лицо руками, как будто смахивая с себя сущий вздор болвана. Люси с азартом следила за ним, с каким следят, затаив дыхание, за катящимся по деревянному бортику колеса рулетки белым шариком. – Веселого тут уж точно мало.

– Я могу быть с тобой долго. Ты только плати…

– Раз так, – хмыкнул Александр. – Я бы мог купить тебя на десяток лет вперед, но дело вовсе не в том.

– Так купи! – взбодрилась она. – Чтобы я была только твоей. Твоей и ничьей более. Чтобы только для тебя…

– Напрасно ликуешь. Самая холодная тюрьма показалась бы тебе сказкой, чем проданная жизнь.

– Как-то слишком литературно звучит! Как жаль, что я иногда не понимаю тебя, – замотала головой она, разбрасывая осветленные волосы, чьи кончики кисточками касались кожи Александра. – Почему же как в тюрьме сразу… Да и черт с ним! Меня больше волнует твое счастье. Просто так о нем не заикаются.

– Вздумала ударить по самому больному? Что ж, попадание четко в цель.

– Ничего я не думала, просто спросила… Просто ты вдруг обмолвился про счастье, будто оно тебя волнует, вот я и не смогла мимо пройти. Сердце чует, будто что-то не в порядке, понимаешь? Дай руку, – она приложила ладонь Александра к своей груди. Распутная игра, но не попытка выразить чувства… – Так нагляднее? Чувствуешь, как волнительно бьется?

Однако ускоренный ритм он не заметил.

– Древняя ирония судьбы: когда не целятся, тогда, как на зло, точнее всего и попадают в яблочко, – он отдернул руку и повернулся спиной к девушке. – Останешься до утра?

– Если не выгонишь.

– Не выгоню, только ложись спать.

Люси погасила светильник, примостившийся на тумбочке, и прильнула к Александру, словно к горячо любимому мужу, какому она обещала быть рядом и в горе, и в радости…

И вдруг темноту разрезал тонкий смех, за каким полились звонкие слова:

– Какой же детский пустяк! – взвизгнула она. – Разговаривать о счастье! Это в раннем юношестве, – едва не пуская слезы из закрытых глаз, сонно бормотала Люси, – в раннем юношестве мы с легкостью рассуждали о счастье и считали себя достойными его благословения…