Читать книгу Тень над скульптурой - Андрей Андреевич Храбрый - Страница 2

Александр поднялся по будильнику. Опустил ноги в мягкие тапочки. Люси – женщина, носящая маску, женщина ненастоящая, чтобы за плату пережить всего лишь одну ночь, приоткрыв рот, мирно дремала, спрятав под подушку обе руки.

Он не стал тревожить ее сон, принял водные процедуры, потом уселся с чашкой черного чая за ноутбук в кабинете. Когда часовая стрелка перевалила за восемь, Катаев перебрался на кухню, чтобы приготовить завтрак на двоих.

– Люси…

Касанием перышка он дотронулся до плеча девушки – та лениво подняла головку растрепанных волос, с трудом разлепила заспанные глаза, потянулась, протяжно зевнула, растягивая время… Денег за утро и сон она не возьмет, Катаев это прекрасно знал. Причина ее преднамеренной медлительности объяснялась без ухищрений: чем раньше начнется утро, тем скорее она окажется во власти дряхлого хрыча, изрядно переоценившего себя.

– Самое время вставать, Люси. Не смотри на меня так. В школьные года…

– Какое ужасное слово! – простонала она, закрыв лицо руками и отвернувшись от Александра.

– Когда мы были в школе, – настойчиво повторил тот, – вставали намного раньше почти каждый день, а теперь… Не позволяй себе слишком долго спать.

– Еще чуть-чуть, дай мне еще пару минуточек.

– Вставай.

И он одним взмахом сдернул с девушки одеяло. Сгорбившись, растерев худенькие плечики, Люси по-турецки села. Зевнула, потом уставилась на Александра сонными глазами-стекляшками, в каких ни понимания происходящего, ни уверенности в твердости почвы под ногами. На ней не было ничего, кроме нижнего белья. Беззащитная и хрупкая, дрожащая от холода, а, между тем, она не вызывающая ни желания защитить, ни стремления согреть, чуждая для всех неприкаянная душа…

– Вечно ты все портишь.

– Завтрак на кухне.

Игрушка, с какой можно беззаботно позабавиться… И она любила Александра за такое отношение к ней, потому как свято верила, что так аморальная профессия не завладевает на полной серьезности ее личностью.

Ресторан тонул в смеси электрических и солнечных лучей. Александра встретила очаровательная девушка с кудрявыми волосами, ниспадающими до лопаток.

– Добрый день, – прижимая увесистую записную книжку к груди, она широко улыбалась и походила на воплощения самого солнца: такая же яркая и ослепляющая…

– Новенькая на месте?

– Да, она ждет вас за тем столиком…

Девушка вытянулась, указывая куда-то вглубь зала, но Александр, равнодушно махнув рукой, лишь прошел мимо, успев бросить:

– Ко мне веди.

Замок в кабинет в очередной раз заклинило. Ключ отказывал поворачиваться. Ни вправо, ни влево. В яростном ожесточении Катаев дернул ручку. Потом еще раз. И еще… Безрезультатно. Терпение поспешно иссякло. Он перевел дыхание, огляделся по сторонам: длинный коридор, не видать ни души, только где-то за поворотом в привычном мурчании едва слышно гудит электрощитовая, какую каждую неделю уже давно обещает проверить электрик. Он с силой треснул дверь плечом. Раскат грохота, казалось, поднялся на этаж выше. Попробовал замок еще раз – тот по какому-то необъяснимому чуду вдруг поддался. Александр метнул ключи на стол – те скользнули по дереву, едва удержавшись за край. Плюхнулся в кресло. Открыл компьютер. Какие-то бумаги, подкинутые управляющим, требовали внимания… В изнуряющем бессилии он откинулся на спинку кресла с неугасаемой обреченностью, будто по какой-то неисправимой неловкости невозвратно упустил доселе надежный, как почва под ногами, смысл бытия…

Тут тихо постучали. Из приоткрывшейся двери выглянула скромная фигурка.

– Можно?

Александр пальцем указал на кресло напротив стола. Аккуратно прикрыв дверь за собой, девушка прошлась, едва касаясь пола ногами, словно боясь издать лишний шорох.

– Мне сказали подойти к вам. Сказали, что вы знакомитесь с каждым сотрудником.

– Предусмотрителен тот, кто лично знает каждого в лицо. И кто же ты? – он поднял на нее такой недружелюбно-холодный взгляд, от какого девушка неуклюже рухнула в кресло, невольно сглотнув.

– Администратор… – заторопилась она, но Катаев, не слушая, сразу же перебил бедняжку.

– Вот бумага и ручка. Пиши сочинение-рассуждение. Помнишь, в школе давали такие задания? Вот и пиши на тему, что такое счастье. Прямо при мне.

Она послушно взяла планшетку с бумагой. Спина образцово прямая. Одна нога закинута на другую. Первые несколько минут девушка не решалась коснуться ручкой бумаги, время от времени искоса поглядывала на Александра в недоумении, хмуря тонкие брови, как будто помышляя убраться восвояси…

– А… Насколько объемным должно быть… Сочинение.

– Сколько душа выразит, – равнодушно пожал плечами Александр, не отрываясь от компьютера.

В скучающем ритме тихо щелкали секундами настенные часы. Стесняющая неловкость залила кабинет, превратив время в тягучую массу… Скрипнула дверь, на пороге вырос мужчина в темно-синем костюме с по-борцовски короткими волосами. На светлом лице выделялся уродливый, неестественно огромный нос. Такая-то морда в сочетании с нахальной ухмылкой одним своим видом доводит до белого каления.

– Александр Михайлович?

– Чего тебе? – рявкнул тот.

– Так можно или нет? – мужчина за дверью не собирался отступать.

Тяжело выдохнув, Катаев, прикрывая ладонью глаза, словно укрываясь от слепящих лучей головной боли, кротким жестом позвал тот гостя.

– А ты пока иди, – обратился он к и без того запуганной девушке, – макулатуру занесешь потом. Завтра, например. Завтра же жду тебя. Сегодня, как видишь, обстоятельства…

– А я уже все, – поднявшись, стыдливо пробормотала девушка, протянув планшетку с наполовину исписанным листом.

– Так быстро, – в удивлении округлил очи Александр, беря планшетку.

Девушка кивнула и поспешно, не глядя на вошедшего, покинула кабинет, в каком преобладали дубовые оттенки, несмотря на нарушенную целостность дизайна. Мебель сюда заволокли лишь бы заставить пространство. Вон, видавший виды полупустой шкаф вытянулся вдоль стены… Мужчина опустился в кресло. Манерно поправил красный галстук. Широко зевнул…

– А напомни-ка, – на своих правах начал тот, – когда у нас смотр?

Александр перелистнул страницу раскрытого ежедневника. Большинство страниц пустовало. Катаев, до своего предела богатства, как будто бы позабыл обо всех занятиях, какими только затыкают безрадостные дни…

– Через пару дней.

– Обычно-то даты наизусть помнят, – усмехнулся тот, развалившись в кресле. – Да и торопливых издали видать…

– И как же, по-твоему, я должен усердствовать?

Роман сдержанно выдохнул. Достал сигарету из пачки. Щелкнул бензиновой зажигалкой…

– Здесь не курят, – сурово процедил Александр. Он таращился на него с такой озлобленностью, с какой, не мешкая, выпускают пулю в лоб.

– Что ж, очень жаль. Одна из распространенных причин, кстати, по которой инвесторы уходят. Такой пустяк… Нервы, понимаешь ли, не у всех как стальные канаты.

Прежде, чем спрятать сигарету обратно в пачку, он, словно поигрывая на терпении Александра, еще раз щелкнул зажигалкой. Бледный огонек мигнул в светлом кабинете тусклым маяком, не отбросив ни тени.

– Я вот думаю. Почему именно загород? Почему не центр? Где красивые виды, где гранитные набережные, где расхаживал Пушкин…

– Потому что это желание. Мое желание! И нечего тут объяснять.

– Желания частенько банкротят.

– Меня всегда интересовало, какими методами люди добираются до богатств…

– И в этих историях, – с подленькой ухмылкой, вцепившись глазами в Александра, перебил Роман Юрьевич, – частенько мелькает уголовщина.

Катаев раздраженно сжал кулаки. Знал он эти истории про быстрые деньги, угрожающие то свободой, то могилой…

– Какой такой ветер гонит вкладываться тебя в мои интересы…

– Не торопись, дружок, я ведь никуда не сбегаю, меня только гложет интерес. Волнуют мотивы. Мотивы твоего поведения… Недаром ведь всякий, кого бы не привели в пример, стремится выбиться в центре. Так зачем же ты метишь на окраину?

– Вот проклятье! – взвыл Александр, прикрыв лицо искусанными шрамами ладонями. – Повторять, повторять и еще раз повторять одно и то же! Желание, и никаких более загадок.

– Желание, – усмехнулся тот. Его уродливый нос, несмотря на свой огромный размер, как безжизненный, ни одним краем не дергался. – Это ж сколько потребовалось беспрепятственно делов намутить, чтобы потом, однажды, руководствоваться исключительно желаниями…

– Заткнись, – процедил Александр. – Когда по-настоящему нуждающимся срочно требуется круглая сумма, ни один инвестор голову не высунет…

– Мы не благотворительностью занимаемся, а бизнесом, разница огромная. У нас задача не раздавать, а считать деньги.

– Легко ж некоторым живется…

– Да что ты, – с добродушной улыбкой на лице не дал договорить ему Роман Юрьевич, – мы не настолько уж и различны, а потому оба понимаем, что ты поднимаешь бестолковые рассуждения обожравшихся коршунов, – Александр молчал, доля правды числилась в словах Беляева. – М-да, так оно и есть: бестолковые рассуждения, – еще раз повторил тот, лишь бы не молчать.

Время не стояло на месте, часы отчетливо отбивали секунды, человеческие силы, как горящие восковые свечи, таяли понапрасну. Подпирая голову рукой, Роман Юрьевич сидел в кресле с закинутой на колено ногой. Человек, подумал Катаев, добивающийся измором, сам не зная чего, так и нарывается на выбитые зубы.

– Меня всегда учили бояться бездельников, – начал Александр. – С самого детства. Я долго не понимал почему, а теперь… Оказалось, самые страшные люди всегда чего-то вяло выжидают.

– И правда, сколько еще мариноваться?

Он наклонился и поднял с пола худенький портфель, из которого выудил внушительную папку с бумагами.

– Весь этот хлам можешь засунуть, как минимум, обратно. Я и пальцем к нему не притронусь.

– От этой кипы тебе не укрыться, чем раньше…

– И славно, – огрызнулся Александр, лязгнув зубами. – Когда прижмет, тогда и стану хвататься за каждую соломинку.

– Вообще-то, это условия…

– Прячь, я сказал! – раздраженно рявкнул Катаев.

Поджав хвост, Беляев, сминая листы, кое-как сунул бумаги обратно в портфель.

– Что ж, остается лишь ждать и надеяться, как оно обычно и бывает, нам ли привыкать? Но вдобавок ко всему до кучи придется надеяться на разумность стареющего Игоря Валентиновича…

– А на сим вынужден прощаться, – Александр приподнял и плюхнул папку с бумагами о стол. – Контракты горят, дел по горло, телефон не умолкает, хоть вешайся.

Вальяжно поднимаясь с кресла, Беляев с подлянкой ухмыльнулся. Лицо, подумал Катаев, незнакомое и в тоже время… Как будто за этим лицом-маской однотипная, ничем не удивляющая история сидельца. Когда дверь захлопнулась, Александр резким движением, забывая обо всем на свете, схватился за исписанный на треть лист.

– Даже не подписалась, – пробубнил он себе под нос, отложив сочинение-рассуждение в сторону.

Счастье в благополучии, в достатке, в хорошей квартире, хорошей машине, любящем и богатеньком муже… Счастье в объектах, утверждала, обобщая, она, ни разу не упомянув течение процесса. Счастье в том, чтобы иметь, а не в искусстве быть и созидать.

Последние недели лета тешили петербуржцев уходящим теплом. Александр, склонив отяжелевшую от дум голову, пересек пешком несколько пыльных кварталов до дверей ближайшей библиотеки. Лес железных стеллажей, забитых многовековыми трудами человечества. Запах рассыпающихся в прах страниц забивает ноздри, пытается прошмыгнуть в глубину легких. Катаев всматривался в корешки книг. Ну как же так? В обители напечатанных на бумаге мыслей не сыскать детскую мудрость… Как ни крутись, а еще не изобретенное лекарство никакими силами не раздобудешь.

Случайная находка на террасе неумышленно заставила признать пустоту вокруг домашнего очага. Пустоту в целой жизни… Назойливое чувство опустошенности, не дающее влачить жалкое, бренное, а вместе с тем спокойное существование… Одна из множества подобных книг амбициозно обещает раскрыть формулу счастья меньше, чем за месяц. Пара поспешно пролистанных страниц – легкомысленный вздор. Рукопись вновь обиженно теснится дешевой проституткой средь товарищей…

В коридоре трусливым зайцем промелькнули вьющиеся рыжие волосы, шуршащие тихим ветром. Александр безрезультатно хватался книгу за книгой, не сдвигаясь с места. Шелестели страницы. Недоставало только ругательств…

– Вам подсказать? – держась на безопасном расстоянии, к нему обратилась та самая рыжеволосая женщина в поношенной черной жилетке со старенькой оправой очков на носу.

Он мягко улыбнулся и захлопнул очередной бесполезный практикум. “Успех в шаге от вас, только руку протяните”, – гласили огромные буквы на обложке… Развернул книгу так, чтобы женщина могла разглядеть только кричащую аннотацию, мелкий шрифт какой издали способен был разобрать разве что орлиный глаз.

– Вы просто так долго выбираете, – умиротворяюще поспешила она.

– Видимо, искомого здесь нет.

– А что вы ищете?

Он поставил книгу на полку. Та с трудом потеснилась между плотными и невысокими книженциями в почти что новеньких мягких обложках, видно, книги эти спросом не пользовались. А, между тем, все они обещали за несколько недель или месяцев помощь обрести счастье или нечто сходное…

– Уже готов поверить, что такие книги не выпускались, – отпуская шутку, Александр по привычке сверкнул белыми зубами.

– Но и я ведь здесь не просто так работаю, – легкая обида, смешавшаяся с толикой грусти, выросла нечеткой крохотной тенью под женскими ногами, и в этом слиянии мизерных чувств таилась незыблемая сила, какая разжигает праведный огонь харизмы. – Это, в конце концов, моя работа…

В библиотеке властно царствовало затишье. Только где-то в соседнем зале шуршат волнами перекатывающиеся страницы. Он приветливо улыбнулся женщине. Настойчивость всегда привлекала его, а тут, по такому пустяку.

– Если настаиваете… – он остановился в двух шагах от женщины. Вместо духов на ней держался пыльный запах стертых страниц. – Пару дней назад натолкнулся на один интересный труд. Философия счастья. Автор, кажется, не упоминался.

– Философия счастья… – припоминая, повторила она. Катаев не уступил дорогу, не дал ей протиснуться вдоль стеллажа вперед. Ее вопросительно-смеющиеся глаза смущенно уставились на посетителя, мерцая непониманием.

– Здесь нет.

– Если вы в поисках “философии счастья”, то это не обязывает быть вас пессимистом. Впрочем, книгу-то могли забрать, а мы тут зря пытаемся…

Библиотекарь плюхнулся на старое кресло за кафедрой. Округлил спину, впившись зенками в монитор компьютера. Только рыжая макушка видна.

– Философия счастья… – в очередной раз пробубнила она без намерения отступать.

