Читать книгу Поющие мусора - Андрей Дудко - Страница 3

Я перевел будильник на пять минут, потом еще не помню сколько раз. Нависла Светка.

– Вставай, Сереженька, автобус проспишь.

А я услышал:

– Рассольник хочешь? Ты весь горишь.

– Хочу, – говорю.

– Что?

– Рассольник.

И проснулся.

– Забудь, – говорю, – все, что я сказал. Сколько времени?

А стрелки часов к тому времени показывали уже девять часов.

– Девять.

– Нет времени разглагольствовать, – сказал я и отстранил Светку.

Забрался в душ, смыл подзалупный творог. И весь заодно помылся.

Почистил зубы, побрил ебло. Бросил бритву, пасту, щетку, мыльницу и туалетную воду в косметичку. Подумал, достал воду и напшикался.

– Скорей-скорей, – с вилкой в руках, сидя над тарелкой, подгонял я на кухне Светку. – Боевая тревога.

Она подала мне кофе с бутербродами и погладила по голове. Я перднул.

– Успокойся, милая, я скоро вернусь.

– А что же мне без тебя делать?

– Главное, пиздой не торгуй, – пошутил я, и у нее снова стало лицо как у заложника – спасите меня кто-нибудь.

Вошел пиздюк.

– Званый завтрак, – говорю. – Ванюша.

– Я – Карлуша.

– Не Фридрихуша?

– Карлуша.

– Что вообще делать будешь?

– Отдыхать.

– А то ты много работаешь.

– Вы телевизор смотрите, а я домашку делаю до самой ночи.

– А что ты хотел, – говорю. – Учиться надо.

– Задрало, – сказал он.

– Ну ты, блядь, язык придержи.

Он насупился и взял кружку с чаем. Я хлопнул кофе, закусил бутербродами и собрал манатки. Кинул в сумку недопитый вискарь, два томика «Обожженных зоной». Обернул парадную форму целлофаном, сложил и сунул сверху, сам оделся по гражданке.

Пыльный в зеркале. Или пьяный. Выдавил прыщ у подножия левого крыла носа. Съел желтенькое. Черную точку еще, за которой таился голубоватый червячок.

– Ну что, пока, квартира, – говорю.

– Пока, – обняла меня Светка. – Мы будем скучать.

Я моргнул.

Подъезд после ремонта, дверь с кнопкой, двор с машинами.

На земле валялся сушеный банан. Я наклонился и поднял. Говняшка. Выбросил ее в кусты и огляделся. Сморкнулся из левой ноздри в траву, из правой. Пошел на остановку и вскочил в троллейбус, сел возле цыпы с россыпью родинок на лице. Сумку устроил на коленях. Заглянул цыпе в декольте и возбудился. Сиськи как лимоны – крепкие, соски торчат. Еще и родинки эти. Под сумкой можно было бы вздрочнуть, но по дороге открылось, какой же злой у меня бодун. Забыл схавать таблетку, голова трещала и болела, я замер и закрыл глаза, и так ехал до места, вдыхая запах сисек.

У автобуса курили Гарбуз с Самотыком.

Как принято в Афганистане, пожали друг другу руки.

– Я думал, все ждут меня, – говорю, – а вас только двое.

– Да вы заебали все.

– Мент, который приходит вовремя, ждет остальных, ты же знаешь.

– Бля, мы сами на двадцать минут опоздали, но, сука, на сорок!

Гарбуз посмотрел на часы. Стрелки показывали сорок пять.

– На сорок пять!

– Час – самое меньшее, – говорю, – увидишь.

Они кинули бычки под ноги.

– Дээр вчера было, – говорю, – чуть не сдох.

– Еб, а нас чего не позвал?

– Да мы с братьями, в узком кругу. С вами сегодня продолжим.

– Ну, блядь, это-то понятно, но все равно не надо о нас забывать. Не люди мы, что ли? Тоже на халяву хотим.

– Подарок надо дарить, – говорю.

– Пена для бритья – хоть сейчас.

– Да у меня этих пен пять штук.

– Никого не ебет, дээр.

С дороги на стоянку развязно свернула черная мазда и пронзительно бикнула. Пришлось вжаться в автобус и пропустить.

– Что за еблан? – спросил Гарбуз.

– А ты как думаешь? – говорю.

Из мазды вышел Дубальтовка, взял в багажнике сумку, накинул на плечо, рыгнул и закурил. Посмотрел на нас, прищурившись.

