Читать книгу Энергия звука. Наш голос творит новую реальность - Андрей Данилов - Страница 3

…Все началось в мае 2000 года со звонка моего приятеля – продюсера, которому предложили сделать новый проект. Он, как всегда, был краток и деловит: «Нужно научить парня петь за полгода. Голоса у него нет, сразу предупреждаю, петь, похоже, тоже не очень хочет. Под этот проект дают хорошие деньги и мне нужно, чтобы через полгода он запел. Думаю, и тебе это будет интересно». Мне это было интересно. Окончив консерваторию два года назад и, в общем-то, имея достаточно успешную карьеру, я истерически искал свой звук.

Впервые выйдя на сцену в десятилетнем возрасте, я был убежден в том, что меня ждет великое будущее. Петь на сцене я тогда еще боялся, а вот читать стихи мне казалось совсем простым делом. Особенный успех я имел, исполняя советский поэтический триллер о комиссаре, которого сожгли на костре белогвардейцы. Я очень темпераментно выкрикивал его своим дискантом, зрители так же темпераментно мне аплодировали, и я был счастлив. Пятнадцатилетним подростком я все-таки набрался наглости и спел на школьном вечере. Получилось не очень. Голос, дома за закрытыми дверьми звучавший мощно и свободно, почему-то ослабел и съежился, и единственное, на что его хватило – это еле слышно прошептать простенькую песенку о родительском доме. Но уже через несколько месяцев я так же браво и уверенно, как когда-то читал стихи, пел патриотические песни на всех торжественных вечерах в моем родном городе, постепенно становясь местной знаменитостью.

В музыкальное училище, а затем в консерваторию я поступил играючи, все еще сохраняя в себе детское убеждение в том, что пение – это простое и естественное дело, которому излишнее умничанье только вредит. Конечно, классика оказалась гораздо более сложным делом, чем эстрада, с ариями и романсами не пошутишь, но голоса хватало на все, да и времени, чтобы задумываться о каких-то нюансах профессии, у меня не было. Я увлеченно осваивал ремесло актера, играл в телевизионных спектаклях, исследовал устройство окружающего мира и писал об этом книги, занимался восточными единоборствами и йогой.

А пение… Чем больше я учился петь, тем меньше меня устраивало то, что я делаю. Специалисты хором говорили о моем красивом тембре и выдающейся музыкальности, но тут же сварливо указывали на то, что я недостаточно работаю и из-за этого у меня много вокальных проблем. Как работать?!!! Что еще я должен делать?!! Я усердно ходил на все уроки, прилежно опирал звук на диафрагму и направлял его в маску, но при этом мое пение нравилось мне все меньше и меньше. Мнение профессионалов уравновешивалось мнением публики, которая любила меня за темперамент и умение донести мысль композитора, но это меня уже не грело. Детское ощущение счастья от своего пения куда-то улетучилось, и я запаниковал.

Поездка в Москву, где, как я думал, я найду то, чего мне не хватает, ничего не дала. Конечно, в плане карьеры это был огромный рывок вперед – отрывок из моего музыкального фильма показало центральное телевидение, обо мне сделали передачу на «Радио России» и записи романсов в моем исполнении были потом в эфире еще лет пять. Я спел в двух грандиозных сборных концертах и приобрел некоторую известность в кругах московских меломанов, получил лестные отзывы о своем голосе от премьеров оперетты и театра имени К. С. Станиславского. Но, посещая занятия в консерватории и институте имени Гнесиных, я увидел, что учат здесь тому же, чему учили меня в моей консерватории. Какой-то внутренний импульс заставил меня развернуться и, прервав так замечательно начавшуюся карьеру в Москве, уехать на родину. Теперь-то я понимаю, что сумасшедший ритм московской жизни вряд ли бы дал мне возможность спокойно и неторопливо исследовать все нюансы пения, но тогда все это выглядело, по меньшей мере, нелогичным.

Я возвратился в родную Алма-Ату, которую к тому времени переименовали в Алматы, и опять остался наедине со своими проблемами. Педагог, у которого я учился все это время, эмигрировал в Канаду, и я перешел в класс знаменитого певца, объехавшего с гастролями весь мир и имевшего всесоюзную известность – Е. Б. Серкебаева. Мой новый учитель, которого коллеги постоянно упрекали за прохладное отношение к педагогической деятельности, вдруг начал рьяно заниматься со мной. Забавно было видеть вытянувшиеся лица консерваторской профессуры, которая теперь не имела повода отпускать замечания в адрес маэстро, являвшегося на все экзамены своих студентов, как солдат на утреннее построение.