– Ну, что ты там ищешь? – к женщине со спины, тяжело шаркая, подобралась старушка со шнурками на очках. Оправа на ее лице, поблескивая серебром, выглядела куда более дорогой, чем у рыжей.

Рыжая стойко игнорировала коллегу. Старуха с несколькими бородавками на щеках дышала той прямо в затылок, и тошнотворный запах, поднимающийся со дна желудка, добирался аж до Катаева. Он только отступил на шаг назад, чтобы глотнуть спертый воздух без омерзительной примеси, как старуха сразу же бросила на него озлобленный на весь мир взгляд.

– Ну, неужели не видишь? Не найти! Нет такой книги, и нечего тут из кожи вон лезть! Философия счастья, тоже мне выдумки! У нас дети и то названия не путают, – теперь она с нескрываемой насмешкой уставилась на Александра, – и не усложняют нам работу, а вы… Сколько же времени было бы сэкономлено, будь человеческая память чуточку надежнее!

Как в судороге помотав головой мумии, она, с закулисным гоготом подергивая грудью, с трудом передвигая старые варикозные ноги, победоносно уползла к своему креслу.

– Ни заметки… – огорченно вздохнула рыжая. Погода в ее альтруистичной головке заметно ухудшилась. – А что это за книга?

– Древнее старье.

– Знаете, у нас-то библиотека маленькая… – тут старый ветеран библиотеки метнул в рыжую неприязненно-свирепый взгляд, обещающий словесную взбучку. – Попробуйте обратиться в национальную библиотеку. Метро Парк Победы. Там много всякого.

Катаев оценил ее с головы до талии: широкие глаза, в каких ярким сиянием отражаются искренность и добродушие, неугасающее стремление приукрашать мир хоть чем-нибудь, но обязательно сделать его лучше… Худая фигура матери, какую с нетерпением ждут дети дома… И это воплощение чистосердечной любви к роду человеческому стережет в душной книжной каморке тиран без шипящих медуз вместо волос…

Он вырвался на улицу, широко раскрыл рот, жадно глотая воздух, словно все это время ему шнурком сдавливали горло. В библиотеке держалась невыносимая духота, после какой даже знойной под куполом неба оказывает спасительное воздействие.

Августовское солнце золотило улицы, отражалось от стекол, разбрасывая по городу несчитанное множество бликов Темные воды Черной речки, как будто застыв, украдкой тянулись ковром к рукаву Невы.

Поблизости виднелось кафе. Александр вызвал такси и двинулся в сторону вывески с чашкой.

Неловко жестикулируя, как будто ведя мысленный разговор с самим собой, навстречу Александру, опираясь о хиленькую тросточку, плелся старик.

– Скверный знак.

Александр остановился. На него в упор пялился иссохший старик, чье заросшее седыми волосами лицо сплошняком изрезали ветхие морщины.

– Скверно, говорю, – старик ткнул пальцем в солнце. Сморщенная кожа отдавала бронзой под яркими лучами. – Солнце. Оно слишком огромное. А огромные звезды потом резко сжимаются и пропадают. С уроков астрономии запомнил, представляете?

Там, наверху, ни облачка. Солнце нещадно палило изо всех орудий, но увеличенным не казалось. И ни в какую бездну пропадать и не думало.

– Это мы, просто, – продолжал бормотания тот, – ничего не замечаем и не придаем значения вещам важным на самом деле, а они потом пропадают, а потом мы, познав всю их важность, не можем отыскать их…

Александр хотел было открыть рот… Книгу ведь не найти, когда она вдруг стала выражать необходимость… Нахмуренный, он резко отвернулся от безумного старика, скорым шагом свернул за угол. Там, как выяснилось, прижавшись к обочине, торчало такси.

– Свободно? – открыв переднюю дверь, бросил Александр водителю, светящему экраном телефона в собственное лицо.

– Свободно-свободно, – устало пробормотал таксист.

Испокон веков человеческая жизнь – длиннейший путь выборов и последствий – складывается самым непонятно. Пустота… Пустота присуща каждому. Ее холодные вертикальные чудовищные зрачки блестят в ночи…

Пустота требует наполнения. Счастье -это…

Катаев, как безделушку, откинул беспроводную мышку в сторону. Закрыл глаза. Тяжелый вздох сам собой вырвался из груди. Деревянный винтажный стул вдруг показался каким-то предательски неудобным, отгоняющим сосредоточенность, как отгоняют от вазы с фруктами назойливых мух платком. Смиренно положил руки на стол, Катаев навис над клавиатурой умирающим душевнобольным.

В квартире строго преобладала дубовая мебель. Темное дерево и позолота различных аксессуаров. Удобств в кабинете, созданном специально под рабочую атмосферу минимум. Огромный шкаф, заставленный книгами, опускал на кабинет атмосферу мудрости и занятости…

Не выдержав изнуряющее бездействие, лишающее чести любую работу, Катаев переметнулся в ванную. Сполоснул лицо прохладной водой, задержался на отражении: черные волосы, острые черты лица, холодные глаза серого цвета, первые морщинки, небольшой шрам на правой скуле, заработанный в конце нулевых от удара кастетом… Он коснулся двумя пальцами шрама. Кожа не болит…

– Хватит! Хватит! Саня! – схватив за плечи и руки, несколько двадцатилеток оттянули его от разбитого лица, упавшего навзничь.

– Заслужил ублюдок! – бросил разгоряченный голос толпе. В свете палящего солнца сверкнула ледяная сталь ножа. Жар кипящей крови сводил с ума…

– К машине! – парень в майке и с выбритым черепом, как фокусник из цилиндра, вытащил из кармана спортивок пистолет, неумело направлял ствол то на одного, то на другого, прикрывая поспешно оттаскивающих Катаева.

Девятка, во всю заревев, газанула и, медленно набирая обороты, едва не столкнувшись с несколькими разгоряченными головами, умчалась в сторону трассы, ведущей к Питеру.

– Ну, как мы их? – самодовольно закричал парень с переднего, нанеся джеб воздуху. – Саня, ты-то как?

– Теперь-то уж к ней не притронутся… – отозвался тот, теряя сознание…

Вода журчала не переставая. Было в ее однообразной песни какое-то подобие умиротворения… Александр закрыл кран. Вытер руки. Потом опять вернулся к зеркалу. Провел кончиком пальца по нижней губе, словно та, разбитая, ныла от боли. Старые сильные воспоминания порой захватывают мозг галлюцинациями.

В гостиной на журнальном столике две выстроившихся друг напротив друга шеренги шахматных фигур безжизненно рвались в атаку. Время подходило к позднему. Мягкий желтый свет покрывал выступы комнаты. Александр, опустившись в темно-зеленое кресло у окна в тягучем раздумье, когда мысли утомительно медленно тянутся липким медом, перелистывал страницы…

В утреннем свете кабинет завывал какой-то холодной пустотой, словно помещение через нараспашку раскрытое окно засыпал тонкий слой снега. Александр покрутил в руках маленький глобус. Весь мир на ладони. Крохотный. Такой-то и раздавить подначивает интерес…

– У тебя когда-нибудь ускользали книги из рук?

– Если только падали, – выпустил короткие смешки пятидесятилетний старик.

– Нет, не то, – раздраженно огрызнулся Катаев. – Именно ускользали, как люди, понимаешь? Бац, и не найти. Вот буквально пару дней назад видел, а потом во всем городе отыскать не удается. И в интернете тоже ни слова… – завидев неодобрительно-непонимающий взгляд собеседника, он обессиленно махнул рукой. – Да что перед стариком-то распинаться.

– Этот самый старик направил тебя на денежный путь.

– Но не научил чувствам. Впрочем, никаких упреков, мы все тогда были далеки… Человек склонен задавать одни и те же вопросы, даже если ответы на них уже получены. Тут все дело в недоверии к миру и самому себе. Я не успокоюсь до тех пор, думает он, пока не получу то, что угодит моей душе, – Катаев выдержал короткую паузу. Поставил глобус на место невредимым и целым. Уставился на Игоря Валентиновича широкими глазами, в какие кощунственно пустить пыль. – Кто такой Беляев?

– Старый знакомый, ищет надежный проект, куда можно вложиться.

– Да к черту! Как будто не знаешь, как жизнь проста без кредиторов и инвесторов.

– Но-но, – старик, сведя густые неровные брови, пригрозил скрюченным пальцем, – деньги никогда, заруби себе на носу, лишними не бывают. Тем более, чужие.

– А вот люди…

Старик Знойнов хлестко хмыкнул. Ленивым жестом выудил сигарету из пачки. Закурил. Серовато-прозрачный дым, взвинчиваясь, заструился к потолку. Старик придвинул изумрудную пепельницу ближе к себе, чтоб лишний раз не утруждаться вытягивать руку… Несмотря на полчище морщин на лице, он все еще держал хватку, вызывающую какое-никакое уважение.

–Сядь и не топчи ковер.

– Свет неприятный, – указал Александр пальцем на люстру, опускаясь в жесткое серое кресло, с покрова которого тянулся запах выжженного табака. – С каких это пор лампочки светят белым?

– Терпи и не скули. Временные неприятности не такое уж бремя.

– В отличие от твоей рекомендованной мухи… Для тех, кому некуда деньги девать, придумано казино. Только глупцы, не доверяя, суют деньги в кассу с требованием гарантий…

– Ну так и обведи вокруг пальца идиота! – вскричал Знойнов, треснув кулаком по тумбе, пристроенной между креслами. Изумрудная пепельница, подпрыгнув, скатилась на пол, высыпав пепел на ковер. – К черту, – махнул рукой старик, – Тамара потом уберет. А вот что ты делать собрался – загадка. К банкам за кредитом, или что? Тут человек готов на руки огромные деньги одним махом скинуть…

– Довелось слышать не одну историю, как якобы инвесторы отжимали коммерцию.

– Старые времена! – засмеялся старик, запрокинув голову назад. – Все ушло, все золотые года позади. Ты теперь-то и пса безнаказанно не пнуть

Подперев подбородок кулаком, Александр, скучая, внимал старческую мудрость.

– Чужие деньги никогда не помешают, а в твою загородную кухню… Тем более, ты ведь строишь ее не ради заработка. Желание взбрендило…

– Желание? – навострил уши Александр, вытянувшись пружиной. – Что за желание?

– Откуда мне знать, что тобой руководит, – покашливая, пожал плечами старик. – Прихоть – дело дурное, а у тебя именно она!

– Откуда взялось желание? – Катаев пронизывал глазами Игоря Валентинович насквозь. Только бы правда всплыла… Без толку. Из камня не вытащишь мысль… – Роман. Это он рассказал?

– Мы, и правда, вчера разговаривали…

– Вот и избавь от загадочного тона и изложи вчерашний разговор по порядку…

– Нет, Саша, это ты мне скажи, зачем пудришь мозги инвесторами своими детскими желаниями? Почему мне приходится убеждать лицо, которому доверяю я лично, в твоей надежности. Почему мне приходится выкручиваться за тебя, объясняя, что “желание” – это твоя неохота объясняться? Почему мне приходится тратить свое время и удерживать для тебя твоих же инвесторов?

– Да мне нахрен не сдались его деньги…

– Засунь свою гордость… – маска добродушного отца слетела с лица Знойнова, с грохотом расколовшись о пол. Он опять закурил. Голос его как из водосточной трубы… – Твое желание попахивает дерьмом, которое запросто и с отвращением вдобавок сметут в канаву. Если у тебя не будет в запасе денег, ты прогоришь на своем загородном мероприятии, понимаешь? Так что хватай щедрости Беляева и держи при себе запасы на черный день. Потихоньку выплатишь долг, а там и избавишься от ненаглядного…

– Финансовая грамотность вырастила множество миллионеров и миллиардеров, но интуиция. Чувствую, понимаешь? Всякий раз, как его вижу наяву и мысленно, чувствую у неладное. Нет худшей погибели для человека, как неспособность внушать доверие… А ведь выродки богатеньких кошельков не инвестиции ищут. Не знаю, какими делами расписаны их дни, но точно уж не заботами о чужих ресторанах.

– Он и не из богатеньких, – Игорь Валентинович опустился обратно на кресло и достал еще одну сигарету. – Если надо – скажи, – он протянул Александру открытую пачку сигарет, но тот кисло помотал головой.

– Не темни. Иначе придется наводить справки своими методами.

– А как же! Знаю я твои методы, – хохотнул тот, едва не выронив изо рта горящую сигарету. – Ну что тут расскажешь. Раньше вместе водились, потом, когда узаконились, он стал владеть сетью автомоек. Разъезжает на немце, от прежних дел держится подальше, как и все мы… Самое дурное, что в нем навсегда, так это его надменное отношение ко всякому и привычка высмеивать, так что запасайся равнодушным терпением.

– В идиотизме нет ничего специфического.

– Ну, – пожал плечами тот, – тебе деньги забрать, и хватит.

Гнетущая пауза выстилалась вдоль потолка фронтом хмурых туч. Ни взгляд не поднять, ни слово не обронить…

– А где, собственно, вздумал открываться?

– В Сестрорецке.

– Сестрорецк… – с мечтательным пониманием протянул тот. – Заманчивое местечко. Тишина, зеленые виды, дороговизна. Беляеву-то говорил о том?

– Нет.

– Ладно, не кисни.

Игорь Валентинович поднялся, отряхнул домашние спортивные штаны, заляпанные в нескольких местах маслом, и, подойдя к Александру, хлопнул того по плечу.

– Я и сам бы вмешался в твой ресторан, да занят. Вон, делов, – и он кивнул на громадную кипу папок на столе. – Читай и размышляй: подписывать или в шею гнать, когда на кону твое богатство. Кто ж знает, какая игра принесет еще богатства, а какая разорит? Но паренька не отгоняй, а то уж наверняка передумает вкладываться.

– Но и плясать перед ним я не собираюсь, – Александр поднялся со вспыхнувшим чувством достоинства, какое задели тонким лезвием.

– Проветрим-ка головы, не помешает, а?

На первый этаж вела слишком крутая для старых ног лестница. Интерьер загородного дома был от и до обшит светлым постмодерном с невписывающимися чучелами зверей, каких бездумно расставили то тут, то там. На кухне женщина в фартуке с морщинистым лбом ополаскивала тарелки, беспрерывно поглядываю на кастрюлю, из какой так и порывались вырваться клубы пара.

– Скоро обед, слышите? – крикнула она спустившимся.

– Ждем с нетерпением – отозвался Знойнов, подтянув штаны, которые, однако, никоим образом не могли свалиться с его живота.

День стоял замечательный. Безоблачный. Двенадцать еще не стукнуло. Солнце с небывалой поздней августовской щедростью трепетно согревало, словно, как и предвещал тот странный старик, оно и в самом деле чуть – на несколько десятков тысяч километров – приблизилось к Земле. Двое прошлись по мраморной дорожке к длинной беседке, под навесом какой примостились длинный деревянный стол со скамьями и чугунный мангал, украшенный чудными завитками.

– Сегодня вечером, – начал Игорь Валентинович, сгребая старые угли кочергой в одну кучу, – жду влиятельных людей на барбекю. Останешься?

– Дел невпроворот.

Тот хмыкнул и плюхнулся в подвесное кресло, старательно взбив перед тем подушки.

– Упускаешь возможности, Саша. Столько всего упускаешь…

– Это что например? Скворчащее мясо.

– Дело-то не в жратве, а в людях, которые тут соберутся. Да даже не в них самих… Как будто ты и сам ни черта не соображаешь, – театрально вскинул руки к небу старик. – Да и бог с ним, представим, будто всему тебя приходится учить с самого начала, а теперь слушай. Как утверждают психологи, все суть в том, какое влияние на мир оказывают эти личности… – устав притворяться, он махнул рукой, вытащил из кармана сигарету и, поглотив очередную порцию дыма, продолжил. – К чему вся эта демагогия? Раньше ты бы ни за что не упустил возможности…

– А теперь мне не до них.

