Читать книгу Пятый тотем - Андрей Журкович - Страница 6

К моему вящему удивлению, Селира и мельком не обмолвилась о случившемся, когда мы вернулись к лагерю. Люнсаль проводил нас задумчивым взглядом, но ни о чем не стал спрашивать. Я думаю, он уловил эманации выплесков силы. Между тем почти стемнело, и тишину опускающейся ночи нарушал лишь перезвон лесных цикад. Неподалеку от костра уже была разбита палатка, куда уложили основную часть поклажи с лошадей. Ночевать же предполагалось под открытым небом. Несмотря на наши уговоры, жрица отказалась воспользоваться преимущественным правом и расположиться в палатке, решительно заявив, что не собирается пользоваться какими бы то ни было льготами.

К моменту, как наша группа начала отходить ко сну, рабочие натаскали приличную горку хвороста, и часовым оставалось лишь подкидывать его в огонь. Это был первый день путешествия, и еще никто не успел вымотаться, поэтому засыпать мы не спешили. Однако сказывалась малознакомость друг с другом, от чего разговор не очень-то клеился. Клойд с Фугой не особо от этого переживали и тотчас же принялись рубиться в кости.

Я сидел у костра, глядя на пламя, и думал о том, насколько же разные пути привели нас всех сюда. Рядом со мной Барс размеренными движениями правил и без того идеально отточенное лезвие палаша. Сейчас в сгущавшихся сумерках он совсем не походил на того престарелого головореза, каким предстал во время нашего знакомства. Черты его лица будто вытянулись и заострились, а взгляд стальных немигающих глаз стал задумчивым и от того немного загадочным. Не зная, как затеять разговор, я простодушно буркнул:

– Доброе оружие. Давно он у тебя?

Оказалось, что Барс был глубоко в каких-то своих мыслях. Он не сразу понял, что обращаются к нему, а когда ответил, то мне показалось, что воин нарочито делал вид, будто не думал ни о чем.

– С десяток лет, выходит. Этот меч мне даровали за выполнение особых боевых задач, когда я сражался за Ведьмин бор, что восточнее мыса Черной лисицы.

Только присмотревшись еще внимательнее, я обратил внимание, что палаш разительно отличался от тех, что были у Фуги и Клойда. Вкрапления на рукояти были заменены на красное дерево, а гарда имела светло-фиолетовый отлив, что наводило на мысли о примеси метеоритного железа. Кроме того, клинок был покрыт вязью из мелкого письма. Буквы переплетались друг с другом, образуя замкнутую кривую. Я никогда раньше не видел ничего подобного.

Оторвавшись от созерцания меча, я поймал взгляд Барса, в котором читалась гордость от обладания таким оружием. Кажется, мне удалось задеть струны его души, всколыхнув давно отодвинутые в старый чулан воспоминания. Боясь спугнуть, я, деликатно выждав паузу, спросил его:

– Должно быть, интересная история. Я никогда не слыхал о том, что наши служили в Авалле. Ты что, родом из Княжества?

Было видно, что Барсу польстило внимание к его персоне, и он, рассеянно отхлебнув из миски, допивая остатки похлебки, начал рассказывать.

– Нет, я родился в здесь. Война с вендази всегда стояла для империи на первом месте. Нынешние мирные договоры и прочая дипломатия не более чем пережиток незавершенных дел. Как по мне, я бы добил тварей. Гнал бы их через весь материк, пока не сбросил в море, и топил, покуда руки не устанут. А когда бы уставали руки, отдыхал и снова топил. – Он поставил миску на землю и достал кожаный бурдюк, приложившись к нему и сделав несколько больших глотков. – Пограничные столкновения, теперь это так называется. А для Авалле это была самая настоящая война за мыс Черной лисицы, которая шла на их территории. Вендази всегда пытались заграбастать побольше, а тут такой лакомый кусок! Княжество вышло из состава империи уже давно, в союзы и пакты не вовлечено. Кто за такого заступится? Но наш император решил, что мы не будем стоять в стороне. Честно говоря, я никогда не задумывался, он так решил, или кто другой из его маршалов. Однажды к нам в казарму вошел человек по имени…