– Слава ебаному богу, – говорит. – Ненавижу дома сидеть.

– Тебе хоть квартиру дали, где свои, – говорю. – А мне прикинь, как рядом с животными.

Он вяло подошел, мы поздоровались по афганскому обычаю.

– Большая голова болит, – сказал он и поправил маленькую.

– Я еще вискарем догнался, – говорю. – Светка подарила.

Приоткрыл сумку и показал пузырь. Дубальтовка достал его, отвинтил пробку и приложился.

– Капитан Дубатовка, – сказал ему Гарбуз.

– Ненавижу, когда ко мне так обращаются, – сказал Дубальтовка. – Сразу вижу, хотят наебать.

– Угости коллег.

– Да вы охуели, – говорю. – Моя бутылка.

Гарбуз с Самотыком хлебнули, и я допил, чтобы никто не посягал. Швырнул в контейнер, бутылка разбилась об угол и посыпалась на асфальт.

Я рыгнул и почесал яйца.

– Резину поменял? – спросил Гарбуз Дубальтовку.

– С той зимы осталась, – отмахнулся тот и достал трусы из жопы. Он всегда носит тесные джинсы, которые лезут ему между булок.

– В говно вступил, – сказал Самотык, глядя на одну из подошв.

– Блядь, я уже целый час думаю, кто насрал! – возмутился Гарбуз.

На самом деле Гарбуз – культурнейший, образованнейший человек. Не только Чергинца знает наизусть и другие милицейские романы, но и Маркса, Энгельса, и даже Ленина. Незаурядные мозги.

– Пиздуй шуруй! – кричал он на Самотыка. – Помой говно!

Самотык водил подошвой по траве, но говно забиралось глубже. Ступил в лужу и мочил говно там.

Приехал бусик. Вышли три уверенных парня (Шура Мужская Блядь, Нарик и Костян Чучело), с ними баритон Кузьма Давыдов.

– Где деньги? – говорю Кузьме.

– Какие? – испугался он.

– Попался, – смеюсь.

– В обэпе, да чтобы денег не было, – осклабился Дубальтовка.

– Будете выебываться, еще и вас проверю.

– Жмура в багажнике случайно нет? – говорю. – А то подкинем, если надо.

– Не надо.

Они достали из бусика огромные, раздутые сумки и перенесли в автобус.

– Нахуя баулы? – говорю.

– Без оружия не поем, – сказал Нарик.

Он расстегнул одну из сумок.

– Тут израильского производства. Узи, негев, дрор, пустынные орлы.

Достал и показал каждую единицу оружия.

– А вообще на вооружении, кроме безоткаток, эресов и минометов, есть гранатометы, пулеметы, огнеметы, в том числе шесть ДШК, автоматы.

Я почесал яйца.

– Поездка обещает быть, – говорю.

– Да заебал ты, – сказал Кузьма Давыдов. – Постелим всех.

Дальше приехал кинолог капитан Фоменко вместе с Цезарем, немецким овчаром, его главным боевым товарищем. При виде Самотыка пес оскалился и гавкнул. Самотык удалился на другой край стоянки и продолжил отмачивать говно в луже. Мы с капитаном Фоменко поздоровались по афганскому обычаю и закурили.

– Хм, – сказал он, глядя на облака.

– Да уж, – говорю.

Дубальтовка кашлянул, и на асфальт полетел желтый комочек мокроты.

Докурив, мы заняли места в автобусе. За рулем находился легендарный дед Леня из автопарка, мы только его себе и выписываем. У него отсидок как прыщей на жопе. В заточении дед Леня научился ценить хорошую музыку, потому стал нашим личным диджеем.

Он откинул платок с бардачка и показал имеющиеся кассеты.

– Крестовый туз, Воровайки, Ирина Круг, Бутырка, Виктор Калина, Мафик, Катя Огонек, Жека, Жора Затонский, Валерий Юг, ПалычЪ, Арматура, Светлана Питерская, Федя Карманов, Эшелон, Сергей Север, Сестры Марцынкевич, Ляля Размахова, Валерий Растрига, Михаил Винт, Анатолий Полотно, группа Попутчик, С. Крава, Владимир Соболь, Юра Магомаев, Ляля Рублева, Иван Дармоедов, Волк. Ну и конечно, Михаил Круг. Самый великий артист всех времен.