– И как это понимать?

– Чтобы понять человека, не обязательно корчить уродливые рожи не то удивления, не то недоразумения.

Лицо Игоря Валентиновича надулось преподавательской серьезностью. Беседку огораживали элегантные розы на длинных зеленых стеблях, меланхоличные лилии, кренящие огромные живописные бутоны… Сколько ж и для чьей прихоти сосредоточенно безрассудной воли к жизни в цветах, какие вот-вот должны поддаться дыханию тленного дрема?

– Мне не требуются связи, – невозмутимо продолжил Александр, – неужели не ясно?

– Это с какого вдруг перепуга?

– У нас же все измеряется деньгами. Вот и считай, что с моими финансами настолько ровный порядок, что никакие связи более не требуются. Могу позволить себе играть в одиночку против целого мира…

– Знаешь, когда люди теряют себя? – потупив взгляд в плитку под ногами, задумчиво пробурчал Знойнов. – Сначала они безбашенно бьются, рискуют свободой и жизнью, а потом, набив карманы внушительными суммами, бросаются скупать все подряд, разом осуществляют детские мечты, за какими ничего… А потом… Потом теряется интерес, опускаются руки, ни желаний, ни стремлений… Женился бы, тут же появились бы перспективы крутиться.

– Это ж на ком мне женится?

– Тут я не советчик.

– Я расскажу тебе про девушек. История-то нерадостная… – вздохнув, Александр поднялся со скамьи без желания крутить дурную шарманку. Оперся плечом о толстый деревянный столб, уже несколько лет служивший частью арки беседки. – Есть у меня знакомая проститутка. Я с ней частенько вижусь, и буквально недавно она заявила, что готова прожить возле меня хоть всю жизнь, если только денег у меня на то хватит. Как тебе такой расклад дел?

– А чего ожидал-то? Принцесс, преданно хранящих верность именно для тебя? – он замолчал и потер щетинистую щеку. – Однажды все возвращается на свои места.

На веранду дома вышла Тамара в кухонном фартуке. На ее кудрявых волосах каштанового цвета белела мыльная пена. Вытирая руки о полотенце, она крикнула:

– Пять минут и обед на столе.

– Оставайся на обед, Саша.

Игорь Валентинович густыми бровями поравнялся с Александром.

– Ладно, пора хватать комету за хвост…

– Дурная голова, – он по-отцовски поправил тот воротник темно-серого пиджака Александра, – куда ж спешить. Мы ведь давно еще решили, что у нас вся жизнь впереди…

– Торопись жить…

– Торопись любить, – со строгостью преподавателя перебил Знойнов.

– И жить. Мы порой так бездарно проводим время, дожидаясь завтра, предполагая, что там само как-нибудь все изменится. А надо торопиться, наполнять каждый час эмоциями, чтобы не умереть понапрасну.

– Так что, совсем не останешься?

– Там, – он кивнул в сторону ворот, – пасется таксист, и еще один инвестор, дожидаясь пастуха, тоже где-то пощипывает травку… Так что…

– Ну и черт с тобой. Иди.

Игорь Валентинович проводил Александра к воротам через сад по дорожке. Там, за участком, и в самом деле в мучительном ожидании стояло такси.

– Ну, бывай, – Знойнов протянул руку. – И будь повежливее с Романом Юрьевичем. Он тебе еще пригодится.

– Приходится сомневаться. Да черт с ним, бывай.

И он забрался на переднее сиденье.

– Долго ж вы, – намекая на круглую сумму, буркнул таксист, – а я уж начал волноваться, что вы удрали. Только вот понять не могу, зачем же было заставлять меня столько ждать?

– Мир непредсказуем, сам порой не понимаешь, как оно случается… А теперь езжайте, добропорядочный водитель, да лучше всего побыстрее, – на сухой ноте закончил Катаев.

Тот уважительно кивнул, глянув на пассажира через зеркало заднего вида, и бросил машину в путь.

Сухой асфальт мерцал истоптанными окурками. В старых стеклах грязных девятиэтажек поблескивало золотистое солнце. На фоне жилого квартала автосалон не выделялся никакой изящностью: вообще-то, это было довольно-таки ветхое сооружение, в которое умудрились вогнать парочку машин на продажу, на какие ни один клиент не клевал. Владелец автосалона уже давно возлагал надежды только на небольшой магазин автозапчастей да мелкий ремонт.

– Кофе? Чай?

– Это с каких пор, – усмехнулся Катаев, – контора настолько расщедрилась? Чего начудили?

– Печатный станок из Центрального банка вывезли.

– Недурно, но инструкцию, – Катаев ткнул пальцем на старые, видавшие виды, компьютеры, с каких пыль не смахивали, порядком, несколько месяцев, – видимо, не сообразили стащить.

– Инструкции для дураков, а мы герои, хоть никто и не знает нашего подвига… – он задумался, а потом наконец выпалил. – Мы инфляцию не разводим!

– Что ж, миллионы, хранящиеся под подушкой, будут вам безмерно благодарны, а теперь машину на выдачу.

– Соблюдая формальности?

– Ни в коем разе.

– Тогда в бокс. Прошу!

В небольшой мастерской пустовало одно из трех рабочих мест. Спорткар весь блестел и сиял

Георгий, закинув ноги на закрытый ящик с инструментами, развалился на старом перекошенном кресле и с крайней сосредоточенностью, застывшей на измазанном копотью лице, не спеша пытался пускать кольца из дыма. Едва завидев Александра, он тут же ужаленным вскочил на ноги, нелепо перевернув ящик. Инструменты с грохотом вывалились, по залитому бетоном полу поскакали во все стороны винтики и гайки…

– За аппаратом? Так мы сейчас выкатим! – торжественно протрубил он.

– Я и сам могу…

– Александр Михайлович… – всплеснул грязными тот. – Для вас пустяки, а для меня счастье на такой красавице хоть пару метров проползти.

– Иди умойся для начала, обезьянья морда! – Тимур стукнул механика собранными в трубу бумагами. – И переодеться не забудь! А мы пока что…

Он вывел Катаева под открытое небо. Достал сигарету.

– Все бросить никак не могу, – он посмотрел на курево одновременно и с отвращением, и с нежными чувствами. – А попыток столько, что вновь пытаться нет сил. Да что о низком говорить, как твои дела-то идут?

– Одна гадина ошивается вокруг да около. Тенями чую, покушается, но Знойнов-то уверяет, словно давно с гадом дело имеет, хотя я раньше ничего о нем не слышал.

– С какой целью-то ошивается?

– Деньги вложить хочет.

– Деньги вложить… – деловито повторил Тимур. – Скудный совет: не подписывай договора. Деньги возьми, раз сует, но на бумагах нигде не упоминай его…

– А толку? От твари все равно не избавиться, даже если следов в документах не оставит.

– Ну да, нынче-то просто так не пропадают…

– Пропадают? – с подорванным дыханием переспросил Катаев. – Что ты знаешь о пропажах?

– Да что тут знать… – мимо, мелодично жужжа двигателем, медленно прополз спорткар. – Ну и вопросы же у тебя пошли…

Георгий вылез из машины в своей повседневной одежде: джинсы да футболка. Руки его заметно побелели. Прощаясь с машиной, как с дорогим другом, он постучал ладонью по крыше. Потом закурил, все не отрываясь от нее взглядом.

– Слышал, что люди говорят? – Тимур толкнул автомеханика в плечо, и тот тут же вылупил все во внимании глаза. – История повторяется…

– А ну не каркай, – невесело перебил Катаев.

– В общем, там одна мутная заика пытается вокруг Саши крутиться, а доверенное лицо заверяет, будто человек надежный…

– Только дайте, – чуть ли не взревел Георгий, – взглянуть на заику! У меня нюх…

– У тебя-то? – Катаев шутливо схватил того за нос. – Какой ещё нюх? Ты масло от собственного дерьма по запаху отличить-то не в состоянии.

– Прошу не преувеличивать, – обиженно буркнул он.

– Ладно, – Катаев присел на корточки перед машиной, всматриваясь в блеск дисков. – Под капот лезть не придется?

– Обижаешь… Тут работа безупречная…

Александр жестом заставил замолчать товарищей. Забрался в машину. Деньги все это время лежали в бардачке. Он знал, что эти не тронут чужое. Настолько доверял.

– Что ж, тогда оплата здесь же, – через опущенное стекло он протянул конверт. – Даст бог, свидимся, как говорится.

Машина, вильнув спойлером, прижалась к обочине. Город тонул в солнечных лучах. Ни одного затаенного угла. Всюду слепящее золотистое мерцание да бессилие светящихся вывесок, что, не понимая бурления жизни, покорно дожидаются звездного покрова небес.

Не заглушая мотор, Катаев ждал перед автобусной остановкой. Машина тихо рычала, вцепившись резиной в асфальт. Каких-то две красавицы в платьях несколько раз синхронно оглянулись, бросая выпрашивающие-любовные взгляды то на спорткар, то на водителя. Одна подмигнула… Роман Юрьевич открыл дверь и залез на переднее сиденье.

– Ноги, – не взглянув на того, сурово процедил Александр. Беляев, закатив глаза, постучал туфлями друг о друга снаружи салона.

Машина, взревев табуном резвых скакунов, сорвалась с места, словно дело не терпело промедления… Некрасивые серые панельки с недорогими булочными и мелкими уродливыми магазинчиками, в каких порой стыдно появляться, оставались позади. Радио затаившимся партизаном помалкивало. Роман, раздувая поганое молчание, вытягивал вперед уродливый толстый нос, как затупленный наконечник копья.

– Красивая машина, – повертев тыквой, заметил Беляев. – Для гонок сконструирована?

Тот немой рыбой кивнул.

– Но не участвуешь?

– Нет.

– Почему?

– Риск не обосновывает любовь.

– Холодная расчетливость как путеводная звезда?

Машина плавно и бесшумно скользила по асфальтированной глади. Заехав на Приморское шоссе, Катаев перестроился в левый ряд, погнал быстрее. Скорость дрожащим эхом отзывалась в бедрах.

– Я-то и подумать не мог, что ты решишься обустроиться в Сестрорецке…

Александр, отдавая минимум внимания товарищу, пристально вглядывался в дорогу, четко держась за кроссовером, отказывающимся уступать дорогу.

– А как вкладываться-то собрался?

– Нервы-то потому и были не в порядке, а теперь, когда карты раскрыты…

– Ну конечно, стоило только Сестрорецк упомянуть, – с иронией приподнял уголки губ Александр, – так дело тут же приняло иной оборот…

– Ну само собой! Курортный городок… В каком районе-то располагается ресторан?

– Возле берега. До залива рукой подать.

– И долго ты высматривал местечко?

– С юношества мечтал жить в Сестрорецке. А сложилось-то все как? Даже лучше планируемого. Какой же дурак откажется владеть прибыльным кусочком курортного городка?

– Что мы плетемся-то еле-еле?

– Перед камерами все равно придется сбрасывать скорость.

– И черт с ними. Я с детства мечтал на гоночной прокатиться.

Резко вывернув вправо, Александр обогнал кроссовер, потом опять вернулся в левый ряд… Они мчались сломя голову, обгоняя каждого, как будто все препятствия – компьютерная графика, как будто сами они погрузились в выдуманный мир, основанный на цифровых расчетах…

– Ну, как тебе? – перед въездом в Сестрорецк Александр сбросил скорость, хвастливо-самодовольный глянул на Романа Юрьевича и вернулся к дороге, на какой движение заметно замедлилось.

– Спрашиваешь… Еще слов таких не придумано, чтобы правдиво выразиться.

– Девиц будешь ублажать такими фразочками… Нравится машина?

– Еще бы не понравилось.

– Сам-то чем занимаешься? – перевел тему Александр.

– Держу сеть автомоек. На юге все.

– А машина-то где? Чтоб важные шишки без собственного транспорта…

– Не каждый видит необходимость в машине… Знал я одного крепкого, но катастрофически боящегося садится за руль. Как брался, так сразу панические атаки набрасывались на него, – посмеиваясь, Беляев затряс вытянутыми перед собой руками. – Машина ходуном ходила, когда он за руль держался.

– Несчастливцы мира сего, – Александр круто вывернул вправо, подрезав едва плетущийся седан, которой тут же истерично загудел клаксоном. – Я с самого детства мечтал ездить, а впервые за руль собственного автомобиля сел только после двадцати пяти. Благо страсть еще не ушла…

– Счастье есть ловкость ума и рук… На лицах несчастных отпечатаны подошвы богачей.

– И то верно.

– Машина в ремонте. Врезалась одна сволочь…

– Вот черт, – Катаев легонько постучал по рулю, как будто успокаивая разволновавшегося скакуна, будто заверяя, что ничего подобного с ним он ни за что не допустит…

Хвойные и лиственные окружали дорогу изящно ровными шеренгами. Они въехали в Сестрорецк, рассекли город насквозь и остановились возле здания ресторана.

– Вот и на месте.

Вокруг лесистая местность. Тишина. Лишь несколько крыш дачных домов, высовывающихся из-за высокого забора. Слева за шеренгой елей и берез полосами проглядываются темно-синие холодные воды залива. Высокое солнце. Голубое небо рассекают белые чайки.

– Снаружи-то вполне, – заговорил Беляев, рассматривая потухшую вывеску, – причина продажи какая?

– В этом солнечном крае пасется достаточно голодных ртов. Хозяин вынужден покинуть страну. За всеми тайнами таится незамысловатая продажа впопыхах.

Они пересекли дорогу. Через обтянутые тонировочной пленкой окна не видать ни зги. Светло-коричневые оттенки. Зал отделан под восточный стиль. Множество мягких подушек, ковры… Возле окутанной виноградом колонны за одним из столиков задумчиво разместился старец в костюме с расстегнутым воротником темно-синей рубашки, мысленно кружащий орлом над шахматной доской.

– Мы закрыты, – молнией подступила к вошедшим женщина со смуглой кожей и красной банданой на голове.

– Мы здесь как раз для того, чтобы вновь распахнуть двери этого заведения, – выскочил Беляев из-за спины Александра, однако в ответ на игривую колкость женщина лишь угрожающе ощетинилась.

– К Ивану Давидовичу, имел в виду мой товарищ, – поправил Катаев.

– Вон сидит, – женщина недружелюбно махнула рукой, звякнув золотыми цепочками на запястье.

– Иван Давидович? – шепнул Роман Александру.

– Его покойный отец, – тихо отвечал тот, – просто бредил стать русским. Но об этом лучше ни слова.

– Само собой…

– Иван Давидович! – приветливо выкрикнул Александр.

– Ну наконец-то, – протянул хозяин ресторана. Поднимаясь, он опирался о стол старыми руками, кажущимися иссохшими ветвями некогда могучего дуба. – Александр…

– Михайлович, – напомнил тот. – А это, – он смирил Беляева придирчивым взглядом, пощипывающим кожу. Нос! Этот огромный уродливый нос бросается в глаза… – Мой олицетворенный банк. Роман Юрьевич. Инвестор.

Беляев лишь недовольно брякнул под свой уродливый нос. Иван Давидович обменялся с Катаевым рукопожатием, преднамеренно забыв Романа на обочине.

– Партию?

– Иван Давидович… – начал было Александр, но старик тут же оборвал его одним взмахом ладони.

– Жаль. Очень жаль, – он обернулся и бросил на расставленные фигуры полный тоски взгляд, с каким глядят на возлюбленную из окна отчалившего от перрона поезда… – Было бы время… А шахматы спешки не терпят… Что ж, тянуть незачем… Экскурсию?