В этот момент он замялся, поняв, что чуть не сболтнул лишнего. Повернувшись ко мне, Барс весело подмигнул и продолжил:

– Ну, скажем, его звали Ральдос. Я сразу понял, что тип из разведки. Офицер переговорил с нашим капитаном, после чего оба закрылись в штабе. Скоро туда стали вызывать по одному, но не всех. Ребята выходили чаще задумчивые, на все вопросы отвечая кратко: «Военная тайна». Когда вызвали меня, я был готов к любой гадости, но все оказалось довольно банально и просто. Этот Ральдос собирал десантно-штурмовую бригаду для войны в Ведьмином бору. Не всегда империя старалась оказать помощь всем потенциальным союзникам и перспективным в плане взаимодействия расам. Людей попросту не хватало, порой весь мир лежал, охваченный пламенем войны, которая вспыхивала то тут, то там. Но были направления приоритетные, куда не послать помощь было и вовсе нельзя, и как раз Авалле в ней остро нуждалось в тот момент. Расчет вышел простым – хоть мятежное княжество и не находилось в составе империи, оно было в меру лояльно к нашим людям. Все-таки столько веков бок о бок, считай, дальние родственники. Попади они под власть Зоркундлат, и по прошествии каких-нибудь двадцати лет мы получили бы под боком воинствующих дикарей.

Я лишь кивнул. С подобными доводами нельзя было не согласиться. Вендази всегда отличались страстью к насильственному присоединению. Так, однажды империя лишилась тальгедов, а с ними и колдовства. Это, пожалуй, тяжелейший удар, какой стая наносила Арскейя.

Сначала тальгедов выжили из Монарского леса утаремо. Результатом их конфликта стало то, что мы скоро увидим, – Гнилолесье. Тальгеды хоть и потеряли свой дом, но дорого продавали свои жизни. Когда смошадор столкнулся с их некромантией, сама земля рыдала, крича о помощи. Колдуны оставляли за собой огромную территорию проклятой земли, гниющей под небесами, без какого-либо шанса на рассвет.

Приняв выживших, император велел дать беженцам новый дом, и тальгедов расселили на юго-востоке Бронзовой излучины в княжестве Корви. Поколения сменялись, а жизнь тальгедов никак не могла наладиться. Теперь, будучи самой южной границей Арскейя перед Зоркундлат, они как щит стояли между империей и вендази.

Стая начала планомерно год за годом изматывать тальгедов карательными операциями, а союзники из Рассветного стояли в стороне. Почему-то считалось, что война в глубине континента не сможет навредить огромной Арскейя, а колдуны сами должны защищаться от мелких укусов. Речь действительно не шла о нападении целой армии, а вассал империи, лояльный своему императору, должен был показать себя. Не знаю, для кого как, а мне так очевидно, что это стало роковой ошибкой.

Голос Барса, зазвучавший чуть громче, прервал мои мысли, и я, поняв, что бессовестно отвлекся и не слышал его последних слов, деловито закивал.

– Задачей десантно-штурмовой бригады было создание сумятицы в положении в регионе, – продолжал он. – Внести дисбаланс в расклад сил и инсценировать более численное присутствие, чем то, которым могли бы похвастаться. Отбирали самых опытных и бесшабашных. Мы совершали набеги на лагеря стаи, не оставляя в живых никого, устраивали диверсии, перехватывали обозы с продовольствием.

– Послушай, приятель, а как там вообще смогли очутиться вендази? Авалле ведь не имеет общих границ с Зоркундлат. Вести целую армию через джунгли утаремо тоже та еще задачка, да и мыс находится с востока, а не с запада. – Маки несколько оживился, видимо, заскучав от того, что не шел сон.

Барс оскалился и растянул губы в улыбке.

– Слыхали, парни? – обратился он к Фуге и Клойду. – Границы, говорит, там нет!

Солдаты поддержали своего начальника смешками, продолжив рубиться в кости.

– Как ты думаешь, почему Солмнис[26] до сих пор свободный? – Люнсаль включился в разговор, всем своим тоном показывая, что ему это известно из первоисточника.

