Читать книгу Пусть духи спят - Андрей Хорошавин - Страница 3

Тот, кому в своё время довелось учиться в высшем или среднем учебном заведении на правах иногороднего студента знает, с чего начинается утро в студенческом общежитии.

Если вы со снисходительной улыбкой думаете сейчас о будильнике, поставленном в металлический эмалированный таз тёмно-зелёного цвета, то вы глубоко заблуждаетесь, и я сейчас объясню почему.

Каждая общага знаменита своими придурками. И абсолютно в каждой общаге всегда имеется придурок, которому не лень проснуться ровно на десять, а то и на двадцать минут раньше всех, только для того, что бы тихо выйдя в одних трусах и шлёпанцах из комнаты, прокрасться в центр коридора, и уже оттуда заорать на весь этаж.

Так вот, утро в студенческом общежитии (во всяком случае, в мужском) всегда начинается с вопля того самого придурка.

Что они там кричат?: «Рота, подъём!!», – или – «Торпеды!!», – или ещё что ни будь – это вопрос второй. Но поверьте мне на слово, делают они это так, что в первые секунды пробуждения, вы твёрдо уверены, что началась война. За годы учёбы, это так врезается в подсознание, что некоторые люди всю оставшуюся жизнь потом просыпаются ровно на десять, а то и на двадцать минут раньше времени установленного на будильнике.

Но сегодня Максим проснулся не от вопля. Всё его тело и сознание, как обычно напряглись, сжались, свернулись подобно спиральной пружине, какие бывают в механических часах, готовые принять неизбежное, и… ничего не произошло. Ничего не произошло, и потому Максим открыл глаза. Он долго лежал на спине и смотрел в потолок, не понимая, что же случилось.

А случилось вот, что. Закончилась сессия, и наступила пора летних каникул. Все разъехались, разлетелись по домам, и общага замерла, ещё не веря в своё счастье.

Вот от этой тишины Максим и проснулся.

Наспех окатившись под душем еле тёплой водой и десять минут повертев в руках единственную гантель, Максим смахнул со стола всё оставшееся печенье, запил горячим кофе и начал одеваться.

Максим Протасов – простой Российский студент, учащийся четвёртого курса Камчатского Технологического Университета, один из немногих, кому выпало счастье учиться очно, в это нелёгкое время. Помимо ежегодного перевода на университетский расчётный счёт за обучение, родители присылали ему каждый месяц ещё немного, чего только-только хватало на питание и оплату общежития. На всё остальное Максим должен был заработать себе сам.

Но это обстоятельство его не пугало.

Ещё со школы Максим привык к самостоятельной жизни. Его родители, оба по профессии геологи, ежегодно отправлялись в так называемую партию. Партия длиться по полгода. И эти самые полгода Максим оставался под присмотром бабушки, которая жила в соседнем подъезде девяти этажного дома номер восемь по улице Ворошилова, в Южном микрорайоне города Хабаровска. Весь присмотр сводился к тому, что бы накормить внука после школы и раз в неделю выстирать ему одежду и постельное бельё. На большее у бабушки просто не хватило бы сил.

Всё остальное время Максим был предоставлен сам себе. Распорядок его дня выглядел примерно так:

До обеда школа.

После обеда поход в магазин со списком продуктов составленным бабушкой, потом уроки, три раза в неделю самбо, друзья, велосипед.

Вечером книги.

Читал Максим много – Лондон, Купер, Дефо, Твен, Арсеньев, Беляев… В домашней библиотеке кроме художественной литературы с избытком хватало книг по геологии, туризму, спортивному ориентированию, выживанию в экстремальных условиях и т. д. Всё это интересовало Максима, и всё это он глотал огромными порциями как мороженное. Он жаждал приключений и тайн. Пиратские клады, заброшенные каменоломни, неведомые земли, кишащие дикими племенами.

Однажды, когда Максиму исполнилось пятнадцать лет, в период зимних каникул, родители взяли его с собой на Камчатку. Отца в гости пригласил приятель, с которым они были знакомы ещё с той поры, когда вместе учились в Ленинградском Горном Институте. Приятель работал в Институте Вулканологии и сейсмологии ДВО РАН, находившемся в городе Петропавловске-Камчатском.

