Читать книгу Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней - Андрей Епатко - Страница 12

Художники, никогда не бывавшие на берегах Невы, давали волю воображению.

Санкт-Петербург, возникший, словно птица феникс, на болотистых берегах Невы, изумлял иностранцев еще при отце-основателе города Петре Великом. Например, ганноверский резидент Фридрих Вебер отмечал, что если первоначально, в 1714 году, Петербург напоминал ему скопление деревень, подобно факториям в Ост-Индии, то уже через пять лет он назвал российскую столицу «истинным чудом света, как по великолепию его строений, так и по тому весьма недолгому времени, каковое потребовалось для их строительства».

Багдад у Финского залива

Неудивительно, что многие западные авторы, обращающиеся к теме Петербурга, хотели видеть в своих изданиях гравюры с изображением петровского «парадиза». Однако, если портреты русского царя были известны в Европе (а некоторые из них там и создавались), то сам город на Неве часто представляли в виде каких-то совсем уж фантастических изображений, и более походил он то ли на Константинополь, то ли на Багдад.

По всей видимости, граверы, никогда не бывавшие в российской столице, давали волю своему воображению. Для них Петербург был городом «на востоке», что, собственно, они и пытались изобразить. Что же касается издателей, последние не вмешивались в процесс: ведь книги, украшенные гравюрами, лучше расходились…

Петр I на фоне Кроншлота и Санкт-Петербурга. Немецкая гравюра 1734 г.

Как пример можно привести немецкую книгу, вышедшую в 1734 году во Франкфурте. В ней помещалась великолепная гравюра с Петром Великим, стоящим на фоне Кроншлота и Санкт-Петербурга. Сам царь довольно реалистично представлен в доспехах, обрамленных императорской горностаевой мантией, в короне и со скипетром в руке. Но форт Кроншлот напоминает не приневскую цитадель, а какую-нибудь мавританскую крепость на юге Испании. Единственное, что достоверно в этом изображении – своеобразный «надолб», который перекрывает фарватер. Известно, что в 1706 году, в связи с активизировавшимися близ Кронштадта шведами, царь приказал завалить камнями удобные подходы к берегу.

Наводнение в Петербурге и Кроншлоте в 1721 г. Фантастическая немецкая гравюра первой трети XVIII в.

Теперь обратимся к изображению Петербурга, выполненному справа от фигуры Петра; оно чрезвычайно любопытно. Кажется, за гладью Финского залива лежит не молодая европейская столица, жители которой исповедуют христианство, а крупный мусульманский город, окруженный крепостной стеной. Над ней поднимаются минареты с характерными полумесяцами… Вряд ли стоит сомневаться в том, что гравер просто использовал географический атлас, откуда перерисовал подходящее, на его взгляд, изображение «под Петербург».

Другая фантастическая, но тоже любопытная гравюра носит многозначительное название «Наводнение в Петербурге и Кроншлоте в 1777 году». В свое время она привлекла внимание ученых из Пулковской астрономической обсерватории В.И. Богданова и Т.Н. Маловой. Дело в том, что в разных западных изданиях эта немецкая гравюра датируется разными годами. В одних она упомянута как изображающая наводнение 1777 года, в других отнесена к ноябрьскому наводнению 1721 года. Последнее действительно имело место в Петербурге и было особенно опустошительным для молодого города. Например, французский посланник при русском дворе Анри де Лави отмечал, что это наводнение стало «самым ужасным» за всю петровскую эпоху. По его словам, после случившегося город потерял припасов более чем на 15 миллионов ливров (французская денежная единица до 1799 года). «Все галеры были выброшены на берег, – пишет посланник, – а два корабля попали даже в Царский [Летний] сад, который весь попортили».

Петр I в Амстердаме в составе Великого посольства. Рис. неизв. худ. 1697 г.

Упомянутые исследователи недавно убедительно доказали, что гравюра изображает именно это достопамятное наводнение 1721 года и относится к первой половине XVIII века. Наверное, этим обстоятельством и объясняется ее исключительная фантастичность. Автор не только никогда не бывал в Петербурге, но даже не понимал особенности географического положения города: гигантские горные цепи, изображенные на гравюре, теснят со всех сторон терпящий бедствие Петербург. Кажется, что город стоит не в невской низине, а где-то в районе норвежских фьордов. Сам Петербург более походит на какой-нибудь средневековый Любек с его готической архитектурой и остроконечными костелами. В отличие от главного города, Кроншлот изображен более достоверно. Гравер был явно знаком с работой П. Пикарта: уж больно похож силуэт петровского форта на работу знаменитого голландского мастера.

По парижской моде

В середине XIX века в Европе выходит целый ряд книг, посвященных истории России. Основное место в подобных изданиях занимает петровская эпоха и, естественно, Санкт-Петербург. Книги подробно украшены гравюрами, хотя стоит признать, что эти изображения лишены прежнего изящества и кажутся иногда торопливыми набросками, которые художник небрежно вывел перед тем, как откупорить бутылочку «Бордо». Не поэтому ли изображения выходили такими смешными, как, например, гравюра, опубликованная в одном из парижских изданий 1845 года?

Художник изобразил на ней Петра I, дающего указания двум архитекторам относительно строительства города. Довольно комичную фигуру царя «украшает» нелепая восточная сабля. Сами архитекторы, держащие план Петербурга, представлены в виде двух русских мужиков, подпоясанных кушаками. Очевидно, автор гравюры не знал, что план Петербурга на раннем этапе подносили царю не русские мужики «от сохи», а итальянский архитектор Доменико Трезини и французский инженер Ламбер де Герэн.

Петр I руководит строительством С.-Петербурга. Французская гравюра 1845 г.

Кстати, план Петербурга оставался строжайшей государственной тайной даже спустя пятнадцать лет после основания столицы. Например, уже упомянутый де Лави писал в своих депешах 1717 года, что он терпеливо «ухаживает» за Трезини и Леблоном, чтобы раздобыть план Санкт-Петербурга… Поэтому вряд ли Петр I мог так свободно обсуждать план своего «парадиза», как это представлено на гравюре.

Царь и его собеседники стоят, надо полагать, в окружении руин Ниеншанца, который более похож на разрушенный римский Капитолий. Одна из колонн (!) шведской крепости поросла травой, на переднем плане художник демонстративно изобразил обгоревший кусок дерева: знак того, что штурм Ниеншанца был для русских непростым предприятием. За спиной царя белеет крепостная стена строящегося Петербурга. Правда, она больше напоминает багдадскую крепость из сказок «Тысячи и одной ночи». Кладку внимательно изучают некие люди, непохожие на каменщиков, но зато одетые по парижской моде 1840-х годов.

Наверное, Петр Великий возмутился бы, увидев себя и свое окружение под таким комическим углом зрения. Одно из преданий сохранило для нас сведение, что царь всегда внимательно и придирчиво рассматривал свои портреты… Однажды, будучи в Вологде, царь увидел в келье епископа Павла свой портрет, изображающий его во время Полтавского сражения. Петр похвалил картину, однако при этом заметил: «Тут только одна ошибка: у кафтана моего правая пола не была отогнута…»