Читать книгу Ожерелье Зоны - Андрей Деткин - Страница 9

В институтских архивах Чаушев не нашел мало-мальски стоящей информации. Из разговора с подозрительным, обремененным подпиской о неразглашении младшим научным сотрудником Сошиным, обильно смачивая его «Чивасом», с горем пополам удалось выяснить следующее. Проект засекретили четыре года назад после неудачных испытаний. «Нарвал», по сути, спутниковая программа смежников из какого-то НИИ по агрессивным средам. Их НИИВР на едином концепте ядерной силовой установки разрабатывал три типа механизмов: гусеничный, шагающий и летательный.

– Все очень, очень секретно, – Сошин гнулся к уху капитана, обдавая щеку теплым дыханием и перегаром, шептал: – Новые технологии. Понимаешь, сверхновые, – через толстенные линзы очков классический задрот и ботаник таращился на капитана покрасневшими глазами. – Искусственный интеллект, квантовая механика, пластиковая электроника, микро-нанотехнологии, и все это замешано на артефактах. Каково, а?!

Он смотрел, не моргая, на Чаушева и ждал чего-то. Потом вдруг засуетился, заморгал, завертел головой по сторонам, встал и, скомканно попрощавшись, пошел к выходу, все ускоряя шаг. А за несколько метров до входной двери и вовсе побежал из буфета.

На них не обратили внимание. Редкие посетители коротали тоскливый вечер в неуютном помещении с прилавком, зарешеченными окнами, стенами, оббитыми вагонкой, и пыльными шарами-люстрами под беленым потолком.

Капитан смотрел ему вслед и сожалел. Уже после первого стакана и пятиминутного общения он понял, знает Сошин очень немногое, а деньги, уплаченные за дорогущий виски, потрачены впустую.

Он смотрел рассеянным, остекленевшим взглядом в зарешеченное окно, поверх бетонного забора на темное хмурое небо и допивал спиртное, когда к нему подсел Шарапкин. В приличном подпитии тот, хотя и старался делать вид, что оказался здесь не так просто и к капитану у него серьезный разговор, не мог скрыть своего алчущего взгляда на бутылку. Разговор не клеился, Чаушев ему не наливал, и прапорщик из кожи лез вон, чтобы заинтересовать начальника. И ему таки это удалось.

– …Два дня назад чё было, – начал очередную попытку пьяненький Шарапкин. – Я под «медовым шафэ»… – Чаушев представил, как тот, пьяный в дрыбаган и, очень вероятно, обмоченный (в подобном виде он его встречал как-то), – …лежал на природе (-коей мог оказаться сорняк у забора) и лицезрел (– то есть таращился тупым расфокусированным взглядом), как на задок из «головного хауса» вынесли клетку. Из нее выпустили облезлую сявку, а из пузыря, прифигаченного к ошейнику, брызгала красная краска. На фига это надо, я не врубился. Зато дворнягу гоняли по внутреннему двору как сидорову козу, свистели, кидали бульники, – при чем здесь «зато» капитан не понял, но выяснять не стал. Прапорщик продолжал: – Она носилась и от страха выла. Когда краска закончилась, ее того, изловили, отстегнули ошейник и впихнули обратно. Во-о-от, – протянул Шарапкин и в очередной раз уставился на невзятую вершину. На этот раз горлышко наклонилось, и в еще невысохший стакан Сошина с приятным бульканьем вылилось немного янтарной жидкости. Они выпили не чокаясь.

– И это еще не все, – произнес Шарапкин, после того, как опорожнил тару и аккуратно поставил на стол. Глядя в сторону, как будто вовсе не слушая пустой треп, капитан небрежно взял пачку и потянул из нее сигарету. Шарапкин по-свойски дернул пальцем, показывая, что тоже не прочь побаловаться. Чаушев краем глаза заметил это движение. Сунул сигарету в зубы, а пачку подкинул под локоть прапорщику. Скоро они дымили в две трубы, и каждый набивал себе цену. Шарапкин был польщен вниманием и чувствовал себя на высоте. Уловил интерес начальника и тянул.

Хотя история заинтриговала капитана, вида он старался не показывать. Бутылка у его руки действовала на прапорщика все равно что поводок на болонку. Молчание затягивалось, сигареты тлели.

– Так вот, о чем это я? – не выдержал Шарапкин и покосился на виски. Капитан перехватил жадный взгляд и плеснул в стакан, поощряя слово.

– Ага, – возбудился охранник и употребил. Чаушеву показалось, что виски тот вдохнул, а не выпил, так это было сделано быстро, даже кадык не качнулся. – Значит, я того, лежу себе, лежу, за жизнь думаю. Задумался так и не заметил, как свечерело. Херак, снова двери заднего хода открываются, и вываливается оттуда… никогда не догадаешься кто, – Шарапкин озорно блестящим глазом посмотрел на капитана. Тот даже не повернулся в его сторону, продолжал скучно смотреть через решетку. Не смутившись, охранник продолжал: – Чучело оттуда в оранжевом комбезе вываливается, с такенным колпаком на башке, – Шарапкин показал размер, скруглив руки над головой. – За спиной у этого копатыча железный ранец, а в руках он держит пуху, от которой шланг тянется к этому самому ранцу. Врубаешься, кэп, о чем речь?

