Читать книгу Клуб «Дикая Охота» - Андрей Хорошавин - Страница 2

Он аккуратно вёл автомобиль по вечернему Ирбиту. Темнело. Зажглись уличные фонари. Дождавшись зелёного сигнала светофора, он свернул с улицы 50 Лет Октября на улицу Советскую и, не превышая скорости, двинулся в сторону Мотоциклетного Завода.

Он никогда не нарушал правил. Никогда не возражал. Никогда, никому ничего не доказывал. Он всю жизнь тихо делал то, что ему говорили. Скромный, незаметный, законопослушный гражданин, каких много.

Жена, двое детей, спокойная работа, высокий доход. Всё размеренно, обыденно и спокойно.

Но иногда, два-три раза в год, он звонил жене посреди дня, говорил, что сегодня задержится допоздна, и просил, что бы она обязательно поцеловала за него перед сном сына и дочь. А вечером он садился в автомобиль и, так же как сейчас, направлял его в один из окраинных районов города.

Автомобиль свернул на улицу Заводскую и проехал до пересечения с улицей Промышленной. Его губы брезгливо выгнулись. Асфальт кончился. Кругом блестела грязь. Фары выхватывают из темноты какие-то ангары, трубы теплотрасс, покосившиеся бетонные заборы. Но это всё ничего. Главное, что здесь действительно, как она и сказала, безлюдно и нет ни одного фонаря.

Белый слон: – Куда приехать?

Василёк: – Перекрёсток Заводская-Промышленная. Свернёшь вправо. Не доезжай до Завода. Справа будут синие ворота. На здании слово «ВТОРМЕТ».

Белый слон: – Почему именно там?

Василёк: – Мы там живём рядом, на Декабристов. Мама на Заводе по сменам работает. Там вечером никого и фонари не светят. Мама будет в ночь.

Белый слон: – Ты точно придёшь?

Василёк: – Да. Только после десяти. Как стемнеет. Нужно, что бы меня никто не увидел. Я боюсь, что мама узнает. Она тётю Соню просит, что бы она за мной присмотрела. А как я усну – тётя Соня уходит.

Белый слон: – Ты смелая.

Василёк: – Аха.

Белый слон: – Ок.

Василёк: – Это будет наше первое романтическое свидание.

Белый слон: – У меня для тебя подарок.

Василёк: – Какой?

Белый слон: – Ты любишь украшения.

Василёк: – Не знаю.

Белый слон: – Я подарю тебе серебряную цепочку.

Василёк: – Ты, правда, подаришь?

Белый слон: – Да.

Василёк: – Я обязательно приду. Только никому, да?

Белый слон: – Да.

Василёк: – Ой, мама пришла. Ну, всё пока. Чмоки, чмоки.

Пользователь Василёк удалил из чата пользователя Василёк.

Справа показались гнилые, почерневшие от сырости доски завалившегося забора. Вот и ворота. Сваренные из труб, они оплетены колючей проволокой. На ржавых трубах кое-где остались следы синей краски. Ворота открыты. Он въехал. Справа проржавевший, завалившийся на бок рефрижераторный вагон. Впереди сложенное из серых бетонных блоков здание. В стене пара стальных, выкрашенных в синий цвет ворот, с раздвижными створками. Створки ворот, что справа раздвинуты примерно на метр. Какой-то гараж или цех. Верх здания до крыши выложен из красного кирпича, в кладку которого местами вложен силикатный кирпич белого цвета. Получилась надпись «ВТОРМЕТ».

Он не стал глушить двигатель, вышел из машины и включил фонарик. Да. Давно заброшенное место. Таких сейчас полно по окраинам. Он осветил липкую блестящую после дождя грязь. Всё искатано колёсами мотоциклов. «Эти байкеры везде теперь».

Но вот сердце забилось часто. В свете фонарика он разглядел то, что искал. К зданию цеха, сквозь кольца и ленты, ребристых от протекторов, оставленных мотоциклетными колёсами следов, ровной цепочкой тянулись отпечатки резиновых сапожек. Размер маленький. Не больше тридцать четвёртого. Следы скрывались в чернеющем проёме между раздвинутыми створками ворот.

