Читать книгу 2014. Иисус поднимает копье - Андрей Гончаров - Страница 1

Каролино-Бугас. Июль, 2012.

Все началось с того, что Мария позавидовала Анне.

Маша выросла очень воспитанной девочкой и знала, что учить уроки необходимо, слушаться старших – обязательно, а целоваться с мальчиками – нельзя и плохо. Так что к первому курсу университета у нее не было не только парня или просто друга мужского пола, но не было толком и подруг.

Аня – совсем другое дело. Она выросла рыжей и радостной, легкой в общении и на подъем. На первом курсе она уже возглавляла молодежный клуб хасидской общины, дружила с русским, греческим, армянским и молдавским национальными обществами и была своим человеком в украинской националистической партии «Рух». Аня носила клетчатую рубашку без лифчика, так что окружающих волновали ее свободно перекатывающиеся за пазухой груди, запросто могла написать незнакомому человеку: «Давай встретимся» и была сверхпопулярна среди юношей как в университете, так и в молодежной околополитической тусовке Одессы вообще.

Не то, чтобы Мария хотела, чтобы у нее было так много мужчин, как у Ани. Ее мечтой все так же оставался сильный, но нежный, решительный, но внимательный и влюбленный без памяти только в нее одну. Однако, глядя, как Анна обнимается сегодня с одним, завтра ходит под ручку с другим, а послезавтра хохочет, утирая слезы o жилет третьего, и все, как на подбор, симпатичны, спортивны и элегантны, Маше тоже хотелось так.

Стремительное нашествие соцсетей мало что изменило в жизни Маши. На аватарку она поставила фото из паспорта, на котором была особенно хороша. Это было правдой – из паспорта на вас смотрела очень взрослая, но нежная девушка, шикарная блондинка со стрижкой карэ, яркими, плотно сжатыми губками и высокой шеей. Золотой кулон лежал почти горизонтально, намекая на наличие под рубашкой с отложным воротником высокой упругой груди. Расстегнутый воротник, в который слегка виднелась ложбинка между грудями, уводящая взгляд вниз, был единственной вольностью, которую Маша себе позволила. Но даже она представлялась девушке глубоко эротичной.

Намек на красивую грудь не нашел отклика среди принцев, они предпочли толпой броситься добавляться в друзья к Ане, толкаясь в прихожей.

Аня, вместо имени и фамилии, как это сделала Маша, совершенно легкомысленно подписалась ArtAnn, а на аватарку сфотографировалась ночью на пляже, обнимаясь с двумя парнями. Рубашка на ней задралась и перекосилась, так что был виден пупок и обнаженное плечо. Для Ани социальные сети раздвинули границы обозримого мира в одно мгновение сразу и до бесконечности. Теперь у нее в друзьях болтались, а фотки лайкали журналисты, молодые политики и общественные лидеры всей страны, а также начали подтягиваться ребята из Израиля, России и Соединенных Штатов.

Мария стала отслеживать мероприятия, в которых планировала принять участие Анна и записывалась на них тоже. Какое-то время она только наблюдала за восхищенными мужскими взглядами, прикованными к Ане. Иногда с ней тоже пытались знакомиться, но поскольку она никогда ни в чем не участвовала, ни в общественных прениях по поводу вступления Украины в НАТО, ни в дискуссии o необходимости перехода к Болонскому процессу, то и поводов для знакомства у умных юношей не было. Робкие попытки заговорить с ней o личном, натыкались на стену Машиной холодности. Она умела вести себя с мужчинами только как завуч с нашкодившими младшеклассниками. Перемена наступила в одночасье, когда Маша в отчаянии проткнув девственную плеву фломастером, записалась в школу молодежной журналистики «А5».

Здесь она впервые в жизни встретила мужчину, который произвел на нее впечатление и мужественностью, и интеллектом одновременно. До сих пор Мария считала эти два качества прямо противоположными. Брутальность ассоциировалась у нее только с хамовитой вульгарностью гопников или развязностью ментов – вчерашних гопников, волею судьбы надевших погоны. И вдруг летним одесским вечером в фанерной беседке под тополями она увидела Его.

Преподаватель факультета политологии Одесского государственного университета Алексей Андреевич Тихомиров сидел в окружении стайки студентов и студенток, которым почему-то было небезразлично их собственное будущее и будущее их страны. Несмотря на свой статус, он был в весьма демократичных кедах, синих классических джинсах и белой рубашке с закатанными рукавами, расстегнутой так, что была видна волосатая грудь. Низкий рокочущий его голос приятно гармонировал с крепкими ногами, обтянутыми джинсой и загорелыми предплечьями, такими же волосатыми, как и грудь. Ему не хватало массивной золотой серьги в ухе, чтобы окончательно стать похожим на цыгана, тогда как черные слегка вьющиеся волосы и аккуратная борода были налицо. Весь его облик можно было бы описать двумя словами – сила и интеллект.

