Читать книгу Угарит - Андрей Десницкий - Страница 7

– Венька, ты охренел? Какой, нафиг, древний Угарит, очнись! Тебя что, так от местной килятины вставило, или ты какой-то фигней задвинуться успел?

От изумления я, кажется, орала на всю деревню – не помню. Слишком уж резким и неожиданным стал Венькин выход из-за печки. И какая муха его укусила? Сидели, тихо-мирно шашлычком баловались. Ну да, несоленым, конечно, но это нормально. Заповедник же, аутентичность и вся прочая хурда-бурда. Или он что думал, что экскурсию ему выборочно устроят – здесь античность, а здесь вполне себе современнность? Дудки!

Молодцы арабы или кто они там, чисто сработали – погружение полное, комар носа не подточит. И актеров явно не самых бездарных подобрали, вон как импровизируют лихо. Интересно, что за безумный шейх всю эту этнографию спонсирует? Она ж, поди, диких деньжищ стоит, ни одно государство ради туристов так разоряться не станет.

Внезапно в ответ на мои вопли Венька загнул такую тираду, что даже у меня, в общем-то, не дочери камергера, уши в трубочку свернулись.

– Эк ты их лихо… приласкал, – вырвалось у меня, когда затихла последняя фиоритура. – Интересно, как бы оно в натуре выглядело, ну что ты сейчас словами изобразил?

Вот не каждый такое изобретет. Только Венька почему-то шутку поддержать не пожелал, напротив, мрачно зыркнул в мою сторону.

– Дура ты, Юлька, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Нас действительно в прошлое занесло. Пещера эта долбанная…

И я с немалым интересом выслушала все то, что именно пожелал сделать Венька с пещерой, равно как и со всеми ее предками по женской линии до седьмого колена.

Да уж, прихватило парня крепко. Неужто это его солнышком так напекло, до доисторических глюков? Что ж в путеводителях ничего не сказано, что местная жара может приводить к такому отъезду крыши?

– Ну хорошо, хорошо, – успокаивающе забормотала я. Когда у психов обострение, с ними лучше не спорить, это даже дети малые знают. – Угарит так Угарит, можно и тысяч пять лет назад, я не против…

Во взгляде Венькином читалась такая вселенская тоска, словно он на веки вечные отказывался признавать у меня наличие хоть малейших признаков разума.

– Слушай, ты правда недоразвитая или только придуриваешься? – сквозь зубы спросил он.

Аборигены перестали галдеть и с напряженным вниманием уставились на нас, словно гадали, подеремся мы тут прямо у них на глазах или обойдется без развлечений.

– Ты что, не видишь, что тут вообще нет следов цивилизации, никаких? – продолжал тем временем Венька, вновь обретший возможность изъясняться человеческим языком. – Хрен с ним с заповедником, но не живут же они здесь постоянно, правда? То есть, не жили бы, если бы это только для туристов сделано было. Значит, им как-то сюда приезжать нужно, так?

Я неуверенно кивнула. Вообще-то да… Мысль о том, что окружающая публика могла по-настоящему жить в таких антисанитарных условиях, показалась мне совершенно дикой и неправдоподобной.

– Ну вот, – подтвердил Венька. – А ты следы протекторов хоть где-то видела? Ну не здесь, а по дороге, а?

Я напряглась, припомнила наш путь в этот шашлычный оазис, и помотала головой – следов машин в окрестностях явно не просматривалось.

– А самолеты? – продолжал наседать Венька, – Ты хоть один самолет в небе видела? А ведь тут постоянно что-то в небе болтается то туда, то сюда. А антенны? Линии электропередач? Хоть что-то из этого обязательно должно было по дороге встретиться. А ты что-то из этого видела? Только буйная зелень повсюду, словно мы и не в Сирии, и узкие тропки аборигенов!

– Не-еет, – почему-то шепотом ответила я, безуспешно гипнотизируя темную точку в пронзительно синем небе и отчаянно умоляя в душе, чтобы это был самолет. Но точка, приблизившись, оказалась довольно крупной птицей. Покружив над пиршественным столом, птица хрипло выругалась и улетела восвояси.

Да уж, это верно: никакие блага цивилизации в последние несколько часов нам-таки не встретились. А Венька тем временем увлеченно вещал что-то про телефон вперемешку с Тигром, Ефратом и родственником их Угаритом, про неправильный иврит, отсутствие сортиров и пряностей и еще кучу всякого разного, что в голову уже не лезло.

– Венечка, но это же… – неожиданно для самой себя я повторила кое-что из Венькиного лексикона, – Ой, то есть, я хотела сказать, что это … плохо как-то очень… неправильно!

На Веньку неожиданное пополнение моего словарного запаса, похоже, особого впечатления не произвело. Он хмуро махнул рукой, пробурчал что-то типа «Да ладно…» и покосился на солнце, уже клонившееся к морской синеве вдали.

– И… и как мы теперь отсюда станем выбираться? – ничего умнее этого вопроса мне в голову не пришло.

– Не знаю. Думать будем, – довольно резко ответил Веня и снова заклекотал с главарем аборигенов на непонятном языке.