– А он свободный? – Маки решил его позлить и прикинуться дурачком.

– Дипломатия, старина! Солмнис не имеет стратегического значения для вендази, зато имеет хорошо тренированную армию и мощь служителей солнца. Атаковать их опасно, ведь можно и проиграть, а вот как лояльных друзей вполне можно иметь про запас. Бьюсь об заклад, Зоркундлат смог договориться, чтобы провести свои войска на территорию Авалле через земли солов. Да, определенно, часть отрядов вендази атаковали княжество с моря, но без поддержки на материке они были бы обречены на разгром.

– Скорее всего, так и было, – подтвердил Барс.

Он замолчал, снова уставившись на пламя. Я заметил, что рабочие уже спали без задних ног. Бойцы же, пользуясь тем, кто их босс ударился в ностальгию, втихую отправились кемарить здесь же, неподалеку. Жрица сидела напротив, казалось, совсем не уставшая, вместе со мной завороженно ловя нить рассказа Барса.

– Когда меня спросили, хочу ли я отправиться в другую страну, бить вендази под чужими знаменами, моим ответом было твердое «да». Я никогда не жаловал предателей, но меня подстегивала ненависть к крылатым кочевникам. Нас ждал тепленький прием во время высадки. Дирижабли прошли по северной границе над лесом. Мы и начали теснить отряды вендази, которые высадились с моря, тем самым создавая второй фронт.

Он снова достал бурдюк и сделал несколько жадных глотков. По его щеке побежала бардовая струйка, и я догадался, что в фляге налито вино. Барс довольно кивнул и продолжил рассказ:

– Десятки бессонных ночей под дождем из стрел, потери друзей, предательство и смерть. В этом котле мы так нахлебались, что другому на целый век хватит. Но оглядываясь сейчас назад, я думаю, что снова отправился бы туда. Как ни крути, сталь закаляется только в огне, а воин в бою.

Он снова замолчал, и было в этом молчании что-то честное. Я вдруг совершенно отчетливо услышал звон мечей, свист проносящихся рядом со мной стрел и подумал, что не каждую историю нужно рассказывать целиком, для того чтобы ее услышали.

– В общей сложности мы просидели там около трех месяцев, – продолжил Барс. – А потом я был комиссован по состоянию здоровья после одной заварушки. Их друид меня малость траванул, падла дикая. Ненавижу я всю эту мерзкую магию и шаманистику!

Как при нашей первой встрече, Барс беззлобно ткнул меня кулаком в плечо.

– Без обид, братан. Ты-то мужик нормальный, сразу видно!

Он усмехнулся каким-то своим мыслям и продолжил:

– С самого начала все пошло наперекосяк – задержались обозы с продовольствием, и мы вынуждены были питаться одними жабами да насекомыми. А дичи в объятом войной лесу, я вам так скажу, нет от слова совсем! В тот черный день, когда меня ранили, мы отразили атаку противника, превосходящего нас по численности чуть ли не на порядок, тем самым дав союзничкам драгоценное время для передышки. Второй фронт выдержал самый тяжелый удар, а значит, должен был выстоять и дальше. Когда раненых грузили к отплытию домой, на берегу появилась процессия из каких-то именитых дворян из княжества. Тот, что был у них за старшего, спросил, кто сотник из роты Вонючих псов, именующий себя Барсом. Я тогда был так плох, что только руку поднять и смог. Честно говоря, и поднимать не хотел, думал, будет что-то спрашивать, что ему не надо знать. А он нет, подошел, да и говорит, держи, мол, спасибо тебе и ребятам от князя, и меч кладет. Я сразу-то и не понял, а оказалось, это мой палаш, перекованный и отремонтированный. Меня же друид, когда отравой своей зацепил, падла дикая, даже дерево на щите и рукояти клинка вспыхнуло, рассыпаясь, как трухлявая деревяшка.

Последние слова он выговорил едва слышно, совсем уходя в старые и смутные воспоминания. На какую-то минуту я захотел проникнуть в его сны, когда он заснет, и увидеть все своими глазами, но отмел ее, как пошлую. У каждого есть свой багаж с прошлым, и влезая туда без спросу, можно красивый подвиг исказить до черной измены. А кому это надо?