– Само собой, а партию… Отложим до спокойных минут. Хорошая игра требует сосредоточенности и рассудительности от двоих.

– Зал, собственно, уютный у нас, – говоря, он раскинул руки во все стороны, словно в намерении обнять всех братьев и сестер разом. Несмотря на перенятое от отца стремление в корне стать русским, он так и не сумел избавиться от грузинского акцента. – Мы работали чуть более года, но мебель чистенькая, свежая, считайте. Ни потертостей на диванах, ни дыр… Лично проверял каждый в отдельности, но и вы, наверное, захотите осмотреть…

– Без придирчивости сыщиков, – улыбнулся Александр и прошелся к панорамному окну, поворачивая голову то вправо, то влево…

Предназначенный для шумных гостей, для музыки, для чудесной еды, для веселья и восторженных воплей, утонув в тени, зал безжизненно пустовал. Сердце тоской обливается, когда глядишь на это кладбище свободных кресел и стульев…

– Веранда на месте?

– Что? Слух и старость, понимаете ли, – старик постучал пальцем по уху и сразу же поплелся к Александру. Роман для него был пустым местом. – Что говорите?

– Веранда. Веранда есть?

– Есть, – самодовольно отозвался тот, облизнув губы. – Имеется все, кроме второго этажа.

– Взглянем? Вся беда большинства ресторанов в том, что они слишком мало надежд возлагают на веранды.

– Но веранда не передает той изюминки атмосферы, – затараторил тот, пухлой ладонью указывая на широкую дверь в стороне, по бокам которой висели собранные шторы … – Впрочем, каждый художник. Идемте, прошу.

– Кто дал команду слезы лить? – бросил Александр Роману Юрьевичу, статуей застывшему на месте возле столика с шахматной доской. – Было велено разведать обстановку!

Иван Давидович вывел Александра на веранду, откуда открывался вид на Финский залив. Под ногами пляж. Песок завален булыжниками. Темная вода совсем крохотными волнами накатывает на берег. Листья музыкально шелестят. Воздух свежий, очищающий замученный разум, таким-то легкие одно удовольствие надувать. Безлюдье. Катаев оперся руками о парапет веранды. Как капитан, всматривающийся вдаль и прикидывающий, сколько морских миль еще осталось преодолеть, чтобы вернуться к семье, он уставился вдаль, чуть вытянув подбородок вперед.

– Хорошо тут.

– Да, хорошо, – подхватил хозяин. – И людей на пляже практически нет. Все время пусто и тихо. Ни одна душа не беспокоит…

– Люди – не помеха… Послушайте, – Александр решительно обернулся и уставился в густые брови Ивана Давидовича. – Отойдя от дел… Настоящая природная мудрость ведь приходит с годами… В чем ваше счастье?

– Счастье? – переспросил он содрогнувшимся голосом, как будто заслышав давно забытое страшное слово. Морщинистый лоб напрягся. Старик ногтями почесал седую репу с короткими волосами, скошенными парикмахером… – В здоровье. Когда не требуется ходить по врачам, сдавать анализы, когда ничего не болит… В старости кажется, будто счастье в юности, а в юности кажется, будто… Много чего там кажется, – и он отвернулся, отстучал каблуками несколько шагов к двери. Отворил ту и через плечо кинул. – У вас еще все впереди, но что о том понапрасну болтать. Идемте, посмотрим кухню и оставшееся…

Шахматное поле сражения замерло в ожидании человеческой мысли, которая все никак не являлась…

– Тебе-то как? – локтем толкнул Катаев в плечо Беляева.

– Ни один диван не испорчен.

– А стоило сомневаться? – усмехнулся старик. Черные небольшие чашечки из-под кофе опустели, и Иван Давидович, предчувствуя приближающуюся разлуку, застывшую, как смерть без косы, на пороге, скривил пухлые губы.

– Замечательный ресторан! – восхищенно взмахивал руками Александр. – В замечательном месте с замечательной верандой, на какую я возлагаю огромные надежды. Даже чересчур огромные!

– Знали бы вы насколько тяжело прощаться, – понурил голову старик. Он из последних сил сдерживал слезу…

– Место что надо, – сцепив руки на животе, подхватил Беляев. В этом уголке грузинских традиций не было существа более жестокого и равнодушного, чем Роман Юрьевич. – Но вот вопрос с оборудованием…

– Оборудование за мной, – перебил Александр, сочувственно наблюдая за приунывшим стариком, который мысленно прощался с памятным местом, прокручивая в голове весь год с хвостиком, что он провел в хлопотливых заботах над кормящим пристанищем. – В договорах каждая мелочь будет прописана.

– Но персонал, – вдруг воинственно вскинул голову Иван Давидович, – вынужден увезти с собой. Все парни и девицы – мои братья и сестры, не по крови, но по духу.

– Да какие тут вопросы! Иван Давидович… – Александр тут же осекся. Спортивный автомобиль дожидался владельца снаружи…

– Что вы хотели?

В надежде на утешающее доброе слово старик во все глаза неотрывно уставился на будущего владельца ресторана.

– Выше нос, Иван Давидович, – вмешался Беляев, учуяв растерянность товарища. – Ресторан переходит в надежные руки.

Тот лишь как-то обессиленно, даже болезненно, улыбнулся одними уголками губ. Сложил очки в нагрудный карман темно-синей рубашки, затерел глаза. Тер их долго, с силой надавливая на глазницы, пока не покраснели старые веки…

– Ну, раз вам все нравится, – решительно-серьезно начал он, – назначим дату…

– Лучше всего на конец недели.

– В пятницу.

– По рукам! – согласился Александр.

Все трое поднялись. Пожали руки…

– Ну, до встречи, – со звоном отцовской заботы в сиплом голосе наставил на путь Иван Давидович.

Солнце пекло во всю – от такого только и бежать, если тыква дорога. Как только за спинами захлопнулась дверь, Роман Юрьевич мелодично запел:

– Сестрорецк! А все же, какое же славное местечко! Кто бы мог подумать, что на берегу Финского залива раскинется кухня…

Они пропустили проезжающий мимо седан – Беляев рванул через дорогу…

– Подождите! – выбежавший из ресторана старик, запыхаясь, схватил Александра за рукав, едва не полетев носом вперед, но устояв на самом крае бордюра. Когда Беляев, оказавшись на противоположной стороне, обернулся, Катаев лишь равнодушно пожал тому плечами. – Нет, вам, в самом деле, понравился мой ресторан?

– Ну само собой, – широко улыбнувшись, ответил Александр, заглядывая прямо в старческие глаза потускневшего серого цвета, в каких сейчас, как казалось под ярким солнцем, сосредоточилась сама жизни, выстроившись лентами отгоревших годов.

– Для меня, понимаете, это место… Все равно что родовая усадьба. Построил собственными силами… А теперь, – всплеснул руками он, – теперь вот по смешным причинам приходится возвращаться обратно в Грузию. Какое же тут спокойствие… Остается лишь надеяться, что вы как следует позаботитесь о ресторане…

– Заезжайте в гости.

Старик улыбнулся и помотал головой, растряхивая седины.

– Возвращаться – плохая привычка, – заумно заметил он. – Отказался, так уходи с концами.

– И то верно.

– Ну, не смею задерживать, – Роман стоял возле спорткара в ожидании. Его потерянный вид ребенка попросту вызывал смех, но двое не смеялись. – Ваш инвестор заждался уже. Бывайте.

И они с пылом пожали друг другу руки. Старик заковылял к двери, а потом и вовсе скрылся за непроглядными стеклами ресторана.

– Это хорошо, что на стеклах пленка, – ткнув пальцем в ресторан с потухшей вывеской, заметил Беляев, когда Александр подбежал к машине, – так хотя бы на аквариум не напоминает.

– Раз не аквариум, так что же он тебе напоминает?

– На весьма культурное заведение, в какое я нацелился вложить копейку.

Александр вздохнул и безразлично-разочарованно медленно помотал головой, а потом опустился в машину.

– Тут неподалеку есть замечательный ресторан. Автопрогулка и легкий обед не помешают, верно?

– Недалеко – это где?

– Вблизи Зеленогорска.

– Недалеко, значит…

– С такой машиной, – Катаев хвастливо потряс ключами перед огромным носом Беляева, – расстояния сами собой уменьшаются.

– Поблизости полно кофеен, но тянет тебя куда-то вдаль. Видимо, не просто так…

– Черт его знает. Зудит желание, и делай с ним, что хочешь.

– Ладно, в путь. На такой-то машине одно удовольствие кататься.

Александр завернул на парковку того самого ресторана, в каком буквально недавно столкнулся с чертовой книгой о тайне счастья. Туи приветливо покачивали худенькими ветвями. На парковке два автомобиля бизнес-класса. Александр закрыл машину и вошел под сень ресторана. За ним, как на привязи, следовал Беляев.

– Займем веранду, пока погода позволяет, – кинул Катаев своему спутнику.

– А у тебя, что, какая-то помешанность на верандах? – шутливо отозвался тот.

– На воздухе всяко ведь лучше, чем под тенями четырех стен.

Они разместились на одном из свободных столиков. Яркое августовское солнце приятным теплом покрывало кожу. Несмотря на кажущееся добродушие небес, какое, однако, в любой непредсказуемый момент и без малейшей причины могло смениться на пылкое ненастье, темное море, как будто предчувствуя приближающиеся из пучин невзгоды, расплескивало волнения.

Официантка – девушка с темно-каштановыми волосами, что обслуживала Александра в прошлый раз, – принесла меню. Белая рубашечка, выстиранная и тщательно выглаженная, черная юбка… Худенькая девушка, явно только недавно получившая диплом и еще не сумевшая пристроиться в круговороте бытия…

– В такую даль просто так не заглядывают, – скучающе листая очередное меню, заметил Беляев. – Уйма кофеен за спиной… Нравится? – с распутным умыслом кивнул он в сторону стеклянной двери, за которой скрылась маленькая официантка

– Эта худышка? – Катаев задумчиво-мечтательным взглядом всматривался в тонкую линию противоположного побережья, с равнодушно-бездумной расстановкой выдавая слово за словом. – Девчонка как девчонка, и не о чем тут говорить.

– А зря, девушка-то милая…

– Оставь эту бедную душу в покое. Пускай себе плавает в аквариуме и ни о чем не тревожится. Пускай ею любуется и восхищаются чужие глаза, а мы…

– Розы милее, когда растут на чужой клумбе – самая верная истина.

– Ирония – самая непредсказуемая и нелогичная уловка судьбы. И вся несправедливость в том, что от нее никуда не скроешься. Застанет каким угодно способом, вытянет из-под любых корней, – тут он нервно застучал ногтями по черному деревянном столу, нелепо косящему под модернизм. – Пару дней назад забрался сюда совершенно случайно. Так, занесло попутным ветром, а по итогу влип в сети проклятой иронии… Каким-то губительным чудом наткнулся на одну интересную книгу, которую теперь никак и нигде не могу отыскать, а в ней ведь столько мудрости значилось… Вот послушай, в чем человеческое счастье?

Смеющееся лицо Беляева вмиг помрачнело, словно шутка нежданно-негаданно переросла в раздирающую душу правду.

– Какие забытые слова… Забытое счастье – сойдет за ответ?

– Вот и мое забыто. И выяснил я то вот буквально недавно, когда в полном здравии поднял этот вопрос.

– Не знаю я, что такое счастье. Мозги под философию не заточены. Но, имея достаток с излишком, не могу сказать, что счастлив. Слишком сыто звучит, правда?

– А то, – нерадостно отозвался Александр. – Голодный несчастлив, но и сытый тоже находит себе горести…

– Путаница, да и только, – поставил жирную точку Беляев.

– Выбрали? – раскрыв блокнот и держа ручку наготове, официантка застыла в двух шагах от стола. Слабый ветер поигрывал с темно-каштановыми локонами, периодически отливающими медью на солнце.

– Ты так незаметно подкралась, – поднял на девушку похотливо прищуренные глаза Роман Юрьевич, отчего девушка, в мгновение залившись краснотой, виновато потупила взгляд в деревянный пол.

Александр пустил в товарища гневный взгляд, с каким пресекают незадачливых арлекин. Однако тот, мысленно посмеиваясь, лишь продолжал прожигать чистенький лоб девушки, на каком четкими линиями вырисовалось желание провалиться сквозь землю.

– Латте и вишневый пирог, будьте добры, – попросил Александр и, как ни к чему не причастный, отвернул голову обратно к заливу, плескающему полны на каменистый берег.

– В точности то же, – потребовал Беляев.

Девушка послушно кивнула и удалилась обратно под крышу ресторана шаткой походкой.

– Странный старик, – вдруг заметил Роман Юрьевич, доставая сигарету. – Шахматы зачем-то выставил. Надеюсь, с тенями он не устраивает партии.

– Он ожидал видеть меня одного.

– И тогда бы ты на полном серьезе взялся бы за шахматы?

– Кто его знает, – с таинством в голосе откликнулся Александр.

– Что ж, хочется верить…

Официантка поставила на стол глубокие чашки с кофе и тарелки с пирогом.

– Приятного аппетита, – тонким голоском пролепетала она.

– Постойте, – Александр уставился на нее с самыми что ни на есть серьезными глазами, поблескивающими холодным металлом. Заказ словно был формальной необходимостью. – У вас здесь есть что-то вроде местной библиотеки?

– Ну на втором этаже, – тягуче протянула она, с умным видом поглядывая на грузовой корабль вблизи порта, кажущийся совсем крохотной статуэткой, какая изумительно смотрелась бы на книжной полке.

– Проводите? – официантка покорно кивнула. – Жди меня, – обратился он к Беляеву.

– Само собой, куда и как я один уеду?

Александр поднялся. Острый носик официантки доставал до гладко выбритого мужского подбородка.

– Что ж, идемте, – бархатным голосом изрек он.

Смеющимся похотливым взглядом Роман Юрьевич проводил девушку и товарища, потом закурил, с растянутым наслаждением маленькими глотками потягивая кофе из белой чашечки. Дым разносился слабым ветром, тут же растворяясь в воздухе, как привидение при первых солнечных лучах.

Девушка провела Александра в зал, где мирно почивали господа в костюмах. Улыбки и светские разговоры глумились крохотными облачками над столиками. Катаев прошелся по гостям добродушным взглядом, как будто бы радуясь собственным, покорно и с чувством благодарности опускающим купюры в его карманы.

– Нам на второй этаж, я говорила?

– Кажется, – растерянно, лишь бы ответить, пробормотал тот, вглядываясь в костюмы за столом, но не в самих людей. Недорогой крой, выдающийся за очаровательную роскошь, успел разглядеть он, поглаживая лацканы собственного пиджака.

– Идемте.

Они поднялись на второй этаж по крутой и неприметной лестнице, спрятанной в самом углу под тенью. По такой-то и без подноса боязно ступать… Наверху среди белого дня царило уютное затемнение. На столиках испускали короткие желтые лучи небольшие светильники. У одной из стены вечным огнем потрескивал электрокамин. Официантка распахнула плотные шторы – яркий свет тут же залил ослепляющей белизной зал, вытянув из темноты внушительную громадину широкого книжного стеллажа.

– Вот. Здесь все. Мы, обычно, не выдаем книги на руки, но иногда… – она замолчала, пристально вглядываясь в корешки, а потом вдруг живо затараторила. – Иногда некоторые экземпляры теряют. Не крадут, а именно теряют. Как-то загадочно и непонятно, и мы все спускаем им рук…

– Ничего загадочного не бывает. Хитрецы выкручиваются как могут… – девушка ничего не ответила. Она водила по полке глазами с таким взволнованным видом, как будто одна из книг, за какие она несла ответственность головой, вот только-только загадочным образом испарилась. – И что же было потеряно последним?