Наконец-то я начал видеть свет в конце тоннеля! Очень умный и тонкий певец, прекрасно знавший возможности голоса и никогда не выходивший за рамки своей природы, Серкебаев учил меня петь так, как поет он сам. Великолепная карьера и феноменальное вокальное долголетие давало ему это право, и я точно следовал всем указаниям моего педагога. Голос стал меняться, окрепли верхние ноты, я с успехом пел в концертах и спектаклях оперной студии, но, тем не менее, я никак не мог избавиться от ощущения, что все это – не мое, и я по-прежнему очень далек от того, что считаю своим звуком.

Окончив консерваторию, я получил приглашения в несколько российских оперных театров и один казахстанский, но все-таки опять остался в Алматы, интуитивно чувствуя, что только здесь я смогу разрешить мучавшую меня проблему. Спустя какое-то время, как это часто бывает, «совершенно случайно», я зашел на чашку чая к своему старшему коллеге, певцу, много лет работавшему в Москве и в российской провинции. Теперь, выйдя на пенсию, он вернулся на родину. Я был рад такой оказии, поскольку о пении с ним можно было говорить сутками. Этот человек оказался для меня просто бесценной вокальной энциклопедией, хотя и довольно своеобразной. В этот вечер я услышал от него нечто, показавшееся мне настолько важным, что я немедленно начал заниматься у него.

Мой новый маэстро В. А. Дмитриенко был колоритнейшей фигурой! Обладатель баритоновых связок, он по своему темпераменту ну никак не мог влачить жалкое существование в границах тесситуры баритона, поэтому всю жизнь пел тенором. Большой карьеры мой учитель не сделал, так как живость характера и любовь к радостям жизни не позволяли ему долго сидеть на одном месте и кропотливо выстраивать свою сценическую судьбу. И вместе с тем, он был абсолютным фанатиком классического пения, увлеченно собиравшим записи певцов и не пропускавшим ни одной премьеры в местном оперном театре. Мне, как и следовало ожидать, было объявлено, что меня неправильно вели, и я, поступавший в училище басом, а в консерваторию баритоном, запел тенором. Этот эксперимент продолжался около года. Я достаточно легко держал теноровую тесситуру, оттачивал филирование звука и с большим удовольствием осваивал этот загадочный микст, о котором столько слышал, но которого никогда не ощущал. И в один прекрасный день, когда я посчитал, что все навыки, которые может дать мне пение тенором, я уже получил, я объявил своему учителю, что намерен опять петь баритоном. Маэстро жутко оскорбился. Он искренне считал, что любой певец в здравом уме и твердой памяти просто обязан петь тенором, но я упрямо стоял на своем, и мой педагог был вынужден смириться.

Здесь мне хотелось бы сделать небольшое отступление. Меня всегда коробят упреки певцов в адрес своих учителей. Можете мне поверить – ни один педагог, дорожащий своей репутацией, не будет злонамеренно портить голос своему ученику или утаивать от него какие-то секреты. У каждого певца свой путь, и получив базовые представления о звуке от своего учителя, певец может остаться в рамках этих представлений и петь с большим или меньшим успехом, а может и так приспособить вокальные аксиомы к своим природным данным, что станет Шаляпиным, Руффо, Смирновым или Дель Монако. И сейчас, объездив полмира с концертами, мастер-классами и тренингами, я с огромной благодарностью кланяюсь своим Учителям за то, что научили меня тому, что знали, и сделали это искренне и честно.

…Итак, я завершил свою краткую и во многом увлекательную экскурсию в область высоких нот и пылких страстей, и вернулся к привычному и родному для меня звуку баритона. Моя творческая жизнь к тому времени фонтанировала – я пел сольные концерты и участвовал в бесчисленном количестве так называемых «сборных солянок», регулярно появлялся на телеэкране, начал преподавать. Публика тепло принимала меня, а я все искал. Теперь уже специалисты говорили мне, что пора остановиться в этих поисках и просто петь, что мой перфекционизм граничит с манией, но я не мог успокоиться. Именно в этот момент и раздался звонок от моего друга-продюсера. Что заставило меня поставить на кон свою только еще зарождавшуюся репутацию педагога и принять это предложение? Наверное, судьба. Оглядываясь назад, я могу сказать, что, совершая поступки, мотивы которых я в тот момент не мог себе объяснить, в результате я всегда получал то, к чему стремился. Так случилось и в этот раз.