Чаушев не ответил. Его покоробила бестактность, допущенная охранником, кроме того, втягиваться в панибратство с забулдыгой, даже ради дела, он не собирался. Он долго лил себе в стакан виски, пока не заплескалось у краев, затем поставил бутылку. От такой расточительности (эдак скоро ничего не останется) у Шарапкина глаза полезли на лоб. Он осознал свой промах, но не находился, как исправиться. Облизал губы, несколько секунд таращился на колышущийся океан в стакане напротив, потом заговорил сиплым доверительным тоном:

– Я, конечно, извиняюсь за свою… фамильярность. Знаете ли, – он сконфуженно улыбнулся, взмахнул рукой, как бы призывая осмотреться, – обстановка навеяла. В общем-то, я к вам со всем уважением, товарищ капитан. Вы не подумайте… Он не договорил. Извинения были приняты, горлышко стукнулось о край его стакана, рождая волшебный звон бриллиантовой пыли. А потом забулькало. Хорошо так, на три пальца забулькало.

– Ваше здоровье, – охранник быстро взглянул на каменный профиль, затем поднес стакан к вытянувшимся в трубочку губам и быстро, в два больших глотка, опустошил. От удовольствия заулыбался, преданно, по-собачьи взглянул на благодетеля. Он, конечно, любил выпить и тратил на это много денег. В основном это была водка, по большей части паленая, так выходило больше. Виски все же оставалось непозволительной роскошью не только для него. Наверное, уже с год, едва он появлялся в буфете, как бутылка на верхней полки приковывала к себе взгляд. Вожделенно оглаживая литровую бутылку «Чиваса», пока стоял в очереди, прапорщик все намеревался ее купить, не сейчас, а может быть, в день зарплаты, на день рождения или на 23 февраля… Но, когда наступал урочный час, решал, что лучше приобретет «эконом» в большом количестве, чем одну «элит». Наслаждение вкусом того не стоило. Финал в итоге один: зачем тратиться и не факт, что окажется не контрафакт. И тут такой случай… Не паленая, факт. Хорошо идет, в ногу, парадным маршем.

Капитан кашлянул.

– Так вот, – засуетился Шарапкин, ощущая в голове блаженную леность, а к товарищу капитану братскую любовь. – Вышел мужик в комбезе на середину двора, развернул ствол на подъездную дороги и как пальнет пламенем. Мне даже у забора жарко стало от такой радуги. Честно сказать, я немного струхнул. Почудилось, что сейчас он развернется и как по мне даст, – прапорщик махнул рукой, замолчал, соображая продолжение. Но продолжение не складывалось, время шло. – Во-от.

– Ты что Таирову про меня наплел? – спросил Чаушев, читая на пустом и пьяном лице Шарапкина его мысли. Впрочем, читать было уже нечего.

– Я?! – Шарапкин выкатил глаза и подался вперед. Его удивление и обида в голосе выглядели весьма убедительно. Но капитан продолжал гнуть свое.

– Мне надо знать точно, что именно ты ему рассказал. – Впервые за все время их застолья капитан посмотрел на охранника. Посмотрел строго и как-то опасно. Даже будучи под «медовым шафэ», Шарапкин явственно прочел это во взгляде капитана. – Понимаешь, Шарапкин, – смягчился Чаушев, – это может плохо отразиться на моей службе, а в итоге и на твоей. Мне надо знать, чтобы я смог минимизировать ущерб.

– Да… – прапорщик надул щеки, выкатил глаза и пожал плечами, всем видом показывая, что он ни при чем и не находит слов в свое оправдание.

– Я жду, – для храбрости и укрепления доверия, Чаушев налил охраннику, немного плеснул себе. Выпили.

– Даже не знаю, что могло бы не понравиться начкафу, – Шарапкин поставил стакан на стол и потупил взгляд.

– Начни с того, что у меня связи с военными и иногда я перевожу контрабандный груз. Тебе же об этом хорошо известно. Ты, дурачина, – капитан не удержался от оскорблений, – собственноручно загружал зилок сухпаями и армейкой. Ты же, раздолбай распоследний, деньга за это получал. Чего тебе не жилось?

– Да, товарищ капитан, он меня так хитро вывернул…

Чаушев прекрасно представлял, как это происходило. Бутылка-две сносного пойла, доброе слово, вот вам и вся хитрость, весь Шарапкин на ладони. Прямо как сейчас. «Дурак. Какой же я идиот, что подвязал этого дебила. Сам виноват. Денег пожалел. Лучше бы Тучина подбил. Пусть дороже, зато надежно».

–…я и рта не успел открыть, а он мне уже все про нас выложил. Говорит, так, мол, и так, ему все известно. И знаете, от кого? От Фофана, – поймал непонимающий взгляд капитана, пояснил: – Афонасьева. Этот Афонасьев такое трепло…

– Что именно? – Чаушев исподлобья смотрел на охранника, не в силах скрыть злость.

– Ничего такого, товарищ капитан, – блеял Шарапкин, наконец, поняв, чем дело пахнет. Приятная слабость куда-то улетучилась, страх занял ее место. – Сказал, что да, Фофан не соврал, что вы с военными связь держите. Что если надо, то можете кое-что привезти, а если очень надо, то и по воздуху доставить. Помните, вы с летехой говорили о вертолете? Я и предложил товарищу полковнику, кстати, – немного воодушевился Шарапкин удачно подвернувшейся мысли, – воспользоваться вашими услугами со значительной скидкой. Да, говорю, наш капитан вас уважает и обязательно сделает для вас значительную скидку. Подумал, здорово, если начкаф с нами будет. Как бы под ногтем у нас. Если надо, мы его прищучим этой контрабандой. Ведь правильно я подумал, а? – Шарапкин с робкой надеждой взирал на сурового командира.

– Дурак ты, Шарапкин, – выдохнул Чаушев и откинулся на спинку стула, поражаясь то ли наивности, то ли тупости подчиненного, то ли своей тупости.