Она пожала тонкими плечиками, прикрытыми белой рубашкой, а потом, хмыкнув тонким носиком, повернулась к Александру. На худеньком девичьем личике четким следом отпечаталась глубокая усталость, как будто она, не зная за какой целью, за какой путеводной звездой, стирала стопы днями и ночами в погоне не пойми за чем. Как будто она вынужденно занималась тем, что ненавидела до остервенения, не имея возможностей распрощаться с изнуряющим образом жизни. Худенький вид ее непреднамеренно поднимал в чужих, более могучих, душах порывы сожалений и желаний хоть каким-нибудь образом помочь, но, видимо, ни одна сущность до сих пор не откликнулась на тот зов…

– Что вы хотели найти?

– Предпочитаю самостоятельность.

Девушка отступила на шаг, а потом и вовсе, как в трауре, опустилась на диван у ближайшего столика. Не проливая на нее ни капли внимания, Александр, шепа название за названием, водил пальцем по корочкам книг. Он изучил весь стеллаж. Вдоль и поперек. Отошел на два шага назад, уставился пустыми стеклянными глазами на сборище книг. Его руки в отчаянье безжизненными веревками повисли вдоль туловища.

– Никак не найти? – негромко осведомилась девушка, не поднимаясь с дивана, на котором она разместилась кукла, какую бесхитростно бросили.

– Нет.

– А что ищете? Я тут практически каждую книгу в лицо знаю.

– Счастье… Пару дней назад столкнулся с книгой на веранде. Я тогда вам задал вопрос: что такое счастье, помните?

– Забудешь такое… – буркнула она и тут же затихла. С нижнего этажа сюда не дотягивались звуки. Она тихонько сидела со сложенными руками на столике. Боязливая, зашуганная темными силами… – Но могу посоветовать, – не двигаясь с места, заговорила она, – одну книгу. Как раз про счастье. По той части, где рассказывается, как его обрести.

Он посмотрел на девушку с утраченной надеждой, за какой притаилось законное недоверие.

– И что же за книга?

Александра опустился напротив нее. Из кармана пиджака выудил записную книжку. Девушка бросила боязливый взгляд в сторону лестницы, словно в страхе схлопотать выговор за отлынивание от работы от администратора.

– Записывайте?

Она продиктовала название книги – слишком многообещающее, чтобы быть правдой. Как странно, заметил Катаев, что в глазах этой бедняжки тлеют угольки отчаяния, будто ничего ей уже не спасет, да что там, все мы обречены… Александр вернулся к столику на веранде. Раскинув руки в стороны, Беляев грелся на солнышке, подставив тому бледный лоб.

– Элегантный ход! Увести девчонку в сторону… – подмигнул Роман Юрьевич. – Неожиданно, а говорил, что не ради кого-то сюда ехал.

– Я за книгой ходил. Пару дней назад потерял, а теперь найти никак не могу…

– Неудивительно, – Александр поднял на него вопрошающий взгляд. – Потерянное не возвращается. Раз потерял, и оно уже больше никогда не будет твоим, даже если по какой-то случайности судьба сведет снова… Я этот урок усвоил еще в юности, когда с юношеской серьезностью начал задумываться над любовью.

– Твоя правда, – кивнул Александр. Внезапно завывшая в душе тоска заставила его взглянуть на стеклянную дверь, через какую не видать ни зги.

– Где-нибудь поблизости катапультируй.

Машина остановилась на улице Савушкина недалеко от красивой новенькой многоэтажки. Этот новоиспеченный исполин, сверкая в дневном свете красными прямоугольниками, вклиненными между окнами, как будто бы насмехался над посеревшими от грязи панельками, разбросанными вокруг.

– Ну… – улыбаясь, протянул Роман Юрьевич. – Сомнений никаких, ресторан что надо…

Александр лишь хмуро отмахнулся, явно выказывая нежелание слушать. Послевкусие, оставленное исчезновением человеческого или божественного знания, заключенного в бумаге, раздирало изнутри.

– Нам ведь теперь не до тоски! Помнишь, что на кону? Целый ресторан с оборудованием в Сестрорецке! Тут работы по горло, только успевай расхлебывать.

– Вернее не сказать.

– До пятницы?

– На звонке.

Пожав руки, Беляев выбрался из машины и сразу же устремился к многоэтажке уверенным и благородным шагом. Как по команде, Катаев рванул с места на красный, как будто бы правила не распространялись на него.

Девушка с приветливой улыбкой почти что перегородила Александру дорогу – наивная и забавная, видов не ведавшая, амбициями переполненная… Хмуря лоб, Катаев оценил новоиспеченного администратора с ног до головы, разжигая в девушке стеснительную неуверенность, от какой улыбка поспешно растаяла.

– Послушай, ты ведь так и не представилась…

– Мария, – покорно наклонив головку, скромно отозвалась она.

– Замечательно. Александр Михайлович, – он пожал маленькую мягкую женскую ручку. – Будем друзьями.

Видно, не ожидая незатейливого добродушия, она засияла упавшей звездой, одновременно с тем залившись краснотой смущения.

– Зайди ко мне, как освободишься. И лучше поскорее. Я здесь ненадолго.

– Тогда, может, нечего терять время?

В зале недоставало чуть меньше половины до полной посадки. Вилки и ножи бойко звенели о тарелки. Обстановка насыщена добродушным говором на пару с соблазняющими ароматами. Александр, не спуская довольную улыбку с чуть пухловатых губ, оценил каждого обедающего, мысленно подсчитывая чеки.

– Нет, правда могу, – настойчиво повторила она с таким видом, словно из последних сил сдерживала порыв манерно топнуть ногой.

– Хорошо, идем.

Катаев потянул девушку за запястье. Та по-смешному, совсем по-детски, семенила ногами, сдерживая порывающийся смех. Как будто любимый старший брат, какой всегда знает как развеселить, без предупреждения объявился.

– Вопрос-то пустяковый… – сразу же начал он, прикрыв дверь.

Александр уселся на кресло за столом. Девушка испуганной пташкой застыла возле двери. Катаев ткнул пальцем на кресло напротив, про себя удивляясь тому, как в таком хорошеньком создании занимает место трусливая неуверенность.

– Садись, не стой, – Мария послушалась. Вытянув облегающую юбку, опустилась на темно-зеленое кресло, не сводя с Катаева цепкого, внимательного взгляда, когда губы ее, выдавая юношескую наивность и неопытность, миловидно растягивались в улыбке. – Никогда не стой на месте, запомни! Стоять на месте значит открыто заявлять о подавленности и неуверенности…

– Я запомнила, – покорно произнесла она.

– А вопрос-то пустяковый… В зале неудобно говорить. В общем, я покупаю новый ресторан. Мне нужны люди. Я хочу, чтобы ты поспрашивала знакомых и подруг и выяснила, кто готов работать официантом в Сестрорецке.

– В Сестрорецке… – потупив голову вниз, повторила Мария. – Боюсь, у меня нет таких знакомых.

– Скверно дело…

Она не уходила, стеснительно покусывала губы. О чем-то размышляла. Александр и вовсе не намеревался напоминать об обязанностях. Пусть себе перемалывает мысли, решил он, усмиряя хаос среди бумаг и папок на столе. Несколько скомканных листков канули четко в бездну урны под столом. В глаза бросился чернильный вопрос: что такое счастье? Катаев еще раз пробежался по сочинению девушки, потом без эмоций протянул бумагу автору.

– Я прочитал, между прочим.

Мария забрала бумагу и, словно уже давно позабыв о написанном, пробежалась глазами по листу с округлившимися от испуга дугами бровей.

– Так что же, – продиктовал Александр. Его серые глаза морозили щеки девушки, – диагноз однозначен: счастья тебе недостает.

– Я ведь так не говорила, – растерянно пробормотала она.

– Но даешь подробное объяснение на вопрос “что такое счастье?” А как же человек может быть счастливым, если он поддается на такую банальную провокацию? Я буду счастлив, если… По-настоящему счастливый никогда не спрашивает про сущность счастья.

– Нет же! – крохотным пламенем вспыхнула она. – Все не так! Я улыбаюсь, смеюсь, работаю, значит, я счастлива, просто до идеала не дошла… Вот. По-настоящему несчастливы голодающие, инвалиды, брошенные на произвол судьбы, жертвы войн… А я ограничена ото всего того. Значит, я уже счастлива.

– Интересная иерархия выходит. Ладно, не буду мучать.

– Вы вовсе не мучаете меня, – встрепенулась она, на что Александр лишь мягко улыбнулся.

– Возвращайся к делам, а если хочешь подискутировать… Напомни как-нибудь после, когда побольше времени свободного выдастся. А сейчас позови шефа.

Она покорно кивнула и поднялась. Грациозной неслышной походкой вышла из кабинета со сложенным в несколько раз сочинением в руках.

В кабинет украдкой заглянул мужчина лет сорока с колпаком на голове. Лицо тщательно выбрито. Под глазами огромные фиолетовые мешки от неспокойной жизни… Он закрыл за собой дверь и, послушно сцепив руки внизу живота, застыл в ожидании, соединив друг с другом пятки. Казалось, он готов простоять так до конца рабочей смены…

– Дима… – Катаев вздохнул и выдержал длинную паузу. В волнительном нетерпении шеф-повар потирал взмокшие ладони. – В Сестрорецке новый ресторан открывается… Люди. Мне нужны люди, сколько же в них проблем… Повара, разумеется, требуются. К кому мне еще обращаться, как не к тебе, по этой части еще обращаться?

– Это ж какая даль… – тяжко вздохнул тот.

– Не скажи.

– До туда добираться и добираться…

– Знакомые есть?

Нервно прикусив губу, будто его уже обязали таскаться на новое рабочее место, он затоптался на месте, все не расцепляя руки…

– Да никого из местных я переводить не собираюсь! – рявкнул Катаев. – Даже на первое время просить не стану! – Дмитрий поднял на Александра полные надежды глаза, в которых под лучами горящей люстры блестели крупицы слез. – Обрадуй парней, иначе от этой кухни лишь руины останутся.

– Но я поспрашиваю, – вдруг скромно признался тот. – Есть у меня на примете парочка, планирующая переехать в Сестрорецк. Как раз повара…

– Вот и славно, – пробубнил Александр, задумчиво склонив голову над столом. – Собственно, по пустяку позвал. Нет больше новостей. А теперь… Там почти что целый зал, люди голодают…

Молниеносным движением Дмитрий схватился за дверную ручку с несокрушимым желанием убраться восвояси, однако какая-то все же заставила его обернулся.

– Точно никого из нас не отправят в Сестрорецк?

– Как будто на фронт отправляют… Даю слово.

И Дмитрий с расплывшейся по лицу болезненной улыбкой перескочил через порог кабинета.

– Шампанское! Да пусть оно рекой разливается по асфальту и дурманит наши головы одним своим запахом! – опьяненный празднеством, выкрикивал Роман Юрьевич, почти что прыгая на радостях с не представляющими никакой ценности бумагами в руках. – За успех! Выпить! Скорее выстрелить пробкой!

Ни один прожектор человеческого внимания не падал на двоих в костюмах из тягучего течения толпы солнечной сентябрьской улицы в центре города. Иван Давидович задержался в банке, объяснив неторопливость необходимостью перевести измотанный дух. Долю в тридцать пять процентов Беляев внес наличными. Лет семь назад, от нечего делать размышлял Катаев, хлопнули б да забрали б чемодан с деньгами, и был бы он таков…

– Пас. Не сегодня и не завтра…

– Это еще с какой стати? – он требовательно отдернул Катаева за рукав. – Куда намылился?

Александр лениво вырвал руку, наградив Беляева осуждающим взором, но тому хоть бы что: под неподвижным уродливым, здоровенным носом плутовская улыбка.

– Никогда не достичь нам покоя. Дай бог дороги облегчат душевные страдания.

Он вяло пожал руку товарища, рухнул в спорткар, завел мотор и, еще оставаясь на месте, опустил стекло.

– Вон девчонки скучают, – под вывеской кофейни две подружки, сблизившись друг к другу лицами и заговорщически перешептываясь, стреляли в них глазками. – Не упусти шанс развеселить поклонниц.

– Их двое, – подмигнув, ответил тот, облокотившись локтем о крышу машины и потянулся за сигаретами.

– Ничего, как-нибудь справишься.

Александр резко рванул с места – Беляев, опирающийся о машину, едва не повалился на проезжую часть. Катаев неспешно рассекал городские дороги и попросту не знал, возле какой пристани причалить. Стоя под очередным красным, набрал Люси.

– Саша? – запыхавшись, выстрелила она.

– Люси, могу заехать?

Куда угодно, думал он, только не обратно, не к молчаливой тоске домашнего очага…

– Не сейчас. Сейчас вообще никак. Не могу, – жадно глотая воздух, обрывисто шептала она. – Через пару часов. Если только так. Ближе к вечеру…

Он сбросил трубку. Откинул телефон в сторону. Тот улетел куда-то пол сиденье. Женщина, которая, как кажется, готова прибежать по первому зову монет, была занята другим. Ненастоящая продажная любовь, обещающая верность, страсть, искренность и вечность, пока не кончилась плата за час, предателем вонзила нож меж позвонками.

Он припарковался перед парадной красивенького дома в Петроградском районе. Заглушил мотор. Задержался в салоне на несколько минут, с тоской поглаживая руль и обдумывая всякую всячину, не имеющую, в сущности, никакого смысла. Потом выбрался из машины. Набрал в легкие как можно больше воздуха, но меланхолия от того так и не улетучилась.

В выложенной светлой плиткой парадной по краям длинного зеркала, прикрепленного возле лифта, торчало два низеньких кожаных кресла, а подле них на полу – горшки с простоватыми растениями, раскидывающими широкие листы. Там, в деревянном мини-баре на кухне, припоминал он, должен найтись недопитый виски с давних времен…

– Саша… – одними губами прошептала девушка с йоркширским терьером на поводке.

Он остановился как вкопанный. Девушка как будто бы подкарауливала его за углом. Кого уж точно, так эту особо он меньше всего жаждал лицезреть.

– Ну что еще? – в недовольстве проскрипел зубами Катаев.

– Саша, что же мне делать? – затянула жалостливую песню она. – Что же делать несчастному человеку, когда его норовят ни за что ни про что вышвырнуть из дома…

Вот оно что, смекнул Катаев, зорко глядя на Свету. Несмотря на жизнь под надзором деспота, она была изысканно ухоженной девицей, к которой так и тянулись чужие руки, надеющиеся заполучить сказочную ночь, и она частенько поддавалась ветреным порывам…

– Значит, опять грозиться? – та кивнула. – Так, может, мне мозги ему на место вправить?

Он демонстративно медленно потянулся за пазуху… С ошарашенными глазами девушка всем телом молниеносно кинулась наперехват мужской руки.

– Нет! Нет! – заверещала она. – Ничего не надо! Не делай ничего! Ради креста!

Катаев с наигранным возмущением глянул на нее: мертвенной хваткой Света вцепилась в его запястье сразу двумя руками. Дыхание сбито, учащено. Ярко-красные губы чуть округлились… Знал он этого актера: театральные истерики, на том и конец. Женушка-то его не чувствует мужского стержня, потому то все время и сбегает, а сейчас вот требует заботливое покровительство запылившегося любовника, чтобы развеять скучную жизнь.

– Не надо! Только без этого, без разборок, без крови… – как не в себе зашептала она. – Я этого всего жутко боюсь, ты же знаешь. Знаешь, что схожу с ума, что не выдерживаю…

Звякнул лифт. Из железной коробки выкатился внушительных размеров пузан – Света, как ошпаренная, тут же отшатнулась от Александра, едва не задавив пригорюнившую под ногами собачонку. Пузан, смачно сморкнув носом, опрокинул двоих взглядом с ног до головы.