Прослушав мальчишку, я пришел в ужас. Воспитанный на стереотипе традиционной вокальной школы, согласно которому любой начинающий обучение пению человек обязан иметь хоть какой-то голос от природы, я впервые столкнулся с тем, что мне нужно подготовить не к пению на домашних посиделках, а к профессиональной карьере человека, не имевшего голоса вообще. Диапазон в квинту, в ноты не попадает, тембр тусклый и полное отсутствие темперамента. Не имея ни малейшего понятия, что я буду с ним делать и как, я начал занятия. Через полгода парень не запел. У него появился голос. Еще слабый и неказистый, но голос. А спустя два года после начала занятий мой ученик распевался на staccato до Fa третьей октавы и имел небольшой, но очень полетный и красивый голос, идеально подходивший для исполнения музыки барокко.

Именно этот момент и стал поворотным в моем отношении к звуку. Я больше не отказывал в занятиях людям, не имевшим певческого голоса от природы, и чем больше я занимался с такими людьми, тем больше убеждался в том, что голос, пригодный для профессионального пения, есть у любого человека! Как и почему так происходит? Знаний для того, чтобы ответить на этот вопрос, у меня не хватало, и я сел за книги. Парадокс, но ответы я получил не только у авторов, пишущих непосредственно о пении, но и в трудах, где о звуке не говорится ни слова. Прорабатывая книги, относящиеся к области физики, медицины, акустики, йоги, боевых искусств Востока и даже гидроэнергетики, перенося некоторые принципы этих наук в сферу вокала, я увидел, что звук – это самая мощная энергия, способная кардинально преобразить жизнь любого человека, и зона ее применения не ограничивается только пением. И скоро мне представился случай убедиться в этом на практике.

С просьбой о занятиях мне позвонила молодая женщина, которую я по голосу принял за подростка. При первой встрече с ней меня поразило несоответствие мощи личности этого человека тому, как эта личность проявлялась внешне. Девушка, не имевшая ни влиятельных родственников, ни денег, только благодаря своим способностям получила образование в двух элитных зарубежных университетах, владела четырьмя языками и руководила отделом в компании с многомиллиардным оборотом. И вместе с тем она была очень зажатым человеком, говорившим детским, неестественно высоким голосом. Занятия с ней шли очень трудно. Как и большинство «достигаторов» – людей, привыкших прилагать колоссальные усилия для достижения цели, моя ученица стремилась загнать свой голос в рамки собственных представлений о том, каким должен быть ее звук.

Довольно скоро выяснилось, что по своей вокальной природе она – меццо-сопрано. Моя ученица запела и заговорила роскошным бархатным голосом, постепенно перестала давить на звук и спустя какое-то время я поймал себя на мысли, что вижу перед собой потрясающе красивую женщину, элегантную, уверенную в себе, сохранившую трогательную детскую непосредственность, которая уже не производит впечатление инфантильности. Ее карьера стремительно пошла вверх, сейчас за ней ходят толпы воздыхателей и, что самое важное, все это произошло без каких бы то ни было усилий с ее стороны. Явились ли эти метаморфозы следствием ее занятий пением, или все-таки это простое совпадение? Ведь никакими техниками личностного роста я с ней не занимался, просто учил петь и все!

Я начал исследовать этот вопрос, отслеживая все изменения структуры личности моих учеников, и увидел, что никакой случайности здесь нет. Когда человек улавливает уникальные, присущие только ему частоты своего тембра и начинает использовать их и в пении, и в разговорной речи, его жизнь трансформируется, причем всегда в лучшую сторону. И в этом нет никакой мистики. Все изменения базируются на простых и естественных законах физиологии, сравнительно недавно открытых учеными и подтвержденных многочисленными экспериментами, о чем я расскажу в первой главе.

Эта книга – не рассказ об успехах моих учеников или о том, как я наконец-то нашел свой звук. И даже не о том, как научиться петь, хотя процентов восемьдесят изложенного здесь материала посвящено мельчайшим подробностям техники звукоизвлечения, выработке артистической энергетики и даже таким нюансам нашей профессии, как современные технологии создания из певца бренда, работа с концертмейстером, звукорежиссером. Эта книга посвящена великому чуду звука, с которым я соприкасаюсь каждый раз, когда выхожу на сцену или начинаю урок.