За полмесяца они излетали, исплавали, изъездили, исходили, казалось, всю Камчатку вдоль и поперёк. Где они только не побывали и чего они только не видели. Долина Гейзеров, Командоры, Тигиль, Эссе, побережье Охотского и Берингова морей, Ключевская сопка, мыс Лопатка. Бубны шаманок, танцы коряков, алеутов, ительменов. Собачьи и оленьи упряжки, стада сивучей, чёрные спины касаток, быстрые, полные рыбой камчатские реки, белый-белый Камчатский снег и вулканы. А вечерами у костра, дядя Игорь (так звали папиного приятеля) рассказывал интересные истории о коряках, о шаманках и духах.

Максиму больше всего понравился Пеликен. Этот никогда не унывающий, хитроватый, но добрый пузатый человечек – божок, приносящий всем удачу и счастье. А легенда о золотом Пеликене, о пещере полной золотых самородков, о священном стойбище, в котором живут духи и призраки, хранящие это золото только для коряков, просто заворожила его.

И не удивительно, что Максим влюбился в этот чудесный, полный тайн и загадок край. Он поклялся вернуться туда, чего бы ему это ни стоило и, к удивлению родителей, исполнил свою клятву.

И вот он здесь, в Петропавловске-Камчатском, не спеша надевает китайские голубые джинсы, китайскую красную футболку, китайские чёрные носки, китайские белые кеды, китайскую джинсовую куртку то же голубого цвета и китайскую красную бейсболку с надписью золотыми латинскими буквами PANASLONIK. Рюкзак (нужно сдать книги в библиотеку) на плечо, музыку в уши.

Высокий – метр восемьдесят пять росту. Гибкое жилистое тело. Скуластое лицо. Быстрые, всё замечающие чуть раскосые голубые глаза. Вечно не прибранная светло-русая шевелюра. Оттопыренные уши, широкая наивная улыбка и прямой, немного великоватый для римского, нос, который Максим любил совать во всё, что бы ни происходило вокруг.

Солнечный свет уже до половины залил двухместную комнату и бросал золотые лучи на не прибранную до сих пор постель. Максим, глядя на измятые простыни, наморщил нос, бросил короткий взгляд на часы. 08.30.

– Не судьба.

На вахте, разгоняя гулкое эхо по пустым этажам, вовсю орал телевизор. Диктор сообщал, что на Камчатку с деловым визитом приезжает известный американский предприниматель, владелец крупной компании. В планы американца входит создание совместного предприятия и ещё чего-то, чего Максим уже не слушал.

Глуховатая и подслеповатая вахтёрша тётя Маша (на самом деле её звали Максимилиана Игнатьевна, но она соглашалась, для простоты восприятия, на тётю Машу) в новеньком тёмно-синем халате и белой косынке, трико с лампасами и тапочках на босу ногу протирала влажной тряпкой полы в холле. Изображая хоккеиста, она глиссировала между кадками с фикусами, напевая: «Трус не играет в хоккей». Уловив движение, она прекратила работу и глянула на Максима поверх очков, сдувая при этом прядь волос, выбившуюся из-под косынки.

– А-а, Протасов? – Её голос был звонким, до неприятности резким и дребезжащим, как в мультике про апельсин и Перепилиху. – Ты чё тут торчишь? Чё домой не едешь? Родители заждались, а он торчит тут.

Максим вынул один наушник из уха и облокотился на вертушку:

– А я не поеду домой, тёть Маш.

– Чего это?!

– Мои на полгода в партию уехали. Дома никого.

– Куда-а?

– В партию. Геологи они, родители мои.

– А-а. Надо же. – Тётя Маша снова взялась за швабру. – Тоже всё ищут. Вот и ты, Протасов, весь в их пошёл. Тоже вот суёшь свой нос, куда не просят. Мало тебе старшие наподдали, на втором курсе, так не-ет ты уже за преподавателей взялся. Всё не успокоисси.

– Да не слушайте вы никого, тёть Маш. Человеку свойственно всё преувеличивать.

Вдруг тётя Маша бросила работу и расхохоталась.

– А здорово ты тогда отвадил старшекурсников рулончики из туалета воровать. – Она вновь залилась смехом. – Эт надо ж, догадаться, туалетную бумагу перцем натереть. Они там, небось, сутки елозили, беспокойные сердца.

Случай действительно имел место. После этого как-то вечером парни с четвёртого курса вчетвером пришли разбираться с оборзевшим второкурсником. Двое ушли, держась, кто за живот, кто за спину, третий хромал, четвёртый не мог шевелить правой рукой. И всё это под хохот и улюлюканье всего второго курса вывалившего на шум из комнат. Максим отделался разбитой губой и опухшим ухом.

С улицы донёсся звук автомобильного сигнала.

– О! Тёть Маш, отворяйте вертушку. За мной уже приехали.