Селира, пожелав нам спокойной ночи, устроилась под кроной старого тика. Перед тем как отойти ко сну, она придирчиво осмотрела ремешки на хитоне. Обнаружив, что один из них порван, жрица достала нитку с иголкой и принялась за шитье, довольно мило закусив нижнюю губу. Она почувствовала, что я за ней наблюдаю, но вида не подала. Уже укладываясь, Селира одарила меня напоследок многозначительным взглядом, на который я ответил пожатием плеч, мол, виновен, согласен, болван. Она лишь покачала головой, давая понять, что ни на каплю не верит в мое раскаяние. Однако когда женщина закрыла глаза, я заметил крошечную улыбку в уголках ее губ.

Люнсаль так и заснул у костра, завернувшись в плащ прямо в обнимку с посохом. Вроде он неплохой малый, хоть и заносчивая заноза в заднице, как и любой волшебник. Увидев, что Барс совсем отрубился, я тихо растолкал Фугу, все-таки караул – дело воинов. Тот, явно раздосадованный, что разбудили именно его, встал и, похлопывая себя по щекам, и пошел кругом в дозор за границей света костра.

Ночную тишину нарушали лишь речные цикады и сопение Барса. Улегшись на спину и уставившись в звездное небо, в который раз в жизни я задавался одними и теми же вопросами: кто я такой, зачем я здесь и что ищу? В детстве, да и позднее, в юношестве, мне казалось, что стремиться к знаниям – вот главная цель в жизни. Но после раз за разом я убеждался, что ищу совсем другое, инстинктивно ступая по спирали времени, пытаясь найти нечто совершенно конкретное. Что именно – каждый раз ускользало от меня, оставляя туманный образ, который никак не удавалось расшифровать. Порой казалось, что это нечто из прошлой жизни, какое-то незаконченное дело. Не знаю. Веки наполнились тяжестью, и я провалился во тьму.

Каменную кладку стен покрывали диковинные картины, – силуэты насекомых в доспехах и при оружии. Кирпич выглядел древним, но был уложен так ровно, что я бы не стал ручаться, применяли ли строители раствор для соединения. Тем не менее, пол покрывал обычный песок, на котором виднелись отпечатки исполинских ступней неизвестного происхождения. Следы уходили вглубь пирамиды, вершина которой венчалась другой такой же, но перевернутой. Глядя на них, я понял, что не вижу неба. Его словно не существовало совсем. На привычном месте зияла пропасть, воронкой закручиваясь над вершинами колоссальных строений.

Из пирамиды вышла процессия незнакомых существ. По песку ступали ороговелые и заостренные ноги. Разноцветный хитиновый покров их туловищ снова навел мои мысли на насекомых, размеры которых пугали и зачаровывали одновременно. Хищные щупальца сжимали устрашающие косы и серповидные ножи. Головы существ были огромными, и с каждой смотрел десяток глаз с несколькими зрачками. В такт движению медленно качались острые жвала, хоботки и панцирные шипы-отростки. Они вышагивали уверенно и деловито, как хозяева, движущиеся привычным маршрутом. Чем-то все это напоминало муравейник, будто я смотрел на него изнутри.

Однако существа выглядели не как рабочие и строители. Они скорее походили на тюремщиков. Я не стал бы ручаться, откуда мне пришло в голову именно такое определение, но оно явно им как нельзя лучше подходило. Траурный марш насекомых завораживал и заставлял следить неотрывно. Казалось, что каждый удар заостренных ног вбивался в песок, как неизбежность, как приговор, как рок.

Смерч в небе становится сильнее, бурля и пенясь, как волны океана. Все вокруг подергивалось рябью и сполохами, словно рискуя сорваться и устремиться в высь. Завывание ветра нарушилось тяжелым ревом, заставившим странных существ замереть на месте. Рев звучал гневно, неистово, чарующе. Тюремщики, тем не менее, пришли в волнение, но не спеша откликнуться на зов. Они продолжали стоять, переставляя острые ноги, нервно пощелкивая хищными жвалами, с которых стекала, пузырясь, то ли слюна, то ли яд. Рев прозвучал снова и еще сильнее. Не сразу, но я ощутил иную его звуковую окраску. Что это? Неужели… Боль?