Абсолютная уверенность в своих знаниях и своем мнении – вот что поразило Марию даже больше, чем образцово-мужественный облик Алексея Андреевича. До сих пор интеллектуалы, встречаемые ею, вели свои беседы вокруг относительности всего сущего, готовы были в любой момент признать правоту собеседника, исходя из постулата, что у каждого своя правда и каждый имеет право на мнение. Обладание теми или иными знаниями делало их скорее уязвимыми, чем сообщало силу, потому что общепринятая толерантность требовала в любой миг расписаться в собственной беспомощности.

Не таков был кандидат политических наук Алексей Тихомиров. Он умел слушать, очаровывая собеседника самим фактом своего внимания. Но выслушав, он не спешил соглашаться, не начинал вилять, ссылаясь на относительность любого знания. Политология была для него историей, происходящей прямо сейчас, в настоящем. Сформировавшееся мнение его было подкреплено не только теоретическими рассуждениями, это был практический опыт, позволявший иметь и отстаивать собственную, непоколебимую точку зрения.

Абсолютная его уверенность в себе и своих знаниях оказалась настолько внове для Маши, пластичность его крупной мужской фигуры, доброжелательный, хотя и излишне прямолинейный взгляд, все это было настолько необычно для интеллектуала и тем более, университетского преподавателя, что она тут же влюбилась до дрожи в коленках.

– Для современного украинского общества является нормой, что политическая жизнь узурпирована партиями. Однако наличие партий – патронов и клиентов, явилось одной из причин кризиса государственности Римской республики накануне окончательного ее перехода от тираний к империи. Знаменитый заговор Катилины, известный нам, благодаря Гаю Салюстию Криспу, как раз результат действия римских политических партий, действующих в интересах конкретных семей, как мы сегодня сказали бы, олигархата, в ущерб всему государству.

Тихомиров ставил под сомнение все основы украинской политической жизни. Обернувшись на прошлое всего того, что студенты привыкли считать незыблемыми столпами государственности, оказывалось, что украинская демократия – это автократия, а борьба за гражданское общество преследует цели вполне конкретных граждан этого общества. Складывающуюся картину мира оставалось только завершить словами «война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила».

Из-за Тихомирова Маша, потеряв всякую стеснительность, напросилась на послеобеденный диспут преподавателей школы журналистики. Аккуратно присев на краешек стула, она вдруг увидела, как администратор школы, Настя, в своем практически ничего не скрывающем сарафане, уселась на колени к Алексею Андреевичу, а он не только не возражал, но и сразу обнял ее за талию. Это произошло так буднично, так повседневно, словно они встречались уже полгода, а не познакомились сегодня утром. Никто в общем-то не обратил внимания, как Настя трется грудями об Алексея Андреевича, как он украдкой целует ее в спинку, как гладит загорелые коленки и как Настя ерзает у него на коленях.

Никто, кроме Марии, ничего в общем-то не замечал. А она находилась в полуобморочном состоянии от этого ерзанья на коленях, на которых должна была сидеть она. Не так бесстыже, как сидела Настя, и не прямо сейчас, а в перспективе, когда бы они с Алексеем Андреевичем ближе познакомились.

Дальше было только хуже. Преодолевая панику, Мария попыталась участвовать в беседе. Ей очень хотелось, чтобы Тихомиров поговорил с ней, но все, что она смогла придумать для беседы было каким-то глупым, напыщенным и неуместным, а вместо Алексея Андреевича в разговор влез противный и назойливый Ермаков, перетянувший все внимание на себя.

Когда беседа угасла, Маша постаралась поскорее и понезаметнее сбежать, и направилась в сторону моря. Но там уже гудела и громыхала дискотека, так что ей пришлось отойти довольно далеко в сторону, туда, где песчаные дюны и высокие осыпающиеся бессарабские берега.

Неспешно волоча ноги по мокрому песку, Маша внезапно наткнулась на Ермакова. Был он грустен, сидел на песке, кидая в воду камешки и приставать к Маше, чего она очень опасалась, не стал, а спросил только: «Тоже сбежала от суеты?»

Дальше они пошли вместе, болтая o пустяках.

Накануне Ермаков расстался со своей давней подругой Ириной, с которой встречался давно, хотя и эпизодически, и так хорошо к ней относился, что почти любил.

Ира выиграла годичный грант на стажировку в США и приехала попрощаться. Их многолетняя дружба с периодическим сексом как-то зримо увядала, а тут еще и гарантированное годичное расставание, во время которого она не собиралась блюсти верность Ермакову. Она и так ее не берегла, как, впрочем, и Ермаков ей. Они встречались только в летних археологических экспедициях, и изредка в командировках. В экспедициях отношения на две-три недели приобретали какую-то стабильность, но расставшись, ни он, ни она не делали попыток к сближению.

Ермаков оказался не таким уж противным и вовсе не назойливым, так что Маша даже решила искупаться, благо купальник она надела заранее. А когда она вышла из воды и обсыхала, стоя лицом к морю, Андрей накинул ей на плечи полотенце, мимолетно проведя руками по машиным рукам, которыми она обнимала себя за грудь.