– Тоже мне, культурные подворотни, жмякаются где попало, – плюнул он, перекачиваясь к выходу с ноги на ногу.

Катаев обернулся к девушке, едва пузан скрылся за углом. А между тем, на лице ее радостные плясали нотки празднества.

– Лучше не задерживаться нам в этих сенях. Люди здесь не добрые, а лишние поклонники нам не к чему.

Она приблизилась к Александру вплотную со сдерживаемым порывом обнять. Женское дыхание едва касалось его щек… И тут он явно ощутил, что любая проститутка, какой он заплатил бы, и то была бы ближе ему…

– Что же мне делать… – все никак не успокаивалась она.

Катаев тяжело вздохнул, ставя точку на всем. Сейчас она бесстыдно закатывает ему мелодраму, а пару часов спустя, когда вернется ее хахаль домой, бросится распивать с ним вино да роптать на разошедшееся по швам вечернее платье…

– Хватит! – раздраженно рявкнул он, утомившись от этого дрянного цирка. – Я устал, я могу предложить тебе лишь один вариант, от которого ты отказываешься. Если не так… Нагрузись и уйди. На улицах полно добрых душ, готовых приютить несчастную…

Битая по всем фронтам, она во все глаза уставилась на Александра, словно отказываясь верить собственным ушам…

– Я ничем тебе не помогу, я не возьму тебя под свое крыло. Мне оно и не нужно, а тебе… Хранить верность не так уж и трудно, Света.

Он шагнул в железную коробку лифта, бросив потрясенную разочарованием девушку в коридоре. Ничего, оклемается, я и наверх подняться не успею, подумал Катаев…

В преддверии ночи Катаев, целиком и полностью полагаясь на интуицию, завернул на пустую стоянку перед рестораном в Зеленогорске. Небо насупилось, сгустило темно-серые облака. В десять вечера поздним августом улицы застилала темнота, какую рассекали потоки лучистой энергии, ниспадающие на землю с фонарных столбов. Тишина гробовая. В такой-то ни одна душа не попадется на глаза…

Дверь ресторана вопреки всем правилам не заперта, хотя зал уже подготовлен ночи. Хлопнула дверь, громом разрезав томную тишину. Туманные блики крохотных светильников, прикованных к стенам, окутывали Александра лучистым покрывалом. Ресторан изнутри являл собой жалкое зрелище. Обставленная пустой мебелью бездна, в какую не попадают ни души, ни слова, ни чувства. Заросшая диким виноградом обитель божества, какое утратило тысячелетие назад доверие поклоняющихся… Со стороны послышались мягкие шаги, потом из тени, минуя бар, вынырнула девушка. Темно-каштановые волосы тускло сверкнули медью.

– Послушайте, – взволнованно и вместе с той решительностью, какая бывает, когда нечего терять, затараторила она. Вместо формы на ней были серые джинсы да темно-синий джемпер. – Мы уже закрыты.

В неуверенности он выкинул неполноценно-неразборчивый жест в сторону двери. Повернулся, но только наполовину, невнятное подобие предчувствия не пускало безвозвратно уйти…

– Не ожидал вас застать. Впрочем, я и не думал, что дверь откроется… Вы одна?

– Все уехали. А мне еще минут двадцать до автобуса. На остановке зябнуть не хочется, вот я и тут.

– Далековато до города.

– А я и не в городе живу. В садоводстве. Тут недалеко, но пешком утомительно. Тем более, ночью. А вы, – она скромно, как будто заигрывая, тоже встала вполоборота к Александру, – что тут забыли?

– Ненамеренно забрел… Никуда особо не ехал, а оказался именно тут.

– Когда душа не в порядке, когда она, как море, волнуется, ее всегда заносит попутным ветром именно туда, где ей самое место, и пусть нам так не кажется… – скромно улыбнувшись, пролепетала она.

– А еще то там, то тут заявляют, будто ночью разум дремлет, будто в час сна, бодрствуя, мы полагаемся на чувства и едва улавливаем действительность.

– Я и не говорю намеками. Просто мысль дурная в голову пришла.

Они стояли в шагах десяти друг от друга, не более. В полутени от целых лиц остались только черты, мерцающие таинством сумеречной красоты. Вдруг вырвавшийся из какой-то неведомой лесной гущи автомобиль желтыми полосами фар всего на мгновение озарил опустевший зал и устало-радостное лицо официантки. Оно показалось величественной луной из-за черных туч, а потом, только и успев отбросить вселяющий надежду отблеск, вновь скрылось за небесной ширмой. Александр вскинул руку – в тени от циферблата остались только крохотные риски, растерявшие серебряный блеск.

– Время-то позднее…

– Знаю, – тут же упавшим голосом откликнулась она.

– А там до дома, как оно обычно бывает, еще и идти…

– К несчастью, – кивнула она. – Но там не страшно, если только людей нет. Или собак.

Александр улыбнулся, на несколько шагов приблизился к девушке. Затихающий шелест женского дыхания едва касался ворота мужской рубашки. Она смотрела на мужчину стойким, выжидающим взглядом, уверенно требующим разворота событий. Только худые руки, вычеркиваясь из общей картины, опущены вдоль тела, как у жертвы, скованной гибельным страхом.

– Я подброшу тебя, – объявил Александр с такой твердой интонацией, какой попросту невозможно перечить.

– Но вам же самим…

– Даже если я потеряю целую ночь, худого со мной ничего не случится.

– И правда, заблудшая душа, – тихо проговорила девушка.

– Это еще почему?

– Не знаю, – пожала плечами она. – Вам как будто бы податься некуда, – с чувством уязвленной гордости Александр обескураженно округлил брови, и девушка, уловив перемену настроения, тут же извинительно залепетала тонким голосом, чуть шагнув вперед, словно порываясь вспорхнуть, и едва не споткнувшись о собственные ноги. – Нет-нет, я не то имела в виду, я не хотела вас задеть, просто… Оставьте без внимания, – с обреченной усталостью махнула рукой она. – Это от замотанности столько ерунды с языка летит.

– Недаром ведь списывают на ночь…

– Давайте лучше поедем. Не будем тянуть кота за хвост. А нет, – дернулась она, – подождите. Всего лишь секунду, мне нужно вещи забрать.

Она развернулась и твердыми семенящими шагами устремилась к бару, а потом скрылась за плотным занавесом. Прохлада позднего вечера приятно обдавала. Небо насыщенно-темное, как будто на холсте смешали все краски. Воздух наполнен ярким запахом хвои. Под ногами зеленые иссохшие иголки, кое-где чешуей сверкают шишки. И тишина, ни единого звука, как будто весь мир замер в ожидании…

Девушка выскользнула из-за двери с черной сумочкой на плече. Звякнув худой связкой ключей, она, сгорбившись, бросилась возиться с замком. Дернула дверь – та отказала поддаваться.

– Едем? – скромно проговорила она, как будто не веря, что ее в самом подбросят до дома.

Александр открыл машину. Запустил двигатель. Железо издало угрожающий рык, словно предупреждая об опасности, потом утихомирилось. Девушка устало выдохнула, как будто жалея обо всем на свете. Достала из сумочки складное серебристое зеркало, поправила темно-каштановую челку волос, практически касающуюся бровей. Очень хорошая внешностью, но с отпечатками изнуряющей скучной работы, какие не смываются и не поддаются маскировке косметикой…

– Ну, диктуй адрес.

– Это в Ушково… Я сама наберу.

Девушка открыла карту на мониторе. Ее худенькие пальчики без маникюра быстро защелкали по экрану.

– Еще дальше от города, – усмехнулся Александр.

– Я училась в Питере и мучилась каждое утро шесть дней в неделю, когда рано вставала, чтобы успеть на электричку.

– По бейджику Карина?

– Верно, – кивнула она.

– Некоторые специально носят на работе чужие имена.

– А вас как звать?

– Александр.

– Тогда будем знакомы.

Она протянула ладошку для некрепкого рукопожатия. Тоненькая ручка, какая и крохотную жизнь ни под одной угрозой не обидит, но через эту кожу сочилось столько тепла, сколько не вмещает в себя даже бьющееся сердце влюбленного романтика…

– У вас такая красивая машина, – Карина покрутила головой, любуясь карбоновым салоном и различными светящимися синим кнопочками на панели управления.

– Дорога как раз пустая и без постов… Поедем побыстрее?

– Я никогда не ездила слишком быстро.

Очарованная до головокружения изяществом спорткара, она отвечала не думая, лишь бы не обижать молчанием.

– Значит, решено.

– Я вроде никуда не тороплюсь, но… Машина просто чудо! Это гоночная? – шутливо прозвенел ее тонкий голосок.

– Мечта с юности. Из гоночной в машину для души… – не без иронии хмыкнул Катаев.

– Как легко вам говорится… Как будто эта машина – игрушка.

Александр в возмущенном удивлении поднял брови, и девушка тут же слегка побледнела. Ее расширенные глаза отражали одновременно и страх, и невинную чистоту намерений и мыслей…

– Нет-нет! – вдруг очнувшись, затараторила она. – Я ни в коем случае не хотела вас обидеть, просто… Так много людей едва концы с концами сводят, берут кредиты, чтобы купить дешевую машину или… А вы разъезжаете на дорогущей ради души, потому что можете себе позволить… Я ни в коем случае не обвиняю вас, каждый получает то, что он заслужил, просто… Такой контраст…

– А, впрочем, пускай она и будет игрушкой… Как думаете, голодающие счастливы?

– Не знаю, наверное, нет, – пожала худенькими плечами она.

– М-да, простоватый вопрос… – как будто бы отгоняя неудачливого суфлера, он поправил волосы, что своевольно спустились на бок, а потом всем телом повернулся к девушке. – Вы из небогатой семьи?

– Нет. Мой родители спились. Отец три года назад умер, мать все еще допивает свой век.

– Кажется, вы говорили, что не считаете себя несчастной.

– Во всяком случае, не помираю с голоду.

Она неловко улыбнулась и, смутившись, уставилась в окно, за каким фонарный столб непрерывным потоком сбрасывал на опустевшую стоянку прозрачно-желтые струи света.

– Ладно, что тянуть. Едем.

– Но вы ведь… – взволнованно спохватилась Карина, когда Александр уже вырулил на дорогу. – Вы же не считаете меня какой-нибудь пустышкой или дурочкой…

– С чего бы это вдруг?

– И опять я не знаю, – она в очередной раз пожала тонкими плечами и усмехнулась, словно с позором высмеивая саму себя, но со стороны. Ее веки, налившись свинцом, потянули взгляд вниз. Наполненная пошатнувшейся безмятежностью, вольная певчая птица, привыкшая свистеть на просторе ветвей и внезапно угодившая в клетку-капкан собственных слов. Она выглядела человеком, в чье осознание метко стукнула истина: вот-вот невозвратно ускользнет, потеряется то, что никогда в жизни не могло ему принадлежать, но что по какой-то озлобленной иронии судьбы внезапно и на совсем крохотный отрезочек мгновения свалилось на голову первым снегом.

– Я бы мог вам многое показать.

– Например?

Александр раздул лукавую улыбку – один черт знает, какими правилами порой руководствуется человеческий разум. Взгляд нацелен в даль освещенного шоссе. Крепче сжав руль в неотступной решимости, Катаев, как будто угрожающе, процедил:

– Держись.

Не зная преград, спорткар резво бросился в ночную тишь, строго держась полосы. Разгоряченный метал с шумом разрезал воздух. Мотор ревел устрашающе громко, и любой, даже самый скандальный, разговор был заранее обречен на неудачу. Карина, скованная страхом и азартом, боясь шевельнуться, набрать в легкие воздух, вжалась в сиденье как в последнюю опору. Она глазами хваталась за каждый расплывающийся, вытянувшийся от скорости объект, какой мгновение спустя в бесконечной череде сменялся другим…

Спорткар постепенно сбавлял скорость, пока не притормозил возле обочины. Слева лунный круг отражается в едва покачивающейся волнами черной глади залива. Частое волнительное дыхание, а на светлом личике, за каким копна взъерошенных темно-каштановых волос, все равно довольная улыбка.

– Уши заложило, – куце проговорила она. – Дай минутку прийти в себя.

Александр опустил окно – прохладный воздух лениво потек в салон. В этой свежести, к какой примешивалась чернота ночи, казалось, таились озвученные шепотом желания миллионов мечтающих…

– Ну? Уже вторая пошла.

Встревоженная, Карина часто дышала приоткрытым ртом, как будто, как всегда проснувшись вполне обычным утром, вдруг обнаружила, что позабыла где-то в мире сна родной язык… Да разве подвластно окостенелому человеческому языку описать весь тот взрыв необузданных эмоций, проносящийся ураганным вихрем через всю грудь, через хрупкое сознание, переворачивая устоявшееся мировоззрение?

– Это было настолько быстро, что я и дорогу-то разобрать не могла. Только тяга в груди и ногах…

– Дело привычки. Поначалу все преувеличенным кажется.

– И вот опять! – задорно воскликнула она. – Вы говорите так сухо, как будто вас ничего не удивляет.

– Но я, правда, привык к быстрой езде… Через года тренировок скорость ощущается как обыденная работа, которая, разве что, слегка будоражит.

Она взглянула на монитор и звонко засмеялась:

– Мы же проехали поворот! Теперь обратно возвращаться придется.

– Пустяк, а не беда.

Александр вывернул руль, пересек сплошную, пустил спорткар галопом по пустынному шоссе, наслаждаясь каждым ускользающим моментом поездки с намерением как можно дольше удержать подле себя незнакомку, которая именно в этот темный вечер негаданно-нежданно показалась ему необычайно близкой, словно их уже как несколько лет сближали дурманные слова…

– А звезды-то здесь совсем иначе выглядят… – заметил Катаев, сцепив руки за затылком. – Я таких давно не видел. Кажется, будто с самой юности. А с той поры, видимо, целая вечность прошла… Эти звезды совсем другие, не такие, как в городе. В городе все иначе, все по-другому. Куце и уродливо, а здесь…

– Ну? Ну? – задергала Карина Александра за рукав, вместе с ним задирая голову кверху. – Какие они тут? Расскажи еще.

Они стояли перед ветхим забором, с которого практически полностью слезла когда-то голубая краска, который местами, не выдерживая отравляющее гниение, разваливался. В старом перекошенном доме горели чернотой окна. Белый узорчатый тюль, принесенный прямиком из Советского Союза, пугливо выглядывал потрепанным привидением. Времени – почти что половина двенадцатого. Ночь надвигалась чудесная. Красивая. Темная и прозрачная. Облака, как по заговору, разбежались кто куда, дав вволю белоснежным жемчужинам-звездам, что скапливались целыми гроздьями, пульсировать крохотными каменными сердцами…

– Слова разбегаются… В городе, пронизанном неестественностью, считай, ночи почти что прозрачные, а тут как будто бы покрывалом застелили небосвод.

– Порой так и тянет рухнуть навзничь на траву, заглядеться этим небом и каким-нибудь чудом унестись бороздить космические просторы, чтобы только вырваться из этой дыры…

Александр взглянул на девушку с кроткой улыбкой. Они касались друг к друга плечами, как будто бы удерживая тепло худых тел, что так и порывалась растворить прохлада.

– Считаешь меня глупой? – неуверенно, потупив взгляд, пролепетала Карина.

– С чего бы это вдруг? Знала бы ты, насколько долго я не замечал подобные мысли. Вокруг все про деньги, дела, какие-то товары, интриги, а сейчас… А сейчас все иначе, даже слова иначе звучат.