Он развернул машину, сдал задним ходом за вагон и выключил зажигание. Вышел. Ещё раз осмотрелся по сторонам. Никого. Осторожно, стараясь не шуметь и не испачкаться, он направился к зданию.

Его дыхание участилось. Низ живота слегка подрагивал от растущего возбуждения. Все чувства обострились. Вот крылья его носа затрепетали, шевельнулись торчащие из ноздрей волоски. Он уловил лёгкий аромат дешёвых духов. Она здесь. Она пришла, его маленькая шалунья.

Он вошёл в цех. Под ногами хрустнуло стекло. Этот звук эхом отразился от серых стен. Луч фонарика натыкался на колонны, бетонные фундаменты из которых торчали изогнутые концы арматуры. Пролёты здания чернели пустотой. Темно. Сыро.

– Сашенька? – Позвал он тихо. – Ты здесь, девочка? – Его голос слегка подрагивал.

Тишина. Он сделал ещё несколько шагов. Под ногами хрустел и шуршал всякий хлам. Впереди, в двух метрах над полом, сверкнуло, отражая свет фонарика, остатками выбитых стёкол, небольшое помещение размером с ларёк. К нему поднималась бетонная лестница с разбитыми ступеньками и сломанными перилами.

Он снова позвал. Далеко, в глубине цеха послышался детский смешок.

– Ах ты, шалунья. – Он шагнул увереннее. Глаза заблестели, стали маслеными. – Хочешь поиграть?

Ещё один смешок, долетел до него из темноты, эхом отражаясь от стен.

Возбуждение нарастало. Он уже не мог сдержать дрожи в увлажнившихся руках. Толстыми короткими волосатыми пальцами он беспрестанно выхватывал из кармана брюк носовой платок, которым промокал складки кожи на стриженом затылке и лысую приплюснутую макушку. Сладко похолодело в районе солнечного сплетения. Предвкушение. Его круглые пухлые щёки заблестели. Свисающий с ремня живот качался из стороны в сторону при каждом шаге. Нижняя пуговка клетчатой сорочки расстегнулась, обнажив глубокий пупок, поросший волосами. Спина взмокла. Брюки свисали складками на коротких кривых ногах. Дыхание с хрипом вырывалось изо рта. Верхняя губа покрылась каплями пота.

– Иди же ко мне, милая. У меня для тебя кое-что есть. – Он достал из нагрудного кармана тонкую, сверкающую в луче фонаря цепочку, и потряс ею над головой.

– Иди сюда. – Раздалось из темноты. Снова звонкий смешок.

Он достиг уже середины цеха.

– Я здесь. Хи-хи.

– …здесь, здесь. – Повторило эхо.

Что-то мелькнуло впереди серой тенью. Он вскинул фонарик. И в этот же миг у него за спиной с грохотом закрылись створки ворот.

От испуга он присел на коротких ножках и рефлекторно прикрыл голову руками. На мгновение всё снова погрузилось в тишину.

– Кто тут?! – Луч фонарика забегал по кругу. – Сашенька, ты меня испуга…

Его последнее слово потонуло в рёве мотоциклетных двигателей.

Вспыхнули жёлтым светом фары. Они осветили его со всех сторон, как в цирке прожектора освещают одинокую фигуру клоуна, скорчившуюся в центре арены.

Фонарик выпал из скользких от пота ладоней. Он завертелся на месте, закрываясь руками от слепящего света.

Сверкала никелем сталь. Рёв двигателей то затихал, то нарастал вновь. Контуры седоков сливались с контурами мотоциклов. Чёрные стёкла шлемов, зловеще сияли в темноте ночи.

В единый миг мотоциклисты сорвались с места и, с дикими воплями, закружили вокруг обезумевшего от страха, сгорбленного толстого человечка, не давая ему вырваться из этого адского круга. Колёса бешено вращались, выбрасывая протекторами фонтаны пыли. Летели в стороны мелкие камни и куски стекла и бетона. От рёва моторов и гиканья седоков содрогались стены.

Но вот, взвившись на дыбы, первый мотоцикл ворвался в круг.

– И-ихха-а!!