Возвращение домой затянулось до поздней ночи. Они блуждали между дачными домиками, утыкались в тупики, возвращались обратно в поисках дороги. Оказалось, к тому же, что их поселили в одном домике, в соседних комнатах. Сосед Андрея Артем тем же вечером уехал, так что вся комната осталась в его распоряжении. У Маши с соседкой вышло прямо наоборот. Вернувшись домой, Маша застала Ксюшу изрядно пьяной и не одну. Ксюша сидела на диване и целовалась взасос с каким-то парнем из школы А5, упорно хватающим ее за груди, в то время как второй парень гладил Ксюшину увесистую жопу в сползающих джинсах.

Мария выскочила обратно в коридор и постояв какое-то время в нерешительности, постучалась к Ермакову. Он открыл дверь полуголым, но в еще большее замешательство Машу привести было уже невозможно, так что она долго и сбивчиво объясняла, почему ей негде переночевать, а закончила фразой: «Но если это неудобно, то я пойду, пожалуй». Андрей отступил в сторону, приглашая ее войти и сказал: «Занимай любую кровать, я только вчера приехал, еще не распаковывался».

Сначала Маша целиком залезла под одеяло одетой и закрылась по горло. Но Ермаков видимо не собирался на нее посягать, потому что стоял у стола к ней спиной и что-то там заваривал в чашке. Тогда Маша, которую до дрожи нервировала сложившаяся ситуация, вылезла из-под одеяла и засуетилась. Она то расстегивала сумку, чтобы что-то в ней поискать, то шарила по карманам и вдруг начала быстро и сбивчево говорить, что ей очень здесь нравится, в смысле в школе А5, что никогда она не видела таких умных, таких знающих, таких продвинутых, было бы хорошо, если бы все они пошли в политику, потому что они смогут повести страну в правильном направлении… Слушавший все это Ермаков сел на свою кровать, а Маша ускакала от него к столу и пыталась еще что-то сказать, но он прижал палец к губам, сказал: «Тшь… Все хорошо». Подошел к ней, внимательно посмотрел в глаза и начал расстегивать рубашку у Маши на груди. Мария обомлела, всплеснула руками и не нашла в себе сил противиться.

Секс представлялся Маше состоящим в основном из поцелуев и только после свадьбы. Хотя мысль о том, что она перед мужчиной вульгарно раздвинет ноги, тоже присутствовала постоянно. Поначалу все вроде как сбывалось и поцелуи, и крепкие мужские руки, тем более, перед тем как войти, Андрей нежно поцеловал Машу в губы и продолжал целовать уже двигаясь внутри нее. Но потом все пошло как-то не так. Андрей начал сжимать ее груди и двигаться быстрее, жестче, глубже. А Маше было ни приятно, ни неприятно, никак. Утратив новизну ощущений, Маша снова начала думать свои мысли и сжалась в комок, как пойманная мышка, окончательно утратив всякую радость от того, что стала женщиной. Дальше стало еще хуже. Ермаков поймал ее за ляжку и перевернул, уложив на бок, лицом от себя, после чего провел обеими руками от талии вниз, словно оглаживая кобылу по крупу и принялся иметь Машу сзади. То, что он отвернул ее от себя, Мария восприняла как тягчайшее оскорбление, а когда почувствовала на спине что-то теплое, обида ее не знала границ. Тем более, она вспомнила, что презервативом они не пользовались и испугалась последствий.

Аня вставала рано, потому что была солнышком. Студенты-журналисты же к утру только угомонились, так что единственный, кого она встретила, направляясь к морю, был Ермаков. Андрей рано вставать не любил, но в этот раз после ночи, проведенной на Маше, его почему-то подняло не свет не заря и чтобы не мешать Марии спать, он отправился на пляж.

Тогда на выставке Аня была в компании своей молодежки и до Ермакова у нее руки не дошли. Они просто поприветкались, Аня лучезарно и обещающе улыбнулась, а Ермаков значительно дольше, чем это было прилично, удержал на ней взгляд. Просигналив друг другу о своей заинтересованности, они расстались. Обоих завертели дела, телефонами они не обменялись, так что следующая случайная встреча произошла только две недели спустя, в школе молодежной журналистики «А5».

При виде его Аня неподдельно обрадовалась, как всегда радовалась людям, не сделавшим ей зла. Столь же нежно, как и непосредственно, поцеловав Ермакова, она взяла его под руку и непрерывно болтая, они отправились к морю.

Эту сцену видела из окна уже не спавшая Маша. С дрожащими губами она собрала сумку и сбежала с базы отдыха. Не увидь она тогда Ермакова с Аней, возможно, Маша так и осталась бы девушкой с эпизодической половой жизнью, но жгучая обида на них обоих заставила ее стать личностью, оставившей след в истории стремительного падения Украины в хаос войны.