– Жеку давай, – сказал Сталоне из департамента исполнения наказаний. – Дорогу в никуда.

– Споем, братья! – заревел Кузьма Давыдов.

Дед Леня перемотал кассету в соответствии с информацией на вкладыше, и в салоне зазвучала лирическая музыка. Автобус, стреляя кольцами дыма, тронулся и выехал со стоянки.

Кузьма Давыдов открыл рот и пропел:

– Я твой дождь!

– Я каплями льюсь! – подхватил Шура Мужская Блядь.

– В тебе растворяюсь и день и ночь! – спел Нарик.

– Близости этот миг! – протянул Сталоне.

– Для двух сердец впритык! – красивым мужским сопрано взвыл Самотык.

– Вдруг постиг! – заревел Дубальтовка.

Автобус мчался по пустынному проспекту Дзержинского на выезд из города.

– Я люблю сильнее, чем ты можешь! – спел Кузьма Давыдов.

– Себе представить! – продолжал Костян Чучело.

– Слепо пью! – Гарбуз.

– Губ тепло талое! – Самотык.

– Ночи усталые! – Шура Мужская Блядь.

– Грусть твою! – Дубальтовка.

Автобус вырулил на трассу, и вдруг мы грянули все разом, раскачиваясь и раскачивая вместе с собой наш транспорт:

– ТЫ МОЯ ДОРОГА В НИКУДА!

– ПО ТЕБЕ ИДУ СЛЕПЫМ ДОЖДЕМ!

– МЫ С ТОБОЮ БУДЕМ НАВСЕГДА!

– САМЫМ ЛУЧШИМ В ЭТОЙ ЖИЗНИ СНОМ!

Цезарь подскуливал в синтезаторных проигрышах.

После припева Жека продолжил петь в привычном для артиста одиночестве, а братва достала бутылки и стаканы, чтобы не дать уйти зарождавшейся эйфории.

Я выпил водки, откинулся на сиденье и уставился в окно, за которым плыла наша восхитительная родина, где рожь межуется с пшеницей так же часто, как и рапс с овсом, и поселки, в которых сельчане не пиздят на власть, а работают, межуются с городами, в которых органам еще предстоит навести порядок.

Дед Леня ставил хиты Крестового Туза, Вороваек и Виктора Калины, нашего земляка. Под песню «Мама, ты меня прости» братьям взгрустнулось, мы перенеслись мыслями в детство и раскаялись в материнских слезах.

Я достал книжку, которая называлась «Обоженные зоной. Воровской общак». Автор тот самый Владимир Шитов, бывший следак, романами которого упивается вся страна бывшего СССР. Немедленно погрузился в чтение.

Суть там в том, что перестройка Меченого дала возможность одному уважаемому главарю ОПГ, Савелию Лихоносову, стать владельцем двух нефтебаз. Его конкурент Арканов приватизировал комбинат, за что Савелий решил на Арканова наехать. Рябой и Шутник, люди Савелия, а также снайпер по кличке Влас ликвидировали охрану и взломали хату Арканова, в которой находился сейф, но когда проникли в дом через окно, сигнализация вызвала наряд милиции.

Я, кстати, год служил в департаменте охраны, и терпеть не могу сигнализации. Сидишь себе, занимаешься делом, пасьянс, например, выкладываешь, или судоку гадаешь, или спишь, а тут вызов, и хоть обосрись, надо ехать. Что вдвойне обидно, ни разу еще в таких ситуациях ничего не было, какая-нибудь кобыла из бухгалтерии забывала кнопку нажать, или вообще электронику замкнуло или что.

Но этим ментам из книжки повезло, они задержали бандитов Савелия. Правда, не Рябого с Шутником, и не Власа, а Окуня и Плешивого. Я сам не понял, кто есть кто. Получили бандиты по десятке. Раз уж пощипать не удалось, Савелий поручает Власу ликвидировать Арканова. Но среди людей Савелия оказался такой Гончар, который был секретным сотрудником уголовного розыска. Гончар пошел к Арканову и за сто лимонов все тому рассказал. Группу Власа задерживают и передают милиции, Власу дают пожизненное. Арканов вызывает Савелия на разборки, но посылает вместо себя загримированного двойника, лже-Арканова. Влас бежит из колонии, отпускает усы, чтобы изменить внешность, и возвращается на Кавказ, где его малая родина. Там вступает в брак с подругой детства Лалинэ, берет фамилию жены, и наслаждается природой. Беременность Лалинэ вынуждает Власа вернуться на преступный путь, он сколачивает банду и грабит богатеев. Вскоре оперативники выходят на его след, он бежит в Абхазию, оттуда инкогнито возвращается в город, принадлежащий Савелию. Похищает шестнадцатилетнюю дочь Арканова Викторию и требует за нее выкуп. Арканов при помощи органов готовит операцию по передаче денег, зашивает жучок в сумку, но Власу удается всех перехитрить. Он прячет деньги, освобождает Викторию, сам звонит Арканову и валит вину на Савелия. Сотрудники оперативной группы арестовывают Савелия и находят у него в сейфе воровской общак. За такую провинность козырные воры подносят Савелию отравленный чай. Влас же получает срок и сидит с чувством выполненного долга.