В общем, мне не оставалось ничего другого, как закусить и выпить, и снова закусить, и… Нет, решила я, обжорство до добра не доведет. Лучше было разведать обстановку, и я, поднявшись на ноги и коротко кивнув Веньке, пошла прогуляться по деревне. За мной тут же увязалась толпа, состоявшая исключительно из женщин, поскольку за столом у них сидели одни мужчины. Угорят они тут или не угорят, а вот с половой сегрегацией у них тут точно не порядок, подумала я.

Деревня оказалась довольно большой, но застроена она была совершенно бестолково. Глинобитные дома с небольшими деревянными дверками лепились друг ко другу, народ, похоже, весь был на площади, где потчевали нас. Я потянула на себя одну из приоткрытых дверей, за которой слышался детский плач. Местные тетеньки мне ничего не возразили, только ахнули и загалдели по своему. Впрочем, если бы и захотели возразить – я бы все одно ни шиша не поняла.

Перешагнув порог (для этого пришлось как следует нагнуться), я оказалась в небольшом внутреннем дворике. Слева был навес, справа и прямо комнаты, а вдоль наружной стены были навалены какие-то тюки вперемежку с большими кувшинами. Пахло чем-то прокисшим, и прогоркшим, и одновременно вспотевшим, и…

Что-то мелькнуло за дверным проемом передо мной, и детский плач усилился.

– Не бойся! – сказала я по-русски, раз они все равно никакого моего языка не понимали, – не укушу! Баю-баюшки баю! Агу-агу!

В ответ на «агу» из двери робко выглянула девчачья мордашка, лет этак десяти, тут же с писком спряталась обратно, а за спиной у меня раздалась приветственная тирада на местном невнятном языке.

Обернувшись, я увидела даму… неопределенных лет, отчаянно жестикулировавшую в моем направлении.

– Ничего-ничего, я только посмотреть, – смущенно сказала я и собралась уже было выйти наружу, как вдруг изнутри дома выскочила та самая девчонка в коротеньком платьице, а на руках она несла совершенно голого и довольно упитанного младенца. Увидев меня, младенец забулькал слюнями и улыбнулся. А девчонка что-то залопотала.

– Плюти-плюти-плют! – вспомнила я про Карлсона и изобразила перед носом младенца что-то вроде козы-дерезы. А он отважно ухватил меня за палец – и вздох восхищения прокатился по толпе местных тетенек.

Ох, лучше бы я этого не делала… В общем, следующие часа два, а то и три мне пришлось старательно обходить дом за домом. Хозяйки были очень гостеприимны, я бы даже сказала, навязчивы. Меня только что не силком волокли (руками, правда, не трогали, ну, почти), совали под нос младенцев разной степени грязности и упитанности, и над каждым надо было сделать козу и сказать: «Плюти-плюти-плют!» Я, было, попробовала «Агу-агу», но мамаша был так разочарована, что немедленно пришлось утешать ее плюти-плютом. За что я была тут же награждена каким-то премиальным пирожком, довольно, впрочем, вкусным, как раз после этой жирной баранины.

Некоторые подводили даже ребятишек постарше, лет трех-четырех, а то и шести, таких же чумазых и голопузых, но тут уж я решительно забастовала. Если надо перетютёшкать всех их младенцев за эту их баранину, то так уж и быть, но воспитательницей детсада я им точно не нанималась! Тем более, пирожки их в меня уже не лезли, и вообще, столько всякой дряни они мне насовали в рюкзачок за эти плюти-плюты…

Приключение было утомительным, но немного забавным. А когда я вернулась к месту трапезы, солнце уже клонилось к горизонту, а Венька – к плечу старейшины. Языком он уже практически не ворочал.

– Культурно отдыхаете? – спросила я ехидно, – а я, между прочим, провела осмотр младенческого населения этой деревни. По моим подсчетам, здесь обитает не менее двадцати пяти грудничков! Большое у них село.

Хотя, может быть, я несколько преувеличила, но уж не меньше дюжины младенцев у них было, это точно.

– Спать пора, – хмуро отозвался Венька, зевая во всю свою пасть и одновременно икая, – Завтра дорогу будем – ик – икскать. Обратно. Ик.

– Как спать?! – в ужасе переспросила я, не представляя, как в таких антисанитарных условиях можно вообще куда-то лечь.

– Молча, – тоном, исключающим пререкания, парировал парень, и снова икнул.

Пришлось тащиться следом за ним в недра сомнительного вида мазанки, прямо у той самой площади. Там нам выдали гору остро пахнущего скотским, а то и человеческим потом тряпья, из которого Венька с третьей попытки свил что-то вроде большого гнезда.

– Ложись давай, – скомандовал он и на всякий случай добавил – Можешь не раздеваться.

Последнее уточнение было совершенно лишним – в таких условиях я и под угрозой расстрела не отважилась бы с себя что-то снять.

– А умыться? – возразила я

– До ветру – в поле, ик. Умыться – в море, завтра, – ответил он.

– А ты-то как? – поинтересовалась я, пытаясь устроиться на импровизированном ложе, чтобы было хотя бы не очень больно и жестко. С умыванием, конечно, был полный пролет.

– А – ик! – глухо ответил Венька, укладываясь рядом, спина к спине, и вытягивая ноги в сторону дверного проема. – Кто войдет – сразу ик! И я его – ик!

– Ага. Спок нок, – пробормотала я в полной уверенности, что бурный день надолго отбил у меня способность ко сну – но в сон я провалилась раньше, чем додумала эту самую мысль до конца.