Насекомоподобные сорвались на бег, устремляясь на зов, в визжании которого я слышал агонию. Неистовый вой срывался то на низкие, то на столь высокие ноты, что резал и закладывал уши. Смерч в небе усиливался, и по его границам начали пробегать молнии, вызывая сильнейшие эманации силы. Все вокруг застыло в ожидании катастрофы, и даже воздух сухо потрескивал. Вихрь песка то поднимался вверх, то опадал вниз, сменяя предстающие моему взору картины.

В разряженном воздухе из кровавого песчаного тумана проступила еще одна пирамида. На площадке перед ней лежали извивающиеся тела многоножек. Они были изуродованы так, словно по этому квадранту вела огонь батарея артиллерии рунианцев. Тела очень сильно покорежены и обожжены. Даже песок вокруг оплавился, местами превратившись в стекло.

Только теперь я заметил их. Сначала мне показалось, что передо мной жрецы солнца. Двое сражались спина к спине, обрушивая на подступающую армаду насекомых пламя и бурю. Они были похожи друг на друга. Но чувства говорили о том, что это адепты разных школ. Воздух разрывался от огненных сполохов и выбросов силы, наполняясь пеплом и золой. Смешиваясь с песком, гарь взмывала к небу, подхватываемая ураганом. Пара в балахонах куда-то пробивалась, то ускоряясь, то вновь останавливаясь, чтобы дать бой.

Ноги мягко обнял песок, и я почувствовал, что проваливаюсь, покидая границы сна. В голове мелькнула мысль о том, чтобы попытаться удержаться еще хоть на мгновение, но меня уже выбрасывало наружу.

Голова раскалывалась так, что я боялся пошевелиться. Боль – вот то первое, что встретило пробуждающееся сознание. Сознавая, что лучшее лекарство сейчас – это отвлечься, я осторожно приоткрыл глаза. Уже начало светать, и ночная мгла сменилась утренним туманом. Костер давно прогорел, а от вчерашней горы дров не осталось и следа. Я продолжил лежать, не шевелясь, лишь водя взглядом вокруг и приходя в сознание.

Надо сказать, что кошмар, который я видел этой ночью, приходил ко мне уже не в первый и не во второй раз. Видения искаженного, аляповатого, пугающего, ассиметричного мира всегда сопровождались пробуждением с ужасающей головной болью. Я неоднократно пытался анализировать происходящее и каждый раз приходил к одному и тому же выводу – кто-то насылал на меня эти грезы с определенной целью, будто пытаясь пробудить нечто во мне или в моей памяти. Но это еще не все. Головная боль являлась прямым следствием того, что кто-то уже другой ни в коем случае не собирался дать мне досмотреть этот сон, вламываясь в мое сознание, как таран, и вышвыривая меня на поверхность яви.

Понимая, что нет смысла страдать более, я осторожно поднялся и, отойдя от лагеря на десяток шагов, начал собирать тугие лопухи подорожников. Знахарские секреты, оставленной в прошлом деревни, пришлись как нельзя кстати. Отобрав пять листьев и предварительно смочив, я принялся наклеивать их себе на лоб и щеки. Когда все было готово, осталось только лечь на спину, опустив ладони на подорожники.

Я мог забрать чужую боль из раненого. Но мог вытянуть и свою собственную. Проходя через листья, она оставалась на растении, забирая его жизненную силу. Подействовало не сразу, а лишь когда подорожники высохли до желтизны. Когда я вернулся обратно, то заметил, что Люнсаль проснулся. Парень оказался и впрямь чувствителен к проявлениям силы. Сонно глядя на меня, он пробормотал что-то вроде «странный способ умываться» и, перевернувшись, снова засопел, кутаясь в плащ. До рассвета оставался еще час или около того, и я, не желая разбудить остальных, попытался задремать.