В знак признательности она миловидно улыбнулась. Сумеречная прохлада коснулась ее кожи – Карина поднесла ко рту кулачки, задула на них. Александра как током ударило:

– Что же ты молчишь, раз замерзла?

– Просто я так давно не разговаривала. В том смысле… Именно так, а не по всякой светской ерунде… Вот и трясусь, чтобы продлить свою маленькую радость. Жертва ради разбавления скучного и невыносимо бренного существования.

– Завтра рано вставать?

– К счастью, нет…

– К счастью… – не выдержав, всплеснул руками Александр. – Да что мы знаем о счастье… И почему смеем какие-то пустяковые события приписывать именно ему?

– О том я и говорю. Мне не хватало этих разговоров, всюду попусту трясут воздух, как липу…

– Еще наговоримся, – твердо заверил Катаев. – А теперь беги домой. Нечего мерзнуть.

Карина развернулась…

– Постой!

Он ухватил ее за запястье. Фонарь луны прилип к звездному полотну. Час романтизма, час сентиментального звучания. Темнота. Лица как почти что скрыты от прозорливых ок мира… Мягкое касание губ… Карина вырвалась, стремительным шагом унеслась к старой калитке…

Легкость человеческих отношений. Когда тянет, хватай комету за хвост наперекор всем пожарам стеснений, глупым опасениям, навязанным предрассудкам… Иначе потом, когда-нибудь под вечер или ночью, жалость упущенного сдавит грудь…

Он выехал на шоссе. Пустота и ночь. Тишина непривычно давила на барабанные перепонки. Даже удивительно, насколько пустым может казаться мир… Включил радио – певец в годах затянул душевную лирику. Медленно покатил по асфальту, утопая в омуте нечетких дум…

Сиротливым светлячком небольшой светильник разбрасывал лучи по кабинете, несмотря на утро, проливающее хмурые краски на светлый интерьер.

– Договорились-то как? – нервно сжимая и разжимая пальцы, нетерпеливо ждал Игорь Валентинович.

– Я дал ему внести только тридцать пять процентов. Теперь каждый месяц придется отсчитывать ему. Правда, переплата ниже выходит, если сравнивать с банком, но…

– Не жадничай, – по-отцовски добродушно, но вместе с тем с холодной суровостью наставника, лязгнул Знойнов. – В конце концов, у тебя накопления на черный день под процентами.

– Убытки, убытки… – обронил слова, словно осенние листья, Александр и поднялся с темно-зеленого кресла. Он медленно прошагал вдоль книжного шкафа к окну. На дворе темную зелень, постепенно готовящуюся растерять свои соки и окраситься в грязно-желтый, затемняли тяжелые серые облака. – Без них никуда. А они ведь даже не показатель успешности.

– Так уж и быть, – загромыхав смехом, загорланил Игорь Валентинович, – как-нибудь загляну в твою очередную богадельню. Подниму выручку.

– Обязательно, но не сейчас. Делать там нечего. Кухня пустует, а вместе с ней и зал.

– Хоть стихи сочиняй, – брякнул Игорь Валентинович. – Пустоту-то когда заполнишь? Часики-то тикают, деньги-то утекают безвозвратно, – и он постучал указательным пальцем по запястью. – Хрен вернешь что назад.

– Через неделю открытие. Больше-то проблем в рабочих руках. Попробуй отыскать их. В наши-то дни только за благородные дела берутся, и то, если они хорошо оплачиваются…

– Но с официантами-то проще?

– Простаков не так уж и много, но люди есть. Вопрос только в их качестве…

– И цене.

– И то верно: все вопросы упираются в цену. Вот, например, сколько стоит счастье?

– Опять чертову шарманку заводишь…

Игорь Валентинович поднял на Александра такой взгляд, от какого всякий непременно устыдился бы и тут же закрыл бы рот на замок, чтоб не нарушать игру влиятельной личности. Но Катаев и бровью не повел. Скрестив руки на груди, он опирался о подоконник с намерением не отступать ни на шаг назад.

– Нет, в самом деле, Саша, ты как будто в юношество впал.

– Нет, в самом деле, Игорь Валентинович… Вы смеетесь, а я на полном серьезе, с полной ответственностью задаюсь вопросом.

Знойнов огорченно всплеснул руками. Пухлые ладони звонко шлепнулись о деревянные ручки кресла. Старик поднялся. Сунул в зубы сигарету. Громко, привлекая внимание, пошарил по карманам в поисках зажигалки.

– Заботы не иссякли?

– Разумеется нет.

– Вот и держись за них. Счастье – это, понимаешь ли… Это не красивая история из знаменитых книжек. Это… Какая разница, что это такое, главное, чтобы ты вечно делами зарыт, какие дают плоды: деньги или эмоции. Только в процессе труда человек познает самого себя. Путешествуй, увлекайся, зарабатывай и колоти капитал – вот и все необходимости, какие я уяснил за свои года, а теперь… Пора спуститься, а то, чувствую, зачахнем мы тут с твоей философией.

По красивой светло-серой лестнице они спустились на первый этаж в просторную кухню-апартамент, где, орудуя лопаткой, жарила сырники женщина с каре, чьи русые волосы в силу возраста уже утратили привлекательность и смотрелись как нечто изношенное, не вызывающее восхищения, несмотря на весь уход, какой был направлен на их поддержание…

– Тамара, – женщина в сером красивом фартуке навострила уши, – подай-ка чего-нибудь на стол.

– Вот, сырники как раз готовы. С вареньем, со сметаной, выбирайте.

Темно-серая левая бровь Игоря Валентиновича поднялась как будто бы по собственной воле. На этой просторной кухне, на какой старательно хлопотала хозяйка, старик смотрелся неотесанным булыжником.

– Ну, с каким будешь? Выбирай.

– На ваше усмотрение.

Двое уселись за пустой прямоугольный стол, на краю которого позировала небольшая ваза с пышным букетом садовых цветов, явный аромат каких перебивал цитрусовый аромадиффузор, непонятно для чего выставленный на небольшой книжной полке. Через панорамное окно открывался вид на ухоженный сад со множеством клумб, бордюры каких были выложены светлыми камнями.

– Клубничное есть, – подключилась Тамара, роясь в холодильнике. – И черная смородина… Все свое, – с гордостью заявила она, взвешивая в руках две разных банки.

– Если и клубника своя… Помню, в детстве, мы были от нее без ума.

Тамара расставила тарелки. На центре стола огромное блюдце с сырниками, от каких тонкими нитями поднимается пар.

– Горячие еще, – наставнически заметила она, разливая по пиалам варенье.

Плазменный телевизор на стене что-то бормотал себе под нос. Сырники остывали на тарелках. Над обеденным столом, почти что семейного круга, повисла странная молчаливая пауза, как будто каждый, смущенно растерявшись, не находил ни единной новости, чтобы начать…

– Кофе? – дернулась Тамара, в смятении затерев руки. – Будешь кофе? С молоком?

– Лучше чай.

– А мне кофейку плесни-ка, – подхватил Игорь Валентинович.

Тамара налила неполную кружку кофе, поставила бутылку молока на стол вместе с сахарницей. Потом бросилась заваривать чайник… Движения без грациозности, усталые, но надежно прикрытые фанатизмом, гласящим, что никто, кроме нее, не способен на все эти хлопоты.

– Ну, что расскажешь хорошего? – она смотрела на Катаева прямой наводкой, и тот улыбался ей, как собственной матери, с какой наконец-то повстречался после долгой разлуки, не зная, с какой новости начать.

– Этому все везет и везет. Не пропадет, парень… На днях, вон, еще один ресторан откроет.

– Пока что это еще ничего не значит, – застенчиво отозвался Катаев.

– Ну как же не значит! Это уже многое… – одомашненный разум Тамары едва ли мог выдать подходящие слова восхищения.

– Нет, правда, – поспешил Александр. Его вилка застыла вонзенным копьем в сырнике, – пока проект не приносит прибыли, он ничего не значит.

– Только не о деньгах. Оставь, Саша, ему будешь объяснять, – она кивнула на мужа. Искренняя улыбка матери, умиротворяя, согревала душу, окутывая ту ощущениями защищенности и заботы. – О деньгах там, правильно ведь? – указала пальцем она на верх, явно намекая на кабинет.

– Правильно, – поддакнул Игорь Валентинович.

– А здесь… Расскажи о делах, но не о денежных, о собственных. Кто же еще позаботится о том?

– Ну как кто… – хмыкнул Знойнов и тут же осекся.

– Дела – это само собой, но жениться тебе бы не помешало. Не нашел ли, случаем, невеста?

– Мне никто не нужен, – твердо заверил Александр.

Пряча лицо в тарелке, Знойнов в очередной раз усмехнулся, вызвав тем самым неодобрение жены.

– Это еще почему? – огорченно буркнула она.

– А у него целая теория на этот счет, – заявил Игорь Валентинович. – Он напрямую не говорит о том, но явно думает… В двух словах объясняя, считает, что самые лучшие женщины из семидесятых.

Старик потянулся к жене. Чмокнул ту в щечку, потерся кончиком носика о женскую скулу, и он продолжил бы лезть, если бы не робость Тамары.

– Ну хватит, – она отстранилась с виноватой улыбкой на лице. Надкусила сырник, будто так она более недосягаема… – Зря ты так с женщинами, Саша. Жениться необходимо каждому, иначе к чему весь человеческий труд?

– Разве в семье счастье?

– Не знаю, но в том смысл человека. Это же природой дано: оставлять потомство. Вот. Поэтому одиночки всегда несчастны. Они не выполняют свою природную функцию, потому и ощущают неполноценность. Давай считать, что счастье в семье. И пусть это будет самой настоящей правдой. Жаль, что понимается это, – помрачнела она, – лишь с годами, когда остаются одни фотографии…

– Так, не слушай ее, – Игорь Валентинович, откинув зубочистку в сторону, решительно поднялся и жестом пригласил Александра последовать примеру. – Идем наверх. Лучше запоем про деньги.

– Дел по горло, а время ведь не ждет.

– Ну, раз так… – уважительно протянул Знойнов, прикусив новую зубочистку.

– Если у тебя кто-то есть, Сашенька, то шанса не упускай! – заметалась с наставлениями Тамара. – Бери самое лучшее кольцо и… Нет, если любит, то самое лучшее кольцо не пригодится. У меня, вон, обычное золото, – и она вытянула руку, показывая безымянный палец правой руки, на котором зияло потертое временем золотое колечко.

– Если кто-нибудь встретится… – пробормотал Катаев.

– Иначе никогда не быть счастливым!

Тамара крепко обняла Александра. Потом перед с беззащитной материнской заботой, от какой складывает оружие даже самый взрывной характер, коснулась губами его лба…

– Ну, иди, – как перед небывало ответственным шагом наставила она, косвенно желая легкости на жизненном пути, – раз дела… Только не забывай нас. Никогда не забывай.

Игорь Валентинович проводил Александра до ворот. Сад доцветал свои последние недели. Увяданием охваченный, ему больше не быть молодым в этом году…

– Ну, бывай.

Они пожали друг другу руки, а потом Знойнова вдруг посетила последняя мысль:

– Знаешь, что я тебе посоветую: бери под собственный контроль как можно больше всего. Автоматизируешь после, но сначала… Лучше бы ты и персонал собственными силами собирал, а не надеялся на объявления…

– С каждым сотрудником я знакомлюсь лично.

– Нет, не то… Я говорю, ради экономии… Ладно, что я тут развожу. Ворота распахнуты, тебе и без того не терпится. Заглядывай, когда наскучит.

Александр медленно проехал поселок. Перед выездом на шоссе притормозил на обочине, словно повстречав путеводный камень. В машине тихонько бренчало радио. По дороге перед носом в бешенном ритме неслись автомобили, а он стоял на обочине, опустив руки на руль, не решаясь дать волю силе, слитой воедино в механизме… Кто же знал, что один единственный вопрос – что такое счастье? – собьет с ног, до потери сознанья прижмет коленом к земле. Через какие тернии страданий проходит человек, чтобы заслужить выдуманное им же опьянение… Номер телефона… Он так и не спросил номер телефона…

Из Лисьего Носа Александр заехал в Зеленогорск. Широким шагом, громко отстукивая каблуками, собирая взгляды, он вырвался на знакомую веранду. Прибрежный воздух обдал гниющей тиной… Дожидаясь милое личико ночной подруги, он вглядывался в даль залива, какому не давала слиться с пасмурным небом мутно-зеленоватая полоска земли.

– Добрый день, – с улыбкой на лице официантка положила меню на стол, но это была совсем другая девушка, незнакомая.

От неожиданной неприятности он аж приподнялся, тут же плюхнувшись обратно на стул.

– Где Карина? С каштановыми волосами…

Официантка лишь вылупила на него испуганные зенки.

– Девушка с темно-каштановыми волосами, – теряя терпение, повторил Катаев. – Худенькая такая. Работает здесь официанткой.

– Зачем она вам?

Не считая нужным отвечать, Александр вскочил на ноги и, гордо задрав голову, поспешил к выходу. Девушка лишь недовольно хмыкнула тонким носиком и манерно задвинула за гостем стул как в попытке научить манерам.

Катаев заехал в Ушково. Участок просматривался как на ладони. Тусклые лучики электрического света мелькали за окном. Он посигналил. Потом еще раз. Нетерпение будоражило кровь… Нетерпение, злосчастное ощущение, не дающее покоя, неведома из какой пучины взявшееся… На старое, разваливающееся крыльцо вылезла неприятная женщина-сухарь в грязном рванье.

– Чего вам? – недовольно, как позволяют себе маргиналы, выкрикнула она. Ее серые волосы тяжелыми сальными локонами падали на плечи.

– Позовите Карину.

– Нет здесь никакой Карины. Проваливайте!

Александр с недоверием косился на старуху, что вся своим уродливым видом приказывала убраться восвояси. Уж не разыграла ли его девушка, вдруг подумал он, но тут же отогнал дурную мысль.

– Иди отсюда! Оглох что ли? – тошнотворным голосом горланила та.

С грохотом треснув о стенку, распахнулась входная дверь. Из-под сеней страшного дома выскочила девушка в скромном домашнем платье белого цвета с черными узорами. Сощурившись, завидев Катаева, она тут же побледнела – страх быть замеченной среди руин подобия домашнего очага обратился в постылую явь… Старушка тыкала корявым пальцем в сторону незваного гостя и невнятно шелестела потрескавшимися губами. Проклиная и небеса, и землю, девушка остервенело вцепившись в дряхлое тело старушки хищническим когтями. Еще одна капля ненависти, и маленький холодный кулачок незатейливым ударом разорвет затасканную годами кожу.

– Иди домой! – злостно прикрикнула Карина, толкнув в спину старуху и закрыв за ней дверь. А потом скромно, стесняясь показываться на глазах, подкралась к калитке. – Моя мать. Ужасное зрелище… – как бы извиняясь залепетала она. Тонкие ручки ее уцепились за верхушки полусгнивших досок забора. – Сама бы знала, зачем в этой дыре живу…

Александр поднес указательный палец к ее губам – Карина тут же осеклась, уставилась на него огромными глазами, полными непонимания, страха и жалости, а вместе с тем и надежд из чистейшего льда, что тает с первыми лучами холодного солнца. А платье-то, заметил он, без единого пятнышка.

– Я надеялся увидеть тебя в ресторане, но…

– Выходной. У меня выходной в этом дурдоме…

– Тем даже лучше, – не догоняя мысли Катаева, она наклонила набок голову. – Собирайся, пора уматывать отсюда.

– Дела… – зачарованно повторила она. – Дел у меня нет…

– Значит, сегодня мне везет уже дважды.