– Кто это, тебя тут раскатывает? Такси, что ли?

– Не такси. Это Лёшка приехал.

– А-а. Олигарх этот твой. А чё в такую рань? Куда собрались?

– Да в аэропорт, Нину провожать.

– Колду эту вашу? Ох и компания у тя, Протасов.

Максим рассмеялся:

– Она не колдунья, тёть Маш, она будущая шаманка.

– Всё едино. Чёрная значит колда. И глаза у неё не русские, ведьмячьи.

– Тёть Маш, вы ничего не понимаете.

– Ладно! – Тётя Маша бросила швабру, прошаркала тапочками и выдернула фиксатор, удерживающий вертушку в закрытом положении. – Тёть Маш, тёть Маш. Иди уже, Протасов! – И вновь хихикнула.

Алёша сидел, облокотившись на руль своей Тойоты, и судя по выражению лица, был расстроен. Пиджак его серого костюма расстёгнут на все пуговицы, широкий серебристый галстук слегка распущен, ворот голубой сорочки распахнут. По сути, он хороший парень, но на всём белом свете имелись только два человека, которые это понимали – его однокурсники и друзья Максим и Нина. Для остальных Алёша был мажором.

Отец Алёши – известный на Камчатке предприниматель Заварзин Андрей Сергеевич, владел целой флотилией рыбацких судов, потому к Алёше так и относились. Даже его желание поступить в Технологический институт без помощи отца, было воспринято как: «С жиру бесится!». Никто не хотел с ним дружить. Кто считал его занудой, кто просто завидовал, а подхалимов Лёшка отваживал сам. Хотя и были в Алёше некоторая медлительная уверенность, эдакая вдумчивая рассудительность в разговоре, которые при первом знакомстве можно было принять за чванство и желание обозначить своё превосходство над другими, но всё это скорее от уверенности в будущем, а не от презрения к «низшим». В душе же, Алёша, оказался настоящим другом и отличным парнем.

Познакомились они, став членами так называемого «Общества», организованного профессором Шкуранским, на базе Камчатской Краевой библиотеки, для популяризации этнологии среди молодёжи. Но приобщиться к этнологии никто желанием не горел, и потому, кроме профессора в обществе состояли только трое – это: Нина – являвшаяся представительницей коренного народа Камчатки, Алёша – потому, что по уши влюбился в Нину ещё с первого курса и Максим – потому, что: во первых – подрабатывал в Краевой библиотеке уборщиком, во вторых – в объявлении говорилось, что для членов «Общества» будет устроен доступ к Фонду редкой книги, а мимо этого Максим просто не мог пройти. Учились они все на одном потоке, но подружились только в «Обществе».

Все четверо извлекали из членства в «Обществе» каждый свою пользу.

Шкуранский писал научный труд по корякам, и ему, для работы с материалом, нужны были, мягко говоря, помощники, а по сути – негры, задача которых состояла в отыскивании в недрах библиотеки нужной литературы и систематизации её по разделам монографии Шкуранского.

Нина, готовилась стать шаманкой и, как она сама выражалась, изучала историю своего народа.

Алёше членство в «Обществе» давало возможность чаще видеться с Ниной.

Максима интересовали старинные книги.

Каждый, в итоге, оставался при своих интересах.

– Чего такой невесёлый? – Максим забросил рюкзак на заднее сидение. – Не хочешь на всё лето с Нинкой расставаться?

Алёша состроил кислую гримасу на лице:

– Да, дело не в Нине, хотя и в Нине тоже. Меня вчера отец опять со своей Англией доставал. – Алёша развернулся к Максиму. – Он меня похоронить хочет под этим своим бизнесом. С утра до ночи одно и то же – «Дело, надо делать дело, ты должен заменить меня, нужно учиться…»

– А может, ты зря брыкаешься? – Максим осмотрел себя в зеркало заднего вида. – Тебе ведь в принципе деваться-то некуда.

– Да это я понимаю, но не сейчас же. – Он смотрел на Максима сквозь тёмные стёкла солнцезащитных очков. – Ну как же ты Максим не поймёшь? Я не хочу. Вы все себе просто не представляете, какая это рутина бизнес. Это полный нафталин. Ничего интересного. Никакой романтики. Сплошные совещания, отчёты, анализ, командировки деньги, деньги, деньги. Сутками-и. Вот лет в тридцать, тогда уже да. А сейчас пока не-ет.

Во время разговора Алёша плавно жестикулировал руками, как в студии бальных танцев и постоянно поправлял очки.

– Короче, богач-бедняк, заводи да поехали, до регистрации полтора часа осталось.

