Читать книгу Егерь Императрицы. Кровь на камнях - Андрей Алексеевич Булычев, Андрей Булычев - Страница 3

– Громче сигнал бей, Леонид, громче! – крикнул барабанщику заместитель командира роты.

– Быстрее, быстрее все в строй встали! – торопили капралы и унтера своих солдат, создавая два больших четырёх шереножных прямоугольника на улице. А барабан в это время грохотал громкой дробью.

– Рота, равняйсь! Сми-ирно! – рявкнул Живан, оглядывая замерший строй. – Господин капитан-поручик, отдельная особая рота егерей главного квартирмейстерства армии на утреннюю поверку построена! Докладывает заместитель командира роты подпоручик Милорадович. Разрешите приступать к перекличке и к проверке внешнего вида?

Алексей оглядел весь строй и поднёс ладонь к картузу:

– Здравствуйте, егеря!

– Здравья желаем, вашбродь! – разом рявкнули более сотни солдатских глоток.

– Приступайте, господин подпоручик! – Алексей кивнул Милорадовичу.

– Командирам полурот выйти из строя, приступить к перекличке! – отдал команду Живан, и перед строем своих половин вышли подпоручик Гусев с прапорщиком Хлебниковым.

– Младший сержант Зубов!

– Я!

– Капрал Опарин.

– Я!

– Рядовой Ильин.

– Я!

– Рядовой Милушкин!

– В карауле! – донёсся отзыв его капрала.

– Рядовой Мальцев!

– Раненый, на излечении! – донёсся голос начальствующего над всеми вестовыми капрала барабанщика.

– Рядовой Лопухов!..

Через двадцать минут после окончания проверки личный состав роты был отпущен на приборку и помывку. С этого же места ему затем следовало делать традиционную утреннюю пробежку, а потом уже расходиться под сигнал барабана на принятие пищи.

– Это место нам теперь заместо плаца будет, – объяснял своим младшим командирам Егоров. – Сам понимаю, что тесно здесь, но вы уж потерпите, братцы. Вон, Потап Савельевич и так сколько только мог со своими всю эту улицу разровнял, да и грязи такой сейчас здесь нет, как ранее. Декабрь всё вокруг лёгким снежком покрыл, да и земля нынче твёрдая, без той намеси, в какой мы только что вот совсем недавно тонули.

Унтера косили глаза в сторону большого блестящего окна на стене дома напротив, что выходил прямо к ним на улицу, и дружно кивали головами:

– Да нам-то и здесь удобно, вышбродь! Чего тут мы, не понимаем, что ли, всего?! Было бы только, куды встать, а уж мы-то там постро-оимся!

На третий день, в четверг, в окне мелькнула тень, постояла там несколько минут, а затем пропала. В пятницу она задержалась подольше, а в субботу, в послеобеденный развод на баню, голова зрителя из окошка не пропадала уже совсем.

– Глядит Афонька, смотри-ка, глядит, – шептались егеря, кивая на огромное блестящее окно.

– Разговорчики в строю! – рявкнул Живан. – Самые болтливые плутонги в последнюю очередь у нас в баню пойдут. Только не жалуйтесь потом, что вам опять там пара на всех не хватило!

– Ваше благородие, господин капитан-поручик, дозвольте доложиться? – попросился вечером к ротному Василий.

– Да заходи ты в комнату, чего в сенях-то стоишь, холодно, вон дом застудишь. Мируна, это ко мне, – успокоил он хозяйку дома, пропуская позднего визитёра на свою половину. – Что там у вас в мастерской стряслось, давай уже не тяни – рассказывай!

– Никак нет, ваше благородие, у нас там всё в порядке, – успокоил его рядовой. – Старший оружейной команды фурьер Шмидт послал меня к вам доложиться, что, стало быть, штуцер у нас весь уже в сборе. Мы вот только его ложе вторым слоем лака покрыли. К завтрему, к утру, как только лак на дереве совсем застынет, его уже тогда можно будет в энто самое дело пускать.