Он оторвался от забора, открыл дверцу спорткара…

– А куда мы поедем? – успела выкрикнуть она прежде, чем Катаев опустился в машину.

– Наряжайся роскошнее всяческих цариц, словно вся твоя жизнь – цветение, – с улыбкой проговорил Александр и опустился в машину.

Карина рысцой побежала к дому – смешная девчушка, для какой всякий романтический вздор головокружителен до потери равновесия… Каких-то десять минут спустя, с грациозностью, какой позавидовали бы фамильные аристократки, она ангелом снизошла с трех скрипучих ступенек в изящном черном платье с кружевными рукавами.

– Как странно, – завел беседу Катаев, разворачивая машину и улавливая носом сводящий с ума сладкий аромат духов, – странно, что у такой красивой и молодой девушки в выходной нет забот. Обычно красавицы окружены глупыми ухажерами, кричащими о том, что они в лепешку разбиться готовы ради не пойми чего, и глупыми подругами, но ты торчишь дома.

– Но это не значит, что у меня никого нет… – ее гордая фраза тут же сорвалась с обрыва. Девушка отвернулась лицом к окну. Позади оставались ветхие деревянные дома. Спорткар медленно крался по накатанной земле, боясь сделать неверный шаг. – Куда мы едем?

– Точно не в ресторан, – усмехнулся Катаев.

– Почему?

– А тебя еще не тошнит от одного упоминания.

– В том есть правда.

– Ненавидишь работу?

– Но терпеть приходится.

– И разве в этом… – он осекся и демонстративно кашлянул.

– Счастье? – болезненно рассмеялась она. – Нет, счастья в работе служащего быть не может, – она замолчала, а потом вдруг лицо ее сделалось не по годам серьезным. – Саша, зачем ты заехал за мной?

И правда, зачем же? Зачем все эти вопросы поиска смысла, причин? Зачем копаться в мелких механизмах бытия, разбивать лбы, чтобы только получить превратное оправдание? Почему нельзя просто так, лишь от желания: хочу и беру, хочу и не отпускаю…

– Узнаешь. Со временем карты раскроются.

– Но быстро ты не собираешься гнать?

– Оставим скорость до ночи. А нам лишь надо догнать закат, и пока что в спешке никакой необходимости.

День тихонько угасал – солнце уже сваливалось с небосвода, но все еще не испускала раненный оранжевый отсвет. Катаев припарковал машину возле метро Крестовский остров. Выбравшись из спорткара, Карина покрутилась вокруг себя, как малое дитя.

– Где мы?

– Диво Остров. Никогда не бывала здесь?

– Только слышала. Из чужих уст.

– Неужели ты так мало повидала?

– Почти что ничего.

– Странно, – Александр подошел к девушке с озадаченным лицом. – Но, разумеется, хотела бы…

– Ну конечно! – воскликнула она и лучиком света, на мгновение пробившимся через густые серые тучи, улыбнулась. Обреченная улыбка. Улыбка от невозможности выразить печаль, вызванную осознанием, что за целую жизнь так и не удастся изучить даже часть мира…

– Идем. Нам есть чем полюбоваться.

Он запер машину и предложил Карине взять его под локоть. Несмотря на будний день, территорию парка аттракционов рассекали звонкие вопли веселящихся детей.

– В школьные годы, мои одноклассники часто сюда бегали. Они экономили деньги на обедах, чтобы пострелять в тире или прокатится на горках или на чертовом колесе, а я лишь раз, когда меня пригласили на день рождения, здесь бывал.

– Родители не давали денег?

– Даже на обеды. Вырос в бедной семье. Родителей лишился перед школьным выпускным. Я так и не пошел на него: не мог видеть, как чужие сквозь слезы радуются тому, что их дети закончили школу…

– Я тоже, считай, потеряла своих несколько лет назад. Моя мать… Матерью тошно звать ее…

– Вот черт…

– Что такое? – она цепко обвила мужскую руку. Я с тобой на край мира, в огонь и в воду…

– Мы зарываемся реалистичным пессимизмом, когда перед нами открыто столько возможностей ловить радости.

– Например? – заинтригованно протянула она.

Он подвел Карину к ларьку со сладостями. В нескольких шагах от тележки дитя с измазанными шоколадом щеками, держась за складку темно-синих брюк матери, уплетало мороженное.

– Сахарную вату, пожалуйста.

– Две? – Уточнила девушка за прилавком, взявшись за палочку.

– Одну.

– А как же ты? – забеспокоилась Карина, когда Александр вручил ей вату.

– Не хочу.

Они приземлились на свободную скамейку, какую покрывало по-осеннему бледно-желтое, постепенно скатывающееся к горизонту, солнце, которое не слепило глаза, но и не грело.

– Очень вкусно, между прочим – довольно протараторила она, как будто бы склоняя Александра попробовать.

– Несчастье в том, думаем мы, что невмоготу вечность напролет наслаждаться одним и тем же вкусом, когда в том, в самом деле, наше счастье, которое мы ненароком или намеренно упускаем из виду.

– Ты много читаешь, да?

– Раньше много, а сейчас уже кажется, будто перечитал все, что только можно.

– Разве оно возможно? Столько мыслей на бумаге изложено…

– Невозможно, – он виновато улыбнулся как в намерение залить парк оправданиями… – В пик увлеченности головокружительно мерещится неизученная новизна, какую только предстоит постигнуть, необъятность какой подстегивает… А там, на спаде…

– Значит, сейчас тебя что-то гложет?

– Сейчас ничего.

– А если в общем и целом?

– Никак не отыщу одну книгу. Она как сквозь землю провалилась.

– Откуси и ты…

Она поднесла сладкую вату к мужским губам. Катаев оторвал зубами небольшой кусочек, на что Карина звонко рассмеялась.

– Ну не с такой ведь кривой миной! Кусай еще!

И он отщипнул зубами еще один кусочек. Последовательно наклонилась к вате она. Координация сбилась. Мир перевернулся вверх дном. Север вытеснил юг, запад – восток… Александр плавно наклонился. Кончики носов легонько столкнулись друг о друга и тут же разошлись, как ударенные электричеством… Тогда была глупая ночь, тогда были виноваты сгустившиеся сумерки. Тогда только показалось…

– Было бы забавно… – растерянно пролепетала она…

Четко обрисовывая тайное желание, Катаев любовно взирал на милые волосы медного отлива, карие глаза, светлую, чистую кожу… Забыв о дыхании, Карина ждала, как будто представ пред судом судьба… Сейчас, или момент безвозвратно упущен… Он отодвинул взгромоздившееся меж ними облачко сахарной ваты, плавно прислонился к девушке всем телом…

– А мне казалось… – сбившимся дыханием защебетала она, так и не договорив.

– Ну?

– Мне казалось, будто в тот вечер почудилось, приснилось…

Темно-каштановая головка застенчиво склонилась на мужское плечо. Александр усмехнулся: вокруг беззаботно болтается еще не созревшая для чувств ребятня, а они, вот, пытаются разжечь, да еще и под надзором голубого неба, искорки любви… Тени деревьев и металлических конструкций постепенно удлинялись, вырастали, сгущались… Он задрал рукав пальто и взглянул на кварцевые часы.

– Пора идти.

– Куда? – истомно выдохнула Карина.

– Обратно.

Домой? – она вскочила на ноги испуганно-ужаленной. В зрачках безумный страх, словно на труп впервые напоролась, поймал мысль Александр.

Катаев с трепетностью сжал маленькие ладошки девушки. Холодная кожа. Видно, страх обуял ею настолько, что она и гневом-то вспыхнуть не в силах, подумал он.

– Ну что ж так переживать… Посидели на лавочке и хватит с нас.

Но она гордо вскинула голову и состроила такой неприступный, гордый вид, с каким, не зная пощады к самому себе, проламывают бастионы во имя собственно выдуманных принципов. Ветер, незаметно накатывающий по несколько раз в минуту крохотными волнами, каким-то чудом умудрился разворошить ее челку.

– Ну раз так… Значит, по домам? – после недолгой паузы наконец выплеснула она.

– А тебя просто так не взять.

– А что ты ожидал? – с вызовом бросила Карина.

– У меня были иные планы, но ты вскочила с таким видом…

– Это с каким?

– С таким испуганным, будто домой тебе попросту нельзя. Будто ты предпочтешь незнакомый кров или, на худой конец, улицу, но только не возвращаться домой.

– Домой, и правда, не шибко-то тянет.

– Тогда следуй за мной…

Он протянул ей руку, приглашая последовать за собой… Они подошли к кассе. Очередь всего из пяти человек, в нетерпении топчущихся на месте.

– Два взрослых на колесо.

Продавщица – женщина с глубокими морщинами, – безынтересно глянув на покупателей, пробила билеты, с трудом сдерживая зевоту в мире безудержного веселья и смеха.

– Куда это мы? – дернула Карина Александра за рукав.

– А ты почти что ребенок…

– Ничего я не ребенок… – с тихой обидой возмутилась она, на что Катаев лишь выразил сердечную улыбку любящего отца.

– Почти что… Тем более, ничего в том оскорбительного нет. Девушка, не утратившая порывы юности и имеющая смелость давать им волю, бесконечно прекрасна…

– Это еще почему?

– Потому как жизнь полна разочарований и тяжестей… Поэтому в жизни выигрывают те, кто радуется всяким пустякам и мелочам.

– Наверное, что-то в этом есть, но…

– Вот и пришли.

Катаев подвел ее к железному корневищу колеса обозрения. Карина запрокинула голову назад – колесо-то вдвое выше девятиэтажки. Он протянул билеты помятому молодому человеку с форменной кепке. Едва выпустившийся со школы, с фиолетовыми фингалами под глазами. Катаев взглянул на Карину: у нее вот точно такие же мешки. Измотанные жизнью юнцы… Они уместились в освободившуюся кабинку, какая медлительной гусеницей поползла описывать окружность. Каждый новый толчок железной громадины все больше и больше возвышал их над Крестовским островом… Оранжевый закат мерцал палитрой красок, разбивал лучи о темные просторы Финского залива, о белые ванты моста…

– Какая красота… – прошептала она, не отрываясь завороженным взглядом от заката, лоснящегося янтарем на крышах, окнах, пушистых кронах деревьев…

– Иногда и не верится, что мы живет вот здесь, среди такого архитектурного художества, правда?

– Правда, – машинально откликнулась она.

– Иди ко мне.

Она очнулась, расплылась в простодушной улыбке. Темно-каштановые волосы отливали звонкой медью. Кончики челки залезали на линию тонких бровей, подчеркнутых коричневым карандашом. В черном платье с кружевами она была чудесно хороша… Она могла бы стать мечтой любого мужчины, начиная от благородного рыцаря и заканчивая последним негодяем…

Вот и весь Петербург на ладони, за каким темная зелень необъятных лесов. Вблизи порта крохотные грузовые корабли, нагрузившие себя прямоугольниками… Катаев нежным касанием подтянул ее подбородок к своему лицу…

Она вдруг тихо заплакала. Прислонилась личиком к мужскому плечу. Горячее дыхание пробирается сквозь ткань мужской рубашки, касается кожи и как будто исхитряется устремиться к самому сердцу с намерением растолковать тому бесхитростную проповедь…

– Ты так красиво и легко играешься со мной…

– Кто это сказал?

– Сама придумала. Просто так никогда ничего не бывает. А ведь за все, за каждую мелочь, даже за несущественное, такое, как чувства, приходится платить. Это всемирно известный факт.

– Послушай, Карина, – он взял ее руки в свои. Таким глазам, искренним, чистым, буквально прозрачным, с карамельными радужками, попросту невозможно соврать. – Послушай, забудь весь этот бред…

– В конце концов, – всплеснула руками она, отвернувшись со слезами на глазах к закату, будто только тот сполна понимает ее, – один раз живем.

– Не стоит уж превращать мое отношение к тебе в мелодраму…

– Я не о том. Я просто в растерянности.

– Из-за чего?

Она пожала плечами, а потом все же решилась:

– Столько лет жила в одном несчастном поселке, столько лет терпела рутину, что смирилась терпеть ее до конца века, а теперь за пару дней вдруг получила больше чувств, чем за всю жизнь…

– Есть одно лекарство от меланхолии.

– Какое же? – подняла она на Катаева блестящие надеждой глаза.

– Виски.

– Я не привыкла к крепкому алкоголю.

Виноватая улыбка вспыхнула на светлом личике.

– Тогда начнем с шампанского. Только если мы выпьем в каком-нибудь заведении, я уже никуда нас не увезу.

– И что же нам делать?

Через каких-то несколько десятков секунд их кабинка должна была сблизится с платформой.

– Оставайся со мной на ночь и никуда не уходи в эту темную, мутную ночь, в которую небо так и грозится пролить миллионы и миллиарды слез.

– Ладно, будь что будет.

– Кажется, в голову ударило.

Она запрокинула голову на спинку дивана и закрыла глаза. На журнальном столике возле ножек пустых бокалов валялись обертки от булочек.

– Хорошее шампанское. Очень. Я такое, кажется, никогда и не пробовала… Или тайком в ресторане…

– Уже поздно…

– Поздно?

Карина вскинула голову и нащупала на диване телефон.

– Половина двенадцатого. В это время я только домой возвращаюсь. А там дел еще…

– Твоя мать не волнуется… Как же по-детски звучит.

Но она не разделила усмешку Катаева, вместо того с серьезной холодностью взглянула на него и угрожающе прошипела:

– Ей все равно, где я и с кем. Небось уже взялась за второй литр.

Затрещал телефон. Александр поднялся, схватился за трубку, предварительно показав на ту и, как бы извиняясь, пожал плечами.

– Да? – он вышел за пределы комнаты…

Карина скромно приютилась в хорошо обставленной прямоугольной и просторной гостиной, в какой строго преобладал дуб. Мебель дорогая, такая сколочена на века, сплетает атмосферу уюта и защищенности…

– Я завтра должен по делам отъехать… – затрезвонил он, вернувшись в комнату. – Так что придется подняться в восемь. Тебе не надо в ресторан?

– Стала бы пить, зная, что завтра на работу.

– Иди ко мне.

Она вытянула руки и поманила Александра к себе. Пустая бутылка шампанского не при деле стояла возле ножки ночного столика.

– Раз поймал меня в сети, так держи до конца. Береги, как золотую рыбку, и никуда и никогда не отпускай, особенно, сейчас, особенно, к той черной жизни…

Ночь была темной. С небес сваливалась морось. Окна покрылись покрывалом из мелких капель. Ни Луны, ни звезд. Электрический свет, поднимающийся с Земли, растворялся в насупленных облаках.

– Я никогда не был так близок к истине… Той самой, что тщательно скрывается от любого человеческого ума, а сейчас… Я близок к ней, а все равно не могу ухватить ее, но она приманивает и разжигает страсть. Я хочу, но не могу, и это бессилие только больше провоцирует, подначивает на отчаянные меры…

Тела наполовину накрыты одеялом. Темно-бордовое постельное белье, касаясь кожи, приятно шуршит. С поверхности шелка поднимается тонкий приятный аромат кондиционера. Невысокий торшер у изголовья кровати раскидывает по спальне длинные тени. Электрические лучи желтыми отблесками покрывают женские плечи…

– Почему молчишь?

– Не знаю, – по-смешному пожала плечами Карина. – Непривычно. И жаль, что тебе придется завтра уехать.

– Я работаю не по графику. Делов-то на несколько часов, потом свободен. Вернусь к обеду.

– Чем же ты занимаешься?

– Как-нибудь в другой раз.

– Почему не сейчас?

– Чтобы не спугнуть коснувшееся нас чудо… Иди ко мне.