– А, ну да. Поехали. Только, прошу тебя, не называй меня так при Нине.

Через двадцать минут они выбрались из города, и, надсадно взвыв двигателем, Тойота рванула на Елизово по Северо-Восточному шоссе.

Нину заметили сразу. Она стояла у парадного входа и скучала.

– Нина, мы здесь! – Алёша окликнул её, выбираясь из машины.

Она, как кошка, стремительно и мягко сбежала по ступенькам, и остановилась в конце лестницы, сверкая глазами.

Высокая. Стройная. Лицо холодно и пугающе красиво, будто его вырезали из белой кости, отполировали, а за тем отдали в руки художнику, который расписал его, использую для этого всего две краски – чёрную и красную.

Чёрные, отливающие синевой волосы, заплетены в толстые косы, перевитые тонкими нитями синего бисера. Высокий открытый лоб. Густые чёрные брови. Раскосые глаза, как два чёрных озера, манят своей страшной глубиной. Чуть приплюснутый прямой нос. Алый маленький рот. Округлый заострённый книзу подбородок. Широкие скулы. Изящная шея.

Красивая и сильная, как сама природа, она была одета в обыкновенную футболку и джинсы. На ногах белели кроссовки. Зелёный свитер завязан узлом на плечах. В руках оранжевый рюкзак.

На самом деле завали её Нинвитнэ, что на корякском языке означало принадлежащая духам. Нина являлась представительницей древнего рода, в котором через поколение рождался эньеньялан, дословно «человек вдохновлённый духами». Ей предстояло стать шаманкой, как когда-то многим женщинам из её рода.

Алёша, закрыв автомобиль, бросился к ней, опережая Максима. Подбежал. Взял за обе руки.

– Здравствуй Нина!

– Здравствуй Алёшка! – В её глазах заиграли озорные искры.

– Нина! Оставайся! Мы будем гулять по ночному Петропавловску.

– Ещё чего, – Нина звонко рассмеялась и чмокнула Алёшу в щёку. Тот незамедлительно покраснел. – Мне в стойбище надо. Скоро я стану настоящей шаманкой и тогда, Алёшка-а… – Она сделала страшное лицо.

– Да, я серьёзно.

– Я тоже.

– Привет! – Максим подошёл и положил руку на плечо Алёши. – Не пугай его, а то он в Англию сбежит учиться. – Ты чего на улице?

– Да там, – Нина махнула рукой в сторону центрального входа в здание аэропорта. – Там какой-то американец прилетел. Толкучка. Я ушла.

– Американец?!

– Про него по телеку с утра трендят.

– Судя по вопросам, которые ему задавали – решил баксы в Камчатку вложить. Кстати. – Нина легонько щёлкнула Алёшу по носу. – Несколько раз прозвучало имя твоего отца.

– С него станется.

Объявили регистрацию рейса до Паланы3. Все трое двинулись в зал аэропорта, откуда уже вываливала толпа зевак и репортёров. В середине этой суеты шествовал высокий сухощавый человек, одетый по-спортивному, с выдвинутой вперёд как у бульдога нижней челюстью. Его скуластое лицо светилось ослепительной улыбкой и холодным блеском чуть сощуренных серых глаз. Репортёры кружились вокруг него как мухи и непрерывно осыпали вопросами:

– Мистер Крафт, каковы ближайшие планы?

– Работа, работа, работа!

– Мистер Крафт, о чем вы хотите заявить на брифинге сегодня вечером?

– Терпение, господа. Не будем забегать вперёд.

– Как вам Камчатка, мистер Крафт?

И всё в таком духе. Щёлкая затворами фотоаппаратов и сверкая вспышками, процессия прошествовала мимо к автостоянке и быстро рассыпалась по автомобилям и автобусам. Через минуту, гудящим роем, они рванули за джипом американца.

Регистрация закончилась через полчаса и пассажиров пригласили на посадку в самолёт. Шагнув к выходу, Нина обернулась.

– Ну, что ребята. Пока? До осени? Не хочется расставаться, но…

– Да, ладно. Давай, пока.

– До свидания, Нина. Я напишу тебе письмо.

– Пришли лучше СМС, Онегин.

Она рассмеялась, резко развернулась, хлестнув по воздуху жгутами искрящихся бисером кос, и скрылась за дверьми.

– Максим, скажи, ну вот почему она так со мной?

– Как, так?

– Ну, как с маленьким.

– А, не бери в голову. Все женщины так. Значит, ты ей тоже не безразличен.

– Да?!

– Факт.