Вот как все там было. Недурно, конечно, но не Чергинец.

Еще раз, словно на прощание, я пробежал глазами последний абзац: «Приговором суда Влас был более чем доволен. У него появилась цель в жизни, а также возможность видеться с женой и детьми во время редких свиданий в ИТК», после чего закрыл книгу и быстро заснул.

Дубальтовка тоже спал и во сне бродил по Москве. Огромные дома, каких в Минске и близко не было, величавый и строгий Кремль с его неприступными стенами ошеломили его. Такие сны укрепляют рвение к службе.

А я в свою очередь приснил полную хуйню – как мы все с братвой мылись в бане и там перееблись, и забеременели друг от друга. Но во сне этого не было, а сразу как мы с большими пузанами стоим в тесноте в какой-то камере и чего-то ждем. А пузаны пульсируют. И это даже не они, а вены на них, фиолетовые, светящиеся, то тухнут, то гаснут, и что-то внутри толкается. Я тужусь со страшной силой, будто высираю что-то безумно большое, самую громадную в свой жизни какаху, и она рвет мне очко на британский флаг, я рожаю на пол младенца, и вся братва рожает вместе со мной, с криками и болью, а младенцы большие и страшные, почти как подростки, растущие, покрытые красными пятнами, со стариковскими, перекошенными злобой еблами, ползут по полу, разевают зубастые рты и готовятся нас пожрать…

Я проснулся и охуел. Лучше бы я наутро заявление на стол Полканчику положил, чем такие дебильные сны смотреть.

Братва шумела.

– Баба! Баба! – орал Шура Мужская Блядь.

На обочине с поднятой рукой стояла девка в короткой юбке и колготках в крупную сетку. Сиськи красноречиво вылуплялись под маечкой, и своим животным происхождением почему-то сразу напомнили мне о Цезаре, который лежал на проходе.

– Стой! – кричал деду Лене взбудораженный Сталоне.

– Стой, блядь! – кричали ему все остальные.

Девка опустила руку и с недоверием поглядела на автобус, притормозивший в тридцати метрах от нее.

Шура Мужская Блядь первым прыгнул на землю. За ним Сталоне, потом Гарбуз, один за другим все остальные.

Девка сняла туфли, развернулась и махнула в лес.

– Стой, курва! Милиция! – задыхался Шура Мужская Блядь. Живот его, перевалившись над ремнем, раскачивался. Пробежав тридцать метров, Шура Мужская Блядь остановился, взялся за бок и согнулся, тяжело дыша.

– Ушла, блядина, – догнал его Сталоне.

– Шея болит, часто на работе сплю, – признался Гарбуз, поглаживая шею.

– Поссу, что ли, – сказал Кузьма Давыдов и достал хуй у кромки леса. Тут вдруг из-под дерева, не знаю, как называется, выскочил заяц. Кузьма Давыдов открыл рот и обоссал две штанины. – Братва, – говорит. – Это же охота намечается.

Он стряхнул и прошел к автобусу. Поднял дверцу багажного отделения и одну за другой выгрузил сумки. Влажные пятна на его коленях медленно расплывались.

Мы с Дубальтовкой синхронно перднули от предвкушения.

– Можно мне огнемет? Ну можно мне огнемет? – спросил Дубальтовка.

Кузьма Давыдов помог надеть ему баллоны, дал ствол в руки и присоединил шланг.

– Жиган, – сказали братья.

Я предпочитаю узи, наверное, потому что, как и Сталоне, рос на фильмах, где парни умели из него стрелять. Вставил магазин, щелкнул предохранителем. Вскинул на плечо. Ствол приятно оттягивал руку.