Читать книгу Валентина. З/к - Андрей Ефремов (Брэм) - Страница 4

– Здорово, Валька!

– Здорово, Хлыщ!

– Ну, что вырыла?

– Они ключи от хаты у крыльца, под ведром ложат.

Хлыщ, здоровенный парень лет за тридцать, заимевший кличку благодаря своим ссыльным предкам – сектантам-хлыстам, в напузыренном, не сходящемся бортами на торсе пиджаке надетый на грязную тельняшку, расплылся в довольной ухмылке:

– Нормалёк, сейчас фраера дома?

– Обычно вечером приходят, днём никого не бывает.

– Рахманно, – Хлыщ вытащил из-за голенища сапога финку с наборной рукояткой, стал задумчиво ковырять ногти, – сейчас, наверное, поздновато будет… Завтра пятница… та-ак…

– Красивая скоба,1 задари, Хлыщ.

– Мала ещё… – размышлял он недолго, – провёл остро заточенным лезвием по рукаву, и вложил клинок обратно в сапог, – придётся завтра светляка.2

– А шумагу?3

– Молоток! Денежку хочешь?

– Совершенно пряники: давай рябчика 4постираю за шуваль.5

– Кнацать 6некому, пойдёшь с нами, заработаешь? – Хлыщ, конечно, очень гордился своей флотской тельняшкой, но стирать её явно не спешил.

– Пойду, – ногтём большого пальца Валя щёлкнула из-под зуба, – зуб даю!

– С утра будь на фонаре7, сами тебя найдём.

– Склеились8. А это надолго? Братишку9 не с кем оставить.

– Да ты что, бухаешь, что ли? – удивился Хлыщ.

– Тьфу ты! Братика, моего, говорю.

– А-а, понял… Да это скачок10, сделаем быстро, не боись. Твоё дело на шухере побыть: внимания не привлекаешь. – пару секунд обрисовав в уме план «операции» деловито распрощался: – ну, будь.

– Бывай!

Валька – нескладная худенькая девочка, двенадцати лет. Имеет белобрысую головку с двумя косичками, вечно недовольную жизнью угрюмую маму и кроху-братишку. Отец погиб в первые дни войны, и откуда внезапно появился маленький братик, так до сих пор и не поняла. Кто ж ей, по малолетству, объяснит, что мужиков после войны на всех баб не хватает. А женская природа берёт своё, требует.

А речь идёт о соседском доме где проживала недавно вселившаяся семья молодых и бездетных «гнилых интеллигентов», с месяц назад прибывших по распределению из какой-то районной дыры. Задача Вали состояла в том, чтобы в течение недели разузнать об образе жизни этих людей, а если проще – выяснить, когда их не бывает дома.

Девочка, помогая матери хоть как-то сводить концы с концами, зарабатывает на хлеб продажей частным торговцам и другим, снующим по Зелёному рынку, людям, сырой воды из ведра, по цене – одна копейка за кружку. Цена символическая, но за один жаркий день набегала довольно солидная сумма. Иногда доходило до двадцати копеек и даже больше. Между делом собирала донельзя изжеванные окурки папирос «Север» и «Беломорканал». Позже, уже дома, их потрошила и продавала соседям как первоклассную махорку.

Одну копейку, при любом раскладе, Валюшка всегда бросала безногому молодому инвалиду в мятую фуражку без звёздочки и ремешка. Стала она это делать после того случая, когда одна толстая спекулянтка, со странной кличкой Маша*-Правительство, на виду у всех, проходя мимо, толкнула его ногой в грудь и тот упал на спину. Увечный, не проявляя никаких эмоций, покряхтев, принял вертикальное положение и отряхнул гимнастёрку, на которой сверкали орден Красной Звезды и две медали. И ведь никто не возмутился. А он, кажется, даже смущённо улыбнулся. Редкие подачки от сердобольных людей он принимал также, молча, не говоря ни слова.

В первый раз, когда она увидела этого несчастного молодого человека, поначалу решила, что тот посреди дороги упал в узкую яму и пытается из неё выкарабкаться. Оказалось – таким образом он с помощью рук передвигается. В руках у него были дощечки с приделанными к ним ручками, на которых были намотаны грязные тряпки, с их помощью он и «ходил»: обопрётся об досочки, приподымется, и перебрасывает своё обрубленное тело вперёд. Девочка была потрясена, она испытала шок. Правда позже, подобных безногих и безруких людей, она встречала в городе всё чаще и чаще.

Дворовые взрослые пацаны время от времени привлекают её в качестве разведчика: раздобыть информацию об обстановке в соседних кварталах. Эта информация затем здорово помогает в жестоких схватках с враждующими группировками но, по большей части, в расправах над отдельными личностями из сопредельных районов города. Конечно впоследствии и сами налётчики получают от врагов увечья. В случае если кто-либо из противников проходил через квартал с девушкой, по неписанным правилам уличной жизни, его не трогали. Но видок у супостата, как бы он этого не скрывал, был довольно неважный.

Как и во многих других городах страны банды малолетней шпаны, именовавшие себя «Чёрная кошка» держали в страхе обывателей. Причем никто из них, ни шайки, ни население, возможно даже и не догадывались, что знак, который они рисовали на стенах или в устрашающих записках, был эмблемой беспризорников двадцатых годов.