– Вот так да-а! – протянул радостно Лёшка. – Всё-таки сумели его сладить мастера? И что там, неужели всё как надо работает? Вы уже и испытали его, небось, признайтесь, не смогли удержаться?

– Так точно, ваше благородие, бьёт он отменно! – тряхнул головой Василий. – Кажный стрелок, он, конечно же, под себя любое ружжо пристреливает, но и так уже понятно, что всё в ём очень даже хорошо работает. Мы ведь эту механизму замка раз пять, а то, небось, и все шесть, пожалуй, по винтику разбирали да собирали, пока всё в аккурат там не стало работать. Даже не сумлевайтесь, вашбродь, ни в жизнь не подведет он нашего Афоню! Не хужее заводской сборки штуцер теперь будет работать!

– Да я и не сомневаюсь, – улыбнулся Егоров. – Молодцы, сразу видно – мастера от Бога! Говорите, завтра уже к утру его можно будет в дело пускать? Ну, вот и давайте тогда на первое утреннее построение вы его с собой и возьмёте. Как раз там воскресенье будет, людей мы до вечера распустим, а сами все вместе зайдём к Афоне да навестим его прямо в избе.

– Есть, понял, ваше благородие, – кивнул Василий. – Завтра с утра мы его, значится, с собой приносим. А как вручать-то его Афоньке будем? Он же ведь даже и носа пока на улицу не кажет и не разговаривает покамест ни с кем?

– Да мы и не будем с этим спешить, – покачал головой Егоров. – Как его душа сама пожелает, так пусть и будет. Всё сами вскоре увидите. У тебя, Василий, ко мне всё?

– Так точно! – вытянулся егерь. – Разрешите идти к месту постоя?

– Ступай, а Курту передай, пусть он теперь гренадами основательней займётся. Если вам там от меня какая помощь нужна будет или чего из материала вдруг закончилось, то пусть он всё, в чём только потребность имеется, подробно на бумаге изложит. Нам тех гренад много на весну и на лето понадобится, а вам их вон теперь, приходится ещё и все разные ладить.

– Есть передать старшему про гренады! – козырнул рядовой и нырнул в ночную темень.

– Афонь, я к тебе сегодня с гостями, – Егоров зашёл в светлую комнату, где горело аж три больших масляных светильника.

– Во-о, погляди, как светло-то у Афоньки тут стало, а вскоре, как на улице, совсем рассветёт, тут прямо-таки как в танцевальной зале у господ будет, – пробасил Кудряш, кладя на табурет кулёк с сушёной хурмой. – Это тебе сладенького, братец, на-ка вот, откушай на здоровьичко.

– Фузей твой я тебе больше не отдать, – строгим тоном выговаривал больному Курт. – Но взамен оставлять вот этот винтовальный ружей, – и он приставил возле кровати блестящий смазкой и отсвечивающий тёмно-жёлтым лаком цевья и приклада штуцер.

Афоня молча, ничего не говоря, глядел на посетителей, затем перевёл взгляд на новое оружие и его губы дрогнули:

– Спасибо вам, братцы, – он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Пошли, пошли, ребятки, пусть полежит в тишине, а то вы словно медведи к нему вломились, – Лёшка подтолкнул рыжего Василия к выходу. – Иди, тебе говорю, пусть он спокойно отдыхает!

Прошло воскресенье, за ним понедельник, вторник.

– Ну что я хочу тебе сказать, голубчик, – Дементий Фомич снял с носа массивные, без заушных дужек очки и подслеповато прищурился. – За эти десять дней, что прошли с нашего прежнего разговора, подвижки в душевном здоровье вашего егеря определённо имеются. Особенно они для меня стали заметны вот за эти последние три дня. У твоего солдата, Алексей, появился аппетит, и вчера он у хозяйки, насколько мне стало известно, даже добавки попросил. Две миски каши с мясом он разом сумел съесть. Это я к тому, что его раньше чуть ли не насильно принимать пищу заставляли. По комнате он потихоньку ходит, на вопросы пусть пока и с неохотой, но всё же отвечает. Конечно, не всё здесь так радужно. Слабость у него большая имеется, немощен уж он больно, да и как только я начинаю его расспрашивать о былой службе и к его давним воспоминаниям обращаюсь, то он сразу же в себе замыкается и молчит. Всё-таки нужно его подержать весь этот месяц в постели и ещё внимательно за ним тут понаблюдать. Очень может быть, что это лишь его временное облегчение. Произойдёт с ним какое-нибудь волнительное событие, и кто знает, а вдруг у него и вовсе тогда рассудок помутится? Современная наука ещё слишком слаба в таких тонких материях, как человеческое сознание. Для нас это скорее пока лишь, по сути, философские понятия, и к врачебной практике они ещё совсем мало касательства имеют. Во как! – И гарнизонный врач поднял со значением вверх указательный палец.