Послышался глухой удар. Человечек в круге завизжал как свинья и упал спиной в пыль. Он тут же вскочил на ноги и попытался прорваться сквозь сверкающее фарами кольцо к выходу.

– Ийякху-у!!

Колесо второго мотоцикла взвилось вверх. На этот раз человек рухнул на живот и ткнулся мокрым от пота лицом в пыль и мусор на полу. Он встал на четвереньки. Попытался снова встать.

– Йоххо-о!!

Третий мотоцикл с рёвом пронёсся в полуметре от пытающегося подняться на ноги человечка. Человечек увидел только рифлёную подошву сапога и с криком завалился на спину.

Он перевернулся на живот и снова встал на четвереньки. Правый глаз заплыл. Из разбитого носа ручьём лилась кровь. Человечек весь был покрыт налипшей на него пылью. Его взгляд напоминал взгляд свиньи, которую забивают на мясо. Он тяжело дышал, и от этого его жирный живот то поднимался, то вновь касался пола.

– Помогите!! Помоги-ите-е!! – Завизжал он. В этот крик он вложил всю боль и весь страх за свою никчёмную жизнь.

– Эдри-и-ик!! – Пронзительный женский крик, как острым клинком, пронзил тяжёлый и низкий рокот мотоциклетных двигателей.

Переднее колесо четвёртого мотоцикла ударило человечка в бок. Хрустнули рёбра. Человечек издал, что-то похожее на хрюканье, захрипел и завалился на бок. Вот он медленно перевернулся на живот. Кровь липкими тягучими нитями пошла изо рта. Он, харкая, закашлялся.

– Берта-а!! – Женщине горловым рёвом ответил мужчина.

Пятый мотоцикл, взлетел в воздух и шаркнул протекторами заднего колеса по сгорбленной мокрой спине, срывая лоскуты одежды, кожу и куски жира. Человечек выгнулся и завыл.

На время его оставили в покое, давая окончательно пропитаться страхом, понять, что судьба его уже предрешена. Что в свете фар, верхом на ревущем железном коне, к нему приближается смерть.

Мотоциклы описывали круг за кругом вокруг беспомощного окровавленного тела, ничего не предпринимая. Под человечком образовалась лужа. Его рвало. Его штаны были мокрыми до колен. Он снова встал на четвереньки. Его живот свисал до пола. В глазах ужас. Лицо в крови. Рот с хрипом втягивает воздух.

– По-хмо-ги-ттхе-кхе-е.

Он уже не мог кричать, а только шипел, забитым кровью и пылью ртом.

Мотоциклы с рёвом кружили, закладывая виражи и вздыбливаясь, подобно диким лошадям. А в центре круга, стояло на четвереньках окровавленное животное и, не видя уже ничего вокруг, бросалось то в одну, то в другую сторону, всё пытаясь спастись.

Но вот, мотоциклисты разом развернули передние колёса к центру круга и остановились. Двигатели коротко взрыкивали. Фары освещали жертву, которая в бессилии уже опустила голову и покорно дожидалась последнего удара.

Взревев моторами, мотоциклы по очереди начали срываться с места и проносились над изуродованным телом. И каждый раз, когда очередной мотоцикл пролетал над, или рядом с ним, слышался глухой шмякающий удар. Каждый раз тело вздрагивало и колыхалось как желе, то безвольно перекатываясь на спину, то переламываясь в пояснице, то заваливаясь на живот.

Со временем стоны превратились в хрипы, хрипы в хлюпающий шёпот. На распластанную, бесформенную, скорчившуюся на грязном полу фигуру снова упал свет фар. Из глубины кровавого месива, которое ещё полчаса назад было человеческим телом, донёсся тонкий сипящий звук. Отключив сознание, организм ещё жил. Он отказывался умирать. Он продолжал втягивать воздух, уже в клочья изорванными о края переломанных рёбер, лёгкими.

Но вот уже и всхлипы стали реже. В просвете между уже не дрожащими заплывшими веками блеснули и забелели белками глаза. Глаза начали тускнеть. Конечности судорожно дёрнулись в последний раз, и воздух с шумом покинул это тело, унося душу в ад.