Нередко совершала с ровесниками и сравнительно безобидные ночные набеги на чужие голубятни. Часто ходили в лесную зону городского парка, где возле татарского кладбища обитал, в некотором роде одна из достопримечательностей города: умалишённый мужик по имени Миша. Дети Мишу часто дразнили и он, забавно размахивая руками и ругаясь, бегал за ними среди сосен. На груди у него поблёскивал значок «Мать-героиня».

В середине лета Миша из парка бесследно исчез. По городу тут же расползлись слухи будто на самом деле он оказался хорошо законспирированным матёрым английским шпионом и его «заарестовали» во время работы с радиостанцией.

Поздно вечером после танцев, вволю налюбовавшись на беспричинно вспыхивающие там и сям драки, сами «шпионили» за молодыми парнями с девушками, которые, за неимением другого подходящего места, страстно целовались под соснами. Перепугав до смерти «Джульетту» опять с визгом и смехом убегали, но теперь уже от крайне возмущённого «Ромео».

Поневоле девчонка, как само собой разумеющееся, с малолетства узнала как изнанку городской жизни, так и почти всех молодых криминальных авторитетов. Это также немало способствовало кое-какому приработку, но от вечного недоедания это не спасало.

Шёл 1947 год, в Якутии свирепствовал голод. Городские каким-то образом умудрялись прожить, а вот в районах, в деревнях, поговаривают, давно уже крыс едят. Крысы там, говорят, жирные и вполне съедобные.

Валькина мать работает уборщицей в какой-то конторе со сложным названием и кроме того изредка подрабатывает в различных случайных местах. Довольно часто, с десяти вечера до часу ночи, в обязательном порядке, как и все остальные взрослые, была обязана ходить в речной порт на разгрузку угля с прибывавших неизвестно откуда барж. Еды хронически не хватает, и чем занята и где находится дочь до полуночи, её совершенно не волнует. Главная задача до прихода матери – нянчиться с малышом. А ещё лучше, кажется, чтоб её вообще не было.

Девочка от братишки без ума: любит с первого дня появления его на свет. Когда прорезались зубки, сама, без подсказки, приучила кушать намоченный в кипячёной воде хлеб. Сама толком не ела, почти всё на братишку уходило. Кормила не спеша и очень осторожно: слабенький получился мальчик.

Года два-три назад, перед Победой, беззаботные и почему-то всегда весёлые американские лётчики возле своей базы, из окон которой и день и ночь раздавались звуки патефонного джаза, модного в то время, ещё не запрещённого, оркестра Глена Миллера, угостили вездесущих детишек каким-то невиданным, упакованным в тончайший, тоньше бумажного листа, хрустящий прозрачный пластик, хлебом. Малюсенькие такие, и булочками то не назовёшь. Но наевшись до отвала, все мучительно начали страдать животами.

Выяснилось – этот хлеб необходимо было для начала спрыснуть водой, желательно кипячёной, тогда он разбухает до нормальных размеров, и только потом его можно было кушать. А получилось так, что хлеб вздулся уже, будучи в желудках. Двое мальчиков с Валей попали на несколько дней в больницу где им и объяснили секрет военного американского хлеба. Оказывается, они были уже не первыми до рези и боли сытыми.

В редкие вечера, с перерывом в две-три недели, отрывала душу: заходила как бы случайно в соседний барак на безошибочно определяемую балёху11, где среди работяг жили блатные, приблатнённые и прочие некогда отсидевшие за невесть что. «Куря куришку и бухая бухашку» все воспринимали девочку не то чтобы как свою, но как некий привычный элемент, или убранство, внутренней обстановки.

Раздобревшие от выпитого мужики часто просят Вальку сыграть на гитаре. Научившаяся от шпаны трём-четырём аккордам, она знала неимоверное количество воровских песен, смысл которых даже не понимала, но слезу у мужиков, своим невинным и чистым голосом, прошибала.

– Да ты не тушуйся, алюра, садись, штевкай: уж чем богаты, не обессудь, в натуре, – говорят ей воры.

– Ну, Валюшка, встеребила душу.

– Не обессужу, чего уж там, – набивая рот едой, просто отвечает девчушка, – вы только скажите, ещё встереблю.

Ела от всей души, от всей дури. Наедалась впрок, наивно полагая, что этого ей хватит ещё на пару недель жизни без постоянно напоминающего о себе чувства голода.

Всем становится весело: её ответ не приедается. Действующие лица мужского пола постоянно меняются, в виду того что время свободы у блатных бывает коротким, на месте остаются, в основном, только вечно пьяные барухи12 и всегда полный стол разнообразной еды. Но и засиживаться допоздна нельзя, необходимо уловить правильный момент и найти подходящий повод, для того, чтобы покинуть гостеприимное заведение: чуть позже у воров вспыхивают непонятные разборки и жестокие крикливые драки, иногда с применением ножей и вилок.

Бывало и домой приносила гостинцы, но мать даже не интересовалась, откуда всё это берётся, всё воспринимала как должное. Только один раз полюбопытствовала: откуда взялся химический карандаш, ругая дочку за размалёванную скатерть на столе.