– Да, да, да, – покачал головой Егоров. – Человеческая душа и его мозг потёмки, и похоже, что они ещё долго таковыми оставаться будут.

– Именно так, – согласился Дементий Фомич. – Но, однако, что касается вашего егеря, Алексей, то, признаться, приятно удивлён всеми теми улучшениями, которые я у него уже сейчас наблюдаю. Удивительно, но похоже, что вам всё-таки удалось дать его сознанию некий толчок вот всеми этими вот материальными вещами и особенно той заботой и вниманием сослуживцев, которыми вы его здесь окружили. Похоже, что вам удалось переключить его душевный настрой с угасания, напротив, на здоровый интерес к жизни. В моей практике я такое пока не встречал, да и не слышал даже об этом. Должен признаться, что медицина, а уж тем более полевая, армейская, от всего этого весьма далека. Нам бы научиться хорошо раны да телесные хвори людские лечить. Каждый день ведь десятки солдатиков на погост от лихорадки да от натужных болезней сносят. Ну да ладно, загостился я тут у вас. Пойду. Мне ещё лазарет в Выборгском пехотным надобно будет проверить, там вот уже вторую неделю солдатики животами мучаются. И всему этому виной, похоже, что, гнилая вода будет.

Алексей, провожая врача на улицу, аккуратно вложил ему в руку целковый.

– Возьмите, возьмите, Дементий Фомич, и даже не пытайтесь отказаться, – пресёк он попытку того отклонить подарок. – Вы и так столько времени уделили моим солдатам, и все они уже в строй, окромя Афанасия, вернулись. Глядишь, придёт час, и этот мой егерь тоже поправится. Примите Бога ради, не обижайте!

Среда, четверг, пятница, – отбивались барабанным боем построения на окраинной Бухарестской улице.

– Господин капитан-поручик, отдельная особая рота егерей главного квартирмейстерства армии на утреннюю поверку построена! Докладывает заместитель командира роты подпоручик Милорадович. Разрешите приступать к перекличке и к проверке внешнего вида егерей? – обратился с традиционным вопросом к Егорову Живан.

По полуротным шеренгам пошло шевеление и раздался шёпот. Любой настоящий командир всегда очень чутко ощущает настроение вверенного ему воинского подразделения, особенно если он настоящий командир и хозяин. Алексей был настоящим. Он насторожился и боковым, периферийным зрением отметил какое-то движение сзади.

– Ваше благородие, дозвольте занять своё место в строю! – раздался низкий и глухой голос.

Перед Егоровым, вытянувшись по стойке «смирно», стоял Афанасий Мальцев. Егерское его обмундирование висело на нём, словно бы взрослое на мальчишке-переростке, натянувшем на себя отцовский кафтан. Лицо было исхудавшим, глаза впалые, а выбивающиеся из-под накрученных буклей волосы были одного с ними цвета. Они были совсем белыми, седыми. Австрийский штуцер оттягивал на ремне плечо, и было видно, что для этого солдата он очень даже тяжёлый. Но глаза, главным во всём этом были его глаза! В них горел живой огонь и читалось желание жить, а это сейчас было самым главным! Кости, как говорится, есть. А мясо? Ну, а мясо, оно ещё нарастёт, лишь бы человек этот был духом крепок.

Капитан-поручик, резко вскинул ладонь к головному убору и хрипло скомандовал:

– Рядовой Мальцев, занять своё место в строю!