Читать книгу Рецепты сотворения мира - Андрей Филимонов - Страница 6

«Я здорово была больна. Дело вот в чем. Тете понадобилась банка, в которой у меня было масло. Она взяла тарелку, на которой у нее лежали мухоморы, сполоснула ее в холодной воде и положила на нее масло. Я помазала кашу, поела и через час меня стало рвать и рвало два дня, страшно болит голова, отчаянная слабость. Эта негодяйка меня просто отравила».

Так она жаловалась хорошему парню, летчику Диме, на пути из Москвы в город Энгельс.

Поехала с поэтом, одновременно писала летчику – это нормально. Девушке нужен запасной аэродром. Молодой человек всегда может оказаться не тем, за кого себя выдает. Грибная версия бэд-трипа звучит убедительнее, чем наркотический дойче шоколад. Конечно, арийские химики чего только не подмешивали в сладкую плитку героя-танкиста. Героин, амфетамины, кокс. Сказки все до одной навеяны наркотиками: мескалин, опиум, пирожки Красной Шапочки. Но в нашей истории тетя вероятнее генерала. Больные женщины действительно сушат мухоморы. Народная медицина уважает яды земли. Все это очень похоже на правду.

Вопрос в другом: какова была истинная цель поездки в столицу. За какими песнями? Предыдущее письмо хорошему парню Диме, отправленное из Иванова месяцем раньше, содержит некоторые намеки:

«Я устала от этой жизни, которой живу. Она очень сурова. Не знаю, сколько времени я смогу ее выносить, особенно когда рядом соблазн совсем другой жизни. Окончание института мне ничего не принесет, кроме отправки в медвежий угол, на холод и голод».

В молодости остро чувствуешь, что для выживания на этом свете нужна большая любовь или хорошая работа. Кажется, хитрый Миша-поэт соблазнял девушку перспективой протекции. Он был ценным кадром Информбюро. На страницах армейских многотиражек выступал как ефрейтор Минометов, с боевыми виршами:

В басне «Как Вася Теркин „умыл“ белофиннов» описан подвиг снайпера, из засады расстрелявшего врагов, которые беспечно умывались в лесу. За эти стихи автора приняли в Союз писателей как родного. Так что «Ефрейтор Минометов» к середине войны уже имел знакомства в нужных кругах.

Галя училась на последнем курсе своего провинциального педа, с ужасом и тоской представляя распределение в деревню, где едят траву и гнилую картошку. А тут такая замануха – в Москву, в Главлит. Любая выпускница продаст за это душу. Что, собственно, и было условием трудоустройства.

Туда берут не каждого, рассказывал поэт, гуляя с Галей вокруг Чистых прудов; сама понимаешь, время такое, все хотят отличиться.

Он таки добился своего, настойчивый, вытащил девушку из дома, как только ей полегчало.

Покажи себя на собеседовании, поучал поэт, неважно, что ты будешь говорить, главное – как. Словам никто не верит, но все ценят уверенность в словах. Ты меня запутываешь, смеялась Галя. Я голову сломаю. Голову с собой не бери, шутил Миша, только лицо. Им нужны плоские девушки? Сама увидишь, кто им нужен.

Они остановились у трехэтажного здания Наркомпроса.

Это здесь, объяснил поэт. Рассказываю: тебя приведут в комнату с плотными коричневыми шторами. Что в ней такого? Ничего, только стул и стол. Пока сидишь и ждешь, открывается первая тайна ремесла: за шторами удобно душить. Ой, кажется, мне уже страшно! Так и должно быть. Через какое-то время войдет человек без руки, пустой рукав френча заправлен за ремень. На груди орден «Красного знамени». Он – легенда. Как его зовут? Не знаю, захочет ли он представляться, поэт усмехнулся, руки точно не подаст. Руку он потерял на Гражданской войне, читая письма Чапаева в штабе 25-й стрелковой дивизии, в особом отделе,

Миша, что-то мне совсем жутко! Да, это опасная работа, но сразу тебя не отправят на передовую информвойны. На первых порах ты будешь ловить смысловых блох в газетной шерсти. Ну, знаешь, типа «Докладчик привел слона Гавнокомандующего». Блохи раскрывают контрреволюционную суть опечаток. Контрреволюция – это бессмыслица, и мы с ней боремся. Ты всё поняла? Ага, наверное, не знаю. Ты молодец! Не подведи меня. Вперед!

Обменявшись с девушкой дружеским рукопожатием, поэт направился в сторону Покровских ворот. Он уходил, не оглядываясь, широким шагом, как вестник прогресса.

Галя размышляет над его словами. До чего здорово придумано: невеста в Главлите! Спать с цензором – мечта поэта. Умом она, конечно, за. Но есть ли в ней готовность стать плотью Мишиной мечты? Частью этого замечательного плана?

Она поставила ногу на нижнюю ступень наркомпросовского крыльца. Еще один шаг – и дороги назад не будет, комиссариат просвещения притянет ее, как магнит железную стружку. Ох уж этот мучительный нравственный выбор! Туда или сюда? Вверх или вниз? Выбирать тяжело, но еще тяжелее топтаться на месте, когда мимо тебя с серьезными лицами пробегают целеустремленные граждане, живущие внутри раз и навсегда принятого решения. Молодая сотрудница выходит из дверей учреждения с товарищем ответственного вида, говорит на ходу, что необходимо давать оценку каждому выявленному факту. Высокая прическа делает ее старше на десять лет. Она вся в будущем. Ясность, уверенность, правильная речь, словно текст, отпечатанный профессиональной машинисткой, без единой ошибки, с ровными интервалами. Сотрудница и товарищ садятся в блестящую черную машину. Быстро, умело, не пачкая пальцев, не оставляя следов, машинистка заправляет в каретку новую ленту. До таких высот тебе далеко. Ты ученица, тук-тук одним пальцем кривоватые строчки. А сколько в каждой помарок! Надо учиться, учиться и еще раз учиться. Забыть о своем эгоизме, влиться в коллектив, следовать инструкциям, проявлять инициативу, но в то же время не превышать должностных полномочий.

Неделей раньше Галя с легкостью взошла бы по этой лестнице, с радостью запрыгнула бы в социальный лифт и вознеслась. Но вмешались мухоморы, мудрые внеклассовые грибы, в легкой, доступной форме показавшие девушке, почему маленькому человеку лучше держаться подальше от больших людей. Слава мухоморам!

К тому же она его все-таки не очень любила, этого Мишу. Да и он ее, кажется, тоже, если честно.

Отличная новость для хорошего парня, летчика Димы, занимающего в сердце Гали все больше места. Летчик, наверное, был на седьмом небе, когда получил это письмо:

«Вчера я рассталась со своим другом. Рассталась потому, что он понял наконец, что он мне не нужен. Он просто развел руками. Нет, мало в мужчинах силы или любви. Ты ведь не такой, мой милый? Конечно, нет. Если бы я была мужчиной и любила, то, черт возьми, девушка была бы моей. Хочу, чтобы этим сильным был ты. Не отдавай меня никому. Ведь я девушка и пассивна поэтому».

Последняя фраза – чистое кокетство. Пассивности в ней было примерно как в дюжине игристого. Когда она злилась, на электрощитке вышибало пробки. И это не метафора, а бытовая проблема. Мария Васильевна постоянно ругала дочь за домашние блэкауты.

Галя терпеть не могла повышения тона. От критики у нее болела голова. Вряд ли прощание с поэтом было сценой у фонтана. Скорее всего, Галя просто дождалась, когда Миша станет точкой в перспективе бульвара, и шустро дунула на угол Чистых прудов и улицы Кирова, к телеграфу. Взяла бланк, обмакнула железное перо в бакелитовую чернильницу и, выдохнув сомнения, написала в адресной строке «Энгельс 1 ШМА 33», а в поле текста «ЕДУ ТЕБЕ ТЧК ЖДИ ВСКЛ ГАЛЯ». Выстояла очередь, оплатила слова, выбежала на улицу, нырнула в метро.

– Тетя Поля! Я уезжаю в Энгельс. Одолжи, пожалуйста, денег! – закричала она, как только тетя открыла дверь.

– Денег?

Лицо родственницы было сонным, как пыльное зеркало. Полина собиралась долго думать и задавать медленные вопросы. Галя сграбастала тетю в охапку и, покрывая поцелуями ее вялые щеки, со смехом повторяла: уезжаю! уезжаю!